– Конечно, я все помню, но… понимаете, обстоятельства изменились, а потому… Словом, я очень не хочу, чтобы вы сблизились с Бо! Я ведь говорил – вы моя женщина!
Что ж это за обстоятельства такие, которые меняют жизнь сразу всех героев моего романа? Меня, например, бросил муж. И ясно почему. А что случилось с остальными? Интересно, разные обстоятельства изменили намерения Бо, Георгия, Марины и, похоже, даже Златы, или это одно обстоятельство на всех? Я успела подумать, что, скорее всего, была на верном пути: получение наследства может повлиять на возникновение новых планов у Далматовых и Златы, если она надеется возобновить отношения с любовником. Именно на этом месте моих размышлений, пронесшихся в голове молниеносно, за наш столик плюхнулся не кто иной, как мой муж, откуда-то материализовавшийся прямо со стулом.
– Значит, вы считаете, что это… – мой мужчина бестактно показал на меня пальцем, – …ваша женщина?! А ничего, что она замужем за мной?!
В общем, мой почивший муж восстал из могилы… Ничего хорошего это не обещало. Похоже, я останусь и без мужа, и без Далматовых, и, что особенно горько, без романа века.
– Значит, вы все-таки живы? – усмехнулся Георгий и мазнул по моему лицу странным взглядом. Мне оставалось только неопределенно пожать плечами и сунуть наконец в рот уже начавший вянуть салатный лист.
– Ага! Живее всех живых! – отозвался мой мужчина. – У нее еще есть очень живая дочь по имени Люсьена, которая временно отсутствует, поскольку учится в Московском университете! На философском факультете, между прочим!
Георгий очень сосредоточенно повозил вилкой по тарелке, а потом выдал сразу понравившийся мне текст:
– Видите ли, милейший… – При этом слове мой муж так покраснел, будто его обозвали непечатно. – …Если б у вас с Анастасией складывалось все хорошо, то она сейчас не сидела бы со мной в ресторане, а варила бы вам борщ или штопала ваши носки, не находите?
Муж заерзал на стуле и ответил не сразу, видимо почувствовав справедливость слов Далматова, но потом все-таки сообразил, чем можно отбрить:
– Во всех семьях случаются раздоры и разногласия, но это не должно служить поводом для того, чтобы влезать в щель между супругами!
– Затейливо выразились, – ответил Георгий. – Но все же последнее слово за Настей. Пусть она выберет одного из нас.
Вот как! Я должна выбрать одного из них! А Бо? Он уже окончательно скинул брата со счетов?
Я разглядывала двух мужчин, замерших за столом возле меня, и не знала, что сказать. Они поставили меня перед выбором. Ну и кого же выбрать? В конце концов, роман, который я потихоньку пишу, напишется, и что дальше? Опять кокон из одеяла и новый роман? Потом следующий, за ним еще один. Вместо пуховика с крашеным песцом у меня, правда, теперь есть новое пальто. Зато нет сливного бачка… Мой муж будет ходить на работу в отглаженных мной рубашках, возвращаться домой, чтобы съесть мной приготовленную еду, и воспринимать меня непременным, слегка одушевленным атрибутом домашней обстановки. Хочу я этого? Нет!!! А что Георгий? Я его почти не знаю. Он – темная лошадка, себе на уме. Я вообще его несколько побаиваюсь… И разве я хочу за него замуж? Да я вообще замуж не хочу! Я хочу наконец пожить свободно! В общем, с Георгием мы разберемся в рабочем порядке, а мужу я сейчас скажу свое твердое «нет»! Мы разводимся – и точка!
Я положила на стол вилку, вытерла неожиданно взмокшие руки салфеткой и сказала своему мужчине одно только слово:
– Уйди.
Он как-то сразу понял, что в это слово я вложила все, что может уместиться в приличном монологе, поднялся, несколько скособочившись, и, не глядя на меня, так же боком ушел, оставив возле нас принесенный откуда-то стул. Я опустила глаза долу. Мне хотелось всплакнуть. Из ресторана уходила моя жизнь. Может быть, догнать? Вернуть? Нет, я собираюсь начать жизнь новую! Без мужа! Без Бо! И без Георгия! Они всего лишь персонажи моей будущей книги. Хорошо, что муж не сказал Далматову, кто я по профессии, а потому можно продолжать косить под редактора сказочного отдела в детском журнале. Надо срочно придумать его название… Ага, я придумаю, а Георгий такого издания в Интернете не обнаружит… Чертов Интернет! Все на виду! Все прозрачно! С другой стороны, зачем бы Георгию лезть в Интернет? А затем, что я не сказала этому мужчине о себе ни слова правды. Ему наверняка захочется проверить… Впрочем, может, и нет…
– Настя… – позвал меня Георгий каким-то совершенно новым голосом. В нем уже не слышалось ни суеты, ни излишнего возбуждения, ни раздражения, ни злости. Он был очень ровный и неожиданно глубокий. Я медленно подняла на Далматова глаза. Сначала в поле моего зрения попала кисть его руки, странно безвольно лежащая на столе, потом щегольская рубашка с золотистой искрой, выглядывающая из-под темного пиджака. Лицо, когда до него наконец дошел черед, вдруг показалось мне почти красивым, потому что было одухотворено. Чем бы? Явно не тем, о чем рассказал мой муж…
– Настя, – повторил Георгий и тут же продолжил, – мне не надо никаких объяснений. Думаю, что я понимаю все или почти все… А потому предлагаю… В общем, давайте поедем ко мне!
– Зачем? – почему-то встревожилась я. Впрочем, не почему-то, а совершенно понятно, по какой причине. Я, естественно, догадалась, что он приглашает меня в стоматологию «Гарда» вовсе не для того, чтобы в очередной раз вместе выпить кофе. Для другого. А мне оно надо? Я прислушалась к себе, к своим ощущениям. Никакие юркие зверушки больше не забирались в вырез моего пиджака. Не так давно я думала, будто таким образом проявляется мой страх перед Георгием. Сейчас я, конечно, беспокоилась о том, что может между нами произойти и как все случится, но я ничуть не боялась брата Бо. Это было ясно как день.
– Мы же с вами договаривались: никаких сексуальных домогательств, – напомнила ему я.
– А я и не домогаюсь. Я просто предлагаю, вы можете отказаться.
– То есть вы открытым текстом предлагаете мне переспать с вами в качестве утешения?
– Прошу заметить, это вы назвали то, что я предлагаю, идиотским словом «переспать». А про утешение… кто знает… Может быть, какое-то утешение вы и получите…
– Поняла. Слово «переспать» вам не нравится. Наверно, вы хотите предложить мне заняться любовью, не так ли?!
– Нет. Мне неприятен этот эвфемизм. Люди любят, а не занимаются любовью. Занимаются они сексом, без которого любовь между мужчиной и женщиной невозможна.
– То есть мы с вами будем занимать голым сексом?
– Если хотите, пусть это называется так…
– А как же Бо? – вдруг вспомнила я.
– Ах да, вы же говорили, что он вам нравится… – будто бы спохватился Георгий и тут же нашелся: – Ничего страшного. Если вам не по душе придется секс со мной, вы сможете попробовать его с Бо, если, конечно, этого еще не случилось. Вы сможете сравнить и опять-таки выбрать партнера на будущее по собственному вкусу.
– Ну хорошо! – резко бросила ему я. – Мы взрослые люди! Цинизм так цинизм! Мне сейчас плохо! Может, после секса с вами будет лучше, а это уже результат. Поехали!
Далматов согласно кивнул и подозвал официанта, чтобы расплатиться.
В машине Георгия мы ехали молча. Я жалела, что абсолютно трезва. Далматов в ресторане не пил, поскольку был за рулем, и я за компанию с ним глотала только минералку. Да, вчерашнее состояние куда больше подошло бы для лечебного соития с почти чужим мужчиной.
На крылечке «Гарды» стояла женщина с самым мученическим выражением лица. Завидев Далматова, она бросилась к нему, чуть ли не заламывая руки:
– Георгий Аркадьевич! Я вас умоляю, помогите! Зуб болит с ночи – сил нет! Я прочитала, что вы сегодня только до двух часов работали, но после вас уже совершенно невозможно довериться никому другому! Умоляю! Я заплачу по двойному тарифу!
– Что за чушь! Какой еще двойной тариф! Раз болит, сейчас все сделаем, только придется чуть-чуть подождать… Я не думал, что мне придется работать…
– Конечно-конечно, я подожду столько, сколько будет нужно, нет проблем, – зачастила женщина, бросая на меня быстрые извиняющиеся взгляды.
Усадив пациентку в кресло, стоявшее в маленьком холле, Георгий провел меня в свой кабинетик, где я уже, как вы помните, бывала. После того как наша верхняя одежда заняла место во встроенном шкафу, стоматолог нажал на стене бежевую клавишу, которую я приняла за выключатель верхнего света, и в сторону отъехала еще одна небольшая панель стены. За ней открылась дверь. Указав на нее, Далматов произнес:
– Проходите туда. Там есть еще одна комната, крошечная душевая… ну… вообще все, что надо. А я сейчас помогу пациентке. Я знаю ее зубы, так что уверен – справлюсь быстро.
Когда Георгий ушел, я открыла дверь. За ней действительно оказалась еще одна небольшая комната, главной мебелью которой была кровать, застеленная темно-бордовым покрывалом. Вот где, значит, коротает ночи уставший стоматолог, а вовсе не на куцем диванчике напротив компьютерного стола. А может, и не ночи… А может, вовсе и не усталый, а такой же бодрый, как сейчас… И не один… Эта кровать явно двуспальная и служит наверняка не для отдыха, а для тех самых сексуальных утех, ради которых ее владелец и привез меня сюда. Не насильно. Я сама на все согласилась, а потому нечего и кочевряжиться.
Я огляделась в поисках обещанной душевой. В нише напротив кровати была еще одна узкая дверца. Находящееся за ней помещение и впрямь оказалось очень маленьким. Кроме собственно душевой кабины, там была еще смешная крохотульная раковина и унитаз без сливного бачка. За последнее время сливной бачок в собственной квартире испортил мне столько крови, что отсутствию его здесь я несказанно обрадовалась. Видимо, сливное устройство было вмонтировано в стену, на которой сверкала никелем прямоугольная кнопка. Да! Неплохо нынче живут частные зубные врачи! И чего я не выучилась на стоматолога?
Пока Георгий работал, я успела принять душ и рассмотреть комнату. Она вся была выдержана в бордовых тонах различной степени насыщенности. Разнообразили общую бордовость и оживляли обстановку ярко-синие шелковые шторы, такие же подушки на кровати и напольная ваза матового стекла с изображенными на ней ирисами. Пришлось еще раз отметить, что мужчина, с которым я собираюсь улечься в эту бордово-синюю постель, является эстетом. Смогу ли я обеспечить ему эстетический секс? Уж коли секс без любви, так должен быть хотя бы красивым. А что я в этом понимаю, если у нас с моим мужчиной он давно превратился в некое дежурное, а потому весьма пресное блюдо перед сном!
Я откинула покрывало. Постельное белье было таким же синим, как подушки. Черт! Ну все продумано! Аж противно! А я ведь уступаю даже этим скользким шелковым подушкам! Я привыкла быть незаметной, утилитарной. Я отнюдь не жрица любви, а всего лишь автор женских романов! Я сто раз описывала, как женщины изменяют мужу, но никогда не делала этого сама. Проверим, насколько верными хотя бы по эмоциям были мои описания.
Впрочем, муж сам от меня отказался, когда ушел, хлопнув дверью, и не стал отзываться на мои телефонные звонки. То, что он выследил меня, уселся за столик в ресторане напротив Георгия и попытался устроить сцену, тоже не делает ему чести.
Интересно, скольких женщин помнит это ложе? Злата, наверно, тоже бывала здесь… Я ткнулась носом в подушку. Она лишь приятно пахла чистым бельем…
Когда мне показалось, что Георгия слишком долго нет, он наконец вошел в комнату в голубом врачебном костюме, с бисеринами пота на висках, словно не зуб лечил, а провел многочасовую полостную хирургическую операцию.
– Что, был такой сложный зуб? – робко спросила я, втайне надеясь, что соитие придется отменить. Если человек устал на работе, какой уж тут секс!
– Да… Удалять пришлось. Вообще-то я этого в своей стоматологии не практикую, только лечу, но женщине было уж очень плохо… температура начала подниматься… Чертов зуб пришлось пилить и тащить каждую часть отдельно… Аж взмок! Простите! Я сейчас сполоснусь, – проговорил он и скрылся в душевой, откуда тотчас послышался шум воды.
Мне сделалось не по себе. Через несколько минут начнется то, для чего я сюда явилась… А зачем оно мне? Надо отбросить не выдерживающие никакой критики самооправдания: мол, хочу узнать, каково героиням… правильно ли описала… Все чушь собачья! Меня давно разлюбил муж, и я хочу заново попробовать на вкус, какая она, любовь… Да, пусть плотская… Пусть то, что произойдет, называется не любовью, а сексом… Но этот стоматолог, который сейчас моется в душе, очень хочет иметь его именно со мной! А для мужа я всего лишь приложение к дивану. И то, что он уходил из ресторана побитой собакой, меня вовсе не разжалобило. Просто рушился его привычный мир, и он хотел вернуть все на прежние места, чтобы по-прежнему было удобно жить.
Далматов вышел из душа с обмотанным вокруг чресл банным полотенцем. У Георгия была сухая, поджарая, довольно красивая фигура. Несмотря на целующиеся друг с другом изнутри щеки, он должен здорово нравиться женщинам… Впрочем, щеки у него не так уж и целуются… Это описание я содрала у Сервантеса только лишь для красоты слога… Они у Георгия просто слегка впалые, если сравнивать, например, со щеками моего мужа…
– Ты чего-то боишься, Настенька? – спросил Далматов, подсаживаясь ко мне на кровать.
Я отметила, что он перешел на «ты», но возражать не стала. Глупо двум полуголым людям обращаться друг к другу на «вы».
– Нет, не боюсь… – тихо отозвалась я. – Я хочу запомнить этот день надолго, а потому ты уж постарайся, пожалуйста, чтобы так и случилось…
– Конечно, все будет, только как ты хочешь, – шепотом пообещал он и увлек меня на свое синее белье.
Его губы, фамильные губы Далматовых, которые казались мне слишком невыразительными, были горячими и сладкими. И не такими уж тонкими… Во всяком случае, мне вполне хватало их толщины. Я подставляла им свои, и поцелуи получались сочными и пряными. А еще губы Георгия шептали мое имя, протягивая в пространстве звук «а». Это долгое «ааааааааааа» будто образовывало над нами арку. Из следующего дивно умноженного «а» возникала новая арка, потом еще и еще одна… Мы с Георгием, переплетясь телами, находились будто под охранным куполом моего имени. Я Нааааааастенька… Мне очень хочется верить, что все сейчас происходящее сакрально важно, поскольку перевернет наши жизни. Да и может ли быть иначе, если у этого мужчины такие ласковые руки, такие манящие губы… Он такой теплый, такой родной, такой мой… хотя с утра ничто этого еще не предвещало.
Возможно, что и Георгий утром не подозревал, что днем будет шептать мне: «Я люблю тебя… я люблю тебя…» И не поверить этим словам сейчас нет никакой возможности, потому что и в моей груди расправляет тугие крылья новое жгучее чувство. Неужели тоже любовь? Но этого же просто не может быть… А почему нет, если я совсем потеряла себя и растворилась в мужчине? Было ли такое ранее? Не помню… Из памяти стерлось все, что случалось со мной до сегодняшнего дня. То, что было раньше, стало ненужным и тесным, как детское платьице, которое теперь может пойти разве что на половую тряпку. И еще уродливым, как лягушачья кожа, которую надо непременно сжечь в очаге. Есть здесь очаг?! Нет! Зато полыхает настоящий чувственный костер! Внутри него мы, я и Георгий, вдвоем… вместе… Все ненужное обгорит и отвалится черной коркой, потом она охладится, станет серой золой, что развеет по сторонам гуляка-ветер… Пожалуй, сейчас я вырезала бы из своих романов все постельные сцены. Какую же чушь я писала… Я не знала, как это бывает на самом деле…
Когда мы уже спокойно лежали рядом на смятом синем белье, Георгий спросил:
– Надеюсь, теперь не станешь отрицать того, что ты – моя женщина?
– Ну… как женщина по своей изначальной сути – возможно… – согласилась я. – Но обычная человеческая жизнь требует от женщины постоянной смены ипостасей. Как любовница, наверно, я – твоя… да… А вот во всем остальном… не уверена… Мы совсем не знаем друг друга…
– Но еще узнаем… И потом… раз подошли физически, в остальном, думаю, легче приспособиться…
– Не уверена…
– Печальный опыт семейной жизни?
– Да, такой же, как у тебя…
Мне далеко не все было понятно в отношениях Георгия и Марины, но сейчас совершенно не хотелось ворочать мозгами. Пусть пока жизнь течет так, как течет. Мне слишком хорошо, и я не стану напрягать себя размышлениями и делать какие-то не очень отрадные выводы.
– Я правду говорил тебе, Настя… – после некоторого молчания произнес Георгий.
– Когда? – лениво спросила я, не надеясь, что услышу что-то достойное внимания. Никакое «когда», кроме благостного «сейчас», меня на самом деле не интересовало.
– Я несколько раз сказал, что… люблю тебя…
Я тут же перестала обводить взглядом завитушку на бордовой панели, которой были облицованы стены. Замерла. Заледенела. Вот зачем он все испортил? Какая еще любовь? Секс с горя! Качественный, согласна, но всего лишь секс. В самый горячечный момент мне, конечно, тоже примерещилось какое-то чувство, расправляющее в груди крылья, ну так на то он, извините, и оргазм, чтобы в отрыве от земных тягот, чудилось всякое разное… Нельзя же принимать это за любовь! Мы ведь взрослые люди!
Георгий между тем продолжил, хотя я его за язык не тянула:
– Я влюбился в тебя сразу, как увидел в мастерской Бо, честное слово… Только ты ни за что б не поверила, если бы я тогда именно это и сказал. Вот потому и родилось «ты – моя женщина», не сентиментально, довольно грубо, но абсолютно правдиво… Теперь-то ты веришь в то, что я на самом деле люблю тебя?
Приподнявшись на локте, я заглянула в лицо мужчине, который говорил мне о любви. Я столько раз описывала любовные объяснения, что, казалось бы, съела на них собаку. Георгий не говорил чего-то особенного, чего я ни читывала бы в книжках авторов своего родного издательства или тех, которые настоящие писатели. Классики то есть. Видимо, сами слова – не главное. Важно, как их сказать…
«Его лицо дышало любовью…» – так писала я в своих романах. Сейчас это выражение показалось мне до отвращения пошлым, плоско примитивным. Лицо Георгия было спокойно и серьезно. Он говорил правду. Это не подлежало никакому сомнению. С таким лицом не врут, не соблазняют, не «дышат любовью», а именно любят. Осознание этого потрясло меня так, что даже пересохли губы. Очень захотелось пить. В меня можно вот так влюбиться? Ни за что? Просто единожды увидев? И не разлюбить врунью, которая «хоронит» живых мужей и скрывает живую дочь? Георгий даже не догадывается, что я не лгу, а сочиняю! Я придумщица! Писательница! Он еще не знает, что я начала писать роман, а он – всего лишь один из персонажей! Характерный герой? Злодей? Герой-любовник? Кто он, Георгий? Я еще не определилась с выводом. А что будет, когда Далматов все узнает? Но ведь узнавать ему вовсе и не обязательно… Я вообще могу сейчас уйти и никогда больше с ним не встречаться, а роман дофантазировать. Мне не привыкать… Или я уже нарушила условное равновесие между правдой и вымыслом? Перешла невидимую грань между фантазией и реальностью? Я внедрилась в свой роман? Просочилась сквозь микроскопические поры? Я уже не я, а женщина Георгия Далматова, которую он любит НИ ЗА ЧТО. Вот моему мужу было за что меня любить: за дочь, за надежный тыл, чистые рубашки, вкусную еду, секс-услуги. Но он давно не любил. Я была для него… С чем бы сравнить… С чем… Ага! Вот! Я – вроде масла на бутерброд с любимым сыром «Король Артур». Если вдруг не будет масла, все равно останется хлеб и сыр – жить можно. Он, мой муж, спокойно проживет без меня, как без масла. А я без него? Кем он был для меня? Просто моим мужчиной, от которого никуда не деться, поскольку нас связывает дочь и штамп в паспорте. Безымянным. Я вдруг сообразила, что давно обращаюсь к нему нейтрально, без имени. Люблю ли его? Пожалуй, тоже давно разлюбила. Я обеспечивала ему тот самый тыл… не более… Я думала, что хочу встряхнуть мужа своими романами с братьями Далматовыми… Ну… встряхнула… И что? Он вроде бы даже пришел в ресторан за меня как-то бороться… Но я уже там поняла, что все напрасно. Мы чужие друг другу люди. Тогда чего ж я хочу?