Против меня сидел Георгий. Он не поднимал глаз от своей тарелки, а потому меня не замечал. Злата расположилась на другом краю длинного дощатого стола, ради поминок покрытого куском синей ткани, на которой красиво смотрелись белые тарелки. Все же художники остаются художниками во всем, даже когда собирают поминальный стол. Злата очутилась на одной стороне со мной, а потому я лишь изредка видела ее светлые кудряшки, когда она наклонялась к еде.
Марина сидела по правую руку от меня. Я поначалу и не заметила, что за столом мы оказались с ней рядом. Долгое время, поглощенная своими думами, она меня тоже не видела. Потом, попросив передать ей хлеба, вскинула глаза и еле слышно проговорила:
– А вы что тут делаете?
– Чай, не чужая… – буркнула я.
– Да вы что о себе вообразили… что подумали…
Чувствовалось: женщина захлебывается возмущением, но старается сдержаться, чтобы не привлечь к нам ненужного внимания. Я решила не отвечать ей. Перед смертью Бо ее возмущение так ничтожно, что им вполне можно пренебречь. Когда же поминающие изрядно выпили и загомонили разом о том, что не имело никакого отношения к Бо, Марина шепнула мне:
– Пошли покурим.
Я находилась в том периоде, когда не курила, и надеялась, что он продлится всю оставшуюся жизнь. Как я писала ранее, сигарета была для меня, иногда вылезающей из одеяльного кокона и вырывающейся из-под бдительного ока мужа, лишь символом свободы. Теперь я оказалась настолько свободна, что никакие символы уже не требовались. Но я все равно пошла с Мариной. Может, чего расскажет. Все же мне было очень не по себе от того, что такой молодой человек, как Бо, вдруг скоропостижно скончался от сердечного приступа. Злата зародила во мне сомнение в том, что смерть произошла именно в результате болезни, которая незаметно от самого Богдана проделала большую разрушительную работу в его организме и ударила исподтишка.
Марина привела меня в странное помещение, сродни чердачному. Я думала, что выше мастерской с ее огромными, уходящими прямо в небо окнами уже ничего нет. Оказалось, есть. Мы не стали проходить в глубину этого темного чердака, захламленного всякой пыльной дрянью. Кучи хлама скудно освещались косыми лучами, идущими от маленьких окошек, забранных густой решеткой. Марина привалилась спиной к некоему подобию кирпичной колонны и вынула пачку сигарет. Моих любимых в момент празднования свободы, ментоловых. Я вытащила сигарету. В конце концов, я теперь свободна от обещания, данного Богдану. Мне теперь не надо ему врать или огорчать его сообщением о том, что наше бракосочетание не состоится. Впрочем, может, он и не огорчился бы… Все так переплелось и запуталось…
Марина выдохнула в мою сторону струю дыма и повторила свой первый вопрос:
– Так все-таки что же вы тут делаете?
Я запустила в нее не менее крутую дымовуху и, подождав, когда женщина, не ожидавшая этого, откашляется, ответила:
– Поминаю Бо, как и все.
– Я же сказала, что обстоятельства изменились, и в ваших услугах никто не нуждается. Вы хотите денег?
– Ага! И сапфиров побольше!
Марина опять подавилась дымом и, в очередной раз откашлявшись, спросила уже без прежних давящих интонаций:
– И все же, что вам здесь нужно?
– Я действительно поминаю Бо. Но если у вас есть какие-нибудь соображения по поводу причины его безвременного ухода из жизни, то я вас с большим вниманием выслушаю.
– Какие еще соображения? – с подозрением уставилась на меня Марина.
– Любые. Вы же не можете не согласиться с тем, что смерть молодого, полного сил человека от сердечного приступа очень странна.
– Такое вообще-то бывает…
– Наверно. Но вот Злата считает, что Бо убил его старший брат.
– Какая чушь! – выкрикнула Марина. Потом она с еще большим подозрением уставилась на меня, забыв затягиваться, и сигарета в ее пальцах сама собой потихоньку начала превращаться в пепел. Женщина сузила глаза до чуть поблескивающих щелочек и спросила: – А что за дела у вас со Златой?
– А дела такие, что вы, Марина, можете не получить даже половинной цены вожделенной шпаги и не отомстить, таким образом, мужу!
– Половинной… – прошептала женщина, а затем довольно громко вскрикнула: – Что вы имеете в виду? Какая шпага? Откуда вы знаете о ней?
Я немножко поразмышляла о том, что могу открыть Марине. Получалось, что почти все.
– Я предполагаю, что вы все же хотите каким-то обманным путем предъявить дитя, которое родит Злата, в качестве ребенка Бо, и таким образом получить шпагу. Возможно, вы надеетесь ее продать и разделить деньги пополам с подругой.
– С чего вы… – начала потрясенная женщина, но я ее перебила:
– Дайте договорить. Я не знаю, возможно ли такое по завещанию. Я не юрист, не нотариус. Но даже если вы купите у другой вашей подруги, которая работает в ЗАГСе, фальшивое свидетельство о браке Богдана со Златой, оформленное задним числом, после чего Злата сможет получить шпагу как жена… то есть… вдова… имейте в виду, она не захочет этого делать. У нее совсем другие планы.
– Вы-то откуда знаете, какие у нее планы? – змеей прошипела Марина.
– Злата сообщила мне о них лично. Ребенок у нее от Георгия, и она собирается его этим обрадовать. А может быть, уже обрадовала. Я не знаю. Смерть Бо все спутала.
– Послушайте, Настя… кажется, так вас зовут… – произнесла Марина, смотря на меня уже с настоящим страхом. – …Я не знаю, чего вы хотите… Раз уж начали, договаривайте. Что-то мне не по себе…
– Не поверите, но больше всего на свете я хотела бы… вашего мужа…
При последних моих словах у женщины, стоящей напротив, вырвалось из горла голубиное бульканье. Похоже, она ожидала чего угодно, только не этого. Из звуков, ею рождаемых, слова никак не получались, а потому я смогла продолжить:
– Да, так вышло, что в результате задуманных нами, – я ткнула пальцем сначала в грудь Марины, потом – в собственную, – …мероприятий против Георгия… он мне понравился… Нет, вру, а сейчас, пожалуй, не стоит… В общем, он мне не просто понравился… Думаю, что я влюбилась… сильно… И, представьте, он ответил на мое чувство… То есть было наоборот: сначала он, а потом… я… Впрочем, последовательность не имеет никакого значения… Так вот, меня пугает, что Злата сейчас за поминальным столом держится индифферентно к Георгию.
– Ничего не понимаю… Объясните же, наконец, как с вами связана Злата? – взмолилась жена Георгия.
– А она приходила ко мне требовать, чтобы я оставила вашего мужа в покое!
– Требовать?
– Представьте себе! Злата говорила, что Георгий очень хочет получить наследство, а если я не уберусь с его поля зрения, он его не получит. В ней ведь его дитя, в котором все дело!
– И что?
– Я и сама не знаю что. Сказала же: не нравится, что она сейчас не сидит рядом с Георгием и не вытирает ему слезы!
– По-прежнему ничего не понимаю… Если у вас что-то… с Георгием… то вы должны бы радоваться этому.
– Не могу. Мне кажется, что ваш муж…
– Бывший муж! – резко поправила меня Марина.
– То есть вы уже развелись? – спросила я, несколько неподходяще для ситуации обрадовавшись.
– Да… Но мы отклонились от темы. Почему вы не радуетесь?
– Мне кажется, у Златы с Георгием что-то получилось не так, как ей хотелось. И теперь она обвиняет его в смерти Бо. У Георгия ведь и правда был мотив. Как бы ваша подруга не отправилась со своими домыслами в милицию.
– А что она с этого будет иметь? – задумчиво проговорила Марина. По вновь сузившимся глазам я поняла, что мысль ее уже заработала в нужном направлении.
– Может, все ту же шпагу. Ваш бывший муж сядет за убийство, а она родит наследника. Генетическая экспертиза подтвердит, что ребенок имеет полное право носить фамилию Далматов, а отец Георгия и Бо приходится ему дедом. Кстати, откуда вам стало известно о наследстве? Я знаю, что Георгий вам ничего о нем не говорил, поскольку за шпагу не собирался выручать деньги, которые могли бы стать бо-о-ольшим подспорьем в хозяйстве. Он просто присоединил бы ее к своей коллекции.
– Это не ваше дело!
– Ну почему же? Может быть, объединив наши усилия, мы сумеем как-то уберечь Георгия от наветов этой женщины.
Марина наконец вспомнила про сигареты, загасила ту, которая почти вся превратилась в пепел, ловким мужским движением выбила одну из пачки, закурила, жадно затянулась, но струи дыма уже мне в лицо не запускала. Напротив, с довольно располагающим выражением лица протянула пачку мне. Я независимо пожала плечами, закурила (в конце концов, в кафе «Осенний блюз» она извела чуть ли не все мои сигареты) и уставилась в глаза собеседницы. С тех пор, как я последний раз видела эту женщину, Марина изменилась: черты лица заострились, кожа резче натянулась на скулах, что ее абсолютно не портило. Она вообще здорово похудела. Видимо, развод дался ей непросто, хотя Марина изо всех сил старалась держаться с достоинством. Когда-то я не могла понять, за что они со Златой любят муравьиного Дон Кихота с жутко впалыми щеками. Надо сказать, что я до сих пор так в этом окончательно и не разобралась, но присовокупилась к их компании.
Марина тоже оглядела меня с большим вниманием, видимо, стараясь понять, что во мне могло привлечь Георгия. Похоже, ничего выдающегося не нашла, с досады как-то особенно жестоко загасила сигарету о непонятного назначения арматуру, валявшуюся у наших ног, и поинтересовалась:
– А какое мне, собственно, теперь дело до Георгия Далматова, коли он больше не мой супруг?!
– Но наследство его отца вас же продолжает волновать! – с вызовом ответила я.
– Да пропади оно… – с неменьшим вызовом начала она, но я позволила себе ее перебить:
– Вот с этим я согласна! Пусть бы оно пропало! То есть пусть бы эту чертову шпагу забрал себе хоть Эрмитаж, хоть Лувр, хоть Прадо или даже какой-нибудь краеведческий музей Ханты-Мансийска! Мне вместе с вами не жалко! Но неужели вы согласны отдать наследство Злате?! Вы хотите, чтобы вашего бывшего мужа обвинили в убийстве Бо?
– А вы уверены, что фантазии какой-то там Златы могут действительно навредить Георгию?
– Кто знает… Как выяснилось, тут все мастаки составлять хитроумные многоходовки! Неизвестно, что у нее на уме.
Марина покрутила в руках пачку сигарет, в которой жалко перекатывались две оставшиеся тоненькие трубочки с голубым ментоловым пояском, вытащила одну из них, но тут же затолкала обратно, неприятно сморщившись. Похоже, перекурила…
– И что вы хотите от меня? – наконец спросила она.
– Чтобы выработать какую-то совместную тактику, мы должны играть в открытую, к чему вас и призываю. В связи с этим повторяю уже один раз заданный вопрос: откуда вы узнали о наследстве братьев Далматовых?
– Долго рассказывать…
– А я не тороплюсь… да и вы, наверно, тоже… Поминки еще в самом разгаре, если так допустимо выразиться о столь скорбном мероприятии.
– Нотариус, к которому обратился отец Георгия и Бо, – мой бывший одноклассник. О том, что Аркадий Петрович Далматов завещал своим сыновьям, я узнала не так давно на вечере встречи выпускников.
– Ничего себе! – Я даже залихватски присвистнула, как тинэйджер в подворотне. – Неужели все нотариусы выдают тайны завещаний своим одноклассникам? На всякий случай! Мало ли чего получится урвать, так, что ли?
– Нет, конечно… Впрочем, ничего не знаю о других нотариусах… Борис… Он влюблен был в меня сильно. Впрочем, похоже, что до сих пор… У нас с ним были некоторые отношения после школы, когда мы учились в институтах. А потом я встретила Георгия – и все… Ни о каком Борисе уже думать не могла. Он еще долго ходил за мной, уговаривал, но я была непреклонна. Любила Далматова… Борька всегда поздравлял меня с праздниками, да и просто так часто звонил и каждый раз спрашивал, не нажилась ли я уже со своим стоматологом, утверждал, что готов ради меня в любой миг оставить супругу… В общем, все банально. А у нас, знаете ли, дружный был класс, и мы почти каждый год собирались в школе на вечерах встреч. Ну… конечно, кто может… И на этих вечерах Борис от меня не отходил… Все только посмеивались… околдовала, мол… В общем, так получилось, что по разным причинам я не была в школе на встречах с одноклассниками два года подряд. А в этот раз смогла вырваться. Борис опять ко мне подвалил… был активнее и настойчивей, чем всегда. После я узнала, что он развелся с женой… В общем, Борька здорово напился, понес всякий бред… а потом вдруг и спрашивает, не отбросил ли коньки (простите, но это его лексика) папаша моего супруга. Я ответила: да, умер. И тут он заговорил о наследстве. Рассказал о том, почему драгоценная шпага Аркадия Петровича лежит в ячейке одного из банков и об условиях завещания… Спрашивал, не приобрели ли мы наследничка, а то ведь оружие-то ржавеет… Он, конечно, понимал, что не приобрели, раз наследством пока не занимаемся… и звал замуж… Говорил, что Гошке осталось всего полтора года на то, чтобы найти себе молоденькую красотку, которая ему быстренько организует ребеночка, а потому мое положение незавидно. В общем, Борис всячески ерничал на этот счет… Утверждал, что турнет меня Георгий под зад… что, собственно, почти и случилось… Просто я первой подала на развод, чтобы не так унизительно было…
Марина замолчала, с лицом, полным отвращения, сунула в рот сигарету, другую предложила мне, потом смяла пустую пачку, бросила под ноги и так же яростно раздавила, как недавно тушила окурок. Закурив и передернув при этом плечами, продолжила (я поняла, что она уцепилась за возможность наконец выговориться):
– Я тогда, что называется, обалдела… Георгий никогда не говорил мне об этой шпаге, хотя знал о ней. Я догадалась, почему он так болезненно воспринимал девиц Богдана. Еще бы! Бо мог на какой-нибудь из них жениться, обзавестись наследником, и – прощай, драгоценная шпага. Тут же я сообразила, на что моему супругу сдалась Злата, которая всегда казалась ему глуповатой… Только мне не нашлось места в его расчетах… По всему выходило, что Борька Сташевский… ну… нотариус… правильно говорил: меня просто должны были каким-то образом турнуть в шею… Тут и созрел план… Гошка не любил Злату, это я знала точно, значит, отношения с ней были договорными. Она не могла того не понимать. Каждая женщина чувствует, любят ее, просто терпят или используют. Надо было сделать так, чтобы плата, которую пообещаю я, оказалась намного выше той, которую посулил ей Георгий. Мы со Златкой встретились, я сообщила о том, что все знаю, и предложила третью часть тех денег, которые удастся выручить от продажи шпаги.
– Вы решили поделить деньги на троих? – решила уточнить я. – Но ведь это было бы несправедливо! Бо – сын Аркадия Далматова, а значит, большая часть наследства должна бы достаться ему.
– Да он вообще не узнал бы о нем, если б у Георгия и Златы все слепилось! – с жаром ответила Марина.
– Да-а-а… – протянула я. – Но вы не учли того, какой страстной любовью ваша подруга воспылает к Георгию. Злата не желала никаких денег. Она хотела только вашего бывшего мужа в полное владение. Возможно, Злате казалось, что, получив шпагу, Далматов полюбит ее… в благодарность…
– Этого я не учла, да… – согласилась она. – Но теперь мои планы рухнули… Бо больше нет… А Злата носит ребенка Георгия. Мы с вами обе проиграли, Настя. Если вы и в самом деле вдруг влюбились в моего бывшего мужа, то ничего и вам не светит… Для Далматова как коллекционера шпага важней женской любви, которую всегда можно взять даром…
– Наверное… И все же я не хотела бы, чтоб он отвечал за то, чего не совершал. Конечно, я могу ошибаться, но мне кажется, убивать брата Георгий не стал бы даже ради этой фантастически дорогой шпаги. А вы как думаете?
– Он не стал бы убивать никого… Брата – тем более… Но… ведь нет никаких признаков насильственной смерти. Просто сердечный приступ…
– Знаете, Марина, мне важно было заручиться вашей поддержкой на тот случай, если вдруг Злата пойдет в милицию. Надо быть настороже и не пропустить момент, когда понадобится наша помощь.
– Вы думаете, мы найдем, что противопоставить Златке?
– Надеюсь, мы что-нибудь придумаем, хотя, если честно, сейчас на этот счет у меня нет никаких соображений. Но у меня есть еще один вопрос к вам. Довольно интимного свойства. Не хотите, не отвечайте.
– Ну! – подбодрила меня Марина, и я довольно бодро начала:
– Вы мне говорили, что родить не можете. А Георгий утверждал, что не хотите… Где же правда? По-моему, это верх идиотизма – искать чуть ли не суррогатную мать вместо того, чтобы без всяких проблем уговорить рожать собственную жену. Георгий мне зачем-то врал?
– Нет… То есть не совсем… В общем, я детей иметь не могу – это установленный медициной факт. Но я боялась сказать мужу, что бесплодна. Получается, я какая-то неполноценная женщина… урод… пустоцвет… недоделка природы… А Георгий вроде особо и не мечтал о детях, всегда был очень занят, работал в хвост и гриву, чтобы организовать свое дело, свой бизнес, он лелеял и нянчил, как ребенка, мечты о собственном стоматологическом кабинете. А потом, когда «Гарда» уже появилась, пришлось вкалывать еще больше, чтобы вернуть многочисленные кредиты. Он почти не бывал дома. Несколько раз муж, конечно, заговаривал о детях, но я все сводила к обсуждению собственной сердечной недостаточности, благо у меня гипертония в начальной стадии. – Марина невесело усмехнулась. – Да… в такой ситуации и гипертонию посчитаешь за благо… Так вот, я сильно преувеличивала серьезность своего заболевания, говорила мужу, что роды могут меня убить, а я пожить еще хочу… Мне казалось, сердечная недостаточность, которая не позволяет иметь детей, не так унизительна для женщины, как полное бесплодие… А когда Георгий узнал о шпаге, мне было уже почти тридцать пять, и уговаривать меня на роды было бессмысленно. Эксцентричный Аркадий Петрович Далматов считал, что после этих лет женщины могут произвести на свет одних лишь дебилов, которым не стоит наследовать драгоценные шпаги. Вот тогда, очевидно, и появилась нужда в Злате.