Все это заняло какие-то мгновения. Князев перевел взгляд на Меченого: тот поднимался, опираясь на темный от крови кинжал.
Где же третий? Третий караульный даже не пытался сопротивляться: худой и длинный, чем-то похожий на убитого Лося, узколицый мужик средних лет стоял у стены, подняв вверх мосластые руки, далеко выступавшие из обтрепанных рукавов мундира. Глаза его молили о пощаде. Игорь удостоил его лишь мимолетным взглядом — этот уже не противник.
— Молоток, кувалдой будешь. — Меченый достал из кобуры вытертый до блеска пистолет и передернул затвор. — Считай, старшина, что лычки свои носишь заслуженно. Будешь действовать в том же стиле, к вечеру и пятерку в подчинение получишь. У нас убыль большая будет… Еще есть кто на посту?
Вопрос был обращен к перетрусившему часовому. Несколько секунд тот хлопал белесыми ресницами, а поняв вопрос, отрицательно мотнул головой.
Держа пистолет под необычным углом, Меченый неожиданно спустил курок. Мосластый даже не успел удивиться: пуля вошла в глаз, и он без звука сполз о стене, оставляя на ней красную дорожку.
— Зачем? — только и смог вымолвить Игорь, глядя на долговязого солдата, скорчившегося грязной половой тряпкой в луже крови.
— Пленных сегодня будет много, — спокойно пояснил Меченый, ловко выворачивая карманы убитых им черкизонцев. — А в тылу живых оставлять не след. Это он сейчас в штаны наложил, а там, кто его знает, что ему в голову взбредет? Одумается, да и пальнет тебе в спину. Так что, коли хочешь дослужиться до генерала, грязь за собой подчищай. Оно здоровее будет… Да ты не стесняйся, бери у него что приглянется. Это не преступление, пацан, а закон войны.
— Не могу — Игорю даже смотреть не хотелось на убитого им солдата.
— Ты это зря. — Меченный рывком перевернул труп и вытащил у него из нагрудного кармана несколько сложенных купюр. — Держи. Мертвым — земля, добро — живым. Ему это уже не понадобится.
Было противно касаться замаранных с одного краю в крови бумажек, но Игорь, помедлив, все-таки взял деньги: не век же ему, как разменная монета, переходить из рук в руки, наращивая долги. И уже самостоятельно расстегнул ремень убитого, снимая подсумки с патронами…
— Молодцом, Гладиатор! — похвалил командир. — Плюнь на брехню, будто на вещах убитых лежит проклятье. Я свои первые трофеи сорок с лишком лет назад взял, а поди ж ты, жив-живехонек.
— Ну, поигрались, и будет… — Меченый вышел наружу, кивнул оставшимся в живых подчиненным, уже завладевшим пулеметами блокпоста, и вынул из кармана свисток на длинной цепочке.
А несколько минут спустя после его, видимо условного — три коротких и два длинных, — свиста перед блокпостом уже было не протолкнуться. И поток вооруженных до зубов людей долго не иссякал…
* * *Второй, более слабый, блокпост, находившийся перед самым входом в город, вырезали оставшиеся позади пятерки Меченого. Отряды наемников, не встретив никакого сопротивления, хлынули на улицы Черкизова подобно бурному потоку. И сразу же отовсюду понеслись одиночные выстрелы и автоматные очереди, истошные женские крики и предсмертные стоны. Начался обычный, десятки тысяч раз за историю человечества повторяющийся для любого захваченного города кошмар.
На глазах у Игоря двое наемников, уже успевших где-то хватить спиртного или наркоты, с хохотом протащили полуголую женщину, вопившую во все горло. Она тщетно пыталась прикрыть срам разорванным подолом ночной рубашки. Время налета было выбрано удачно, и большинство жителей, если только они не принадлежали к армии «ночных работников», мирно почивали в своих постелях. Еще один победитель волок мешок, набитый чем-то угловатым, зыркая но сторонам, будто голодный волк.
Но большая часть «солдат удачи» сумела сохранить подобие дисциплины и теперь ускоренным маршем продвигалась к «чистой» окраине Черкизона, где, насколько было известно Игорю, в не так давно отрытом и обустроенном «квартале» располагались президентский дворец и правительственные учреждения.
Тюрьма, в которой ему довелось побывать, кстати, входила в некий санитарный кордон — административно-жилой пояс, отделяющий «гнездо власти» от остального Города Греха. Вообще же этот привилегированный анклав как бы уравновешивал трущобы, включавшие в себя и «веселый квартал», и Ристалище, и множество прочих злачных мест. Однако праведников было слишком мало, чтобы это равновесие могло сохраняться и далее.
Игорь старался не отставать от Меченого.
— Сто раз говорил, тщательнее надо контингент подбирать, вдумчивее… — Меченый запыхался, по не сбавлял ритм — старый боевой конь был в своей привычной стихии. — Только кто нас, стариков, слушает? Эти вот, — указал он большим пальцем руки, затянутой в кожаную перчатку без пальцев, через плечо, — еще выстрела не сделали, а мародерствуют вовсю. Помяни мое слово, парень, когда все закончится, нам с тобой, если повезет в живых остаться, еще придется это дерьмо вычищать, да к стенке ставить. На страх остальным.
— А мы-то чем лучше? — Князев чувствовал, что окровавленные деньги обжигают ему кожу через ткань.
— Мы? — Старый наемник взглянул на него, как на несмышленого ребенка, сморозившего откровенную глупость. — Мы у врага берем. У того, кто, если бы тебя или меня грохнул, точно так же поступил бы. Баш на баш, так сказать. Мирных поселян только подонки грабят. А уж насильников я бы, Гладиатор, своими руками кастрировал. Тупым штыком, да под корень. Я таких… — он скрипнула зубами, — с Чечни ненавижу. Были у нас сучата такие… Насиловать, конечно, не насиловали — местные бабы — они такие, что лучше когтями горло себе раздерут, чем без согласия отдадутся, но уши резали.
— Как это? — не понял Игорь.
— Да вот так. — Меченый на ходу приложился к фляге, молча предложил молодому товарищу, но тот отказался — пахнуло такой сивухой, что нос, как говорится, набок завернуло. — Ухо оно что? Хрящ, да кожа. На солнышке подсушить — как лепесток цветочный становится. Вот эти гады и резали убитым уши. Будто скальпы индейцам. Мол, глянь, какой я крутой — сколько духов завалил!.. Да ты, наверное, и не знаешь, кто такие индейцы. Дитя подземелья.
— Знаю. — Игорь действительно читал полкниги про Зверобоя, а оставшуюся половину ему брат Антон пересказал своими словами. — Это такие дикари были. В Америке.
— Дикари… — Меченый вздохнул и еще раз отхлебнул из фляги. — Это вы дикари. Те, кто тут родился и света белого не видел.
— Я до Катастрофы родился.
— Да? Значит, я совсем стар стал, все вы для меня, сопляки, на одно лицо. Так вот, — спохватился он, — беда в том, что уши-то они, паразиты, не только у матерых душар резали. Когда ссохнется, — он тронул мочку уха, — и не отличишь мужское или женское… Или детское.
— И у детей? — ужаснулся Игорь.
— За детей не скажу, но слухи ходили. Словом: чем больше, тем, якобы, доблести больше. И в Россию, главное, правдами-неправдами перли. Наркоту на Гранине отбирали, оружие… Шмотье, бывало… А кто спичечные коробки перетряхивать будет?
Меченый помолчал.
— И что самое гадское, — голос его сел, — уши эти, бывало, самые что ни на есть блатные выменивали. Те, что по каптеркам да ленкомнатам штаны просиживали, а на боевые — ни ногой. А по коробкам выходило — супермены настоящие. Куда там Рэмбо всяким.
— А кто это — рембо?
— Эх, сопливые вы… Долго объяснять, Гладиатор.
— Меня Игорем зовут, — признался парень.
Очень уж его взволновал рассказ старого солдата, быть может, ровесника самого Бати. Или даже соратника.
— Игорем, значит? — Меченый хмыкнул. — Хорошее имя… Дружбана у меня так звали. С самого детсада корешились, не разлей вода были. А после школы разошлись пути-дорожки. Ты, поди, и не знаешь, что такое детский сад, а?
— Конечно знаю, — с обидой ответил Игорь.
Еще бы он не знал, что такое «детский сад»! Всем известно, что это такой парк, по которому нянечки и бабушки за ручку водят малышей. Водили… Он отлично помнил, как добрая пожилая женщина, лицо которой все больше и больше стиралось с годами, водила там его, Игоря. Помнил восхитительный вкус лакомства под названием «замороженное», блестящий шарик, все рвавшийся и рвавшийся из детской ручонки и один раз все-таки отпущенный на свободу из жалости… А рядом все время был Антошка.
— Совсем молодей, — в своей манере страшновато ухмыльнулся Меченый. — Только не жди, что я тут тебе тоже представлюсь-расшаркаюсь. Не дождешься.
Из проулка ударили первые выстрелы.
* * *Наемникам с минимальными потерями удалось преодолеть первые рубежи обороны, спешно организованные застигнутыми врасплох бойцами президентской охраны. Но буквально в двух шагах от пели они натолкнулись на столь ожесточенное сопротивление, что насту нагельный порыв выдохся сам собой. Нападавшие заботились только о собственной шкуре и карманах, поэтому рисковать жизнью им хотелось меньше всего. Пришлось самим перейти к обороне, поскольку взять с налету твердыню, расположенную в самом сердце Черкизона, они даже не стали пытаться. И без того эта попытка стоила наемникам потери добрых двух десятков бойцов, скошенных в упор кинжальным огнем трех пулеметов, бивших из заложенных почти до верху всяким барахлом окон «белого дома». Окна в подземном городе, вообще, играли больше декоративную роль, а уж если напихать в них обломки мебели и прочего барахла — очень легко становились бойницами и амбразурами.
Игорь, конечно, подозревал, что часть «убитых» чувствовала себя отлично, — слишком уж удачно они расположились за телами своих невезучих коллег, но выдавать себя не считали нужным, прикидываясь мертвыми под свинцовым ливнем, готовым встретить любого, кто неосторожно решит не то что приподнять голову, а просто шевельнуться.
— Артисты, — подтвердил Игоревы догадки Меченый, который, морщась, бинтовал оцарапанную рикошетом руку: от помощи подопечного он отказался — царапина, мол, чего на такие пустяки внимание обращать? — Жмуров изображают. А вот фиг им! Там, наверху, — он ткнул перемазанным кровью пальцем вверх, в грубые своды черкизонского «неба», — этакий финт, может быть, и проканал бы, дождаться темноты, отползти к своим… А тут чего ловить? Сколь носом грязюку ни рой, это солнышко не закатится.
Он имел в виду несколько мощных прожекторов, которые заливали «площадь» перед «дворцом» синеватым светом: драгоценное электричество тут, судя но всему, не экономили. Как, впрочем, везде и всюду для тех, кто «самый равный среди равных».
— Хорошо укрепились, — продолжал командир, прикрывая глаза ладонью от бьющего в глаза яркого света. — В прошлый раз окошечки были пошире, а люстр этих гадских — поменьше.
— Разве…
— Ну да, сынок, не в первый раз я уже это гнездышко штурмую, — оскалил пол рта наемник. — Видишь, на стенах выбоины пулевые? Наша работа.
Игорь пригляделся и разглядел на недавно окрашенной стене, рядом с свежими пулевыми отверстиями, небрежно замазанные выемки в штукатурке.
— Не получилось в тот раз?
— Почему не получилось? Все тип-топ прошло. Пару лет назад это было: тогдашний пахан что-то накосячил, и пришлось его, как занозу, выковыривать. А он только-только успел эти хоромины отгрохать… Тут, возле стенки, и положили их рядком всех: и пахана, и бабу его, и тех министров, что не разбежались. Дескать, разгневанный народ отомстил… Нынешний шишкарь, кстати, из тех, кто умным оказался. А может, и замутил все это, чтобы шефа своего сковырнуть.
— А вы что же?
— Наемники, имеешь в виду? А что наемники? Мавр сделал свое дело, мавр может уходить. Кто такой мавр, знаешь?
— Убийца?
— В общем, тогда приказала нам новая власть выметаться в двадцать четыре часа. Без права возвращения. Чтобы, значит, никто в ее честном и всенародном избрании не сомневался да не болтал лишнего.
— И что?
— Да ничего. Полгодика прошло, и снова все но новой закрутилось, тут ведь всегда нашего брата нанимали. Еще до конца света, между прочим, — со значением добавил Меченый. — А про ту заварушку считали правилом хорошего тона помалкивать в тряпочку. Не было, мол, ее и все тут. Помяни мое слово, и про эту молчать будут. Переворот не может быть удачен, — продекламировал он. — Не то он называется иначе.
К Меченому подполз незнакомый Игорю наемник со снайперской винтовкой.
— А может, их того?
— Кого? — не успел вовремя перестроиться после своей историко-политической лекции вояка.
— Да фонари эти. Я их в два счета покоцаю.
— Лежи уж, коцало! — напустился на снайпера Меченый, после ранения ставший желчным, вероятно, царапнуло достаточно болезненно. — Свечки ты погасишь — спору нет. А дальше как? С его «ночником»? — Старик, уже не выглядевший молодцом без возраста, кивнул на Игоря: — Чтобы те нас с комфортом перебили?
— Ну, было бы предложено… — с обидой ответил стрелок, намереваясь ползти восвояси.
— Да ты не серчай, — сменил гнев на милость Меченый. — Может, так и надо. Откуда ж мне, сиволапому, знать? Если тебе старшой приказал…
— Если б у меня старшой остался, — нехорошо улыбнулся снайпер. — Разве бы я с тобой балакал? Мое дело маленькое: командир приказал, буду фонари дырявить, не приказал, буду лежать да покуривать. Да только вон оно лежит, начальство.
Наемник кивнул на двух, скорчившихся рядом, как сиамские близнецы, покойников. В том, что они не симулируют смерть, можно было не сомневаться. Вряд ли живой человек так долго мог лежать в столь неудобных позах. Да и крови под ними натекло целое море. Вероятно, этих двух скосило первой же очередью.
— Так что ты тут теперь старшой, — закончил снайпер. — Приказывай.
— Приказывать? Что я тебе прикажу? Разве что… — Меченый осекся на полуслове.
— Раздался громкий свист: короткий и три долгих.
— Все, кончилось мое главнокомандование. Ползем. Гладиатор, в тыл, какая-то шишка там объявилась. Це-у сейчас давать будет.
— А я? — Стрелок озадаченно разглядывал в оптику амбразуры президентского дворца.
— А ты тут подежуришь. Чтобы, значит, тем пулеметчикам за трофеями охота сползать не пришла. Пошли, — ткнул он в бок Игоря. — Готовься получить начальственный фитиль. Длинный и обильно смазанный. Скипидаром…
«Начальством» оказался невысокий, худосочный, очень нервный человечек. Был он черноволос, кудряв, очкаст и облачен в нечто вроде пиджака из черной лакированной и хрустящей кожи поверх белоснежной рубашки с галстуком-бабочкой. Но больше всего Игоря поразила аккуратная бородка клинышком — совсем как у мушкетеров в той старой, разваливающейся на отдельные страницы книге. Такого фасона он никогда в жизни не видел. Небритость разных степеней давности, примерно как у него самого сейчас, да, это было. Окладистых «лопат» и «веников», не ухоженных, будто мутировавший чертополох, сколько угодно…
— Вылитый Троцкий, — сплюнул на пол Меченый, будто невзначай скрывшись от цепких глазок под круглыми очочками за широкой спиной незнакомого седого наемника с замотанной алым шарфом шеей.
— Кто такой Троцкий? — не понял Князев.
— Лев Давыдович. Создатель Красной армии. Вождь пролетариата.
— Кого?
— Ну ты и лошпендрия, — ухмыльнулся Меченый. — Безграмотный.
— Я школу закончил, — насупился Игорь.
— С отличием, небось? — ухмыльнулся командир. Знаю я ваши школы…
— А этого знаете? — кивнул молодой человек на «кожаного», решив замять тему: до аттестата с отличием ему было далеко.
— Лично — бог миловал, но слышать о нем слышал, — пробурчал наемник. — Товарищ, Пинскер. Известный теоретик торжества пролетарской революции и победы коммунизма в отдельно взятом метро. То-то я смотрю, красненьким от всей этой затеи попахивает…
— Ха! — буркнул, обернувшись, седой здоровяк с шарфом на шее. — Попахивает! Прет вовсю, аж башку набок заворачивает.
Товарищ Пинскер тем временем взобрался на какой-то ящик, угодливо подставленный ему угрюмыми помощниками — сплошь бритыми наголо крепкими парнями в кожаных куртках.
— Товарищи! — провозгласил он, слегка картавя. — Трудовой народ Черкизона стенает под гнетом буржуазных кровопийц и их криминальных наймитов, и мы — передовой отряд пролетариата…
Трескучие слова и лозунги мало волновали прошедших все круги ада профессиональных солдат. Кто-то шепотом беседовал с соседом, кто-то, морщась, менял повязку на свежей ране, кто-то откровенно дремал, привалившись к стене… Где-то часто трещали выстрелы. Вскоре оратор обратил внимание, что речь его никому, кроме телохранителей, поедавших шефа глазами, не интересна, и перешел к конкретике.
— Я хочу узнать, товарищи, — отбросил он в сторону ритуальное многословие, почему до сих пор не взят оплот местной буржуазии?
«Вождь» махнул холеной ручкой в сторону резиденции, скрытой от глаз (и шальных пуль заодно) изгибом хода, и сделал паузу.
— Вот вы, — ткнул он со своей трибуны пальцем, выбрав почему-то именно Игоря, — ответьте мне, товарищ.
— Укрепились черкизонцы отменно, — буркнул вместо своего подопечного Меченый.
— Их и артиллерией там не возьмешь. Засели намертво. Гранатометиков бы сюда парочку… — оживились его коллеги, услышав, наконец, что-то, кроме пустой болтовни. — Выкурили бы гадов на раз…
— Но вам же заплачено! — возмутился Пинскер. О чем речь?
— Половину! — раздались голоса. — Сам иди лоб под пули подставляй за свои «картавые»…
— Почему картавые? — спросил Игорь у Меченого, не принимавшего участия в общем оре и только слушающего других с кривой ухмылкой — обычной на его изуродованном лице.
— Да Ленина они со старых, советских еще рублей накрасили и тискают на своих бумажках, — охотно пояснил тот. — Нули только добавляют к цифрам, и все. На, погляди! — Меченый порылся в кармане и вытащил мятую красную бумажку в тысячу рублей.
— Крохоборы! — захлебнулся праведным гневом «кожаный». — Рабы презренного металла! Продажные шкуры! Гранатометы им… А тельняшку рвануть на груди слабо, а?
Он переждал гул возмущенных голосов и поднял руку.
— Будет вам ударная сила. Товарищ Земцов! Прошу…
Из хода за его спиной появился высокий худой человек с напряженным лицом. А вслед за ним шагали…
— Ё-моё! — охнул Меченый под лязг затворов и отчаянный мат со всех сторон. — Я на такое не подписывался!