Чтобы не допустить ненужного кровопускания. Чиж громко постучал ребром ладони по стволу Pachira Aquatica — виновницы нынешнего скандала.
— Дамы, дамы! Будьте благоразумны! И давайте вернемся к существу дела.
— Да. Давайте вернемся. — Tea сразу же успокоилась и отпрянула от двух воительниц, как от свиноматок, зараженных ящуром. — Сумки!
Призыв о сумках снова заставил Минну и Софью приуныть.
— Хорошо, — выдавила из себя Минна. — Начну я… Но мне хотелось бы… Мне хотелось бы заранее извиниться. Дело в том, что произошло небольшое недоразумение. Видите ли… Я почувствовала себя плохо… А у меня, как я уже говорила, хронический гайморит. И воспаление носовых пазух. А поскольку какая-то сво… Кто-то из присутствующих умыкнул мой платок, а все остальные платки находились наверху, в моей комнате…
— Короче! — грубо прикрикнула Tea.
— Я.., позаимствовала салфеточку… Для носа… Вот! С этими словами Минна вывернула на пол содержимое кисета: теперь к антикварной трубке и вполне современной жестяной коробке с табаком прибавилось несколько туго свернутых кусков нежнейшей ткани. Даже в поспешно спеленутом виде они поразили меня своей строгой обветренной красотой и нежными переливами — от светло-песочного до красно-кирпичного.
Пока я восхищалась игрой цвета и дыханием пустыни, коснувшимся моего лица, Ботболт деловито развернул салфетки: их оказалось ровно четыре штуки. Изумительные сами по себе, они были украшены такой же изумительной арабской вязью.
— Пятнадцатый век, ручная работа, — провозгласил он. — Священные письмена из стран Магриба. Были куплены хозяином на аукционе в Нью-Йорке в прошлом году.
Стало так тихо, что, если бы в оранжерее вдруг забилась о стекло сонная зимняя муха, у всех просто полопались бы барабанные перепонки.
— Как вы сказали? Пятнадцатый век?.. Господи, какой конфуз!.. А я-то думала… Какой конфуз, господи!..
На Минну было жалко смотреть: она съежилась, усохла в плечах и подбородке и моментально перескочила из шестидесятого размера в пятьдесят шестой. А то и пятьдесят четвертый. Зато Tea торжествовала:
— Какой уж тут конфуз, дорогая Минна! Это не конфуз, а самое настоящее воровство!
— Это недоразумение… Они просто лежали… Я подумала, что это салфеточка… Я ничего не знала про пятнадцатый век и священные письмена из стран Магриба!..
— Да ладно вам целку-то из себя строить! — Tea, только что пережившая публичную порку, была особенно беспощадна. — Не знала она! Прекрасно знала! Даже не специалист поймет, что вещь старая и ценная.
— Клянусь вам…
— Не клянитесь! У клятвопреступников руки отсыхают и язык отваливается! А еще обзывала меня жалкой клептоманкой! Мерзавкой! Воровкой! Домушницей! Сама — ворюга последняя! Тьфу на вас!..
— Нелепая случайность, — продолжала вяло отбиваться Минна. Впрочем, без особого успеха.
— А что их четыре штуки — тоже случайность? Четыре-то вам зачем понадобились? Если вы, как говорите, нос решили вытереть! Четырьмя сразу? По две на каждую ноздрю?!
— Они просто прилипли друг к другу… Три другие я просто не заметила!
— Ах, не заметили! Ну вы и поганка, дорогая Минна. — Секунду подумав. Tea вернула толстухе подачу. — Правда, я теперь не знаю, стоит ли мне по-прежнему называть вас дорогой…
Софья, до этого молчавшая, неожиданно выступила вперед:
— Лично я оправдываться не собираюсь, но хочу сообщить… Одна из вещей в доме показалась мне подозрительной. А именно — нож. Похожий нож проходил у нас по одному делу об убийстве. Так вот. Я взяла этот нож. Чтобы отдать его на экспертизу. Сами понимаете: убийство — вещь серьезная! Я как раз хотела сообщить об этом нашему другу Ботболту, ни в коей мере не желая бросить тень на его хозяина. Но…
— Но? — спросила Tea.
— Но? — спросила Минна.
— ..но не успела. А сейчас сообщаю. Вот так.
Софья открыла ридикюль и победно вознесла над головой узкий серебряный стилет, рукоять которого была украшена камнями. По красоте и изяществу стилет мог поспорить со священными письменами из стран Магриба. А то и превзойти их.
Ботболт подошел к Софье, вынул стилет у нее из пальцев, обмахнул его фланелью и уже привычно забубнил:
— Червленое серебро, дамасская сталь, два рубина и надпись на клинке “Cominus et eminus”. “Вблизи и вдали”. Принадлежал генуэзскому дожу шестнадцатого века. Был куплен хозяином на аукционе в Париже в этом году.
— Уж не генуэзский ли дож проходил у вас по делу об убийстве? — съязвила Tea. — Старик, видимо, хорошо сохранился…
— Не ваше дело. Разглашать тайны следствия я не собираюсь!
— А вот вы — вы не просто воровка, Софья! Вы к тому же еще и пошлая лгунья. Свистнули кинжал для своих нужд и прикрываетесь святым именем закона!.. Хотя бы прессы устыдились.
Упоминание о прессе в лице моей бывшей подруги Дашки и ее диктофона без батареек, а также инициативного болвана Чижа заставило писательниц присмиреть и снова объединиться перед лицом опасности.
Только что они готовы были перерезать друг другу глотки и пропустить в образовавшееся отверстие языки — и вот теперь взаимная неприязнь улетучилась как дым. Не то чтобы они перестали ненавидеть друг друга, нет — теперь для ненависти было гораздо больше оснований. Но пресса!.. Не нужно было обладать особым воображением, чтобы представить восторженный гул бульварных газет!
"ТЕОДОРА ТРОПИНИНА ИГРАЕТ НА КРАДЕНЫХ ЛОЖКАХ”.
"ПРЕСТУПЛЕНИЕ МИННЫ МАЙЕРЛИНГ, ИЛИ К ЧЕМУ ПРИВОДИТ ЛЮБОВЬ К СВЯЩЕННЫМ ТЕКСТАМ”.
"СОФЬЯ САФЬЯНОВА ДАЕТ ФОРУ МАТЕРЫМ УГОЛОВНИКАМ”.
И это еще были бы самые щадящие заголовки! Да и хищно вытянувшийся нос Дашки никаких сомнений не оставлял: эта сдаст горе-воровок с потрохами!
Первой оценила ситуацию Tea.
— Господи! Мы совсем с ума сошли, — патетически воскликнула она. — Возводим мелкие несуразицы в ранг преступления, в то время как настоящий преступник вольготно расхаживает между нами! Нужно говорить о главном — об убийстве. А не делать из мухи слона! Наша дорогая Минна решила просто прочистить нос, а ее огульно обвиняют в краже каких-то кусков ткани, которым и цена-то три копейки!
— Восемнадцать тысяч долларов, — смиренно поправил Tea Ботболт.
— Может быть, у вас и чек сохранился? На покупку? — парировала Tea.
— Нет, но есть бумаги..
Tea демонстративно повернулась к Ботболту спиной и продолжила:
— А кинжал! Это же смех в раю! Где гарантия того, что он не копия ножа, который действительно фигурировал в преступлении?
— Нет такой гарантии! — хором ответствовали Минна и Софья.
— Вот видите! Так что наша дорогая Софья поступила как настоящий профессионал сыска, и ее бдительность заслуживает только поощрения! Я уже не говорю о приснопамятных ложках! С этими ложками нужно еще разобраться, равно как и с пьяницами из вашей обслуги! Вместо того чтобы следить за порядком, разбрасывают столовые приборы где ни попадя! Две ложки я лично подобрала у мойки! А еще одну — у камина!
— Точно! — обрадовалась Минна. — Я сама видела, как две ложки валялись у мойки!
— А я видела третью у камина! — обрадовалась Софья. — Я еще подумала тогда нужно разобраться с пьяницами из обслуги, которые спустя рукава относятся к своим обязанностям! Сама хотела ее поднять, эту злополучную ложку, да дорогая Tea меня опередила!
— Да-да! — обрадовалась Tea. — Мы с вами едва руками не столкнулись, помните?
— Конечно же, помню!..
Я понятия не имела, какими писательницами были на самом деле СС, ТТ и MM — плохими или очень плохими, но по части изворотливости они могли обскакать всех классиков вместе взятых!
— Вам не кажется, дорогие дамы, что кто-то специально пытается навести тень на плетень? — Tea, казалось, источала аромат мирта и роз. — И уводит нас в сомнительные следственные эксперименты по поводу злосчастных предметов обихода? Вместо того, чтобы сосредоточиться на убийстве!
— Кажется, — подтвердила Минна.
— Еще как кажется! — подтвердила Софья.
— Вот и отлично! — Чиж, чутко реагирующий на время “X”, вышел из тени Pachira Aquatica. — Давайте сосредоточимся на убийстве. И если уж речь зашла о следственном эксперименте… Вы не против, чтобы мы провели его?* * *
…Следственный эксперимент с треском провалился. Это стало ясно спустя час, под завязку набитый руганью, препирательствами и взаимными оскорблениями.
Начиналось же все довольно безоблачно — ровно настолько, насколько вообще может быть безоблачным пребывание в одном помещении с трупом. Чиж, взявший на себя роль следователя, попросил дам выслушать версию, которую он все это время отрабатывал. И которая показалась ему если не единственно возможной, то самой вероятной.
— Речь идет об очень небольшом временном промежутке, — тряся хохолком, объявил он. — О нескольких минутах, в течение которых было совершено убийство. Первое из трех. И самое главное. Два других убийства можно считать случайностью, форсмажорными обстоятельствами. Молодые люди, Доржо и Дугаржап, оказались в ненужное время в ненужном месте.
— Речь идет об очень небольшом временном промежутке, — тряся хохолком, объявил он. — О нескольких минутах, в течение которых было совершено убийство. Первое из трех. И самое главное. Два других убийства можно считать случайностью, форсмажорными обстоятельствами. Молодые люди, Доржо и Дугаржап, оказались в ненужное время в ненужном месте.
— Что это значит, голубчик? — задала наивный вопрос Минна.
— Очевидно, они стали невольными свидетелями того, как готовилось убийство. Если вы помните, стол, на котором находилась бутылка… Предположительно с цианидом.., так вот, стол этот стоит вплотную к окну. Я специально выходил на улицу и исследовал снег возле окна. Он вытоптан, и на нем осталось множество следов и окурки, из чего легко сделать вывод, что покойные Доржо и Дугаржап некоторое время простояли возле окна и увидели то, что не должны были видеть. Допускаю, что сами они могли и не придать значения происходящему на кухне. Но наш изворотливый убийца, заметив их, сразу же смекнул, что, когда преступление станет свершившимся фактом и начнутся допросы свидетелей, Доржо и Дугаржап могут дать бесценные сведения. Они сообщат компетентным органам о том, кого видели за окном, и тем самым точно укажут на убийцу…
Я слушала Чижа, раскрыв рот. И дело было даже не в том, что звонил он складно. А в том, что все заслуги по исследованию снега у окна он присвоил себе! Как будто меня там и близко не было, как будто не я прикрывала его тылы, когда собаки гнались за нами по пятам! Как будто не он целовал меня в пропахшей убийством кухне!.. Ловкий сукин сын, нечего сказать!
— Теперь о временном факторе, — продолжал витийствовать Чиж. — Временной фактор имеет в нашем случае решающее значение. Я сказал о нескольких минутах… Возможно, я неточно выразился. Решающими могли стать не минуты, а секунды. Убийца, с которым мы имеем дело, не просто умный и хладнокровный человек. Это человек, обладающий недюжинным математическим умом и таким же недюжинным поэтическим воображением. Он вынашивал план убийства Аглаи Канунниковой давно. Более того, он угрожал ей! За несколько месяцев до сегодняшнего рокового вечера. Но об этом вам лучше расскажет Алиса, личный секретарь покойной. Прошу!
Я бросила на Чижа испепеляющий взгляд. Гнусный придаток к видеокамере решил сдать меня с потрохами! Эпистолярно-цветочная эпопея, которую я холила и лелеяла, которую кормила с ложечки в надежде передать ее правоохранительным органам крепенькой и здоровенькой, — эпистолярно-цветочная эпопея должна быть озвучена! Да еще в присутствии убийцы, который сам ее и затеял! И которому принадлежит жесткая и полная конкретики фраза “БОЙСЯ ЦВЕТОВ, СУКА!”.
— Ну, что же вы, Алиса! — подбодрили меня дамы. — Рассказывайте!
Семь пар глаз уставились на меня с живым любопытством. Но смотреть в эти глаза мне не хотелось. За их блеском, за их радужной оболочкой, в прозрачном садке глазного дна, отфыркиваясь, отплевываясь и поигрывая плавниками, и сейчас резвился убийца. До него было рукой подать, и никто больше не стоял между нами. Аглая, до сих пор защищавшая меня своим беспечным детским безрассудством, умерла.
Она умерла. Она была мертва. И Доржо с Дугаржапом тоже были мертвы. Невинные круглолицые пьянчужки, вся вина которых заключалась в том, что они увидели чуть больше, чем должны были увидеть. Но может статься, что они не видели ничего, и тогда смерть их не только нелепа, но и несправедлива! Кто даст гарантию, что меня не ждет та же участь?..
— Мы вас внимательно слушаем!
Они действительно сгорали от нетерпения, и я решилась. Привязав свой страх к позвоночному столбу, я поведала о письме, в очередной раз на бешеной скорости проехав мимо голосовавшего на обочине слова “сука!"
(употреблять его в контексте Аглаи мне снова не захотелось). И о цветах, служивших прямым продолжением письма. Но стоило мне только упомянуть о них, как жрица оранжерей Минна Майерлинг оживилась.
— Что это были за цветы, деточка? — добрым учительским голосом спросила она.
— Желтые гвоздики… Их приносили несколько раз. А сегодня… Уже здесь, в доме, Аглае подбросили цветок в комнату.
— Какой цветок?
— Он и сейчас у нее на груди. Приколот к вырезу… Я протестовала, но Аглая не стала даже слушать…
— Да-да, я обратила внимание… Вы знаете, что это за цветок?
— Честно говоря, до сегодняшнего дня я ничего подобного не видела.
— Это камелия. Вам что-нибудь говорит термин “язык цветов”? — Минна, эта любительница носовых платков за восемнадцать тысяч долларов, начала теснить меня грудью, а я…
Я мысленно костерила себя на все лады! Ну, конечно же, именно я — я, а никто другой — проявила преступную халатность! Именно я, зная, что Аглае угрожают, ровнехонько сидела на своей заднице и даже не поинтересовалась историей предмета. И нельзя исключить, что все эти гепатитные гвоздички и малокровные камелии сказали бы мне больше, чем записка угрожающего содержания!..
— Камелия — цветок, означающий внезапную смерть, милая моя. Цветы камелии держатся на ветке недостаточно прочно, отсюда и их грустное назначение. Что касается желтых гвоздик — это символ презрения. В цветах есть масса нюансов, и нюансов не всегда удобных. Вереск может посочувствовать вашему одиночеству, а гортензия — подчеркнет холодность. Опасайтесь анемонов — доброжелатели не упустят случая напомнить вам о том, что вы страдаете неизлечимой болезнью… Я уже не говорю о базилике — у него печальная участь. Ненависть и отвращение, вот что он означает!
До сих пор голос Минны убаюкивал меня, но при упоминании базилика сон как рукой сняло.'.. Черт возьми, Райнер-Вернер! Райнер-Вернер, отметивший свой первый приход к Аглае дурацким желтым пакетом с базиликом! Я инстинктивно повернула голову в сторону немца: полная безмятежность. Или он и думать забыл о базилике, или… Или удачно маскируется!
Впрочем, я тут же с негодованием отвергла эту мысль. Если кому и была невыгодна смерть Аглаи, то в первую очередь господину Рабенбауэру. Несмотря на легкомысленный презервативный эскорт, Райнер-Вернер был профессионалом, жаждавшим заполучить для перевода книги Канунниковой. Ее смерть, как ни крути, лишала Райнера куска детективного пирога. И вряд ли способствовала росту его благосостояния, приправленного сосисками и тушеной капустой. При хорошем раскладе немец мог затариться работой на год вперед, теперь же из безвременно погибшего канунниковского вымени не выдоить и капли свободно конвертируемого молока. Нет, немец здесь ни при чем. Да и разве могут быть кровожадными этот безволосый торс, и распухшие от собственной значительности мускулы, и бесхитростные икры, и.., и то, что до сих пор было скрыто от меня — сначала за пеленой джинсовой ткани, а потом — за мягким верблюжьим одеялом…
Неизвестно (вернее, хорошо известно), куда бы я забрела в своих фантазиях, если бы не Чиж, который снова перехватил инициативу. После моей вяло откатанной обязательной программы наступила очередь его произвольной.
— Я не буду настаивать на том, что моя версия является единственно верной, — начал Чиж. — Но она имеет право на существование так же, как и все другие. В этой версии есть два ключевых момента: дверь, соединяющая оранжерею с кухней, и разбитая ваза.
— Что это еще за разбитая ваза? — спросила Софья. — До сих пор речь шла только о разбитом бокале.
— На кухне мной был найден черепок от керамической вазы. Он и стал окончательным звеном, которое позволило восстановить всю цепочку. Сейчас я попытаюсь снова выстроить ее.
— Валяйте, — хихикнула Минна.
— Дуйте до горы! — хихикнула Tea.
— Вам подсобные рабочие не требуются? — хихикнула Софья. — Мы тоже можем кирпичи класть. И получше вашего!
Пафос Чижа развеселил дам, хотя это была натужная веселость.
— Смелее, молодой человек! — хихикнули все трое. — А мы вам поможем. Включим, так сказать, коллективный разум.
— Скорее уж коллективное безумие, — фыркнула Дарья. Она и не пыталась скрывать свое весьма ироничное отношение к сочинительницам текстов.
— Итак, возьмем за точку отсчета момент, когда Аглая Канунникова разбила бокал. Кто-нибудь помнит этот момент? — От осознания величия своей роли Чиж даже пустил петуха.
Судя по наступившей тишине, этот момент помнили. И достаточно хорошо.
— Если он еще не стерся из вашей памяти, то попрошу занять места, на которых вас застало это событие.
Страстный призыв Чижа сделал свое дело: в зале началось движение, которое — при известном полете воображения — можно было назвать броуновским. Оно проходило под лозунгом “Вас здесь не стояло”. Минна, Софья и Tea принялись толкаться на одном пятачке — между камином и выходом в холл с оружием. Они безошибочно выбрали самую дальнюю точку от Великого шелкового пути убийцы. Они не хотели иметь ничего общего с оранжереей, из которой убийца отправился с караваном, груженным цианистым калием.