— Пулю он получит, вот что! — размахивая ружьем, произнес Нийкой.
— Я его буду ворочать! — распорядился Кумоха.— А вы заматывайте!
Расстелили сеть. Кумоха поднатужился и закатил в нее медведя. Серого запеленали в сеть, оставив свободной только голову.
Когда же Кумоха начал завязывать у серого на шее цепь то Матти стоял рядом и показывал, как вяжется морской рыбачий узел.
Вдруг Матти отскочил, как кузнечик, шагов на десять и закричал:
— Он на меня смотрит!
Кумоха увидел, что медведь раскрыл глаза, мотнул головой.
Цепь, которая еще не была завязана, звякнула и начала тихонько ползти вниз.
— Стреляю! — крикнул Нийкой.— Отойди, Кумоха!
Кумоха быстро выхватил из-за пояса топор и стукнул обухом медведя в лоб. Голова серого безжизненно повисла.
— Убил! — закричал Нийкой.
— К утру очнется,—спокойно сказал Кумоха.— Эй, Матти кузнечик, иди показывай дальше, как вяжутся у вас узлы.
Про то, как был доволен богатый хозяин и как Кумоха домой пошел
Нийкой вернулся в село и всем поведал о том, что работник богача поймал серого медведя.
Сам Тайпо вместе с Юсси выехали на двух телегах к Синей ламбе за медведем.
Там уже были и младший брат Тайпо, и рыбаки Синей дамбы, и мужики, из ближайшего села, и пастухи, которым медведь все лето житья не давал.
Кумоха сам как спать лег после той ночи, так два дня и спал без просыпу.
У медведя на шее звякала цепь, и этой цепью он был к толстой сосне привязан. Ходил кругом, когтями яму вырыл, рычал, глаза бешеные, а сам седой уже, старый.
К нему подойти боялись. Смотрели издали—так много страха он на людей нагнал.
Матти ходил меж людей, про то, как они с Кумохой медведя добыли, рассказывал.
— И сеть моя целехонька! — хвалился.— Ни одной ячейки не порвано!
— Это все хорошо,— говорил длиннобородый Мокки,— но кто мне за якорную цепь заплатит? Цепь-то, почитай, еще от дедов мне осталась!
— мне цепь не нужна,— сказал богатый хозяин Тайпо—-Забирай свою цепь, и дело с концом.
— Так ее ж снять с медведя нужно! — удивился Мокки.
— Ну так снимай, кто тебе мешает? — сказал Тайпо.
Разбудили Кумоху. Он подошел к хозяину, показал на
медведя:
— Дело сделано, лошадь подкована, кузнец плату ждет!
— Кто подкован? — не понял Юсси.— Где кузнец? Чья лошадь?
— A-а, помолчи! — Тайпо отмахнулся от сына как от надоедливой мухи.— Может, еще поработаешь у меня, Кумоха? Ну годик хотя бы?
— Годик! А ты мне потом «спасибо» скажешь, хозяин, как в той сказке! — засмеялся Кумоха.— Нет, уговор дороже денег, При всем народе спрашиваю: что ты мне обещал за медведя?
— Долги отцовские простить,— неохотно проговорил Тайпо.— Квиты мы теперь.
— А еще тебе, хозяин, за цепь нужно заплатить рыбаку,— сказал Кумоха.— Иначе я ее с медведя сниму и его отпущу назад в лес.
Тайпо отошел в сторонку, долго препирался с длиннобородым Мокки, пока наконец они не сошлись в цене.
Юсси смотрел на всех голубыми глазами, теребил бороду и спрашивал:
— Мы цепь покупаем? Вместе с медведем? Это наш медведь теперь? Я люблю медведей!
Кумоха взял свою котомку, попрощался.
— Приходи через неделю, поведем медведя в Пус-погост продавать,—сказал Таипо.
— Там-видно будет! — ответил Кумоха,
И зашагал к родному дому.
ПРИКЛЮЧЕНИЕ ВТОРОЕ
КАК КУМОХА СПОРИЛ С КУЗНЕЦОМ СИЙЛА И КАК ВЫРУЧАЛ СВОИХ ДРУЗЕЙ ИЗ БЕДЫ
Когда ссорятся добрые люди, то их нужно скорее помирить; когда ссорятся злые, то пусть ссорятся…
(Карельское присловье)
Пус-погост, верно, не такое уж приметное место, как Шуньга или Олонец. Но и в нем живали знаменитые на всю Карелию люди!
Вот, например, хитрец Клиймо.
Он, говорят, где только в жизни своей не побывал — почти всю землю обошел! Однако молодость свою провел в Пус-погосте.
Ох, какой это был парень!
Слух имел такой тонкий, что слышал, как улитка выпускает рожки! И быстрее Клиймо никого на свете не было. Не верите? Он мог задуть лучину и успеть, прежде чем в избе станет темно, открыть печку, выбрать в ней самый лучший пирог, достать его оттуда и съесть, не оставив ни крошки!
А сколько историй про всякие хитрости Клиймо рассказывают… Но о них как-нибудь в другой раз, при случае.
В Пус-погосте жил одно время и богатый купец-скупщик Лаври. Те лабазы, в которых братья Тайпо теперь свои товары держат, раньше принадлежали Лаври. Он был такой богатый, что оси своих повозок смазывал топленым маслом, а не дегтем, как это все делают. И катились его колеса без скрипа, словно плыли.
Лаври был большой добряк. Он охотно признавал племянниками всех, кто называл его дядей. Но в долг не давал и гроша ломаного.
— Если я каждому нищему дал хотя бы копейку,— любил говорить Лаври,— то сам бы стал нищим. Что я себе, враг? Или так похож на дурака, что у меня любой может в долг просить? Ведь у нас нищих больше, чем иголок в лесу!
Про него рассказывали, будто он не мог спокойно видеть деньги у кого-либо в руках. Ему сразу плохо делалось, голова начинала кружиться и ноги подкашивались. Он начинал жалобно клянчить и просить, чтобы ему дали подержать в руках эти чужие деньги, хотя бы минутку. Просил он так жалостливо, что ему не отказывали. И когда Лаври прижимал к сердцу эти минутные деньги, то лицо его выражало полное блаженство и все боли чудесным образом исчезали.
А однажды, когда в щель пола закатилась копейка, то Лаври засунул в ту же щель бумажные пять рублей. Удивленные родичи спросили, зачем он это сделал. Лаври ответил так:
— Что ж, по-вашему, я из-за копейки буду пол вскрывать? Не так уж я мелочен! А вот из-за’пяти рублей другое дело!
Кто еще был знаменит в Пус-погосте?
Да конечно, торговка пирогами Катти!
Она торговала прямо из окна своей избы. У нее всегда были горячие пироги с грибами, с ливером, с вареньем, вязигой, головизной, мясом, потрохами, медом, кашей, репой… Уф! Разве все перечислишь? Только есть захочется раньше времени! Катти даже налимью икру и печень умела в тесто запечатывать! А ее пироги с рыбой? Белой и красной. Те самые, у которых вкуснее всего верхняя румяная хрустящая корочка! Ох!..
Катти курила трубку и носила очки. Стекла на носу были в то время большой диковинкой. Когда Катти считала деньги и- сдвигала очки на лоб, то на нее приходили смотреть даже из соседних сел. Хитрец Клиймо, прикинувшись простачком, всегда спрашивал одно и то же:
«Чего она смотрит лбом, а не глазами?»
И сам себе отвечал:
«Кто слаб глазами, тот носит очки на носу, а кто слаб умом — на лбу!»
Катти на него не обижалась, потому что на Клиймо нельзя было обижаться — такой уж это был веселый и ловкий парень!
Ну кого еще следует вспомнить?
Да, Теппо! Вот уж был невезучий мужик! Если он сеял рожь, то ее травили олени. Если он сеял овес, то его вытаптывали медведи. Иногда бывало наоборот — овес топтали олени, а медведи почему-то забирались в рожь, но от этого Теппо было не легче.
Если он выходил с друзьями ловить рыбу, то невод притаскивал лишь одни коряги, да еще разрывался при этом.
Если он шел на охоту, одолжив у кого-либо ружье, то убивал или корову богатого хозяина, или соседскую лошадь. Вся остальная живность могла чувствовать себя спокойно.
В конце концов Теппо до того обеднел, так всем задолжал, что уже на любую работу был готов, лишь бы семью прокормить и самому с голоду не умереть. Отец братьев Тайпо — он женился на дочке Лаври, стал очень богатым мужиком — решил над Теппо покуражиться, себе потеху устроить. Он нанял его… цепной собакой.
Каждую ночь Теппо приходил на двор к Тайпо, надевал на себя цепь, бегал по двору и лаял. Каждую ночь от зари до зари!
Пока цепь на шее звенит, разговаривать Теппо было запрещено. Сказывают, будто он так научился лаять, что настоящих собак легко перебрехивал. А богатому мужику того только и надо: он стал богатеев со своей округи возить, человеком-собакой хвастать.
Однажды ночью лихие ребята-поморы приплыли к лабазам богатого мужика Тайпо и выпотрошили их к утру дочиста.
Теппо, как всегда, много лаял, но в доме Тайпо к его лаю привыкли и не обращали на него внимания.
Когда же Тайно спохватился, обнаружил пропажу, те было поздно— ищи ветра в озере!
Теппо повезли в суд, в Петрозаводск — вот куда!
А там нашелся один честный человек, сказал он Тайпо:— Чего ты от собаки хочешь! Она лаяла? Лаяла. Ты слышал ее лай? Слышал. Она же не человек, не может прийти, постучать в дверь, сказать, крикнуть! Значит, и взятки с нее гладки. Работала она как могла!
И остался Тайпо с носом! И до сих пор неизвестно: знал Теппо этих ловких поморов или нет?
Так… Кого же еще забыли? A-а, вот память-то дырявая: о самом главном, о Кумохе конечно. Ведь именно после базара в Пус-погосте Кумоха и стал известен на всю Карелию!
Вот как это случилось.
Про то, как Юсси покупал овцу, про кузнеца Сийла, про блины и про волшебную шкуру
Незадолго до знаменитой Шуньгской ярмарки во всех селах свои большие базары бывают.
А чем Пус-погост хуже других сел? Туда на базар со всех уголков округи народ приезжает.
И всё как на других карельских базарах: и съестные припасы, и столярные поделки, и меха, и сапоги. Хочешь — лодку покупай. Деньги есть — невод можешь себе подыскать; Скотина разная, хозяйственный припас — что душе угодно!
Базар —не ярмарка, но и на него торговые гости приезжают с моря, из Лапландии, даже из далекой варяжской земли.
Меха, пушнину здесь купить можно дешевле, чем на большом торге,— не у перекупщиков, а прямо у охотников. Ведь самим-то охотникам далеко ездить несподручно. А купцам от этих сделок выгода большая, вот и едут.
Ну, а торгашам карельским такие гости — прямой убыток. Когда они сами мех берут у охотников, сами на перепродаже выгадывают; если мех мимо рук идет — как наживешься?
Купец Тайпо—младший брат богатого хозяина-—хитро устроился: он еще с осени охотникам в долг давал и деньги, и ружья, и все, что нужно. Но за это они всё, что настреляли, к нему несли — рассчитывались. Ну, а младший брат богатого хозяина обсчитывал их, запутывал; пересчитывал так. .Что опять они у него в долгу оказывались.
Охотник Нийкой пятую осень не мог с этим Тайпо рассчитаться- все выходило мало, сколько шкурок ни добывай!
А рыбаки Мокки и Матти вот уже шестой год не могли никак за неводы свой долг выплатить младшему брату Тайно! Наважденье какое-то! Уж и жемчуга ему все отдавали, а разговор все один:
— Когда весь долг отдашь?
Кумоха на базар в Пус-погосте привел серого медведя.
Два дня весь базар ходил дивился на серого зверя, а потом богатый хозяин Тайпо его продал за хорошую цену и до того обрадовался, что даже Кумохе за помощь два пирожка с ягодой морошкой купил.
— Эх, сестренки Айно нет здесь!—пожалел Кумоха.— Она морошку любит.
— Если бы эта семейка Тайпо не обсчитывала нас,— сказал мрачно Нийкой,— то и у тебя и у меня в доме каждый день можно было бы пироги печь с чем хочешь.
Охотник только что сдал младшему Тайпо все богатые шкурки и был зол на себя, на белый свет, а больше всего на богатых хозяев.
— И еще грозит мне!- продолжал Нийкой.— Если, говорит, ты на следующий год мне столько лисиц принесешь, то я у тебя ружье отберу. Он с меня спускает шкуру, как волк с овцы!
—Кто знает,— невесело усмехнулся Матти,— может, волк прав: овца виновата? Если овца сама подставляет волку горло, туда ей и дорога.
— Что один Тайпо, что второй,— сказал Кумоха,— та же птица, только песня чуть-чуть другая. Старший хитрее, а молодой глупее. А мы сами виноваты—нельзя им спуску давать!
Кумоха на базаре купил соху, как взвалил ее на плечо, так и таскал.
— Что ж ты, чудак, ее на землю не поставишь? — удивлялись приятели, когда Кумоха останавливался возле какого-нибудь торговца, а соху с плеча не снимал.
A-а, потом опять поднимать!—отмахивался Кумоха.
Вдоль берега торговали рыбой — сигом, налимом, щукой, семгой.
На небольшом пригорке пахло медом — туески и кадушки, наполненные жидким золотом, сгрудились, как стадо.
Оленьи шкуры всех размеров, жемчуг и перламутр, ковры из медвежьего меха — чего только не было на базаре!
Торговцы берестяными изделиями постелили прямо на землю платки, расставили на них шкатулки, коробы, туески, разложили берестяные дудочки, свистульки, игрушки.
— Медовые пряники! Ешь и в мед обмакивай! — кричал задорный женский голос.— Попробуй — не пожалеешь!
— Если деньги есть, дальше не ходи, зря сапог не носи — .тут оставляй! Все равно лучше товара не найдешь!
— Вы послушайте только, что с киндасовскими мужиками сегодня случилось,— громко, чтобы привлечь внимание покупателей, рассказывал один из торговцев.— Собралась их целая артель сюда, к нам на базар, ехать. Пять возов! Целый день. На ночь останавливаются в лесу ночевать. Один мужик, их старшой, говорит: «Возы нужно оглоблями в ту сторону повернуть, куда мы едем. К Пус-погосту, значит. А то, не ровен час, спутаемся — не в ту сторону утром поедем». Сделали, как старшой сказал. Спать полегли кто где. А с ними ехал один лесоруб с ближнего села. Ему от этого леса до дому — рукой подать. «Чего, думает, я буду тут ночевать? Пойду домой, рядом ведь, там пересплю, как человек, на печи». Он решил над киндасовцами посмеяться—взял, перед тем как уйти, да все оглобли-то в обратную сторону, в Киндасово, повернул. Так и ушел. Утром киндасовцы просыпаются, запрягли, поехали. Едут. «Вроде мост на наш, киндасовский, похож»,- говорит один. «Да что ты, скоро уж Пус-погост будет. А мосты, они все схожи». Едут дальше. «Чтой-то вроде село на наше похоже»,— опять кто-то говорит. А старшой смеется: «Да сёла-то все одно на другое смахивают, везде люди живут». Тут третий голос подает: «Смотрите, ну прямо моя изба!» А старшой свое: «Да все избы на один образ». Тут из избы выскакивает жена старшого, как закричит: «Черти окаянные! Чего же вы домой-то вернулись, раз дома вшрду схожи? Там бы и оставались!» Вот почему киндасовцы к нам не приехали!
Слушатели смеялись над глупыми киндасовцами, заодно раскупая товар смекалистого торговца, а рыбак Мокки погладил свою длинную бороду и сказал:
— Ругать нужно человека, а не село. У меня кум живет в Киндасове. Умный мужик этот кум. Вот.
Юркий коробейник из Олонца разложил на лотке завлекательный свой товар — ленты, зеркальца, бусы.
Семья смолокуров из лесной глуши, не привыкшая еще к
базарному шуму и многолюдью, осторожно приближалась к коробейнику.
— Что я, на медведя похож? — крикнул им коробейник.— Чего боитесь? Идите сюда — не пожалеете!
Смолокуры — отец с матерью и сын с молодой женой — робко подошли к коробейнику.
— Вот товар — всем товарам товар! — Коробейник протянул им круглое зеркальце.— Даром отдам: разве рубль —это деньги?
Судя по тому, с какой опаской брал смолокур блестящий кружок, он зеркало держал в руках первый раз в жизни.
Взял и протянул его молодухе:
— Смотри, что такое?
Молодуха положила зеркало на руку и заглянула в него, как в колодец.
— Ой! — только и сказала она.
— Что там? — нетерпеливо спросил молодой смолокур.
— Не нужно нам это! — внезапно посуровев, отвела руку с зеркалом молодуха.— Зачем в дом такую молодую да красивую брать? Я ему одна жена, другой не надобно.
Свекровь с любопытством выхватила из рук невестки зеркало и заглянула в него.
— Авой-вой! — покачала головой свекровь.— Некрасивая да старая она! Откуда ты взяла молодую да красивую? Глаз у тебя нет, что ли?
— Молодая, молодая…— повторила невестка.
— Покажите-ка мне! — произнес старый смолокур.
Он покосился на беззвучно смеющегося коробейника и бережно взял из рук жены сверкающий крут.
— Обе вы слепые! — веско сказал старик.— Вот уж правда про баб говорят: волос долог, а ум короток! Это ж дед с бородой! На черта нам в дом еще одного старика везти!
Сын заглянул через плечо отца в зеркало н удивленно проговорил:
Гляди, там и парень есть!
— Ох, медведи вы лесные! — вволю нахохотавшись, сказал коробейник.— В зеркало никогда не смотрели! Так вы же сами себя в нем и видите! Ты, борода, схвати себя за нос! Видишь? А-ха-ха! И ты, парень, скособочь рожу-то, скособочь! Признаешь себя теперь?
— Так как же признать, когда я сам себя никогда не видел,— смутился молодой смолокур.
Но отца-то ты видишь, признаешь?
— Признаю.
— Слава богу! Разобрались!
Молодуха выхватила зеркало из рук мужа, заулыбалась > вся, загорелась — очень сама себе понравилась.
— Два рубля — и с богом!—сказал разбитной коробейник. J
— Ты ж рубль называл? — запротестовал было смолокур.
— Всякое бывало! А теперь два рубля ему цена стала!
— Что ж ты над ними куражишься? — спросил Кумоха, делая шаг к коробейнику.—Сперва рублем заманил, а теперь два дерешь?
— Э-э, парень, иди своей дорогой,—усмехнулся, коробейник. -Я не таких, как ты, видывал, меня не испугаешь! Твое дело топором помахивать, мое дело — языком шевелить, товар продать. Товар мой, не краденый, и цена моя — что хочу, и то и ворочу. Иди-ка отсюда! Да соху не оброни—дружкам ноги отдавишь. Мы и без тебя сговоримся!
— Не связывайся ты с ним! — потянул Кумоху за рукав Нийкой.
Кумоха послушался, пошел дальше.
— Два рубля… За что? — сердито бормотал он.— Сколько смолы-то да дегтя на два рубля идет, а?
— Не ворчи ты, как дед старый,— добродушно сказал Матти, посасывая свою толстую трубку.— Купца только могила исправит, да и на том свете он еще с богом торговаться будет: кровь в них такая порченая, в купцах-то.:.
В окружении притихшей толпы маленький, словно скомканный, старичок пробовал, как звучит новенькое кантеле.