Назаренко так ни разу и не сказал мне ни одного слова любви. Он не предлагал мне и замужества, но я всерьез считала, что он не предложил бы его никому. Таким уж он был человеком. Свою собственную семью он вспоминал редко и с отвращением. По его словам, рано умерший Назаренко-1 был домашним деспотом и тираном, а мамаша – тупая безмозглая курица, которая во всем потакала отцу и позволяла ему издеваться над сыном. Каким образом Назаренко-старший это делал, Назаренко-младший так никогда мне и не рассказал, но я зря вовремя не сделала вывод из того факта, что Людмила Борисовна считала своего сына точной копией папаши.
Дела Назаренко медленно, но верно шли в гору. Постепенно он открыл второй магазин, потом третий. Каким-то образом он обходил все препятствия и препоны, которые возводило на пути частного бизнеса государство, и магазины его процветали. Ни калачи, ни батоны уже не рассыпались в мелкую крошку, а упруго держали любой нож и радовали глаз сдобной ноздреватой мякотью. Вместо булочек с кремом, которые так у Назаренко и не пошли, он выпускал буше, эклеры и корзиночки с ягодным джемом. Изделия паковались в прозрачные пластиковые контейнеры с витиевато выполненной малиновым с золотом надписью – названием фирмы (вы не поверите!) «Маргарита». Соперничать с кондитерскими изделиями «Маргариты» мог только знаменитый ресторан «Метрополь», но мне казалось (возможно, мое мнение было предвзятым), что пирожные Назаренко вкуснее и красивее упакованы.
Когда мой муж (а я именно таковым считала владельца «Маргариты») купил дачу под Питером, я решила, что лучше уже жить невозможно. Тогда я даже не подозревала, насколько недалека от истины. Лучше жить нам с Назаренко было уже невозможно, и мы стали жить хуже. Все началось с домработницы, которую он вдруг решил нанять. Сначала я этому обрадовалась. Еще бы! Работы по даче и квартире в Петербурге было по горло, и домработница, конечно же, мне здорово поможет. Пятидесятилетняя Анна Андреевна Птицына, явившаяся из бюро по найму, действительно помогла. Я почти перестала заниматься домашними делами и, заскучав, попросила Назаренко взять меня на какую-нибудь должность в свой бизнес. Он долго не соглашался, но потом уступил: посадил в одном из офисов и поручил вести переговоры с не слишком серьезными клиентами. А раз клиенты не слишком серьезные, я и относилась к ним несерьезно, тем более что на подхвате всегда имелись две женщины, которые рады были услужить жене хозяина, если той хотелось в рабочее время прошвырнуться по магазинам.
Однажды, устав от телефонных переговоров, я решила наведаться в один меховой магазинчик, в котором специально для меня оставляли эксклюзивные модели. Именно в тот день в магазине мне предложили потрясающее манто из голубой норки. Разумеется, я его купила. Я взяла такси и поехала домой. Не тащить же мне было манто в офис.
С одной стороны, лучше бы мне было не видеть того, что я там увидела. С другой стороны, лучше увидеть, чтобы быть в курсе и больше не обманываться на счет собственного «мужа».
Короче говоря, я застала Назаренко в нашей с ним кровати с домработницей Анной Андреевной Птицыной. Я долго стояла в дверях и наблюдала за процессом, как когда-то Наташа Ильина «любовалась» мной и Ленечкой. Хорошо, что я не была беременной, как она, а то все могло бы закончиться плачевно теперь уже для меня. Счастливые любовники стороннего наблюдателя не замечали, а я удивлялась тому, что при найме домработницы не заметила, как она хороша собой. Пятидесятилетний возраст казался мне тогда запредельно древним, и я не рассматривала эту женщину как возможную соперницу. Сейчас я видела ее со спины, и эта спина, сильная, прямая и величественная, произвела на меня неизгладимое впечатление. Анна Андреевна была полноватой, но крепкой, с красивыми формами. В зеркале моего туалетного столика я видела ее грудь, чуть провисшую, но сдобную и пышную. Темно-каштановые, вероятно крашеные, волосы слегка растрепались и стояли вокруг головы рыжеватым ореолом.
Когда любовники собрались поменять позу, Анна Андреевна встретилась со мной глазами. Она не вскрикнула и не подумала прикрыться. Она кивком показала Назаренко, куда и ему незамедлительно следует посмотреть.
Никакого смятения в его глазах я тоже не заметила.
– Оставь нас, Аня, – совершенно спокойно сказал он.
Та, которую назвали Аней, поднялась с постели и абсолютно бесстыдно прошла мимо меня обнаженной. Я же (весьма запоздало) пыталась получше разглядеть ее лицо, которое ранее не баловала вниманием. Оно оказалось тоже весьма выдающимся: чуть хищное, холеное, практически без морщин и с пухлыми, густо-коричневыми, вусмерть зацелованными Назаренко губами. Как-то сразу обессилев от этого зрелища, я упала в кресло возле того самого туалетного столика, в котором пятидесятилетняя домработница Птицына только что отражалась.
– Тебе придется с этим смириться, – заявил мне Назаренко, когда за домработницей закрылась дверь.
– С чем? – непослушными губами проговорила я.
– С тем, что у меня были, есть и будут другие женщины.
– Были?
– Да, были.
– Всегда были? Даже когда… – Я не могла продолжать, потому что у меня вдруг что-то сделалось с горлом.
– Всегда, – жестко сказал Назаренко.
– Врешь… – выдавила я.
– Ну… какое-то время, конечно, не было, но потом… В общем, мне мало одной женщины.
– Почему же? Кажется, что я…
– Дело не в тебе, Рита, – поморщился Назаренко. – К тебе у меня нет никаких претензий. Просто меня не бывает дома сутками, а ты… словом… ты не всегда оказываешься в нужном месте в нужное время… Только и всего. Еще и работу себе выпросила! На кой черт тебе этот офис?! И бабенциям только мешаешь! Они без тебя в десять раз быстрее работали!
Назаренко говорил справедливые вещи. Я и сама понимала, что сотрудницы офиса в восторге от меня не были, но… В общем, я казалась себе привилегированной особой, которой позволено все, а те, которые непривилегированные, – пусть помалкивают в тряпочку до тех пор, пока не найдут себе такого же Назаренко в личное пользование.
– То есть ты хочешь сказать, что… развлекался тут с домработницей, потому что я была в офисе? – горько усмехнулась я.
– Сегодня уж точно поэтому, – согласился Назаренко. – Мне пришлось заехать домой за документами, а тебя, увы, нет.
– А Птицына давно к твоим услугам?
– Всегда.
– То есть? – вскинулась я.
– То есть я знаю ее очень давно. Она много лет была нашей соседкой по лестничной площадке на Звездной улице. К тому времени, как ты поселилась у меня, она уже съехала.
– Значит, она не домработница! Ты специально привел ее сюда, чтобы…
– Нет, – не дал мне договорить Назаренко. – Она сейчас действительно является домработницей по найму, и то, что попала именно к нам, – чистое совпадение. Поверь. Мне незачем тебя обманывать. Анна и сама удивилась, когда увидела, что я тот самый Назаренко.
– Илюша, – назвала я его по имени, что делала очень редко, – она же старая!!
– Для того, в каком качестве я ее использую, она еще очень даже хороша, – цинично отозвался Назаренко, не отводя глаз.
– И… и много у тебя таких… ну… которых ты используешь, когда меня нет в нужном месте? – спросила я, жалко шурша пересохшими губами.
– Не считал.
– Ну… примерно?
– Рита! Зачем тебе это?!
– Просто… интересно… сколько же тебе этого надо…
– Не больше, чем любому другому мужику! Я много работаю! Ты же знаешь!
– И что… с экономистом Верой Матвеевной ты тоже… если приходилось задерживаться… Ей, кажется, лет сорок…
– Если она не против, то я, разумеется, никогда не возражаю.
– И с теми, которые… ну… где я работала…
– Не помню, Рита!! У меня целая сеть магазинов, пекарен и офисов!
– Ужас!!! Назаренко, а ты не боишься подхватить какую-нибудь нехорошую болезнь?!
– Все мои женщины с санитарными книжками, – невозмутимо отозвался он.
– То есть без книжек ты… ни-ни…
– Прекрати!
– Не прекращу!! А меня ты спросил, хочу ли я быть одной из этих… с книжками… тем более что у меня-то ее как раз и нет?!
– Конечно, хочешь, – улыбнулся он.
– Да?!
– Да. Ты хочешь быть со мной, Рита, а я хочу, чтобы именно ты встречала меня вечером с работы. Мне казалось, что мы неплохо существуем. Разве нет?
– Слушай, Назаренко, а ведь я из-за того, что ты много работаешь, живу в сплошном воздержании! Может, мне тоже… расслабляться с кем-нибудь, когда тебя нет в нужном месте? Например, с садовником, которого ты недавно пригласил на дачный участок! Он ничего еще мужичок! Крепкий! – Я расхохоталась и встала перед ним, уперев руки в бока. – Точно! Он тоже вполне сгодится в том качестве, в котором ты используешь Птицыну! Он даже…
Я не договорила, потому что Назаренко отвесил мне такую увесистую оплеуху, что громко клацнули зубы и из прикушенной губы потекла кровь. Я, еще не почувствовав боли, с удивлением рассматривала ее капли на своих пальцах, когда Илья закричал во всю силу своих легких:
– Слушай, Назаренко, а ведь я из-за того, что ты много работаешь, живу в сплошном воздержании! Может, мне тоже… расслабляться с кем-нибудь, когда тебя нет в нужном месте? Например, с садовником, которого ты недавно пригласил на дачный участок! Он ничего еще мужичок! Крепкий! – Я расхохоталась и встала перед ним, уперев руки в бока. – Точно! Он тоже вполне сгодится в том качестве, в котором ты используешь Птицыну! Он даже…
Я не договорила, потому что Назаренко отвесил мне такую увесистую оплеуху, что громко клацнули зубы и из прикушенной губы потекла кровь. Я, еще не почувствовав боли, с удивлением рассматривала ее капли на своих пальцах, когда Илья закричал во всю силу своих легких:
– Я имею на это право, потому что как вол обеспечиваю тебе сытую и красивую жизнь! А у тебя есть все, что только захочешь! Я никогда для тебя денег не жалел! И все, что от тебя требуется взамен, – это украшать мою жизнь! Думаю, что не так уж много и не так уж трудно!
Губа медленно распухала. Я силилась вспомнить, где уже слышала что-то подобное… Ах, да… Саша Сычев любил говорить, что он не так уж много от меня просит… Интересно, как он себя вел бы, если бы зарабатывал столько, сколько Назаренко. Наверняка держал бы меня в ежовых рукавицах, и, возможно, я подчинилась бы ему. Тогда и Любашка Зацепина не пострадала бы. Однако я помню, как Сычев здорово испугался, когда я первый раз попыталась выставить его из своей квартиры. Да. Испугался.
Я резко отвернулась от Назаренко, бросилась к большому зеркальному шкафу, который сама выбрала для нашей спальни, и вытащила из него свои старые джинсы и джемпер, в которых переехала еще на Звездную улицу. Кто знает, почему я их не выбросила? Скинув модельный костюм, я собиралась влезть в джинсы, но Назаренко в один прыжок оказался возле меня. Он выдернул старые брюки из моих рук и отбросил далеко в сторону.
– В чем дело?! – гаркнул он.
– В том, что я уезжаю домой, – ответила я как можно спокойнее.
– Ну ладно, Рита… прости… – примирительно начал он. – Это я от… страха, поверь…
– От какого еще страха? – Я все-таки крикнула, не сумев выдержать спокойный тон.
– Ну… я не могу даже представить тебя… с другим…
– Меня не можешь, а сам, значит…
– Да я же мужик, Рита… Простой, по большому счету малообразованный, обыкновенный… А ты… – Он развернул меня за плечи к себе. – Ты же особенная, Ритуля… Ты красавица… И я с тобой не могу, как… со всеми этими бабами… Сначала мог, да… а теперь нет… С тобой надо, чтобы все красиво, тонко… а с ними… В общем… когда я уставший и обессиленный, я могу их попросить или… заставить сделать, что угодно… Тебя не могу, а их запросто…
Я смотрела ему в лицо и не могла понять, нравится ли мне то, что я от него слышу. С одной стороны, он вроде бы говорит довольно изощренные комплименты, с другой – он запросто может с другими… с другими… И эти другие знают, что он мне изменяет, и хихикают надо мной…
Я еще размышляла, а Назаренко уже торопливо раздевал меня, благо я и так была полураздета.
– Вот сейчас я все для тебя сделаю, – приговаривал он. – Ты будешь так довольна, так счастлива, что забудешь всех этих баб… для них я никогда так… Это они только для меня… А тебя я сам хочу радовать… чтобы у тебя слезы от восторга… Девочка моя…
И он получил от меня слезы восторга, которые приводили в восторг его самого. Назаренко действительно знал, как мне угодить. Я даже забыла, что лежу на том же самом белье, где только что… В общем, я поняла, что никуда от него не уйду, потому что люблю его и вынуждена буду принять в комплекте со всеми другими женщинами. Я простила Илью, но взяла слово, что он никогда не будет приводить женщин в наш дом и укладываться с ними в нашу постель. Еще я потребовала уволить Птицыну и не заводить больше никаких домработниц, чтобы ему не впадать в искушение, если вдруг опять забудет дома документы.
После этого инцидента какое-то время все шло хорошо. Если Илья и имел какие-то связи на стороне, мне об этом ничего известно не было. Наше благосостояние росло. Бизнес Назаренко крепчал. Он продал все свои мини-пекарни и купил довольно большой хлебозавод под Петербургом. Он вложил много средств в модернизацию оборудования и обучение персонала, но это окупилось сторицей. За свои калачи на одной из престижных выставок хлебобулочной продукции он получил золотую медаль качества, которая теперь красовалась на упаковках всего его ассортимента.
Двухкомнатную квартиру мы сменили на четырехкомнатную в только что построенном элитном комплексе «Изумрудный город». Кроме просторных комнат в ней имелись две гардеробные, два санузла, два помещения для стирки и сушки белья, а также огромная застекленная лоджия-веранда, в которой я с большим увлечением принялась разводить цветы. На первых этажах комплекса, где мы поселились, имелись и бассейн, и солярий, и косметический салон, так что мне было чем заняться на досуге. О работе я уже и не помышляла. Несколько раз мы съездили отдохнуть на курорты за границу: в Карловы Вары, в Анталию и Швейцарские Альпы.
Я приобрела настолько ухоженный и элегантный вид, что сама уже удивлялась, как могла когда-то работать в захудалом строительном тресте и жить с нищим гастроэнтерологом Ленечкой. Наши с Назаренко теперешние друзья были сплошь бизнесменами, банкирами и даже довольно известными артистами, полюбившими продукцию фирмы «Маргарита». Я видела, как Илья гордится мной, как ему нравится, когда банкиры с золотыми булавками в галстуках лобызают мою ручку в бриллиантовых кольцах и говорят комплименты, в которых сам он был не мастак. Он заказывал мне туалеты у самых модных дизайнеров, лечил, если приходилось, в самых лучших клиниках и, как обещал когда-то, кормил в дорогих питерских ресторанах и заказывал только из них еду на дом.
А потом я опять застукала Назаренко с женщиной. И не с какой-то там домработницей, которая «сама для него все», а с женой его бывшего компаньона, Димы Измайлова. И на нашей даче. Дача, конечно, не квартира, в которую он обещал не приводить женщин, но тоже вся была обустроена моими руками. Лариса Измайлова, в отличие от Анны Андреевны Птицыной, очень меня испугалась и умоляла не доносить на нее мужу. Так и сказала: «Прошу не доносить». И даже плакала, и утверждала, что ее бес попутал, и сулила мне денег в качестве отступного, будто они были для меня в тот момент важны.
Когда Измайлова уехала на вызванном для нее такси, Назаренко опять без всякой вины во взгляде сказал мне:
– Так надо было.
– Кому? – спросила я. – Тебе?
– Мне… не обязательно… Лариска не в моем вкусе.
– Тогда кому же? Неужели это самому Измайлову «надо было»?!
Я видела, что у Назаренко опять чешутся руки, чтобы отвесить мне оплеуху, но он все-таки сдержался и меня не тронул. Он выпил в один присест бутылку минералки, стоящую на столике у постели, и сказал:
– Димка подложил мне хорошую свинью, а это, как ты знаешь, со мной не проходит.
– И ты решил проучить Измайлова при помощи жесткого секса с его женой? – воскликнула я, картинно всплеснув руками.
– Ты не понимаешь… Контрольный пакет акций пекарен и сети магазинов у Ларисы. Это бизнес ее родителей, а Измайлов примазался. Он и женился на Лариске только для того, чтобы быть поближе к ее магазинам и свалить от меня. А теперь он начал выпускать продукцию по моим рецептам, которые я от него никогда не таил. Это нормально? Скажи! Нормально?!
– А Лариса-то при чем? Думаешь, принесет тебе в зубах папенькины акции?
– Не знаю пока… Ты ее спугнула… Я ее с трудом уломал на все это… – И он обвел широким жестом развороченную постель. – Теперь придется начинать все сначала.
– И это ты говоришь мне?! – крикнула я, здорово поперхнувшись на последнем слове.
Когда я откашлялась, Назаренко с самым невинным видом спросил:
– А кому же мне еще говорить?
– То есть ты мне открытым текстом сообщаешь, что собираешься еще раз затащить Лариску в постель?!
– Рита! Ну это же для дела!
– Для дела?! А если Измайловой понравится, мы что, станем жить втроем?! А вдруг она не захочет втроем-то? На какую помойку ты меня выбросишь, Илюша?!
– Не говори ерунды!
– Тогда ответь на поставленные вопросы. Я даже готова их еще раз для тебя повторить: «Что ты станешь делать, если Измайловой понравится то, как вы мстите ее мужу, и она захочет делать это ежедневно? Куда ты меня при этом задвинешь?!»
– Думаю, до этого дело не дойдет, – вяло промямлил Назаренко, и я поняла, что дело вполне может до этого дойти. С нуля организованный и выстраданный бизнес значил для него куда больше, чем какая-то Ритуля, его девочка… Да таких девочек…
Я открыла бутылку минералки, стоящую с другой стороны кровати, видимо, приготовленную для освежения Димкиной жены, и тоже выпила ее всю за один присест. Я вдруг поняла, что мое благополучие висит на волоске. Нет, какое на волоске! На тонюсенькой паутинке. Кем я являюсь для Назаренко? Никем. Любовницей. Сожительницей. До чего же отвратительное слово. Когда по телевизору показывают каких-нибудь бомжей в притоне, обычно так и говорят: здесь живет запойный алкоголик Сидоров Сидор Сидорович со своей сожительницей. И сразу представляется, как этот Сидоров сожительствует со своей сожительницей среди отбросов и пустых бутылок из-под стеклоочистителя «Снежинка». Вот и я сожительница. Не жена и даже не невеста. В случае окончательного разрыва с Назаренко мне не достанется ничего из совместно нажитого. Впрочем, все это великолепие, уже несколько лет окружающее меня, не может считаться совместно нажитым, поскольку куплено исключительно на деньги Ильи. Наверняка даже дареные брюлики придется оставить в любимой лакированной шкатулочке, а вечерние туалеты – в зеркальном шкафу. Я представила, как Димкина Лариса поливает мои цветы на лоджии в «Изумрудном городе», и разрыдалась.