– Храм Крушения? – сказал Валентин. – Впервые слышу это название,
– Я говорю о святилище Седьмой пирамиды. О невскрытой стене, которую нашла доктор Магадоне Самбиса. Так мы называем это место между собой.
Заметьте, я не сказал, что она открыла его. Мы всегда знали, что оно там, под разрушенной пирамидой. Но нас никто не спрашивал, вот мы и не говорили.
Валентин посмотрел на Делиамбера, который едва заметно кивнул. Опять хсиртиур, ясное дело.
Но что-то здесь было не так.
– Доктор Магадоне Самбиса сказала мне, – заметил Валентин, – что они с доктором Гуукаминааном нашли седьмое святилище вместе. И упомянула о том, что он был удивлен не меньше ее. Выходит, вы знали о святилище, а он нет?
– Нет такого пьюривара, который не знал бы о существовании Храма Крушения, – веско ответил Ватиимераак. – Оно было замуровано во времена Кощунства, и в нем содержится, как мы верим, свидетельство самого Кощунства. Если у доктора Магадоне Самбисы создалось впечатление, что Док тор Гуукаминаан не знал о нем, это впечатление неверное. – Контуры лица начальника работ снова заколебались. Он с тревогой посмотрел на Магадоне Самбису и сказал: – Я не имел в виду ничего обидного, доктор.
– Я не обижаюсь, – с некоторой резкостью ответила она. – Но если Гуукаминаан и знал о святилище в тот день, когда мы его нашли, мне он об этом не сказал ни слова.
– Возможно, он надеялся, что его не найдут, – сказал Ватиимераак.
При этих словах Магадоне Самбиса не сумела скрыть свой испуг, и Валентин почувствовал, что это надо выяснить до конца. Однако они отвлеклись от основной темы.
– Мне нужно вот что, – сказал Валентин: – знать, где был каждый из ваших рабочих в часы, когда совершилось убийство. – Заметив реакцию Ватиимераака, он быстро добавил: – Мы вовсе не утверждаем пока, что Гуукаминаана убил кто-то из вашей деревни. В данный момент мы никого не подозреваем, но должны принять во внимание всякого, кто присутствовал тогда в зоне раскопок или где-то поблизости.
– Сделаю, что смогу.
– Ваша помощь будет неоценимой, я уверен, – сказал Валентин.
– Вам понадобится также помощь нашего киванивода. Сейчас его нет с нами. Он удалился в другой конец города, чтобы помолиться об очищении души убийцы, кем бы тот ни был. Я пришлю его к вам, когда он вернется.
Еще один маленький сюрприз.
Киванивод – это пьюриварский святой, нечто среднее между священником и колдуном. Они не так уж часто встречаются среди современных метаморфов, и весьма примечательно, что один из них оказался в этом захолустье. Быть может, это духовные вожди пьюриваров решили поместить его тут на время раскопок, чтобы они производились с надлежащим уважением к священному месту? Странно, что Магадоне Самбиса не упомянула о том, что здесь имеется киванивод.
– Да, – с легким замешательством ответил Валентин. – Пришлите его ко мне. Непременно.
Когда они выехали из рабочей деревни, Насимонте сказал:
– Валентин, мне горько сознаться в этом, но я вынужден снова оспорить твое суждение.
– Сколько страданий я тебе причиняю, – с мимолетной улыбкой ответил Валентин. – Говори же, Насимонте: где я оплошал на сей раз?
– Ты взял этого Ватиимераака себе в помощники. И обращался с ним так, как будто он доверенный блюститель порядка.
– По мне, он достаточно надежен. И рабочие его боятся. Какой будет вред, если он их опросит? Если мы начнем допрашивать их сами, они замкнутся, как устрицы, а в лучшем случае будут угощать нас небылицами.
Ватиимераак – как раз тот, кто способен выудить из них правду – по крайней мере, часть ее.
– Если только он сам не убийца, – сказал Насимонте.
– Ах, вот в чем дело? Ты уже раскрыл эту загадку, друг мой? Виновный – Ватиимераак?
– Очень может быть.
– Объяснись, будь любезен.
Насимонте кивнул Аарисииму.
– Скажи ему.
– Я уже говорил вашему величеству, что Ватиимераак показался мне знакомым. И это действительно так, хотя я не сразу вспомнил, откуда его знаю. Он родственник мятежника Фараатаа. В те дни, когда я находился с Фараатаа в Пьюрифайне, Ватиимераак был при нем.
Для Валентина это было неожиданностью, но он не показал виду и спокойно сказал:
– Разве это так важно? Мы объявили амнистию, и все восставшие, обязавшиеся сложить оружие после падения Фараатаа, были прощены и восстановлены в гражданских правах. Уж тебе-то, Аарисиим, нет нужды об этом напоминать.
– Но это еще не значит, что все они как по волшебству превратились в законопослушных граждан, – отозвался Насимонте. – Очень возможно, что Ватиимераак, кровная родня Фараатаа, до сих пор испытывает сильные чувства…
Валентин посмотрел на Магадоне Самбису.
– Вы знали, что он родственник Фараатаа, когда брали его на работу?
– Нет, ваше величество, разумеется, нет, – смутилась она. – Но я знала, что он участвовал в восстании и попал под амнистию. И у него были прекрасные рекомендации. Ведь амнистию объявили не просто так, верно?
Теперь, когда с восстанием покончено, его раскаявшимся участникам должно быть разрешено…
– И вы полагаете, что он раскаялся? – спросил Насимонте. – Как знать.
На мой взгляд, это первостепенный лицемер. Этот раскатистый голос! Эта высокопарная речь! Эти уверения в глубочайшей преданности понтифику! При творство, сплошное притворство. А что касается убийства, то стоит только посмотреть на него. Думаете, так легко было изрезать того беднягу на куски? Между тем Ватиимераак сложен, как буйвол бидлак. Среди этих заморышей он торчит, как дерево двикка на ровном месте.
– То, что он физически способен совершить преступление, еще не значит, что он его совершил, – с долей раздражения ответил Валентин. – А что до его родства с Фараатаа – какое оно может иметь отношение к убийству безобидного пьюриварского археолога? Нет, Насимонте, нет. Я знаю, вы с Тунигорном мигом обрекли бы этого парня на пожизненное заключение в Сангаморских темницах под Замком – но чтобы объявить кого-то убийцей, нужны доказательства. Ну, а киванивод? – сказал он Магадоне Самбисе. – Почему нам не сказали, что в этой деревне живет киванивод?
– Он ушел сразу после того, как произошло убийство, – с испугом ответила она. – Сказать по правде, я совсем о нем забыла.
– Что это за личность? Опишите мне его. Она пожала плечами.
– Старый, грязный, одержимый суевериями, как все эти туземные шаманы.
Что еще сказать о нем? Мне не нравилось его присутствие здесь – но полагаю, что это плата за разрешение вести здесь раскопки.
– Он доставлял вам какие-то хлопоты?
– В некотором смысле. Все время вынюхивал, волновался, как бы мы не совершили какого-нибудь святотатства. Святотатство в городе, который сами же пьюривары разрушили и прокляли! Какой вред могли причинить ему мы после того, что сделали они?
– Эта была их столица, – сказал Валентин, – и они могли поступать с ней, как им угодно. Но это не значит, что наше копание в здешних руинах доставляет им удовольствие. Пытался ли он открыто помешать вашей работе, этот киванивод?
– Он против того, чтобы мы вскрыли Храм Крушения,
– Ага. То-то вы упомянули о каких-то политических проблемах. Он выразил официальный протест, не так ли? – Соглашение о раскопках в Велализьере, заключенное Валентином, предусматривало, что пьюривары могут наложить вето на любой вид работы, который их не устроит.
– Пока что он просто заявил, что не хочет открывать святилище. Мы с доктором Гуукаминааном хотели встретиться с ним на прошлой неделе и попытаться выработать компромисс – хотя не знаю, какой может быть средний вариант между решением открывать святилище и не открывать его. Но эта встреча так и не состоялась по причине известного трагического события.
Возможно, вы, ваше величество, разрешите этот спор, когда Торккинууминаад вернется оттуда, куда ушел.
– Торккинууминаад? Так зовут киванивода?
– Да.
– Уж эти мне их имена – язык сломаешь, – проворчал Насимонте. – Торккинууминаад! Ватиимераак! Гуукаминаан! Клянусь Божеством, парень, обратился он к Аарисииму, – неужто вам так уж необходимо называть себя так, что произнести невозможно, хотя с тем же успехом…
– В системе имен есть своя логика, – спокойно пояснил Аарисиим, – Удвоение гласных в первой части имени означает…
– Приберегите эту дискуссию для другого раза, – с резким жестом сказал Валентин и попросил Магадоне Самбису: – Скажите так, любопытства ради, каковы были отношения киванивода с доктором Гуукаминааном? Трудные?
Напряженные? Считал ли святой муж святотатством удаление сорняков и восстановление части зданий?
– Ни в коей мере. Они работали рука об руку. И относились друг к другу с величайшим уважением, хотя одному Божеству известно, как мог доктор выносить общество этого старого грязного дикаря. Почему вы спрашиваете, ваше величество? Уж не думаете ли вы, что убийца – Торккинууминаад?
– Разве это так уж невероятно? Вы сами до сих пор не сказали о нем ни одного доброго слова.
– Он надоедливый тип и препятствовал нашей работе – по крайней мере, в вопросе о святилище. Но убийство? Даже я, ваше величество, не стала бы заходить так далеко. Всякий видел, что он и Гуукаминаан были очень привязаны друг к Другу.
– Тем не менее мы должны его допросить, – сказал Насимонте.
– Это так, – подтвердил Валентин. – Завтра надо будет заняться его розысками. Он ведь где-то в руинах, верно? Пусть его найдут и приведут сюда. Если это нарушит его паломничество, делать нечего. Скажите, что понтифик желает его видеть.
– Я позабочусь об этом, – сказала Магадоне Самбиса.
– А теперь понтифик устал и хочет спать, – завершил Валентин.
Оставшись наконец один в своем роскошном шатре после бесконечных трудов этого хлопотливого дня, Валентин с неожиданной силой ощутил, как ему недостает Карабеллы, этой маленькой, худощавой женщины, делившей с ним судьбу чуть ли не с самого начала того странного времени, когда он оказался в Пидриуде, на краю чужого континента, лишенный памяти и не знающий, кто он такой. Это она, полюбив его таким, как есть, и не ведая, что он коронал, лишенный трона, помогла ему вступить в цирковую труппу Залзана Каволя. Вскоре их жизни соединились, и когда он начал свой удивительный обратный путь к высотам власти, она последовала за ним на вершину мира.
Валентин жалел, что ее нет с ним сейчас. Они бы сели рядом и поговорили, как всегда делали перед сном. Он рассказал бы ей о всех перипетиях этого сложного дела, с которыми столкнулся днем, а она помогла бы ему разобраться в тайнах мертвого города – да просто побыла бы с ним, наконец.
Но Карабелла не поехала с ним в Велализьер. Это пустая трата времени, сказала она, – ехать лично расследовать это убийство. Пошли Тунигорна, пошли Мириганта, пошли Слита, пошли любого из высших чинов понтификале.
Зачем ехать самому?
«Но это мой долг, – сказал Валентин. – Я взял на себя ответственность за приобщение метаморфов к жизни планеты, и раскопки Велализьера – важная часть этой программы. Убийство археолога наводит меня на мысли, что некие заговорщики пытаются помешать раскопкам». – «Притянуто за уши», – ответила Карабелла. «Пусть так. Но ты же знаешь, как мне хочется вырваться из Лабиринта, хотя бы на недельку-другую. Я поеду в Велализьер». – "А я нет.
Терпеть не могу это место. Там пахнет смертью и разрушением. Я была там дважды, и никаких нежных чувств оно мне не внушило. Если хочешь ехать, поезжай один". – «Да, Карабелла, я хочу поехать». – «Что ж, ступай, если должен».
И она поцеловала его в нос, потому что ссориться и даже спорить было у них не в обычае. Но так и не поехала с ним. Сейчас она там, в их покоях внутри Лабиринта, а он здесь, в своей роскошной, но пустой палатке, в иссушенном солнцем, населенном призраками городе.
Ночью эти призраки явились ему во сне.
Видение было настолько ярким, что ему подумалось, будто кто-то хочет передать ему вполне определенное послание под видом сна.
Ничего подобного с ним раньше не случалось. Стоило ему сомкнуть глаза, как он увидел себя среди разрушенных зданий древнего Велализьера. Каждый камень излучал колдовской, призрачный свет. Весь город пульсировал яблочно-зеленым и лимонно-желтым сиянием, и светящиеся лица призраков насмешливо ухмылялись в воздухе. Даже солнце описывало петли и вензеля в небе.
В земле перед ним разверзалась темная дыра. Он, не колеблясь, вошел в нее и спустился по длинной, обросшей лишайником лестнице с древними рунами на ступенях. Каждый шаг давался ему с трудом. Хотя он сходил вниз, ощуще ние было таким, как будто он поднимается. Прикладывая усилия, он спустился еще глубже, но ему по-прежнему казалось, что он восходит вверх, преодолевая напор воздуха, поднимается на какую-то перевернутую пирамиду не стройную, как те, что украшали город, а невероятно объемную и массивную. Он словно карабкался по склону горы – но эта гора уводила вниз, в недра земли. И он знал, что там его ждет лабиринт куда более мрачный, чем тот, в котором он жил.
Призрачные лица наплывали на него и улетали прочь. Скрипучий смех раздавался во тьме. Жаркий воздух был влажным и затхлым. Тяжесть давила на плечи. Он спускался с одного из бесконечных ярусов на другой, и вспышки ослепительного желтого света показывали ему подземные ходы, разбегающиеся во все стороны в немыслимых ракурсах, выпуклых и вогнутых одновременно.
Внезапно все озарилось новым, ошеломляющим светом. Пульсирующий огонь подземного солнца шел из глубин, жестокий и грозный.
Беспомощного Валентина тянуло на этот свет, и вдруг он вместо подземелья оказался на Велализьерской равнине – он стоял на одной из платформ из голубого камня, известных как Столы Богов.
В руке у него был длинный изогнутый нож, сверкающий, как молния, на полуденном солнце.
А по равнине с востока, со стороны далекого моря, к нему приближалась процессия: тысячи народу, сотни тысяч, словно муравьиное войско на марше.
Нет, два войска: идущие делились на две огромные параллельные колонны. В конце каждой из них, далеко на горизонте, виднелись громадные повозки на гигантских колесах. К ним были привязаны крепкие канаты, и сонмы народа со стонами, напрягаясь, влекли их вперед, к центру города, с каждым рывком продвигаясь на пару футов.
На каждой из повозок лежал связанный водяной царь, морской дракон чудовищной величины. Исполинские существа свирепо смотрели на своих обидчиков, но при всей своей силе не могли освободиться от пут. И повозки с каждым рывком приближались к двум платформам, именуемым Столами Богов.
К месту жертвоприношений.
К месту, где предстояло совершиться страшному, безумному Кощунству, где Валентин, понтифик Маджипура, ждал с длинным сверкающим ножом в руке.
– Ваше величество! Ваше величество!
Валентин заморгал и с усилием пробудился. Над ним стоял метаморф, высокий и тощий, как скелет, с глазами раскосыми и такими узкими, что могло показаться, будто их вовсе нет. Валентин привскочил в тревоге, но тут же узнал Аарисиима.
– Вы кричали, – сказал метаморф. – Я шел, чтобы сообщить вам одну +n!./kb-cn новость, и услышал ваш крик. Все в порядке, ваше величество?
– Да. Это всего лишь сон. Дурной сон. – И сон этот не желал уходить.
Валентин вздрогнул и попытался освободиться от его власти. – Который час, Аарисиим?
– Час хайгуса, ваше величество.
Значит, половина ночи уже прошла и близится рассвет.
Валентин заставил себя проснуться окончательно и широко раскрыл глаза, глядя в практически лишенное черт лицо.
– Новость, говоришь? Что за новость? Метаморф сменил окраску с бледной на густо-зеленую, и глаза-щелки моргнули несколько раз.
– Я говорил с одной из археологов – с Хиээкраад, хранительницей древностей. Ее привел ко мне начальник работ Ватиимераак. Кажется, они любовники.
– Ближе к делу, Аарисиим, – беспокойно задвигался Валентин.
– Я как раз перехожу к нему, ваше величество. Хиээкраад рассказала Ватиимерааку нечто такое, чего он, как простой распорядитель работ, иначе бы не узнал. А он передал это мне.
– И что же?
– Они лгали нам, эти археологи, ваше величество – намеренно скрывали правду. Умалчивали о важном открытии. Ватиимераак, узнав, как вас обманывают, заставил женщину прийти ко мне вместе с ним и повторить мне свой рассказ.
– Продолжай.
– Дело было так. – Аарисиим помедлил немного, как будто на краю бездны.
– Доктор Гуукаминаан за две недели до смерти открыл захоронение, которого прежде никто не касался. Оно находилось на пустом месте у западного края города. Магадоне Самбиса присутствовала при этом. Захоронение относится к историческим временам, когда город уже был покинут. К эпохе, идущей за правлением Стиамота.
– Но как это возможно? – нахмурился Валентин. – Не говоря уж о такой малости, как наложенное на город проклятие, которого не посмел бы нарушить ни один пьюривар, на нашем континенте в то время вообще не осталось пьюриваров. Стиамот согнал их всех в зимроэльские резервации, и тебе это прекрасно известно. Здесь что-то не так.
– Но там похоронен не пьюривар, ваше величество.
– Что такое?
– Там похоронен человек. Понтифик, если верить Хиээкраад.
Валентин был поражен не меньше, чем если Аарисиим взорвал бы что-нибудь у него под носом.
– Понтифик! Здесь, в Велализьере?
– Так говорит Хиээкраад. Опознание не вызывает сомнений. Знаки на стене гробницы – символ Лабиринта и все такое прочее, церемониальные предметы, найденные рядом с телом, надписи – все указывает на то, что это могила понтифика, и ей несколько тысяч лет. Так она говорит – по-моему, это правда. Ватиимераак все это время стоял у нее над душой, и она слишком боится его, чтобы решиться солгать.
Валентин встал и заметался по палатке.
– Клянусь Божеством, Аарисиим! Если это правда, мне должны были сообщить об этом, как только узнали. Или хотя бы при моем прибытии сюда.