Они незаметно перешли Большой Каменный мост и медленно пошли по бульварам.
– Ты мне лучше о себе расскажи хоть немного, Марина, – попросил Алексей, и она увидела робость, промелькнувшую в его взгляде. – Я ведь совсем ничего о тебе не знаю…
– Женился – не спрашивал, – невольно улыбнулась она. – А вдруг я аферистка?
– Думаешь, я тебя обманывал? У меня действительно нет ничего, что следовало бы оберегать. Да ничего и невозможно уберечь, разве не так?
– Так, – кивнула Марина. – Мне тоже нечего особенно оберегать, Алеша, потому я и согласилась…
Что-то сверкнуло в его глазах при этих ее словах – и тут же погасло.
– Ты ведь не в Орле родилась? – спросил он.
– Откуда ты знаешь? – удивилась Марина.
– Да ведь я уже спрашивал однажды. Когда ты собиралась туда вернуться. Так где же?
– В Карелии, в одном поселке.
– И родителей нет?
– Да. Нет.
– Ты не хочешь говорить об этом, Марина? – Алексей остановился, и она обернулась к нему. – Не говори, если не хочешь, я ведь не требую.
Ей стало неловко. В самом деле, зачем она обижает его этими односложными ответами? Как будто не доверяет ему, как будто он хочет что-то у нее выведать! Да и что у нее можно выведывать?
Он смотрел на нее внимательно, она видела это напряженное внимание в его глазах даже сквозь сгущающиеся сумерки. Марина вдруг вспомнила, как вот так же шли они с Женей и так же он спрашивал ее о родителях. Все было тогда по-другому – другое выражение было во взгляде, устремленном на нее…
– Нет, Алеша, я не то что не хочу… – медленно произнесла она. – Просто у меня странная была жизнь, а я уже от странностей устала. И от расспросов устала, и от необходимости объяснять. Я однажды подружке рассказала в медучилище, потом болтовни было – на год. Хорошо еще, они решили, что я все выдумала. Я, может, и к Иветте так безрассудно бросилась оттого, что она не удивлялась ничему и не говорила, что быть такого не может.
Они уже шли по Гоголевскому бульвару.
– Хочешь, здесь немного посидим? – спросил Алексей, указывая на столики под старыми деревьями. – Ты устала идти, у тебя каблуки высокие.
Они сели за один из белеющих в полумраке столиков, неподалеку от Гоголя, похожего на бравого прапорщика. Шеметов принес из летнего киоска два пластмассовых стаканчика.
– Ничего, – сказал он, отхлебнув из Марининого глоток вина. – Можешь пить без опасений.
Себе он взял водки и выпил ее залпом, не пробуя и не пьянея.
Он сидел напротив, гирлянда лампочек, опутавшая дерево, освещала его лицо – разлетающиеся брови, сомкнутые губы, в уголках которых таилась усталость и печаль, глаза, устремленные на Марину… Руки его, лежащие на столе, казались тяжелыми.
– Мой отец ведь мог здесь и не оказаться, – Марина первой нарушила молчание.
– Здесь – это где?
– Да в России. Его ребенком отсюда увезли, хотя он говорил, что все всегда помнил так ясно, как будто жизнь здесь прожил. И дом свой, и даже кондитерскую на Арбате. Он вырос в Харбине, потом переехал в Лондон, потом учился в Сорбонне. Потом снова вернулся в Харбин, а потом – в Россию, вскоре после Второй мировой войны. Он был врач.
Шеметов молчал, не отводя от нее глаз, и Марина спросила:
– Отчего же ты не спросишь, зачем он это сделал?
Он пожал плечами.
– Зачем спрашивать? Я догадываюсь, отчего человек с такой биографией может захотеть вернуться… Надо думать, дальше карельского поселка его не пустили?
– Да, – кивнула Марина. – Он так и говорил: понял, что Калевала – единственное место, где его, может быть, не тронут. Но вообще-то он всегда был готов к тому, что его могут арестовать в любую минуту.
– Не позавидуешь… – медленно проговорил Алексей.
– Да нет, знаешь, он совсем не боялся. В нем было такое равновесие жизни, какого я никогда больше не встречала. Единственное, чего он боялся, как бы со мной чего-нибудь не случилось. Да и этого не выказывал, и мне с ним спокойно было, легко…
– А мать? – спросил Алексей.
– Я ее не помню совсем, – покачала головой Марина. – Она умерла, когда я родилась. Сердце вдруг остановилось, и ничего сделать не успели, да и не было ничего в деревне… Мне бабушка потом говорила: она думала, отец жить после этого не станет. Но я же осталась, ну и он тоже…
Марина допила вино и вопросительно посмотрела на Алексея. Он по-прежнему молчал и по-прежнему смотрел на нее, не отводя взгляда. Но что было в его глазах?..
– Может быть, пойдем? – спросила она.
– Да, – спохватился он. – Ты отдохнула, но теперь замерзла, правда? Вечера еще холодные, а платье у тебя легкое. Давай-ка ты пиджак мой наденешь.
– А ты не замерзнешь? – спросила Марина.
Она не чувствовала холода, но как только Алексей снял пиджак, поняла, что ей действительно давно уже стало зябко.
– Нет, – махнул рукой Шеметов. – Я вообще привык не мерзнуть. Да ведь и приятно на старости лет почувствовать себя юношей, набрасывающим пиджак на девичьи плечи, – усмехнулся он.
Они быстро дошли до Малой Бронной, повернули к Патриаршим.
– Он ведь в Москве родился, твой отец? – спросил Шеметов. – То-то ты ходишь по ней так, будто жизнь здесь прожила!
– Правда, – кивнула Марина. – Мне, знаешь, кажется, что я ее изнутри чувствую. Иногда вообще – как будто во сне каком-то уже видела и все теперь узнаю легко… А ты здесь родился, на Патриарших, да?
– Да, – кивнул Алексей.
– Но почему же тогда, Алеша?.. – произнесла она медленно и удивленно. – Это ведь совсем чужая квартира – та, где я теперь живу. Она вся не твоя, хотя ты жил в ней. Я так ясно это чувствую – твое несчастье в ней…
Он вздрогнул, быстро посмотрел на нее.
– Я и не был в ней счастлив, – сказал он, помолчав. – И она действительно чужая, потому я и сбежал из нее, как только появилась возможность. Я теперь у Никитских квартиру снимаю, недалеко.
Они подошли к подъезду и остановились рядом с прозрачной лифтовой трубой. Шеметовский «Мерседес» уже ждал неподалеку, охранник курил у машины.
Алексей взял Маринину руку, поднес к губам. Она почувствовала ладонью бугорки на его ладони и подумала мимолетно: не мозоли, а давнее, не исчезающее воспоминание о них.
И тут же, самыми кончиками пальцев, ощутила другое – заставившее ее напрячься…
Она так отчетливо это ощутила, что не обратила внимания даже на то, как долго он не отпускает ее руку в прощальном поцелуе.
– Алеша… – позвала она, и он поднял на нее глаза. – А ведь у тебя сердце болит. Почему ты мне не говорил?
– Да зачем тебе об этом говорить? – поморщился он, но тут же удивление плеснулось в его глазах. – Послушай, Марина, а откуда ты вообще об этом знаешь? Да оно и не болит сейчас.
– По пульсу поняла, – сказала она. – Что же, если сию минуту и не болит? Все равно по пульсу чувствуется.
– Вот это да! – поразился он. – Это что, в Орловской горбольнице такому учат? Или в медучилище?
– Нет, это отец умел. Но он по-настоящему умел, он у китайцев этому учился и многому другому. И я научилась тоже – конечно, не так, как он. Он говорил, что у меня способности есть, хотел, чтобы я тоже врачом была. Да и я хотела… Если бы он не умер так… скоро, все бы у меня вообще по-другому было…
– Послушай, Марина. – Шеметов отпустил ее руку. – Ведь отец твой, наверное, немолодой был человек? Если помнил то, что до революции было?
– Да, – кивнула она. – Ему шестьдесят лет было, когда я родилась. Но ему никто этих лет не давал, этого и представить было невозможно! Он совсем молодым выглядел, а издалека так и вовсе – походка, как у юноши… Он очень на тебя был похож, Алеша, – сказала она неожиданно для себя.
– Да? Что ж, польщен, – глухо произнес Шеметов.
– Правда, очень! Я не думала, что когда-нибудь встречу человека, с которым мне было бы так…
Ей показалось, что он вздрогнул; сумерки совсем сгустились, и холодом тянуло от пруда; его рубашка белела в темноте.
– Спасибо, Марина, – сказал Алексей. – Я поеду, пожалуй. Сейчас-то, вечером, мне легко с тобой стало, а день все-таки был тяжелый. Ты звони мне иногда, хорошо?
– Ну конечно! – ответила Марина, отдавая ему пиджак. – Алеша, тебе хотя бы кардиограмму надо сделать, нельзя так…
– Сделаю, – тут же согласился он – с сомнительной легкостью. – Да ты не волнуйся, не такой я еще и старый. Хотя конечно… Все, женушка! Спокойной ночи. – Глаза у него снова стали насмешливыми. – На приеме ты была лучше всех, глаз не отвести! Поэтому купи себе, пожалуйста, все, что надо для дальнейшей жизни в социуме, и будь готова, как пионерка. Пионеркой ты была, кстати? – спросил он, доставая из внутреннего кармана бумажник.
– Нет, – засмеялась Марина. – Никем я не была. Я вообще в школу почти не ходила. Меня там дразнили, и папа сам со мной занимался. Я экстерном сдавала, а в школе только в старших классах училась. Я же предупреждала, Алеша: у меня странная была жизнь, по всему странная!..
– Нет, – засмеялась Марина. – Никем я не была. Я вообще в школу почти не ходила. Меня там дразнили, и папа сам со мной занимался. Я экстерном сдавала, а в школе только в старших классах училась. Я же предупреждала, Алеша: у меня странная была жизнь, по всему странная!..
– Ну и что? – пожал он плечами. – Дай бог каждому такую.
Марина не успела ничего сказать: Шеметов словно растворился в весенней тьме. В руках она держала деньги, а пальцы помнили тревогу его пульса.
Глава 8
После вечера в Президент-отеле Марина поняла, что наряды для ее новой странной роли понадобятся изысканные. О самой этой роли она старалась не думать – только о платьях.
За ними она решила отправиться на следующий же день. Вдруг Алексей позвонит и скажет, что она должна сопровождать его еще куда-нибудь? Правда, она плохо представляла себе, что же, собственно, надо купить, и уж совершенно не представляла, куда можно за этим пойти.
Роскошные магазины сливались для нее в одну сияющую витрину, которая никогда не вызывала желания стоять перед нею часами – как, Марина однажды видела на Тверской, стояла девочка лет пятнадцати, не замечая даже, что ловкий цыганенок вытаскивает у нее из сумочки кошелек.
Она помнила почему-то название только одного такого магазина – «Венец Парижа». Красивое, слегка будоражащее воображение название – вот и запомнилось.
Но этот магазин находился на Кутузовском, а Марина и подумать боялась о том, чтобы оказаться рядом с магическим салоном госпожи Иветты. Да и цены в этом самом «Венце»… Кажется, пара длинных, изящных лайковых перчаток стоила долларов триста…
Впрочем, погода в этот день была такая, что, выбрав наконец бутик на Тверской, почему-то показавшийся ей наиболее приветливым, Марина мечтала купить только зонтик да какие-нибудь прочные ботинки: ноги у нее промокли насквозь, капюшон нисколько не спасал от дождя. Самое удивительное, что именно ботинки и зонтик сразу бросились ей в глаза, едва она переступила порог уютного магазинчика!
Ботинки – разноцветные, блестящие – напоминали высокие галошки на каблучке, со всем трогательным изяществом этой забытой детской обуви. Посеребренная нить пронизывала шелковую ткань зонта, причудливо оплетая его широкую фиолетовую кайму. Что-то волшебное было в этом загадочном узоре…
«Как зонтик Оле-Лукойе», – подумала Марина.
Заметив, что она рассматривает зонтик и «галошки», к ней тут же подошла улыбчивая продавщица.
– К таким ботиночкам нужен хороший плащ, – сказала она так доверительно, точно Марина была ее сестрой. – Вот этот, посмотрите! Он из непромокаемого шелка, и он теплый, а выглядит так, будто летит над плечами!
Рукава бледно-фиолетового плаща действительно напоминали крылья. Марина прикоснулась к разлетающемуся подолу, и ей показалось, будто он мелодично скрипнул под ее рукой. Этот чудесный наряд застегивался на единственную серебряную пуговицу у ворота.
Даже платье, сшитое Анелей, не восхитило ее так, как это неожиданно вынырнувшее из майского дождя сиреневое облако! Марина никогда не увлекалась вещами, ей было почти все равно, что надеть. Но этот плащ, этот зонтик и «галошки» показались ей такими изящными, что она просто не могла удержаться – впервые в жизни!
– Ну конечно, вы должны это купить! – приговаривала услужливая продавщица, придвигая стоящее на полу зеркало поближе к ее ногам. – Посмотрите, какая стала ножка! Ведь это самые модные, по всей Москве только у нас и есть. И учтите, эти ботиночки уж точно не промокнут. Моя подружка взяла – говорит, час можно посреди лужи стоять! И чулочки к ним возьмите – вот эти, под цвет, с кружевной резиночкой. Ах, девушка, с вашей оригинальной фигурой! Да вы же как веточка сирени будете в этом во всем, как же можно себе отказать в таком удовольствии!
Расплачиваясь в кассе, Марина поняла, что отдала за неожиданно увиденный наряд все деньги. Цены в этом уютном бутике ничем не отличались от «Венца Парижа»…
Уже на улице, стоя под новым зонтом на троллейбусной остановке, она покраснела от стыда. Ведь она собиралась купить только то, что может ей понадобиться для этой самой «жизни в социуме»! И что теперь – в плаще и «галошках» ходить на эти ужины? Как можно было поддаться минутной прихоти, и что с того, что полы плаща невесомо разлетаются при каждом ее шаге!
Когда Шеметов позвонил ей вечером, голос у нее был такой расстроенный, что он испугался.
– Что с тобой, Марина? – встревоженно прозвучало в трубке. – Тебя напугал кто-нибудь?
– Да нет, Алеша, нет!.. Просто я… Ты понимаешь, я пошла в магазин, чтобы купить несколько платьев и туфли, а вместо них купила какую-то ерунду – зонтик, ботинки… Это все оказалось ужасно дорого, и ведь совершенно бесполезно! Даже дождь уже кончился…
Он расхохотался так, что у Марины даже в ухе закололо.
– Да-а, это проблема! Милая колдунья, дорогая жена, да ведь ты, оказывается, вполне нормальная женщина! А ты, видно, об этом и не подозревала?
– Какая же нормальная! – едва не плача, возразила Марина. – Нормальная не стала бы покупать все это и по такой цене… Я как-то не подумала, что это будет так дорого, а потом мне неловко было отказаться…
– Да еще чего – отказываться. – Шеметов перестал смеяться, но Марина чувствовала, что он улыбается. – Я очень рад, что тебе захотелось этой милой ерунды. И потом, что значит – дождь кончился? Что Козьма Прутков советовал юнкеру Шмиту – ну, читательница? Правильно, стреляться не надо, потому что зелень оживится и лето воротится. И дождь, я надеюсь, еще пойдет когда-нибудь, так что не переживай. Какого цвета этот плащ?
– Сиреневый… – пробормотала Марина.
– Вот видишь – сиреневый, – сказал он таким тоном, как будто сиреневый цвет был какой-то особенный и пройти мимо сиреневого плаща было просто невозможно. – Представляю, как тебе идет…
– Алеша, я не собиралась так жить, – сказала Марина. – Ты очень мне помог, и я совсем не хотела этим злоупотреблять. Платья мне надо было купить, я понимаю, я же должна была прилично рядом с тобой выглядеть. А плащ у меня был и так, и ботинки эти еще… Это был просто каприз, и кто ты мне, чтобы его оплачивать?
Она тут же пожалела об этих словах, хотя говорила вполне искренне. Шеметов замолчал, она почти не слышала его дыхания в трубке.
– Да, действительно, – сказал он наконец. – И все-таки, я думаю, мне имеет смысл оплатить плащ. Вдруг тебе придется сопровождать меня где-нибудь на свежем воздухе? Ладно, Марина, жизнь твоя идет нормально, я рад. И можешь не переживать о ценах, они действительно не имеют значения. Я тебе просто оставил мало. Как-то упустил из виду, что тебе одежду надо будет купить, вот и не захватил с собой… Я тебе кредитку заказал, Толя привезет. И не надо передо мной отчитываться за каждую купленную тряпку, мне это просто неинтересно. Все, пока, увидимся как-нибудь.
Он положил трубку. И вот тут Марине стало по-настоящему стыдно! Это был даже не стыд – чувство, охватившее ее, когда она услышала, как потускнел его голос, было сродни ужасу…
Она ни о чем не спросила его, ни о чем! Она рассталась с ним, зная, что у него совсем недавно болело сердце и может заболеть снова; она видела, как часто его охватывают приступы тоски; она знала, как по-детски он радуется даже едва заметным мелочам, связанным с нею! И как улыбаются его глаза, и все лицо, и как он старается скрыть волнение под маской надменности…
И разве он когда-нибудь давал ей понять, что она должна экономить его деньги? И разве – положа руку на сердце – сама она в их непонятных отношениях придавала такое уж значение деньгам? Зачем же она вдруг принялась строить из себя рачительную хозяйку – чтобы продемонстрировать свою порядочность?
Она стала так отвратительна себе, что слезы выступили у нее на глазах. Алексей оберегал ее и опекал, как малого ребенка, а она отнеслась к нему с детской же жестокостью, неизвестно зачем сказав, будто он для нее никто!
И даже набрать его номер было стыдно. Что она скажет? Что он значит в ее жизни очень много, что она действительно благодарна ему и рада его звонкам? Или участливо поинтересуется здоровьем?
Все необходимое Марина купила через два дня, полистав перед этим несколько ярких женских журналов. Все там было описано: и фасоны, и цены, и адреса магазинов. Но, когда она выбирала какие-то изящные платья, туфли и безделушки в бутиках известных дизайнеров, когда продавщицы восхищались ее изысканным вкусом и почтительно принимали у нее кредитку, ей все это было уже совершенно безразлично.
Глава 9
Марина вообще не была уверена в том, что ей еще могут понадобиться все эти стильные наряды. Ей казалось, она обидела Алексея так сильно, что он не позвонит больше и не покажется. И ей становилось тоскливо, когда она думала, что ни голоса его насмешливого больше не услышит, ни в глаза его не заглянет.