Что бы на моем месте сделала Верка, окажись в подобной ситуации? Не знаю почему, но в трудные моменты мне всегда вспоминалась моя уверенная, оптимистичная и насмехающаяся над трудностями подружка. У нее не бывало безвыходных положений, и хоть жизнь ее периодически кусала, относилась она к этому, как к игривым покусываниям несмышленого щенка. Что бы Вера сделала в подобной ситуации? Нет, я – не она, и мне сложно сейчас представить ее на своем месте, наверное, Верка бы просто не допустила подобной ситуации.
Неожиданно я почувствовала, что рядом со мной кто-то присел, и подняла голову. На меня пахнуло резкими, душными духами, по сравнению с которыми дым от трубки обкуренного араба – просто нежнейший свежий аромат. Я непроизвольно поморщилась и резко повернулась к тому, кто решил порадовать меня своим обществом. Это оказалась женщина, одетая совершенно не по погоде: чересчур блестящее платье, щедро декольтированное и с таким количеством разрезов, что юбка просто представляла собой множество узких полосочек ткани. Когда женщина садилась, все эти полосочки-тряпочки бесстыдно оголяли ее полные, далекие от совершенства ноги. Заметив, что я обратила на нее внимание, моя соседка приблизила ко мне густо размалеванное лицо и что-то быстро спросила. Я не поняла из ее речи ни слова, хоть она вроде и говорила на испанском.
– Простите, не понимаю. Говорите медленно. Я – иностранка, – устало ответила я ей, досадуя про себя, что и здесь мне не дали посидеть в одиночестве.
– Я тоже! – засмеялась женщина и, порывшись в расшитой блестками маленькой сумочке, вытащила пачку сигарет.
– Куришь? – спросила она меня. И когда я отрицательно покачала головой, закурила сама.
– Откуда ты?
– Из России, – ответила я равнодушно. Мне как-то стало все равно – молчать или разговаривать с этой странной женщиной. Она посмотрела на меня с явным интересом, будто оценивая, а затем с непонятной мне гордостью похвалилась:
– Я знаю одну девушку, которая тоже, как и ты, из России. Или нет, еще какая-то страна есть, похожая на Россию. Не помню. С нами работает. Хочешь, позову?
И, прежде чем я успела что-либо ответить, громко заорала на всю площадь:
– Анна, ты тут?
Я только сейчас, оглядевшись, поняла, что нахожусь здесь не только в обществе «блестящей» женщины. На этой небольшой и более-менее освещенной площади прохаживались, общались, сбившись в небольшие стайки, или просто сидели в одиночестве на ступеньках и курили девушки, одетые так разномастно – от будничных джинсов и топиков до вечерних туалетов, подобно моей собеседнице, что я невольно усмехнулась про себя. Девушки на любой вкус, как коробка с конфетами ассорти. Впрочем, я оказалась недалека от истины: девушки и в самом деле были «на любой вкус». Проститутки. Теперь настала моя очередь с повышенным интересом рассматривать мою собеседницу: я никогда не видела проституток так близко, никогда с ними не общалась. А девица (скорее всего по возрасту она была гораздо младше меня, но выглядела как уставшая от жизни взрослая женщина), видимо, уже привыкшая за время своей «карьеры» к оценивающим взглядам, нисколько не оскорбилась тому, что я на нее вытаращилась. А может, и вовсе не обратила на это внимание.
– Анна?! – продолжала орать она, подзывая, с ее слов, мою соотечественницу.
– Анны нет! – так же заорала в ответ ей одна из девушек. – Сегодня не работает!
– Нет Анны, – сообщила мне моя соседка. И, отвернувшись от меня, вновь заорала что-то своим компаньонкам, то ли что-то спрашивая, то ли сообщая. Та проститутка, которая ответила, что загадочная Анна не работает, так же, не утруждая себя тем, чтобы подойти ближе, прокричала что-то в ответ. И не успела я мысленно удивиться тому, как жители этой улочки могут спать в подобных условиях, как распахнулось окно на втором этаже дома напротив, в него высунулась пожилая сеньора и разразилась гневной тирадой, которая спровоцировала со стороны скучающих в ожидании клиентов проституток радостное оживление. И в адрес сеньоры полетели куда более развернутые фразы. Завжикали поднимающиеся жалюзи в других домах и этажах, и в окна стали высовываться разгневанные жители. Видимо, это была давняя война между облюбовавшими этот пятачок проститутками и населением улицы, потому что свара вспыхнула мгновенно, словно дожидалась своего часа и мелкого повода. Ругались ожесточенно, но с видимым удовольствием, будто выплескивали копившуюся долгое время агрессию и усталость – жители и скуку – проститутки. Галдеж стоял такой, точно поднялась разом стая потревоженных птиц. Наверное, этот ор разносился по всем переулкам, сообщающимся между собой замкнутой «кровеносной» системой. И я бы не удивилась, если бы ругань по цепочке распространилась и дальше. Моя «соседка», когда завязалась ругань, вскочила на ноги и, мгновенно забыв обо мне, бросилась в самую гущу событий. Я тоже поднялась, чтобы постараться уйти без потерь, потому что одна сеньора уважаемого возраста, которая поливала проституток совсем неуважительными эпитетами, в помощь словесной артиллерии принялась метать из окна в девиц помидорами и яйцами. Визг, крик, овации соседей, когда помидор угодил в одну из проституток, взрыв негодования товарок пострадавшей и как ответ – в окна полетел мусор из опрокинутой девушками урны и даже туфля одной разгоряченной жрицы любви. Свист, улюлюканье, одобрительные крики. И среди этого гама – отчетливый крик: «Полиси€я! Полиси€я!» Нервы кого-то из жителей сдали, и он принялся звать стражей порядка. Ну что ж, попасть в полицию заодно с разухабившимися проститутками мне совсем не хотелось, тем более что при мне не было документов. Так что я тихо-мирно попятилась назад и нырнула в соседнюю улочку, уже смирившись с тем, что впереди меня ждет еще какой-нибудь неприятный и опасный «сюрприз». Но судьба, видимо, вдоволь наизгалявшись надо мной этой ночью, на этот раз сжалилась и новогодним подарком под елку подложила приятный сюрприз в виде выхода из этого лабиринта улиц на широкое и освещенное пространство, оказавшееся, к моей великой радости, набережной.
Я села на лавку и обняла себя руками, потому что холодный ветер, дующий с моря, тут же с радостью принял меня как очередную жертву и залез под куртку с похотливыми ласками. Я мгновенно замерзла, но, несмотря на холод, решила, что останусь тут до утра. Хватит с меня ночных блужданий по улицам, это место мне кажется куда безопасней. Через некоторое время я привыкла к ветру и даже немного согрелась. Меня больше никто не тревожил, не пугал, не лез с расспросами и разговорами, и я немного поплакала, жалуясь сама себе на несложившуюся жизнь. Слезы принесли облегчение, мысли оттаяли и заработали, как хорошо смазанный моторчик. Скоро наступит утро, я первым делом отправлюсь в кафе и выпью горячего кофе с какой-нибудь сладостью. Потом, может быть, обращусь в полицию и спрошу, как мне доехать до посольства. Я еще не решила, что буду говорить там, о чем просить и на что жаловаться, но решение обратиться за помощью именно в посольство казалось мне самым верным. Что еще? Буду добиваться развода с Антонио, жить с ним я не собираюсь, желаю вернуться на родину. Да, вот так, и никак иначе.
Под шепот моря я задремала. И приснилась мне моя мама, которая готовила завтрак, а я собиралась на свою бывшую работу, но никак не могла отыскать то блузку, то колготки, то сумочку и в итоге демонстративно уселась на стул, заявив, что на работу не пойду. А мама, уговаривая меня, как маленькую девочку, похлопывала по плечу, но я сердито скидывала ее ладонь.
– Сеньорита, сеньорита, проснитесь! Здесь нельзя спать.
Я нехотя открыла глаза и со сна не сразу поняла, что нахожусь не у себя дома в Москве на теплой кухне, в которой уютно пахло яичницей, поджаренными сосисками и чаем, а на залитой ранним солнечным светом набережной, и будящий меня человек – не моя мама, а полицейский.
– Сеньорита… – пожурил он меня. Но улыбнулся при этом ясной и ласковой улыбкой, что мне стало так тепло внутри, будто моей души коснулся солнечный луч.
– Все хорошо? – вежливо осведомился страж порядка, и я, все еще обласканная этим внутренним теплом, машинально кивнула. Да, у меня все хорошо, просто замечательно.
Спохватилась я лишь тогда, когда полицейский отошел от меня уже на довольно значительное расстояние. И все проблемы, чуть опоздавшие со своим пробуждением, навалились тяжелым грузом, требуя немедленного решения.
– Подождите, сеньор, подождите! – бросилась я за полицейским – он направлялся к служебной машине, возле которой прохаживались-осматривались еще двое его сотрудников.
– Мне нужна помощь!
Все трое повернулись ко мне с вежливым интересом.
– У меня… Мне… – что сказать им? Как объяснить все то, что произошло со мной. Да и им ли рассказывать? Может, эта полиция просто должна следить за порядком на улице, а не вникать в проблемы с мужьями сбежавших из дома иностранок.
– Я – иностранка, – начала я. – Русская. У меня нет документов, нет денег. Не знаю, что делать.
– Нелегалка? – осведомился пожилой полицейский – самый старший из этой компании. Остальные – и разбудивший меня, и его товарищ – были молодыми, лет тридцати.
– Нет, нет! Есть виза. Но у меня нет паспорта, – поспешно пробормотала я, оробев от строгого, как мне показалось, взгляда сеньора.
Второй полицейский, не тот, который разбудил меня, задал мне вопрос. И увидев, что я не поняла, повторил, сопровождая свои слова жестом, будто что-то вытаскивает у меня из сумочки. Ясно! Спрашивает, украли? Да, в какой-то мере меня обокрали: муж лишил меня документов и денег.
– Да, да, – энергично закивала я. – Что мне делать?
Пожилой принялся обстоятельно что-то объяснять, но я, признаться, понимала не все. Ясным было лишь то, что мне нужно идти в комиссарию и заполнить там документ. Но где эта комиссария находится, как ее найти, к кому там обратиться?
– Пожалуйста, не понимаю. Помогите, – взмолилась я, обращаясь почему-то именно к тому полицейскому, который меня разбудил и который сейчас не принимал участия в нашем разговоре, просто молча слушал. Не знаю, почему я выбрала в «помощники» именно его, может быть, из-за того, что, обласканная и согретая его солнечной улыбкой, наивно посчитала, что он не откажет мне в помощи. И я не ошиблась. О чем-то вполголоса переговорив со своими товарищами и получив от них, видимо, порцию шутливых подколок, полицейский махнул мне рукой:
– Идем.
Комиссария располагалась не так уж и далеко, всего в пяти-семи минутах ходьбы. Но это время одновременно и растянулось для меня до бесконечности, и промелькнуло одним мгновением. Не знаю, может ли так быть. Я почему-то сильно оробела в обществе сопровождавшего меня полицейского. И дело было не только в его униформе, которая проводила между нами официальную границу «потерпевший (хорошо хоть не преступница!) – страж порядка». Но и в том, что парень был симпатичным. Настолько, что мой мозг вместо полезных вариантов решений рождал нелепые, глупые и совершенно неуместные в моей экстремальной ситуации мысли. «Повезло же его девушке или жене… Нет, свободным он не может быть, однозначно… Сам-то догадывается о том, что так хорош собой?..»
– Все в порядке? – оглянулся он на меня, потому что я, витавшая в своих мыслях, значительно приотстала. И этот вопрос вернул меня на землю, заставил вспомнить о переплете, в который я попала, о том, что нужно искать какой-то выход из ситуации. И что полицейский вообще-то не в кафе меня ведет, а в комиссарию, где я должна буду заявить… О чем заявить? Нет, черт возьми, он слишком хорош!
– Да, – кивнула я. – Да.
Полицейский привел меня в небольшую комнату, в которой из мебели были лишь большой металлический шкаф и стол. За столом сидел полный мужчина среднего возраста в такой же униформе, какая была на моем сопровождающем, и что-то неторопливо печатал на компьютере. При нашем появлении он без особого интереса выглянул из-за монитора и, вытянув в смешную трубочку толстые губы, вопросительно посмотрел на моего спутника. «Что за экспонат?» – прочитала я в его взгляде и впрямь почувствовала себя экспонатом. «Мой» полицейский принялся что-то быстро объяснять, из чего я поняла, что тот нашел меня спящей на лавочке, а потом я заявила, что меня обокрали.
– Русская? – спросил меня «конторный» полицейский, выслушав объяснение своего молодого коллеги.
– Да, – кивнула я и вздохнула, вживаясь в роль обокраденной.
Толстяк, пыхтя, выдвинул ящик стола, глубокомысленно покопался в нем, вытащил лист бумаги и, прежде чем протянуть его мне, старательно изучил. Но все же разрешить свои сомнения не сумел, потому что, придвигая мне лист, спросил:
– Это на русском?
– Да, – ответила я, бегло ознакомившись с текстом. Что-то вроде заявления, в котором нужно подробно перечислить, что и как у меня украли и написать предполагаемую стоимость украденного.
– У вас есть ручка? – спросила я, не отрывая взгляда от бумаги. И что мне писать? Надо было сразу сказать правду, что меня не обокрали, а что я сбежала от мужа. А теперь не знаю, как расхлебывать заваренную кашу. Интересно, полагается ли мне какое-нибудь наказание за то, что я ввела в заблуждение представителей закона?
Молодой полицейский, который все еще находился в комиссарии и вполголоса разговаривал с «конторным», на что-то указывая тому в компьютере, повернулся ко мне и с готовностью протянул лежащую на столе ручку. Я взяла ее и благодарно улыбнулась: спасибо. Но, повертев ручку в руках, со вздохом вернула ее, так ничего и не написав.
– Нет. Извините.
Оба полицейских недоуменно подняли головы.
– Почему? – серьезно спросил молодой.
…А серьезным и чуть строгим быть ему тоже идет… Не о том я думаю, не о том.
– Понимаете, у меня другая история… Более сложная. Мои документы – у мужа. Он взял их без моего разрешения.
Полицейские переглянулись между собой, старший отодвинул клавиатуру от себя, сложил руки в замок и уставился на меня черными уставшими глазами.
– Говорите! – поторопил он меня, потому что я в нерешительности замолчала. А молодой, тоже заинтересовавшись, присел на свободный стул и, поймав мой растерянный взгляд, подбодрил улыбкой.
Эта улыбка… Обогретая ею, я решилась и, сделав глубокий вздох, принялась рассказывать. От волнения я сбивалась и, наверное, делала много ошибок в языке, потому что некоторые мои фразы полицейские не понимали и просили повторить. Но слушали внимательно, иногда хмурились и переглядывались, «конторный» делал себе какие-то пометки на листе.
Я рассказывала о том, как и почему вышла замуж за Антонио, о доме, в который он меня привез. О том, что мне страшно там жить. Что я сбежала, потому что услышала напугавший меня разговор мужа с неким сеньором Санчесом.
– Чем вас так напугал этот разговор? – устало осведомился старший. Молодой молчал и, чуть склонив голову набок, рассматривал меня.
– Чем? Я подумала, что он хочет меня убить, – выпалила я, хотя на самом деле уже не была уверена в том, что правильно истолковала подслушанный отрывок разговора.
– Повторите, пожалуйста, как можно точней, что вам удалось услышать, – вновь попросил «конторный». Я постаралась воспроизвести все в точности, ничего не забыть и не перепутать.
– Как вы сказали, «консул»? Он назвал второго сеньора консулом? – на этот раз встрепенулся уже молодой.
– Да.
Молодой вскинул брови, но промолчал. Вместо него вопрос задал его коллега:
– Вы сказали, что дом вас пугает. Почему?
Я нехотя призналась, что дом, в котором живу с мужем, в народе пользуется дурной славой, что будто там раньше произошла какая-то история. И в доме на самом деле происходят странные вещи, но мой муж не хочет мне верить и очень неохотно отзывается на мои просьбы исследовать закрытый «на ремонт» третий этаж. И мне кажется, что дело вовсе не в том, что этаж закрыт на ремонт, а в чем-то другом. На этом месте полицейские опять переглянулись, молодой хотел что-то у меня спросить, но отвлекся на запищавшую рацию, а потом, встав, коротко попрощался и ушел. Я проводила его взглядом, мысленно пожалев о том, что он ушел: рассказывать в его присутствии мне было как-то комфортней. Но делать нечего, я повернулась к молчаливо ожидавшему продолжения моего рассказа «конторному» полицейскому.
– Вначале я обнаружила, что дом – закрыт, мои ключи пропали. Потом пропали и документы, и деньги. Я нашла свои ключи в кейсе мужа, понимаете? Он не стал отрицать, что я их потеряла, хотя на самом деле это он забрал их! А потом этот разговор с сеньором Санчесом… И я сбежала из дома. Я боюсь своего мужа, понимаете, боюсь… – закончила я шепотом.
– Он вас бил?
Бил ли меня Антонио? Нет. Однозначно нет. Он, наоборот, был ласков со мной, слишком ласков. Так я честно и сказала полицейскому.
– Это – частная жизнь, мы не имеем права вмешиваться, сеньора, – вздохнул с некоторым облегчением страж порядка. – Вот если бы муж бил вас, тогда бы все было по-другому.
Он, огорошив меня таким заявлением, потому что я уже почти понадеялась на то, что мне окажут какую-то помощь, выдвинул ящик стола и принялся невозмутимо копаться в нем.
– Послушайте! Сеньор! – закричала я в отчаянии. – Этого мало – того, что я боюсь мужа? Того, что он забрал у меня документы?! Того, что мне пришлось убежать ночью из дома?! Да, меня он не бьет! Может быть, только сейчас. А что будет потом – не знаю! Может быть, он убьет меня! Это тоже будет «частная жизнь»?!
– Почему он должен убить вас? Сеньора, вы уверены, что правильно поняли разговор мужа с его приятелем? Я не вижу никаких оснований полагать, что муж хочет вас убить, – поднял на меня уставшие глаза полицейский. И я поняла его – поняла его усталость. Он, видимо, просидел в этой душной конторке всю ночь, разбираясь с нарушителями, ворами, хулиганами. А может быть, утонул в бумажной работе. И сейчас, когда, наверное, его смена подходила к концу, ему на голову свалилась я. И, вместо того чтобы собираться домой, он должен решать проблемы моей «частной жизни». Но, черт возьми, кто мне еще поможет?!