Она подумала, что в ответ на ее слова Сергей недоуменно пожмет плечами. Но он сказал:
– Спасибо.
Его голос звучал ровно, совсем без интонаций. Она наконец взглянула на него. Губы у него стали белые, как будто ему не хватало воздуха.
– Мы можем поехать сейчас, – сказала Ольга.
– Да.
Его машина стояла возле площадки. Это была такая же поезженная «девятка», как та, на которой Ольга училась водить.
«Не надо вести его в дорогой магазин», – подумала Ольга.
Она думала о практических вещах. Он открывал машину, заводил, выезжал на дорогу, то есть тоже совершал какие-то вполне практические действия. Но и за ее словами, и за его действиями стояло только одно: нежелание, невозможность расстаться. Они оба хватались за все, что могло отсрочить расставание.
Магазин, в котором продавались вещи для младенцев, был неподалеку, возле спорткомплекса «Олимпийский». Ольга знала его, потому что недавно покупала от кафедры подарок для методистки Аннушки, которая родила дочку. Это был не слишком дорогой магазин – редкость для московского центра.
Сергей обвел полки таким взглядом, как будто на них были разложены, развешаны и расставлены не костюмчики, конвертики и разнообразные бутылочки, а какие-то фантастические конструкции космического назначения.
– И что, вот это все нужно? – спросил он с опаской.
– Не все. – Ольга улыбнулась его опаске. – Мы купим только самое необходимое, не волнуйтесь.
Продавщица, которая немедленно оказалась рядом, сияла такой улыбкой, словно приданое приобреталось не для чужого, а для ее собственного ребенка.
– Вы папа, – уверенно сказала она Сергею. И, повернувшись к Ольге, добавила: – А вы теща.
– Почему обязательно теща? – усмехнулась Ольга.
Фамильярность постороннего человека была ей неприятна.
– Ну, для его мамы, – девушка снова кивнула на Сергея, – вы слишком молодая. Жена в роддоме, раз мужчина сам приданое покупает. Значит, вы теща.
– Давайте подберем распашонки, – холодным тоном сказала Ольга. Девушкина глупость ей надоела. – И теплые кофточки. И ползунки.
– Я вам советую сразу купить электронные весы, – доверительным тоном сказала та, снова обернувшись к Сергею. – Сейчас со вскармливанием у всех проблемы, важно не пропустить, если ребенок недополучает грудного молока. После каждого кормления надо взвешивать.
– Что, действительно надо? – спросил Сергей.
Он обращался к Ольге, а она почувствовала вдруг, что не хочет ему отвечать. Глупость, нарочитость этой затеи – покупать приданое для его ребенка – представилась ей во всей своей очевидности. Ей показалось даже, что она устала, таким бессмысленным было все, что она сейчас делала.
– Весы заранее покупать не обязательно, – сказала она. – Может быть, потом, если врач скажет.
Отвечая Сергею, она, конечно, посмотрела на него. И сразу увидела в его глазах тревогу. И сразу же поняла, что природа этой тревоги уже совсем другая, чем была вначале, когда он только вошел в магазин и растерялся от обилия непонятных товаров.
«Тебе плохо? – прочитала она в его глазах. – Я сделал что-то не так? Ну конечно, все не так! Прости меня, а? Пойдем отсюда».
– Пойдемте отсюда, – сказал Сергей.
От того, что она угадала его мысли, и не угадала даже, а почувствовала, Ольгина усталость мгновенно прошла. Вернее, сменилась другим чувством: той же лихорадочной и счастливой тревогой, какая была и в нем.
– Ну что вы! – сказала она, снизу вверх глядя в его глаза. – Мы сейчас быстро все купим. Это правда нетрудно, вы не думайте!
Ползунки, распашонки, костюмчики и шапочки мелькали в руках продавщицы, как крылья ярких бабочек. Сначала Ольга собиралась купить только то, что надо принести в роддом, но потом вспомнила, как Сергей сказал, что его жена ничего не понимает в детском приданом, и решила купить уж сразу все, что может понадобиться в первый месяц.
Удивительно, что все это не забылось. Ведь последний раз она покупала младенческие вещи – не понемножку в подарок, а вот так основательно – восемнадцать лет назад, когда родилась Нинка.
Но, думая о том, что это удивительно, настоящего удивления Ольга не чувствовала. Тревога, которой она была охвачена, не оставляла в ее душе места ничему здравому и понятному – ничему такому, что всегда составляло основу ее жизни.
Она смотрела, как продавщица укладывает покупки в пакет, и не знала, что же теперь делать. Сколько ни отодвигай эту минуту, а все равно им придется расстаться, и теперь с еще большей неизбежностью, чем прежде.
Крошечные одежки в веселом пакете с нарисованной на нем счастливой детской мордашкой подтверждали это яснее любого приговора.
– Все? – спросил Сергей.
В его голосе слышалось нетерпение и даже досада.
– Какие все папаши нетерпеливые! – засмеялась продавщица. – Погодите, еще придется вам по магазинам походить! И на молочную кухню чуть свет придется. И в скверик по холоду с колясочкой. Ничего, привыкнете! Мой вон тоже не сразу привык, а теперь зато…
Не слушая, что рассказывает про своего мужа словоохотливая девица, которая оказалась молодой мамой, Сергей пошел к кассе. Ольга с пакетом догнала его уже у двери. Он посмотрел на пакет в ее руках и сказал, забирая его:
– Извините. И правда еще не привык.
– А кроватку, коляску, ванночку? – вспомнила Ольга, когда они уже вышли на улицу.
– Спасибо, Ольга Евгеньевна, – сказал он. – Это я сам. И так вы уже… Извините меня.
– Ну что вы! – воскликнула Ольга. – Мы ведь в самом деле очень быстро справились, и вообще, мне это нисколько не трудно, и я…
– Я не могу с вами расстаться, – прервав ее сбивчивый лепет, сказал он.
Он впервые произнес это вслух.
«Я тоже», – хотела сказать она.
И не смогла ничего сказать. Потому что Сергей взял ее руку и поднес к своим губам. Это был такой неожиданный жест, такой для него невозможный… Да, именно невозможный. Ольга не удивилась бы, если бы он обнял ее, поцеловал да хоть на руки подхватил прямо здесь, на улице! Но вот этот жест, порывистый и робкий…
Ее рука пылала в его руке, как будто попала в костер. Губы у него были, словно раскаленные угли.
«Я думаю библейскими словами, – мелькнуло у Ольги в голове. – «Глаза его – как голуби при потоках вод…»
Это была последняя связная мысль, которая посетила ее голову.
– Пойдемте ко мне хоть ненадолго, – сказал Сергей. – Я тут рядом живу.
И она кивнула и быстро пошла за ним к машине.
Глава 14
Сергей жил на Пироговке, в старом шестиэтажном доме.
– Я, когда из Твери в Москву после армии приехал, то дворником устроился, – сказал он, открывая скрипучую дверь подъезда. – И комнату здесь получил.
Не то чтобы эти слова были неуместны, просто были сейчас не нужны любые слова. Наверное, Сергей это почувствовал. Он молчал все время, пока поднимались на третий этаж, и Ольга молчала тоже.
Квартира была коммунальная. Едва Ольга вошла в полутемный общий коридор, куда выходило шесть дверей, как сразу же почувствовала глубокую бесприютность этого жилья.
Это ощущение не изменилось и в комнате. Она была угловая, поэтому в ней было два больших окна, но все равно она не выглядела светлой и просторной, хотя ее нельзя было назвать маленькой, да и потолки были высокие. Возможно, неуют ее был связан с пустотой. Ольга и сама не любила чересчур заставленного жилья, но здешняя пустота, даже пустынность была такой всеобъемлющей, что нагоняла уныние.
К тому же на окнах не было занавесок. Солнце клонилось к закату и заглядывало в комнату прямо, резко.
– Вы, наверное, недавно женились, Сергей, – сказала Ольга.
Ей казалось, что недавней женитьбой можно как-то объяснить необустроенность его жилья. Но вообще-то она сказала об этом из-за той же тревоги, которая не только не отпускала ее, но, наоборот, усиливалась с каждой минутой.
– Да. – Он смотрел на нее не отрываясь. Солнечные лучи освещали его лицо, и по лицу тенями и отблесками гуляло волнение. – В начале лета. Как раз накануне…
В последней его фразе прозвучала горечь. Ольга хотела спросить, накануне чего, но тут же поняла это сама и спрашивать не стала.
– Она забеременела, и я женился, – сказал Сергей.
В комнате было тепло, но они чувствовали себя так, словно попали в оледеневший лес.
Нет, наверное, это только она так себя чувствовала. А у Сергея, когда он обнял ее, не было в руках ни льда, ни холода. И поцелуй его был горяч. Первый поцелуй, и второй, и третий – он целовал Ольгины губы, и виски, и плечи, перечеркнутые узкими ленточками шелкового сарафана… С утра было жарко, она надела только легкий сарафан, и это была слишком слабая преграда между его губами и ее телом, а ей не хотелось и вовсе никаких преград… Она почувствовала, что ноги у нее подкашиваются, и обняла Сергея, чтобы не упасть, и он сразу прижал ее к себе так крепко, что дыхание у нее занялось еще сильнее, хотя сильнее уже, ей казалось, было некуда…
Мир померк, исчез, скрылся за краем его объятий. Да и существовал ли он вообще, тот мир?
Вдруг его объятия разомкнулись.
– Не могу я без тебя, – задыхаясь, проговорил Сергей. Он чуть отстранился, чтобы видеть Ольгины глаза. В его глазах стояло отчаяние. – Не могу! Дни считаю тебя увидеть. Оля!.. Что ж это такое, а? Тогда, в дождь… Только и думал: пусть бы никогда он не кончался… Оля, Оля…
Он говорил сбивчиво, торопливо, и целовал ее, и снова говорил, как будто боялся захлебнуться поцелуями и словами, и прижимал ее к себе все крепче, и хорошо, что прижимал, иначе она давно упала бы.
Она не знала, что будет дальше. Никогда такого с нею не было – чтобы прошлое и будущее превратились в единственную точку настоящего. Сияние этой точки было таким ослепительным, что невозможно было открыть глаза.
Да и зачем было их открывать? Ольга чувствовала Сергея всем телом, и это чувство было настолько сильным, что она не нуждалась сейчас в тех обыкновенных пяти чувствах, которые даны человеку природой.
Он поднял ее на руки и понес к дивану. Он шел медленно, потому что и на ходу продолжал целовать ее. Он, конечно, не смотрел под ноги, поэтому споткнулся и чуть не упал. Что-то зашелестело у него под ногами, рассыпалось по полу. Этот шелест заставил Ольгу посмотреть вниз.
Разноцветные детские пакетики вывалились из большого пакета и устлали протертый ковер. Они по-прежнему были похожи на крылья бабочек, только теперь уже неживых – так мертво шелестели они у Сергея под ногами.
Ольга не могла отвести от них взгляда. Она опомнилась только когда Сергей положил ее на диван.
– Господи боже мой! – прерывисто проговорила она. Ее голос прозвучал в тишине комнаты слишком громко. – Как же так?!
В это действительно невозможно было поверить. Такого с ней не только никогда не было – такого просто не могло с нею быть.
– Что ты?
Сергей не успел лечь рядом с ней, он сидел на краю дивана, его рука лежала у нее на плече. Его глаза были прямо над Ольгой, она отчетливо видела, как они блестят.
Ольга села на диване так резко, что он отшатнулся.
– Я пойду, – отводя взгляд, торопливо проговорила она. – Пусти меня, пожалуйста.
Он молча поднялся с дивана. Не глядя на него, Ольга тоже встала и прошла к двери.
Он догнал ее уже в прихожей, когда она пыталась открыть входную дверь со множеством каких-то доисторических, замысловатых замков. Он помог ей открыть замки так же молча. И только когда она перешагнула порог, наконец сказал:
– Не уходи.
Не оборачиваясь, Ольга бросилась к лестнице. Невозможно было ожидать сейчас лифт, чувствуя спиной его взгляд. А обернуться и встретить этот взгляд было еще невозможнее.
Она боялась, что он станет ее провожать. Но, пока она бежала вниз, по всей лестнице раздавалось только цоканье ее каблучков, тревожная чечетка ее побега.
И все это время Сергей молча стоял там, где она его оставила, – стука закрывающейся двери Ольга не слышала.
До самого конца Пироговки она не шла, а бежала. И только у метро опомнилась – сначала замедлила бег, а потом просто пошла, все замедляя шаг.
«Как я могла?! – Мысли сначала тоже словно бы бежали у нее в голове, но постепенно сделались спокойнее и отчетливее. – Совершенно незнакомый мужчина сказал: «Я тебя хочу, пойдем ко мне», – и я пошла, ни секунды не задумываясь! Нет, «я тебя хочу» он все-таки не сказал… Да какая разница! Все равно это бред какой-то, не может со мной такого быть! Не могло…»
И вот это она поняла вдруг со всей пронзительностью: что «такого» у нее не могло быть вообще с кем-то другим, а с Сергеем могло быть все, и она хотела с ним вот именно всего, и неважно было, что он при этом сказал.
«Неважно, что у нас с ним могло бы быть! – сама себе возражая, сердито подумала Ольга. – Этого не будет. Больше не будет».
Но, подумав так, она тут же почувствовала, что ее охватывает ужас. Как не будет?! Рук его не будет, обнимающих так, что сердце заходится, не будет губ, переполненных поцелуями, и глаза зеленые не будут смотреть на нее с растерянностью и любовью… Да ведь этого выдержать нельзя!
Наверное, Ольга произнесла эти слова вслух. Во всяком случае, проходившая мимо женщина отшатнулась от нее, ускорила шаг и, отойдя подальше, опасливо оглянулась.
Ольга почувствовала, что у нее слабеют ноги. Почти так же, как в ту минуту, когда Сергей поцеловал ее. Она добрела до троллейбусной остановки и села на лавочку.
«Я не смогу, – подумала она. Ей казалось, что мысли комом стоят у нее в горле, не дают дышать. – Я не проживу без него ни дня. Этого не может быть, но это есть: я дня не проживу без совершенно чужого человека. Я хочу его забыть, но знаю, что не сумею».
Ольга в самом деле хорошо себя знала, потому и понимала тщетность своих попыток вычеркнуть Сергея из сознания, из… Из сердца. Или не из сердца?.. Ах, да какая разница! Весь он был в ней, взглядом своим так же, как телом, и всего его она хотела так, что темнело в глазах.
Справиться с этим желанием было невозможно.
Глава 15
– Нет, правый угол выше. А теперь левый. Кир, ну ты совсем, что ли? Я же говорю, левый!
Ольга с трудом разлепила веки. Сквозь стремительно ускользающий сон она успела еще подумать: «Лицо, наверное, страшное у меня, глаза как щелки… Страшная была ночь…» – и проснулась окончательно.
Ночь действительно была страшной – не просто бессонной, а полусонной, что еще хуже, потому что этот лихорадочный полусон был наполнен гнетущими видениями. Образы этих видений сделались неясными и исчезли сразу же, как только Ольга проснулась, но суть их она не забыла.
Суть была в том, что Сергея нет. Совсем нет, и не будет, и ничего с этим не поделаешь.
Ночью она испытывала от этого страх, а теперь – беспросветное уныние.
Андрея в спальне уже не было. Дверь была прикрыта неплотно, оттого Нинкин голос и слышен был так отчетливо.
«Почему он дверь не закрыл? – раздраженно подумала Ольга. – Неужели нельзя дать мне выспаться?»
И тут же поняла, что это происходит с нею впервые. Впервые за много-много лет, да что там, впервые за всю свою жизнь она думает о муже с раздражением. Это было так непривычно, так ошеломляюще, что Ольга вздрогнула, как будто ее окатили холодной водой, и даже зажмурилась. Но раздражение по отношению к Андрею – это была правда, а она умела смотреть правде в глаза.
Это открытие было так неприятно, что Ольга поторопилась встать с кровати, хотя и вставать ей тоже не хотелось. При мысли, что вот сейчас придется окунуться в привычную жизнь, ей хотелось только одного: отвернуться к стене и лежать неподвижно, дожидаясь той минуты, когда она увидит Сергея. А если эта минута не наступит никогда, то и незачем поворачиваться к миру лицом.
Как это с ней могло произойти, чтобы прежняя жизнь, такая прекрасная, такая осмысленная, потеряла для нее всю свою прелесть? Ольга не понимала.
Раздражал ее и дочкин голос, но тут хотя бы было понятно, почему: Ольга и раньше терпеть не могла, если Нинка разговаривала с теми интонациями, которыми гудели вокзалы и рынки. И даже увещевания Андрея, что это, мол, обычные издержки возраста, не примиряли ее с дочкиной вульгарностью. В конце концов, никто не просит Нинку изъясняться по-французски. Но не уподобляться вокзальной шпане – неужели это так трудно?
Ольга надела халат и вышла из комнаты. То есть не вышла даже, а выплелась: она чувствовала себя сороконожкой, которая задумалась, зачем и как переставляет ноги.
Дверь в ванную была открыта. Стоя на табуретке, Кирилл прижимал к кафельной стене какую-то полку. Наверное, он только что окончил водные процедуры: мокрые волосы лежали у него на плечах длинными вялыми прядями.
Нинка стояла в коридоре и с упоением командовала процессом.
– Нет, здесь хреново выглядит. И башкой все будут колотиться. Двигай обратно вправо!
– Что это вы делаете? – вяло поинтересовалась Ольга.
Надо было бы что-нибудь сказать по поводу Нинкиных манер, но настроение сейчас было совсем не воспитательное, и ничего она говорить не стала.
– Полку вешаем, – разъяснила дочка несообразительной маме.
– Я вижу. А зачем? И где вы, кстати, ее взяли?
Вопрос был не праздный, потому что полка из дешевой ядовито-зеленой пластмассы совершенно не подходила ко всему стилю ванной комнаты, для которой Ольга сама подбирала каждую вещь. Неужели ее когда-то могло интересовать подобное занятие? Как странно!..
– Полку купили, – терпеливо ответила Нинка. – На рынке возле Киевского вокзала. Кирка посылку из Николаева встречал, ну и купил. А то у вас тут все так заставлено, что нам шампунь поставить некуда.
Что их невразумительный зять обожает шампуни, гели, одеколоны, кремы и прочие притирания, Ольга уже заметила. И на имевшихся в ванной полках его бесчисленные баночки и флакончики действительно не помещались, поэтому были выставлены на полу вдоль ванны и постоянно опрокидывались. Так что дополнительная полка была, наверное, нужна. Но то, что Кирилл так уверенно ее приобрел, да еще такую пошлую, было неприятно.