Поклонницы представлялись частью этой мощной энергетики, этакой разрастающейся фанатской опухолью. Сначала я даже и не думал о них как о поклонницах, потому что многих девушек смутно помнил еще по прошлым выступлениям. За исключением того, что раньше они вели себя дружелюбно, а сейчас нагло флиртовали. После одного из наших первых выступлений в Сан-Франциско, за кулисы пришла девица по имени Вив, которую я знал уже несколько лет. У нее были глянцевые черные волосы и жилистые руки, покрытые гирляндами из татуировок. Она крепко обняла меня, а затем поцеловала в губы. Всю ночь она тусила рядом со мной, а ее рука покоилась на моей пояснице.
К тому моменту я уже более года был в «зачехленном» состоянии. Мы с Мией, в общем, сначала она лежала в больнице, потом в реабилитационном центре, и даже если бы она не была вся покрыта швами, гипсом и фиксирующими повязками, мне бы все равно ничего не обломилось. Все эти сказочки об эротичных обтираниях больничной губкой — вранье, не существует места наименее возбуждающего, чем больница. Один только запах гниения вызывает совершенно противоположное желание.
Когда она вернулась домой, ее поселили в комнату на первом этаже, которая служила ее бабушке швейной мастерской и которую мы переделали под спальню для Мии. Я спал на ближайшем диване, стоящем в гостиной. На втором этаже были свободные комнаты, но Миа по-прежнему передвигалась с помощью трости и первое время не могла подниматься и спускаться по лестнице, а я не хотел быть так далеко от нее.
Хоть я и проводил каждую ночь в доме Мии, официально я так и не переезжал из Дома Рока, и однажды ночью, спустя несколько месяцев после того, как Миа вернулась к своим бабушке и дедушке, она предложила пойти туда. После обеда вместе с Лиз и Сарой, Миа потащила меня в мою комнату. В ту же секунду, когда дверь за нами захлопнулась, она накинулась на меня и начала целовать, широко открыв рот, словно пыталась проглотить меня целиком. Я был потрясен и ошарашен этой внезапной вспышкой страсти, опасаясь, что для нее это может быть болезненно, а также ничуть не желая смотреть на красный выпирающий шрам на ее бедре, откуда ей трансплантировали кожу или натыкаться на шрам на другой ноге, на ощупь напоминающий змеиную кожу, даже если она не станет снимать с него фиксирующую повязку.
Но когда она начала целовать меня, тело отозвалось на ее зов, а вместе с этим ускользнул и разум. Мы легли на футон. Однако в самый ответственный момент она начала плакать. Я не сразу это заметил, потому что ее тихие всхлипы звучали так же, как и стоны, которые она издавала несколько мгновений назад. Но потом ее рыдания стали громче, из горла вырывался какой-то ужасный и звериный рык. Я спросил, не причинил ли ей боль, она ответила, что дело не в этом, и попросила меня оставить ее одну. Когда она вышла, полностью одетая, то попросила отвезти ее домой.
После этого случая однажды она вновь решилась повторить попытку. Одной летней ночью, за несколько недель до того как она уехала в Джуллиард. Бабушка с дедушкой уехали навестить ее тетю Диану, так что дом был в нашем полном распоряжении на всю ночь, и Миа предложила лечь спать в одной из спален наверху, так как к тому времени уже не испытывала проблем с подъемом по лестнице. Было жарко. Мы открыли все окна, сбросили антикварное одеяло и легли под простыней. Я помню, мне было неловко лежать с ней в одной постели после всего, что произошло. Поэтому захватил для себя книгу и подложил горку подушек под ногу Мии, как она любила делать по ночам.
- Я еще не готова лечь спать, — сказала она, проводя пальчиком по моей обнаженной руке.
Она наклонилась, чтобы поцеловать меня. И не обычным легким поцелуем в губы, а глубоким, ненасытным, ищущим. Я ответил на ее поцелуй. Но потом вспомнил ту ночь в Доме Рока и те животные звуки, и выражение ужаса в ее глазах, когда она вышла из спальни. Я бы ни за что не хотел, чтобы она снова пережила подобное. Я и сам бы ни за что не хотел еще раз это пережить.
Однако, в ту ночь в Сан-Франциско, когда рука Вив лежала на моей пояснице, я жаждал продолжения. Я провел с ней ночь в ее квартире, и наутро она вышла со мной к завтраку вместе с группой, после чего мы отправились к следующему пункту назначения.
- Позвони мне, когда снова будешь в городе, — шепнула она мне на ухо на прощание.
- Эй, мужик, снова в седле, — похвалил Фитци, протягивая мне пятерню, когда наш минивэн двинулся на юг.
- Да, мои поздравления, — сказала Лиз с легкой грустью. — Только не хвастайся этим.
Сара недавно закончила юридическую школу и работала в организации по правам человека. В списке участников тура на имя Лиз больше не значилось "плюс один".
- Только потому, что вы с Майки навеки связаны обязательствами, не причитай над нами, — сказал Фитци. — Тур — это время развлекаться, верно, Дикарь?
- Дикарь? — переспросила Лиз. — Так вот как следует тебя называть?
- Нет, — возразил я.
- Эй, если имя подходит… — возмутился Фитци. — Хорошо хоть перед отъездом я развел Фреда Мейера на дешевую коробку презервативов.
В Лос-Анджелесе меня ждала еще одна девушка. И еще одна в Сан-Диего. Но это отнюдь не казалось отвратительным. Элли, девушка в Лос-Анджелесе, была давней подругой, а Лайна, которая из Сан-Диего, была аспиранткой: умной, сексуальной и взрослой. Ни одна из них не питала никаких иллюзий насчет того, что эти ночи перерастут в серьезный роман.
Так и было вплоть до нашего предпоследнего концерта, где я встретил девушку, чье имя я так и не узнал. Я заметил ее со сцены. Она все выступление не сводила с меня глаз, откровенно пялясь. Это приводило меня в замешательство, но и воодушевляло. В том смысле, что она практически раздевала меня глазами. Я не мог не чувствовать прилив сил и возбуждения, и было приятно вновь осознавать, что тебя хотят.
Наш лейбл обязал нас явиться после концерта на вечеринку по случаю выхода диска, на которую пускали только по приглашениям. Я не ожидал встретить ее там. Но спустя несколько часов увидел ее, направляющуюся ко мне, в одежде, частично напоминающей наряд проститутки, частично — супермодели: коротенькая юбочка и сапоги, которые с тем же успехом могли быть частью военной амуниции.
Она подошла прямо ко мне и заявила, не особо пытаясь говорить тихо:
- Я проделала долгий путь из Англии, чтобы трахнуть тебя.
С этими словами она схватила меня за руку и повела сначала к выходу, а потом в свой гостиничный номер.
Следующее утро было таким неловким, каким прежде не было ни одно утро. Я стыдливо удрал в ванную, поспешно оделся и попытался незаметно ускользнуть, но она уже тоже проснулась, оделась и была готова к выходу.
- Что ты делаешь? — спросил я.
- Собираюсь поехать с тобой, — сказала она, как если бы это было очевидно.
- Поехать со мной куда?
- В Портленд, любовь моя.
В Портленде должен был состояться наш последний концерт и своего рода возвращение домой, так как именно там мы все теперь базировались, а не в коммунальном Доме Рока. Лиз и Сара жили отдельно. Майк переехал к своей подружке. А мы с Фитци снимали дом на двоих. Но мы по-прежнему жили в одном районе, в нескольких минутах ходьбы друг от друга и от нового зала для репетиций, которой там арендовали.
- Мы разъезжаем в минивэне. А не в туристическом автобусе, — сказал я ей, глядя на свои конверсы. — И в Портленде наше последнее выступление, что-то вроде частного концерта для семьи и друзей. Ты не должна приходить. И ты не моя любовь.
Она нахмурилась, и я выскользнул за дверь, подумав, что на этом все закончилось. Но когда я явился на саундчек в Портленде, она уже была там, ожидая меня в клубе Сатирикон. Я не очень вежливо попросил ее уйти. В духе: твоему поведению есть название — это домогательство. Я знаю, что вел себя как мудак, но я устал. Я просил ее не приезжать. И она изрядно меня достала. И не только она. Четыре девчонки за последние две недели были моей головной болью. Мне нужно было побыть одному.
- Да пошел ты, Адам. Ты еще даже не признанная рок-звезда, так что перестань вести себя как самовлюбленный мудак. И в постели ты не блещешь, — прокричала она на глазах у всех.
В общем, мне пришлось попросить администраторов вышвырнуть ее. Она кричала и сыпала оскорблениями в адрес меня, моих сексуальных талантов и моего эго.
- Вот уж действительно дикарь, — кивнула Лиз, вскинув бровь.
- Да уж, — сказал я, чувствуя себя совсем не диким, а как раз наоборот, и желая лишь прошмыгнуть в свой номер и спрятаться там.
Тогда я этого еще не знал, но как только начался настоящий тур — тот, на который лейбл послал нас после того, как новый альбом набрал обороты, пятимесячный промотур с изматывающими аншлаговыми выступлениями и толпами поклонниц — все, чего я хотел, это спрятаться. Учитывая мои затворнические наклонности, можно было подумать, что этот случай научил меня отныне и навсегда держаться подальше от бесплатной любви. Но после шоу я желал почувствовать кого-нибудь рядом с собой. Жаждал ощутить вкус пота и мягкость кожи другой женщины. И если это не могла быть ее кожа, значит пусть будет любая другая… лишь на несколько часов. Но один урок я усвоил твердо — больше никаких ночевок.
Может та ночь в Сиэтле и была первой, когда я стал Парнем. Но точно не последней.
Глава четырнадцатая
Я все равно отправляюсь с Мией на паром. А что еще мне остается делать? Устроить скандал только из-за того, что она не хранит каталог с пометками о каждом разговоре, который у нас когда-либо был. Это называется двигаться дальше.
И она права — на пароме действительно никого нет. В полпятого утра Статен-Айленд спросом не пользуется. На палубе всего около дюжины человек. Трио полуночных гуляк дрыхнет на скамейке, очевидно решив разнообразить вечер. Но когда мы проходим мимо, одна из девушек поднимает голову и смотрит прямо на меня. Затем она спрашивает своего друга:
- Эй, это случаем не Адам Уайлд?
Друг смеется.
- Ага. А рядом с ним Бритни Спирс. Какого черта Адам Уайлд забыл на этом пароме?
Я задаю себе тот же вопрос. Но подобные прогулки вполне очевидно в стиле Мии, и, в конце концов, это ее прощальный-с-Нью-Йорком-хоть-она-и-не-навсегда-уезжает тур. Поэтому я следую за ней наверх к ограждению на носу судна.
Когда мы отчаливаем от Нью-Йорка, горизонт остается позади, с одной стороны от нас разливается Гудзон, а с другой растягивается порт. Здесь на воде очень спокойно и тихо, за исключением пары оптимистичных чаек, пронзительно кричащих в надежде раздобыть еду, а может они просто решают составить нам компанию. Не смотря ни на что, я начинаю расслабляться.
И уже через несколько минут мы приближаемся к Статуе Свободы. Ночью она вся подсвечена, и ярче всего горит ее факел, словно там действительно полыхает пламя, приветствуя собравшихся людей. Йоу, дамочка, а вот и я.
Я никогда не был у Статуи Свободы. Слишком многолюдно. Олдос как-то раз пригласил меня на частный вертолетный тур, но я не приближаюсь к «вертушкам». Однако сейчас, когда я стою прямо перед ней, я понимаю, почему она находится в списке Мии. На фотографиях статуя всегда кажется немного свирепой, полной решимости. Но вблизи она гораздо мягче. У нее такое выражение лица, словно она знает что-то, чего не знаешь ты.
- Ты улыбаешься, — говорит мне Миа.
И я понимаю, что так и есть. Может, кто-то свыше сжалился надо мной, наградив тем, что, я думал, мне уже не доступно. А может, просто выражение лица статуи заразительно.
- Это хорошо, — говорит Миа. — Давненько я тебя таким не видела.
- Забавно, потому что я только что думал о ней, — говорю я, указывая в сторону статуи. — Она словно знает какой-то секрет. Секрет жизни.
Миа смотрит наверх.
- Да-а. Понимаю, о чем ты.
Я шумно выдыхаю.
- Я бы не прочь воспользоваться этим секретом.
Миа откидывает голову назад, за бортик.
- Да? Ну, так спроси ее о нем.
- Спросить ее?
- Ну, она прямо перед тобой. И здесь никого нет. Нет толп туристов, мельтешащих словно муравьи у ее ног. Спроси у нее об этом секрете.
- Не буду я спрашивать.
- Хочешь, чтобы я это сделала? Я могу, но это ведь твой вопрос, так что я думаю, ты сам должен это сделать.
- У тебя новое хобби — разговаривать со статуями?
- Ага. И с голубями. Ну, будешь задавать свой вопрос?
Я смотрю на Мию. Скрестив руки на груди, она выглядит немного нетерпеливой. Я поворачиваюсь обратно к бортику.
- Ммм. Статуя? О, Статуя Свободы, — тихонько зову я. Никого поблизости нет, но все же это очень смущает.
- Громче, — подстрекает Миа.
А и черт с ним.
- Эй, простите, — кричу я, — в чем ваш секрет?
Мы оба подставляем ладони к ушам, склонившись над водой, словно действительно собираемся услышать ответ.
- Что она ответила? — спрашивает Миа.
- Свобода.
- Свобода, — повторяет Миа, согласно кивая. — Нет, погоди, мне кажется там что-то еще. Секундочку, — она опять свешивается над бортиком, пошире открыв глаза. — Хм. Хм. Ага, — затем она поворачивается ко мне. — Очевидно, под этой тогой на ней нет никакого белья, вот она и дрожит от того, что бриз поддувает.
- Леди Свобода, да еще и без белья, — говорю я. — Это та-ак по-французски[20]!
На этом Миа взрывается хохотом.
- Думаешь, она светит перед туристами?
- Ни за что! Почему, думаешь, у нее такое выражение лица, будто она хранит тайну? Все эти святоши-республиканцы проплывали мимо на лодках, и никто ни разу не заметил, что Старушка Свобода без трусиков. У нее, наверное, еще и Бразильская депиляция там сделана.
- Боже, не стоило давать такую волю воображению, — простонала Миа. — И позволь напомнить, что мы сами из республиканского штата, ну или частично.
- Орегон — разделен пополам, — отвечаю я. — Республиканцы на востоке, хиппи на западе.
- Кстати, к слову о хиппи и том, как ходят без белья…
- Ой, нет. Моему воображению не нужна эта картинка.
- День Свободы Груди! — хохочет Миа, вспомнив об одном праздновании, пережитке шестидесятых, который все еще имеет место быть в нашем городке. Раз в год сборище женщин проводят день топлес в протест той несправедливости, что позволяет мужчинам законно разгуливать без рубашек, когда женщин за подобное могут оштрафовать. Они проводят его летом, но в Орегоне, который всегда верен своим температурным критериям, даже летом бывает жуть как холодно, поэтому в этот день можно нарваться на парад обвисшей сморщенной плоти. Мама Мии частенько грозилась присоединиться к протесту; папа Мии всегда отговаривал ее, подкупая ужином в дорогом ресторане.
- Уберите свои протоколы о правонарушении второго класса от моих чашечек второго размера! — хохоча произносит Миа, цитируя один из нелепых лозунгов, которыми пестрят в тот день плакаты. — В этом же нет никакого смысла! Если ты оголяешь свои сиськи, при чем тут размер лифчика?
- Смысла? Да весь этот протест — результат идеи каких-то обкурившихся хиппи. И ты еще в этом логику пытаешься усмотреть?
- Ох, уж этот День Свободы Груди, — вздыхает Миа, стирая слезы. — Старый добрый Орегон! Кажется, прошла целая вечность.
Так и есть. Но тогда почему от ее слов у меня ощущение, будто мне отвесили звонкую пощечину?
- Как так вышло, что ты больше не возвращалась туда? — спрашиваю я. Конечно, узнать я хочу, почему она оставила вовсе не Орегон, но прикрыться большим зеленым покрывалом нашего штата кажется гораздо безопаснее.
- А зачем? — спрашивает Миа, не отрывая взгляда от водной глади.
- Не знаю. Там ведь люди…
- Люди могут приехать ко мне и сюда.
- Навестить их. Твою семью. На… «О, черт, что я несу?»
- Ты имеешь в виду могилы?
В ответ я только киваю.
- По правде говоря, они и есть причина, по которой я туда не возвращалась.
Я вновь киваю:
— Слишком больно.
Миа смеется. Естественный и легкий смех, звук которого столь же ожидаем, как автомобильный гудок посреди джунглей.
- Нет, все совсем не так, — она качает головой. — Ты действительно думаешь, что место, где захоронено тело, имеет хоть какое-то значение для того, где живет твой дух?
«Где живет твой дух?»
- Хочешь узнать, где живут духи моей семьи?
Вдруг я чувствую, что сам разговариваю с духом. С призраком разумной Мии.
- Они здесь, — говорит она, постукивая по своей груди. — И здесь, — добавляет, прикасаясь к своему виску. — Я слышу их все время.
Я не имею ни малейшего понятия, что ответить. Разве не мы прикалывались над современными хиппи из нашего городка всего пару минут назад?
Но Миа больше не шутит. Она сильно нахмурилась и качает головой.
- Не бери в голову.
- Нет. Прости.
- Не надо, я все понимаю. Я говорю как наркоша. Чудачка. Псих.
- Вообще-то, ты говоришь как твоя бабушка.
Она пристально смотрит на меня.
- Если я расскажу тебе, ты позвонишь ребятам со смирительными рубашками.
- Я оставил свой телефон в номере.
- Точно.
- И к тому же мы на пароме.
- Верно подмечено.
- И если они по какой-то причине здесь появятся, я сам им сдамся. Так что, они вроде как тебя преследуют?
Она делает глубокий вдох, и ее плечи опускаются так, словно на нее навалился непосильный груз. Она тянет меня к одной из пустующих скамеек. Я присаживаюсь рядом с ней.
- «Преследуют» не совсем верное слово. Оно заведомо с негативной окраской. Но я слышу их. Все время.
- Ясно.
- Не просто их голоса, не воспоминания о них, — продолжает она. — Я слышу, как они говорят со мной. Вроде как прямо сейчас. В настоящем времени. О моей жизни.