На двери дома висело зеркало в восьмиугольной оправе с триграммами из Книги Перемен. Пока Вайзман возился с дверным замком, Инфинити хмуро рассматривала свое отражение в зеркале.
– Не надо смотреть в него, – Вайзман закрыл зеркало спиной. – Это особое зеркало. Оно отражает от дома плохую ци.
Он повернул ключ и открыл дверь.
– Прошу. – Вайзман пропустил их вперед.
Внутри дома, похоже, была одна просторная комната с небольшим закутком под кухню. Большую часть комнаты занимал компьютер, как на глаз определил Зиро, вполне приличной мощности. Комп, как и положено у спеца, был без кожуха; Зиро скользил взглядом по длинным стойкам с запараллеленными восьмипроцессорными материнскими платами, пока не наткнулся на неожиданное: старинный игровой автомат с игрой Пакман, наверное, самый древний из виденных Зиро. Автомат словно врос во все это модерновое компьютерное железо; весь увешан какими-то дополнительными апгрейдами, оброс лапшой шлейфов, которые терялись в недрах компьютерной системы. Остальное более-менее стандартно – система охлаждения, пленочный накопитель, мониторы в два ряда над рабочим столом, на котором царил идеальный порядок. На всех десктопах ухмылялся Пакман. Кроме компьютерного стола и кресла, из мебели в комнате присутствовал лишь матрас на полу, россыпь подушек, низкий восточный столик с чайными принадлежностями да книжный шкаф без дверей. Книги были большей частью на восточных языках. Стены дома, обшитые пожелтевшим от времени пластиком, густо завешаны таблицами, на всех гексаграммы из Книги Перемен. Круги из гексаграмм, квадраты, треугольники и другие, более заковыристые геометрические фигуры, в глазах рябило от всех этих черточек. Умиротворяюще пахло сандалом.
Зиро повернулся к хозяину всего этого и спросил:
– Вайзман, черт возьми, чем вы тут занимаетесь?
Мужчина вздохнул.
– Это долгая история.
023. Перемены Вайзмана
История эта началась около четырех тысяч лет назад. Говорят, жил в те времена в Поднебесной великий человек по имени Фу Си. Он научил людей охоте и земледелию, научил готовить пищу на огне и многим другим полезным вещам. Фу Си первый увидел мир как систему противоположностей, он разделил все сущее на две основные силы, которые называл Инь и Ян, и первый создал восемь знаков из трех черт, которые стали зваться триграммами:
Символ сянь-тянь. Прежденебесный круг Неба
Примерно через полторы тысячи лет другой великий мудрец, Вэнь-ван, удвоил все триграммы, так получились гексаграммы – всего 64 знака из шести черт, каждая из гексаграмм означала одну из жизненных ситуаций, и вместе они образовывали вечный цикл бытия. Так родился И-цзин, или Книга Перемен.
Спустя целую бездну времени в Восточной Украине, в городе Харькове родился мальчик; родители назвали его Иосифом. Мама Иосифа была врачом-педиатром, папа инженером. Раннее детство Иосифа мало чем отличалось от детства любого другого ребенка в СССР того времени, но тут все разом стало плохо. Началась война. Отец Иосифа ушел на фронт, а Ёсе и его матери повезло – их эвакуировали. И если бы этого не произошло – эта история закончилась бы в том проклятом яру, где были расстреляны почти все харьковские евреи.
Безумно долгий путь в теплушках на восток, прочь от войны, и Иосиф с мамой оказался на Дальнем Востоке. Поселили их в небольшой деревеньке, в километрах ста от Хабаровска. Население той деревни наполовину состояло из китайцев. Ёся до этого никогда китайцев не видел. Сначала эти люди показались ему какими-то марсианами. Они говорили на чужом языке, который сначала напоминал Ёсе лай простуженной собаки, вместо букв рисовали какие-то замысловатые узоры, ели палочками. И, боже ты мой, что они ели! Все не как у людей – Ёся вообще не понимал, что у них на уме.
Но дети есть дети. Дети тем и отличаются от взрослых, что всегда могут найти между собой общий язык. Ёся не успел и глазом моргнуть, как у него завелся китайский друг. Как-то это само собой вышло, так только в детстве друзья заводятся. Звали его нового друга, прямо как в песне, Ли. Китайчонок Ли был Ёсин ровесник, он немного говорил по-русски, и так смешно у него это получалось, что Ёся покатывался со смеху. Постепенно и Ёся стал повторять за Ли китайские слова – тут уже была очередь Ли смеяться. Тем не менее языковой барьер не сильно осложнял их совместные игры. Иногда Ли брал с собой и свою младшую сестренку, ее звали Би. Та еще была егоза – чуть что не по ней, орала так, что сирены воздушной тревоги пугались. Еще у Ли были папа, мама и дедушка. Ваны (такая у Ли была фамилия) были такие же беженцы, как и Ёся со своей мамой, они бежали на советский Дальний Восток, спасаясь от японского вторжения. Когда Ёся касался этой темы, Ли сразу мрачнел и замыкался. Единственное, что понял Ёся, – до войны в семье Ванов было больше членов, чем сейчас. Родители Ли с утра до ночи гнули спину в поле, изо всех сил стараясь прокормить детей. Они немного косо посматривали на Ёсю, до тех пор, пока у Би не разболелся живот. Вся деревня не спала две ночи, потом пришла мама Ёси с микстурами, и с тех пор Ёсе в доме Ванов всегда были рады.
Главным в их семье, да и, похоже, среди всех китайцев деревни, был дед Ли, по имени Чжоу, высокий (для китайца, конечно), крепкий старик с седой клинообразной бородкой. Старик этот был непростой. Причем Ёся и сам себе не мог объяснить, почему у него складывалось такое ощущение – с виду старик Чжоу, наоборот, был проще некуда. Большую часть года он ходил босой, в простой, заношенной одежде, на голове всегда одна из этих китайских шляп, напоминающих Ёсе абажур от настольной лампы. Как казалось Ёсе, старик Чжоу только и делал, что ходил по деревне и давал всем советы. Его советы, видимо, ценились – во всяком случае, до одури работящие китайские крестьяне всегда бросали свои дела и внимательно слушали, что им втолковывает Чжоу Ван. Потом кивали и задумчиво чесали в затылках. Еще Чжоу Ван давал открытые уроки – собирал всех узкоглазых детей деревни в кучу и разучивал с ними иероглифы, рисуя их прутиком на земле. Ли с дрожью в голосе говорил, что его дед знает все, представляешь, абсолютно все иероглифы Поднебесной! Ёся не понимал, что в этом такого особенного, пока не осознал, сколько всего у китайцев иероглифов. И как у них голова не лопается?
Ёся часто видел, как старик Чжоу предается пустому, как ему казалось, созерцанию. Он мог часами молча сидеть на берегу реку и смотреть, что несут ее воды. Или смотреть, как ветер играет опавшими листьями. Или как воробьи дерутся за горстку зерна. Или как свинья в навозе ковыряется. Старик Чжоу смотрел на всякие такие, совершенно обыденные вещи, и при этом на его лице читалась такая напряженная работа мысли, что Иосифу казалось, будто старик что-то считает в уме. Ну на что там смотреть? – не понимал мальчик, издали подглядывая за загадочным стариком. Что в этом такого? Уставился на эту свинью так, будто от нее зависит судьба всего мира.
По мнению Ёси, все эти причуды не оправдывали того безоговорочного почтения, с которым к Чжоу Вану относились местные китайцы. Они только что на колени перед ним не падали. Может, он совершил какой-нибудь умопомрачительный подвиг? – думал Ёся. Например, убил сто япошек. Или еще чего – детское воображение рисовало всякие яркие картинки, иногда с участием бородатых, похожих на червяков-переростков, драконов, по которым все китайцы с ума сходили. Китайчонок Ли на все вопросы Иосифа о его таинственном дедушке лишь делал максимально возможные для его разреза круглые глаза и качал головой, мол, мой дед, он, о-го-го какой дед! Всем дедам дед!
Как-то раз Ёся стал свидетелем такой сцены. К дому его китайского друга пришла целая делегация из соседней деревни, человек, наверное, десять. Они поговорили с отцом Ли, потом к ним вышел дед, и вся компания о чем-то долго и шумно спорила. Иосиф не понял сути, тогда он еще очень плохо понимал по-китайски, он понял только, что гости о чем-то просят Чжоу Вана. Старик выслушал посетителей, кивнул, ушел в дом и вернулся со свертком красного шелка в руках и несколькими ветхими книгами. Он устроился под старой сливой, развернул сверток; в шелк был завернут пучок тонких деревянных палочек сантиметров 30 – 40 длиной. Старик постелил красную ткань перед собой, положил палочки на шелк. Что-то пробормотал себе под нос и отложил одну палочку. Остальные палочки он разделил на два пучка и начал перекладывать, за раз вынимая из пучка по четыре палочки. Остаток он зажимал между пальцами, отчего казалось, что его ладони пустили корни. Закончив перекладывать одну кучку, он принялся за вторую. Потом он отложил зажатые между пальцами палочки в сторону, оставшиеся смешал и снова повторил операцию. Когда перед ним оказалось три таких пучка, дед начертил палкой на песке сплошную линию. Потом смешал все палочки (кроме той, что отложил вначале) и повторил все это еще три раза и над целой чертой нарисовал еще одну черту, на этот раз разорванную посередине. И так еще четыре раза по три. В результате этих манипуляций у него получилась некая фигура, состоящая из 6 целых и разорванных линий. Старик завернул палочки обратно в шелк. Рядом с первой фигурой он нарисовал еще одну, почти такую же, только порядок черт в ней был несколько другой. Потом еще одну, между ними. Чжоу Ван вперился взглядом в свой чертеж и глубоко задумался. Делегация из соседней деревни, не говоря ни слова, почтительно наблюдала за его действиями. Потом старик открыл одну из книжек и принялся там что-то вычитывать. Все это крайне заинтриговало Ёсю, он смотрел во все глаза. Старик почувствовал его взгляд, улыбнулся и внимательно посмотрел Ёсе прямо в глаза. Мальчику показалось, что он впервые его заметил. Наконец старик захлопнул книги, выпрямился и сказал: «Нет». Словно приговор огласил. Гости зашумели. Они выглядели расстроенными.
– Что это он делает? – спросил Ёся у Ли, который отирался неподалеку.
– И-цзин говорить, – ответил китайчонок Ли. Судя по его тону, это для него было привычное дело. Видя, что Ёся его не совсем понял, он пояснил:
– И-цзин говорить Чжоу, что будет.
– Гадает, что ли? – разочарованно переспросил Ёся. Он почему-то почувствовал себя обманутым. Все это выглядело, как… как какой-то таинственный эксперимент! А оказалось – дремучие суеверия. Во всю эту старорежимную муть Ёся, верный ленинец и материалист от макушки до пяток, не верил.
– И что, сбывается? – насмешливо спросил он.
Теперь Ли его недопонял.
– И-цзин работать? – переформулировал вопрос Ёся.
– Конецно, – серьезно ответил Ли. – Если не работать, кто Чжоу слушать?
Ёся пожал плечами. Странные они все-таки, эти китайцы.
– Идти лягуска поймать? – предложил китайчонок Ли.
И они пошли ловить лягушек на ужин.
Время летело – незаметно, но неумолимо; дни складывались в месяцы, месяцы превращались в годы. Иосиф постепенно привык к своей новой жизни, даже родной Харьков вспоминался с трудом. Китайцы уже не казались ему такими уж странными. Ну, может, так, самую малость. Советские войска разбили немцев под Сталинградом и перешли в наступление; в воздухе, наконец, запахло победой. Жизнь налаживалась. Но как часто бывает, беда пришла тогда, когда ее меньше всего ожидаешь. Сначала пришла похоронка на отца. А спустя совсем немного времени смерть пришла и за его матерью. Мама подхватила какую-то местную лихорадку и сгорела за неделю. И Иосиф неожиданно остался один на один с этим жестоким миром, где отцы погибают на войнах, матери умирают от отсутствия лекарств, а дети остаются сиротами. Его хотели отправить в детский дом, но Ваны предложили жить с ними. Иосиф с радостью согласился – в детский дом он не хотел, а эти люди стали ему как родные. Ли потом сказал, что это все Чжоу Ван решил. Сказал, И Си (так они произносили его имя) будет жить с нами, и точка. Слово его имело силу закона.
Старикан этот, при ближайшем рассмотрении, оказался очень добрый, умный, хотя и с каким-то странным чувством юмора. Иосиф его шуток не понимал. Вот сидят они на крыльце дома. Тут из гнезда под крышей выпадает птенец ласточки. Откуда ни возьмись появляется кошка, хватает птенца и бегом в кусты. Чжоу Ван смотрит на все это, а потом говорит, улыбаясь в усы, что у их соседа, Ляо Бана, скоро корова сдохнет. Какая, спрашивается, связь? При чем тут корова и этот дурень Ляо Бан? Наверное, он так шутит, думал Иосиф. Наверное, это какой-то, не понятный ему китайский юмор, корни которого, как всегда у них, уходят в седую старину. Этот странный дед часто так шутил. Никто, правда, не смеялся. Видать, не только Иосиф не понимал его шуток.
Сам Чжоу Ван питал к Ёсе какую-то, самому мальчику непонятную слабость. Он занимался с ним отдельно, заставлял учить китайскую грамоту ускоренными темпами. Учитель он был строгий, не пофилонишь – сразу хворостиной поперек спины огреет. Благодаря настойчивости Чжоу Вана Иосиф скоро свободно заговорил на мандаринском диалекте и зазубрил несколько тысяч иероглифов, далеко обогнав в развитии всех учеников Чжоу. Да и всех остальных взрослых китайцев деревни. Им, для их простой крестьянской жизни, не так уж много требовалось знать иероглифов. Это плюс к тому, что Иосиф еще и в обычную школу ходил, в райцентре. Пять километров туда, пять обратно, каждый день. Впрочем, Иосифу учеба легко давалась. Все отмечали, что он очень смышленый мальчик.
Иосиф много раз видел, как старик раскладывает палочки из тысячелистника. Он гадал для себя, гадал для других. Для других чаще. Иосиф уже понял, что именно на этом основывался авторитет старика Чжоу среди соплеменников. Тех, кто разбирался в И-цзин, китайцы почитали за больших умников. Они ему все уши прожужжали о великой книге, благодаря которой человек мог заглянуть в будущее. Но мнения своего Иосиф не изменил. Для него все это оставалось суевериями китайских крестьян. Он не видел разницы между этими палочками и какой-нибудь там кофейной гущей. Если во что Иосиф и верил, так это в науку. В технический прогресс. В те годы он зачитывал до дыр книги Жюля Верна, Герберта Уэллса и Александра Беляева. Он мечтал стать ученым и совершать великие открытия. Иосиф не верил в гадания, но никогда не говорил об этом Чжоу Вану, потому как в китайской семье старшим не перечат, даже если они не правы. Закон такой китайский. Да даже не в законе дело – он так многим был обязан этому доброму человеку, что не мог позволить себе лезть ему в душу со своим научным рационализмом.
И все же как-то раз старик Чжоу сам вызвал Иосифа на разговор по поводу И-Цзин. Может, из-за того, что заметил скепсис в глазах Иосифа. А может, просто из-за того, что уговорил кувшинчик сливового вина и ему захотелось поболтать.
– И Си, хочешь, я тебе погадаю? Скажи мне, что ты хочешь знать, – спросил он.
Это была большая честь. К тому времени Чжоу Ван превратился в местную знаменитость, к нему постоянно шли люди, иногда издалека, все больше и больше с каждым днем, и все они просили погадать. Старик искренне старался всем им чем-то помочь, но за стебли брался только в крайнем случае. Только если был абсолютно уверен в важности вопроса. А тут он сам предложил погадать, и своим отказом Иосиф наверняка бы его обидел.
Про себя Иосифу было неловко спрашивать. Поэтому он задал тот вопрос, который тогда больше всего волновал каждого гражданина его страны.
– Кто победит в войне? – спросил он.
Чжоу Ван всплеснул руками.
– И Си, ты меня расстраиваешь! – сокрушенно сказал он. – Это глупый вопрос! Ты же сам мне рассказываешь, о чем эта коробочка трещит… как ее там?
– Радио, – подсказал Иосиф.
– Ага. Ра-ди-о, – старик повторил по слогам трудное слово. – Так какие могут быть сомнения? Теперь победа русских – это вопрос времени. Запомни, И Си, к Книге нельзя обращаться с глупыми вопросами. Тогда от ее ответов не будет никакого толка.
Ну ладно, подумал Иосиф. Сам напросился.
– А когда это случится?
– Уже лучше, – кивнул Чжоу Ван. – Духи милостиво ответили мне на этот вопрос ранее. Это случится в год Металлического Петуха, в месяц Металлической Змеи и день Земляного Тигра.
Ага, пойди проверь, подумал Иосиф. Что делать со всем этим зоосадом, он не представлял; в китайский календарь он даже не пытался вникнуть. Зачем? Никакого толка от пророчества для него не было.
От этого хитрого деда ничего нельзя было утаить.
– Не веришь? – сказал он. – Ничего, ничего, поверишь. Я даже знаю когда. – Чжоу Ван по своему обыкновению усмехнулся в усы. – Правда найдет тебя в год Земляного Быка, месяц Земляного Дракона и день Земляного Кролика. Ближе к вечеру. Веришь ты или нет, от предсказаний Книги невозможно уклониться. И иногда от этого бывает очень грустно, И Си…
Старик посмотрел в глаза Иосифу.
– Ты ведь не зря здесь оказался, И Си, – очень серьезно сказал он. – Так было предначертано. Тебя ждут великие дела, мой мальчик. И хоть ждет тебя много трудностей на твоем Пути, ты выстоишь. Иначе и быть не может. Запомни мои слова, И Си. Запиши в свою тетрадочку…
Тут в дверях возник Ли с удочками наперевес.
– На рыбалку собрались? Хорошее дело, – одобрил старик. – Не думаю, правда, что вы сегодня много поймаете. Но на исходе лета, дети мои, ждите неплохого улова, – и Чжоу Ван грустно улыбнулся.
Спустя два месяца после этого разговора, в середине сентября, старик умер. Как-то странно он умер, непонятно. Сначала пропал, они всей деревней несколько дней искали его по всей округе, а потом, когда уже отчаялись, труп Чжоу Вана рыбаки выловили в местной речушке. Потом убитые горем родственники нашли его предсмертное письмо. Старик сообщал, что его время пришло, и давал последние наставления родне. Свои записи и гадательные книги он просил отдать Иосифу. Иосиф плакал вместе со всеми, он очень привязался к старику. Книги он взял, хотя не понимал, на кой они ему. Стоя перед могилой Чжоу Вана, он внезапно осознал, что детство кончилось. Мальчик окончательно превратился в юношу.
Война заканчивалась, советские войска рвались к Берлину. Пришло время возвращаться домой. Провожать Иосифа вышла вся деревня. Иосиф обнялся с Ли, поцеловал в щечку Би (она грозила вырасти в настоящую красавицу), закинул в кузов полуторки вещмешок со своими пожитками. Грузовик зарычал и, поднимая клубы пыли, повез его в Хабаровск. Все вокруг стало немного расплывчатым – в глазах Иосифа стояли слезы. Он понимал, что никогда больше не увидит этих людей.
Иосиф вернулся в разоренный Харьков, и началась другая, взрослая жизнь. Он поработал на тракторном заводе, потом поступил в университет, на физмат. Иосиф, не особо напрягаясь, окончил университет с красным дипломом за три года, затем поступил в аспирантуру. Тогда всю его жизнь занимала Математика. У него был талант к числам; не голова, а одна из этих новых вычислительных машин на лампах – Иосиф мог молниеносно перемножать в уме многозначные числа, извлекать корни, вычислять логарифмы и т.п., – хоть в цирке выступай. Публиковаться в научных журналах он начал еще студентом. Никто не сомневался, что его ждет блестящая научная карьера.