Война заканчивалась, советские войска рвались к Берлину. Пришло время возвращаться домой. Провожать Иосифа вышла вся деревня. Иосиф обнялся с Ли, поцеловал в щечку Би (она грозила вырасти в настоящую красавицу), закинул в кузов полуторки вещмешок со своими пожитками. Грузовик зарычал и, поднимая клубы пыли, повез его в Хабаровск. Все вокруг стало немного расплывчатым – в глазах Иосифа стояли слезы. Он понимал, что никогда больше не увидит этих людей.
Иосиф вернулся в разоренный Харьков, и началась другая, взрослая жизнь. Он поработал на тракторном заводе, потом поступил в университет, на физмат. Иосиф, не особо напрягаясь, окончил университет с красным дипломом за три года, затем поступил в аспирантуру. Тогда всю его жизнь занимала Математика. У него был талант к числам; не голова, а одна из этих новых вычислительных машин на лампах – Иосиф мог молниеносно перемножать в уме многозначные числа, извлекать корни, вычислять логарифмы и т.п., – хоть в цирке выступай. Публиковаться в научных журналах он начал еще студентом. Никто не сомневался, что его ждет блестящая научная карьера.
Как-то его научный руководитель поручил ему заняться календарями. Эту тему подкинули на их кафедру историки – им были нужны формулы для пересчета на современное летосчисление календарей различных эпох и народов. Иосифу эта тема сначала показалась скучной, но потом он и сам не заметил, как увлекся: это была далеко не тривиальная задача в математическом смысле, и, кроме того, это оказалось очень интересно: проследить, как в истории эволюционировало понятие времени. Конвертируя календари, Иосиф двигался с запада на восток и, в конце концов, дошел до Китая. Китайцы и здесь отличились: более запутанного календаря Иосиф не встречал – он долго разбирался со всеми этими вложенными друг в друга циклами. Странное дело, думал Иосиф. Все китайцы, которых он знал, отличались практичностью, а вот календарь у них был совершенно непрактичный. Зачем такая сложность в таком сугубо практическом вопросе? Ведь такая сложность может только тормозить развитие. Зачем все это, Иосиф понял, когда копнул немного вглубь, – китайский календарь оказался не столько календарем в современном смысле, сколько сложной гадательной системой, тесно связанной с Книгой Перемен.
Неожиданно Иосиф вспомнил про пророчества Чжоу Вана и отыскал свой детский дневник, который он вел в эвакуации, подражая любимым литературным героям. Умиляясь, он перелистывал пахнущие детством страницы, пока не отыскал ту самую запись. Усмехаясь, Вайзман вооружился таблицами и перевел дату окончания войны по версии старика Чжоу с китайского в гремгорианский календарь. И подскочил на стуле, его словно током ударило. Иосиф взял себя в руки и пересчитал еще раз. Никаких сомнений. Старик назвал 9 мая 1945 года. Но настоящий шок Иосиф испытал, когда он расшифровал вторую дату, день, в который, по словам старика, эта его «правда» найдет его. Все эти быки, драконы и кролики указывали на сегодняшний день! (Дело было 19 апреля 1949 года.) Как такое возможно? – спрашивал себя Вайзман. Иосиф закрыл глаза и потом открыл снова – листок с расчетами лежал перед ним и исчезать не собирался. Человек может обмануться, но числа никогда не врут. И жизнь Иосифа Вайзмана изменилась навсегда.
Иосиф навсегда запомнил свое первое гадание. Он спросил у Книги Перемен – что же происходит с ним, и неловко подбросил монетки. Книга ответила гексаграммой № 4 Недоразвитость:
4
Ее образ – юноша, заблудившийся в густом тумане. Афоризм к ней гласил: «Недоразвитое – это успех. Я не ищу юношу, он ищет меня. Когда он просит прорицания, я говорю ему. Еcли он спрашивает об одном и том же два или три раза, это дурная манера, и я не говорю ему больше ничего. Предпочтительно быть настойчивым в достижении целей»[9]. Иосиф понял это так: Книга Перемен принимает его и устанавливает правила игры.
От монеток Иосиф довольно быстро перешел к палочкам, сам процесс перекладывания стеблей тысячелистника чудесным образом успокаивал. Но понять, что говорит Книга Перемен, было нелегко. Сила Книги И и одновременно главная причина трудности ее понимания – ее многозначность. Предсказания И-цзин не передовицы газеты «Правда», – тут нужно было научиться читать между строк, точнее, между черт. Иосиф быстро понял, что афоризмы Книги Перемен – это лишь вершина айсберга, это словно маячки, помогающие не заплутать во тьме неведенья. Каждая гексаграмма цикла Перемен набита информацией под завязку, и, чтобы понять, что она означает, надо научиться видеть все скрытые в ней смыслы.
Свойства гексаграмм напрямую вытекают из взаимодействия составляющих их триграмм, поэтому прежде всего надо было четко уяснить суть всех восьми триграмм. Возьмем, например, триграмму Молния.
Свойство ее – подвижность. Направление – Восток. В семье это старший сын. В человеческом теле – ступни. Ее время года – весна. Время суток – с 5 до 7. Кроме этого, она означает ласточку, дракона, цикаду, изобретателя, телевидение и радио, неожиданный сюрприз, диктора, оператора, радиовышку, инженера, печень, телефон, порох, решимость и ржание лошади. Она означает электростанцию, фобии и истерику, побеги бамбука, широкую дорогу, чернослив, ракету, ружье, флейту, гостиную, новые технологии и летнее солнцестояние. И это далеко не полный список. Никакой мистики в этом нет, наоборот, это простая жизненная логика, – если молния это электрический разряд и грохот грома, естественно, что триграмма, ее обозначающая, будет значить все связанное с громким шумом и электричеством.
Разобравшись с базовыми свойствами триграмм, можно было переходить к самим чертам. Все шесть позиций гексаграммы привязаны к разным вещам – по ним можно проследить, как будет развиваться ситуация во времени, они соответствуют разным отделам человеческого тела, обозначают социальный статус и даже все шесть фаз творения мироздания. То есть трактовка каждого предсказания подразумевает сложный многоступенчатый анализ, в результате которого каждая гексаграмма буквально обрастает множеством наслаивающихся друг на друга смыслов.
Всю эту множественность смыслов Книги Перемен ицзинисты называют смысловое поле, и искусство гадателя заключается в том, чтобы выудить из этого поля именно то, что является ответом на конкретный вопрос. А это требовало кропотливых исследований и длительной тренировки ума.
Иосиф стал буквально одержим Книгой. Он превратился в машину по генерации гексаграмм. Он терзал Книгу по любому поводу – так обычно и поступают начинающие. Непонятно как, но Книга работала – предсказания сбывались, причем гораздо чаще, чем могла позволить статистическая вероятность. Редко, конечно, это было именно то, что он ожидал, значения большинства прогнозов он осознавал лишь постфактум, после этого только и оставалось, что казнить себя за тупость. Но иногда… Иногда все буквально на глазах сбывалось с таким оглушительным треском, что оставалось только потрясенно разводить руками. В такие моменты Иосиф испытывал буквально благоговейный трепет. И удваивал свои усилия.
Более-менее разобравшись с классическим методом, Иосиф принялся осваивать бестекстовые методы гадания. Если обыкновенные гадания это арифметика, то бестекстовые методы – это высшая математика ицзинистики. Они не требуют для анализа афоризмов Книги, они опираются на глубинные принципы взаимодействия черт и триграмм. Больше всего поражал воображение Иосифа метод дикой сливы мэй-хуа. При помощи этого способа великие предсказатели древности откалывали совершенно фантастические номера. Это был больше чем метод трактовки предсказаний, – это был особый взгляд на жизнь. Овладевший этим особым зрением мог разглядеть знаки Книги во всем, что окружает человека, без монеток и палочек. Он мог получать гексаграммы буквально из всего, что его окружает, – непосредственно из событий, по календарю, из любого числа, по цвету, по направлению ветра, по случайным звукам… Иосиф понял, с каким великим человеком ему довелось жить бок о бок – Чжоу Ван был великим мастером метода мэй-хуа. И все то, что в детстве ему казалось сомнительными шутками, на самом деле был результат тончайшего расчета искушенного разума. Именно используя календарный метод дикой сливы, Чжоу Ван сделал то, ключевое для судьбы Иосифа предсказание.
Кроме Книги Перемен, Иосиф изучал все, что с ней связано. А связано было, по сути, все – И-цзин – само сердце китайской культуры; какой аспект ни возьми, в конечном итоге упрешься в черты И-цзин. При этом это сердце парадоксальным образом существовало отдельно от тела – ни одно из китайских учений не смогло ни объяснить ее, ни полностью адаптировать для себя. Да, Книга И была нужна многим, но ей самой никто не был нужен – она законченна и совершенно самодостаточна. Иосиф все больше и больше погружался в пучину китайской культуры. Он изучал фэн-шуй, цигун, тайцзи цюань, основы китайской медицины. Читал труды Лао-Цзы, Конфуция, Мэн-Цзы и других великих мудрецов Поднебесной. От его материализма не осталось и следа, к тому времени Иосиф считал себя убежденным даосом в философском смысле этого учения. Разумеется, он не афишировал свои взгляды, в то время достаточно было гораздо меньшего повода, чтобы загреметь в лагерь. Собственно, со стороны если и было что заметно, так только то, что Вайзман стал более уверен в себе, и то, может быть, что ему стало чаще «везти». Но за это вроде пока не сажали, и жизнь Иосифа шла своим чередом – он писал кандидатскую диссертацию по кое-каким частным случаям теории вероятности и подрабатывал переводами с китайского.
Каждый вечер перед сном Иосиф раскладывал палочки, получая гексаграмму на следующий день. В принципе, довольно сомнительное занятие – мало ли один день от другого отличается? Но Иосиф таким образом пытался как можно глубже понять свойства гексаграмм, а единственный способ это сделать – научиться соотносить их со своей жизнью. На тот злополучный день он получил статичную гексаграмму 29, Повторная Опасность, одну из четырех условно злых фигур Книги Перемен.
29
Образ № 29 – пропасть, бездна, эта чистая гексаграмма состоит из двух триграмм воды; сильные, янские черты словно тонут в слабых, иньских, и с этим ничего нельзя поделать, кроме как сцепить зубы и ждать, пока опасность не рассосется сама собой, как вода, в конце концов, уходит в землю. Вайзмана стали мучить неприятные предчувствия. Тот день, и правда, не задался с самого начала. Утром сорвало кран на кухне, днем потек чайник, а к вечеру он промок до нитки под сильным ливнем, но, тем не менее, слегка успокоился, поскольку решил, что достаточно для него воды на день. А ночью перед ним разверзлась настоящая бездна. Вайзмана арестовали.
Кто-то донес на него. И там не стали долго разбираться – товарищ Сталин требовал жертв, это была последняя, самая жесткая волна послевоенных чисток. Следствие было коротким. Капитан НКВД на первом же допросе четко обрисовал ситуацию – Вайзман чистосердечно признает свою вину и получает 15 лет. Если не признает, он получает в морду до тех пор, пока не признает, и получает все 25, а то и вышку. Поэтому, когда перед Иосифом положили текст, где он сознавался, что, находясь в эвакуации на Дальнем Востоке, был завербован японской разведкой, получил от их резидента шифровальные книги (приобщенные к делу) и с тех пор непрерывно шпионил, саботировал и готовил теракты, Вайзман не стал изображать героя и поставил под ним подпись. «Вот и молодец! – просиял следователь. – Люблю таких!» Его можно было понять – ему тоже надо было выполнять план. Вайзман получил свою пятнашку и был этапирован в Воркуйлаг.
Все то время, пока Вайзман волочился по этапу, он думал всякие нерадостные мысли. Почему Небо так жестоко обошлось с ним? Что он сделал не так? Ведь он искренне старался не делать ничего дурного. Он всегда, как и положено благородному мужу, поступал так, как говорила Книга, и полагал, что за это всесильное Дао охранит его от большой беды. Ведь беда приходит только к тем, кто идет против воли Неба, а Небо суть справедливость. И вот сейчас он трясется в наглухо заколоченном вагоне навстречу своей погибели. Это, вы считаете, справедливо? Сомнения точили душу Иосифа. Может, все это банальный самообман? – думал он. С чего вдруг он доверился Книге? С чего, почему… Глупый вопрос. Человек слаб. Он всего лишь жалкая пылинка в вечности, ему нужна поддержка. Иосиф вот отыскал эту поддержку в Книге Перемен. Но ведь было то пророчество Чжоу Вана, – спорил Вайзман сам с собой. А было ли? Он ведь мог тогда и ошибиться. Черт их знает, может, надо было считать не по лунно-солнечному, а по крестьянскому, лунному календарю. А даже если не ошибся… Кто знает, может, Книга работает только в пределах Поднебесной? Может, она только для китайцев? Он же еврей все-таки. Не китаец. Когда Вайзмана доставили в лагерь, в душе у него царил полный раздрай. Он чувствовал, что безнадежно заблудился внутри самого себя. Вайзмана отвели к начальнику лагеря.
Начальником лагеря был майор НКВД Котов. И он явно находился в жестком запое. Котов обвел Вайзмана мутным взглядом, налил из графина стакан самогона, такого же мутного, как его взгляд, выпил и, сморщившись, понюхал погон. Нашел в стопке папок личное дело Вайзмана, перевернул несколько страниц, и брови его поползли вверх.
– Японский шпион? – удивился он. – Что за хуйня?
– Меня заставили признать вину, гражданин начальник, – сказал Вайзман.
Котов раздраженно махнул рукой, мол, не надо мне рассказывать, знаю я, как все это делается.
– Не в том дело, что ты японский шпион! То есть, конечно, немного странно, что именно японский, у тебя же на роже написано, что ты агент сионизма. Я не понимаю, какого хера тебя к нам определили? Шпионы – это не наш профиль!
Вайзман не понимал.
Майор Котов встал и, слегка пошатываясь, принялся мерить шагами кабинет.
– Лагерь для шпионов в двадцати километрах отсюда. Тебя, по всему, должны были туда отправить. Ты по профессии кто?
– Я математик, гражданин начальник.
– Во! – кивнул Котов. – И математики, и физики, сука, с химиками, все там. Все как один шпионы – культурная публика, короче говоря. Шарашат себе тихонечко, формулы рисуют. А у меня тут одни блатари!
Вайзман все еще не понимал.
– Уголовники, – пояснил Котов. – Воры, убийцы, рецидивисты и прочая мразь.
Вайзман похолодел.
– Видать, кто-то не туда твою папку сунул. Невезучий ты какой-то, Математик, – покачал головой начальник лагеря.
Эти слова задели Вайзмана гораздо сильнее, чем мог себе представить майор Котов.
– Что ж мне с тобой делать-то, Математик… – Котов поскреб небритый подбородок. – Ладно, – решил он. – Отправлю запрос в управление. Пусть сами разбираются. Придется тебе подождать – у них там сейчас работы до хера. Все везут вашего брата и везут. Везут и везут… Есть там кто еще на воле или все уже здесь? – Котов искоса взглянул на портрет Сталина над столом.
Иосиф не ответил – вопрос был риторический.
– А пока, Математик, молись своему еврейскому богу. Скажу тебе честно, шансов выжить у тебя мало. Это ж зверье, они ваш народец люто ненавидят. Мой тебе совет: хочешь жить – подставь жопу. Все. Лицом к стене! Руки за спину! Конвой! В десятый барак его!
Про жопу Иосиф не очень понял.
Вайзман прошел медосмотр (если медосмотром можно назвать пару косых взглядов пьяного врача), ему присвоили номер, который на ближайшие пятнадцать лет должен был заменить ему имя, внесли во всякие лагерные списки и ведомости, переодели в лагерную робу и повели вселять в барак.
Как раз заканчивалась дневная смена. Зэков построили в ряд и пересчитывали. Сейчас в это трудно поверить, но в то время многие в Союзе сидели совершенно заслуженно. Вайзман взглянул на этих, с позволения сказать, людей, с которыми ему придется жить бок о бок, и ужаснулся. Более отвратительного отребья он в жизни не видел. И как таких земля носит?
Когда Вайзман (руки сцеплены за спиной, взгляд в землю) поравнялся с шеренгой заключенных, кто-то из них воскликнул:
– Братаны, смотрите! Это же жид!
По колонне прокатился возбужденный ропот, и через мгновение каждый из них кричал ему в лицо: «Жид! Морда жидовская! Сучара пархатая! Абрашка!» Урки изливали на него тонны брани, показывали на него пальцами, словно он какой-то цирковой уродец, улюлюкали, плевали в его сторону, и каждый старался перещеголять остальных в масштабе унижения.
Жид. Жид. Жид. Это проклятое слово Вайзман ненавидел больше всего в жизни. Оно было для него олицетворением всего самого мерзкого, отвратительного и гадкого, что есть на свете. Жизнь сталкивала Иосифа со старыми евреями, всю жизнь прожившими в этой антисемитской стране и научившимися не обращать на это слово внимания. Научились не слышать, не видеть, не замечать. Научились жить так, как будто и не было этой ненависти, окружавшей всех их с рождения. Возможно, со временем он бы тоже стал таким. Тоже мог бы так – не слышать, не видеть, не думать. Но не сейчас. Сейчас это проклятое слово ранило в самое сердце, стучало в висках, не давало дышать. Вайзман смотрел на этих людей и видел только зловонные глотки. Все они слились в одну безликую черную массу.
– Может, сразу его пристрелить? – сказал один из конвоиров. – Чтоб не мучился.
Чтобы как-то успокоиться, Вайзман стал считать. Он высчитывал, по методу мэй-хуа, какая гексаграмма зашифрована в его лагерном номере. Букву в номере он превратил в число (номер позиции в алфавите) и разделил все числа на две части. Для каждой части проделал одну и ту же операцию – разделил на 8 (общее количество триграмм), отбросил остаток, снова умножил на 8 и вычел из исходного числа. В результате получалось число от 0 до 7, оно соответствовало номеру триграммы, у каждой из них был свой номер. Таким образом, Иосиф получил две триграммы и соединил их в гексаграмму. Потом Вайзман определил подвижную черту, по времени, когда он получил этот чертов номер. Число часа (предварительно надо было перевести часы на китайское время) он разделил на 6 (общее количество черт), остаток указывал на позицию изменяющейся черты. Вторая снизу. Таким образом, в его лагерном номере была зашифрована гексаграмма № 40 Освобождение, переходящая, после изменения второй черты с янской в иньскую, в гексаграмму № 16 Вольность. Название этих гексаграмм говорило само за себя. Это были очень благоприятные знаки, они обещали удачу, свободу и хорошее настроение.
40 – 16