– Красным…
– Как дорожные огни, значит. И пасть как у экскаватора. Ты кого лечишь, Мергель?! – заорал дьяк. – Ты думаешь, мы такие добрые, тебе водочки поднесли, так можно сказки лепить? Я из тебя всю кровь спущу, по капле, вместе с водкой, которую ты выжрал, если ты говорить не начнешь!
Лицо у Сани сморщилось, как у маленького ребенка, которого несправедливо обидели, он закачал головой и забормотал:
– Хлебом клянусь, так и было…
Десятник наклонился к Петрову, показал светоплат.
– Знатоки наши только что обнаружили.
Петров взглянул на выжженные отпечатки собачьих лап на светлом камне. Каждый – сантиметров двадцать. Цепочка следов появлялась посредине бетонной плиты, словно пес спрыгнул откуда-то с большой высоты.
Саня засунул руки между коленей, раскачивался на стуле.
– Она пацанов рвала, как бумагу.
– А этот лох? – вернул его на землю Петров. – Которого вы хотели в «Хороводе» покатать? Что с ним? Там четыре трупа, Шурик. По числу твоих бойцов, знатоки мясной набор уже сложили. Где этот терпила?
– А он ушел, – с удивлением сказал Мергель. – Сначала стоял, смотрел. А потом ушел.
– Ушел… – повторил Петров. – Как его, говоришь, звали?
В допросную ворвался урядник.
– Батя, у нас «красная»!
Дьяк подскочил. «Красная» – это крупная техногенная катастрофа, возможно, намеренное нападение.
«Нефтетерминалы? Теплостанция? Водохранилище?»
– Пять минут назад в камнеходе поезд из Ростова сошел с рельс.
– Ваня, вытряси из этого деятеля имя и место жительства свидетеля, бери его за шкирку и дуйте туда. И стволы возьмите. Я в тоннель, спасатели где?
– Выдвигаются. Семен Иванович, к вам обвинитель Шевелев дозванивается. Хочет знать, какие мы розыскные мероприятия предпринимаем в связи с пропажей его дочери.
– Твою мать, вот сейчас брошу все и побегу искать Машу Шевелеву, – с чувством сказал Петров. – Скажи, заняты все, розыскной лист разослали, работаем. Все, ходу, ходу, ребятки!
* * *Порбовец пришел утром, к семи утра. Сыскари, уже другие, ей незнакомые, передали ему сверток с доказательствами – кольца, браслет, серьги, умник, они забрали все, кроме бесполезного ярлыка «Самобранки», который она почему-то не выкинула. Надеялась на что-то, дура.
Сон, все это был только сон, морок. Сбой в казначейской машине, прореха в рыболовной сети, которой глупая рыбка не сумела воспользоваться.
Мир ловил ее и поймал.
Катя бессильно уронила руки на столик, молчала. Порбовец сидел напротив в своей мышиной форме с искрой, знак ПОРБ, простеганный сквозь ткань алмазной нитью, сверкал на нагрудном кармане. Человек с циркулем вместо сердца смотрел ясными глазами, положив руки на сыскарский сверток. Ростовский приказ ПОРБ купил им самый дешевый проезд, в народовоз, да еще и боковушку. Катя думала, что эти возы давно уже сняли с движения, но один-два, видимо, берегли для доли, которая вдруг решила куда-нибудь поехать. Хотя куда ей, доле, ехать, жизнь у нее в НоРС везде одинаковая, четкая, понятная, расчерченная.
Ходи по красным плиткам, поступай правильно, будь хорошей девочкой, и будущее твое будет понятным и сытым.
Ехать им было часов восемь, а можно ли лечь, Катя не спрашивала. На пару часов она отрубилась, уткнулась головой в стык окна и стены, потом пришла в себя.
Порбовец сидел и, кажется, даже позы не переменил.
«Нелюдь какой-то», – подумала Катя.
Время тянулось невыносимо долго, она бездумно пялилась в окно, в бесконечные поля, по которым ползли землепашные махины, шагали самосеялки, летели вороны.
Порбовец заговорил к исходу седьмого часа. Пошевелился, склонился к окну.
– Северный камнеход, – сказал он. – Скоро Суджук.
– Что со мной будет? – не утерпела Катя, хотя и твердо намерилась молчать. Но человек-кругомер первым рот открыл, грех не воспользоваться!
– Ваше дело, Локотькова, будет расследовать отдел по делам детской и подростковой преступности суджукского приказа ПОРБ, – пояснил порбовец. – Если эти ценности были приобретены незаконным путем, после завершения расследования дело передадут в суд, а он уже примет решение. В любом случае уже имеющихся нарушений достаточно, чтобы вас отчислили из гимнасия «Зарница» и перевели в общеобразовательную народную школу. С внесением в личное дело указания о гражданской неблагонадежности.
– Метку, значит, поставите, – сказала Катя. – Пока желтую…
Порбовец сложил руки шалашиком, посмотрел на нее. Взгляд у него сделался неожиданно вдохновенный.
– К сожалению, это вы ее себе поставили, Катерина Федоровна. Своими собственными руками. Как сказал Конфуций, люди страшатся бедности и безвестности; если того и другого нельзя избежать, не теряя чести, следует их принять.
Поезд вошел в камнеход, включились светильники под потолком, рассеяли неприятный белый свет. Поезд грохотал, Катя повернулась, прижалась к стеклу, сжала в кулаке бессмысленный ярлык «Самобранки».
Что там, во тьме? Светильники на стенах вспыхивают и уносятся прочь, и ей бы так, вспыхнуть и унестись из этого поезда, выломиться из фальшивой жизни в настоящую, подлинную!
Поезд вылетел из камнехода, она заморгала, свет бил прямо в окно, и что-то сверкало у нее в руке. Катя разжала пальцы и увидела платежку «Лунчуаня», но дракона на ней не было…
Удар сотряс поезд, воз пошатнулся, накренился, раздался грохот, крик, многоголосый человеческий вопль! Порбовца отшвырнуло куда-то, он улетел, болтая руками, как кукла. Катю обдало стеклянными брызгами из окна, обшивка лопнула, разошлась, как консервная банка, в развороченный проем втиснулась чешуйчатая морда. Золотой дракон сверкнул изумрудными глазами и выхватил Катю из воза поезда.
* * *– Батюшка, мы ведь можем вызвать вас к себе, – мягко сказал Меринский. – Зачем вам это?
Отец Сергий беспомощно развел руками.
– Я очень хочу вам помочь, но не знаю чем.
Они стояли у входа в храм Михаила Архистратига.
– Опять нанесли, куда девать-то? – церковный сторож, парень лет двадцати с одутловатым лицом и нависшими мохнатыми бровями, продемонстрировал две корзины, доверху наполненные дарами – сыром, куличами, кагором, конфетами, крашеными яйцами.
– В трапезную, Макар, все в трапезную, – замахал руками настоятель.
– Так ведь места там не осталось уже, – переминался сторож. Корзины оттягивали юношеские руки.
– Макар! – рявкнул отец Сергий, сторожа сдуло.
– Насколько я помню, Пасха будет весной, – заметил Меринский. – А сейчас Рождественский пост на носу. Время покаяния, скорби и сокрушенной молитвы.
– А у них Пасха уже началась, – со злой бесшабашностью махнул настоятель. – Как со вчерашнего дня пошло, так и не останавливаются. Да вы сами видите…
Он кивнул на церковный двор. В центре его на плитке горели десятки свечей и лампадок. Стояли вазы с цветами – васильки и желтые хризантемы, голубые ирисы и почти оранжевые астры. Меринский машинально отметил, что преобладали эти два цвета.
– Кстати, о вчерашнем, – напомнил он. – Что произошло на литургии?
Отец Сергий заметно вздрогнул.
– Я не знаю, что думать. Не понимаю…
– Но вы что-то видели? – порбовец был мягок, но настойчив.
– Все прихожане что-то видели, только каждый свое. Кому-то фаворский свет чудился, у кого-то херувимы, как на росписях, под сводами летали. Я видел свет, золотой с синим…
– Вы допускаете, что он мог иметь природу… – Меринский замялся. – Сверхъестественного характера?
– Я ничего не допускаю, – сказал отец Сергий. – Я геолог в прошлом, то есть землевед, я привык полагаться на известные вещи. Это дело благочинного, епископа, Патриархии – разбираться с чудесами.
– Значит, вы уверены, что это чудо?
Батюшка отвел глаза.
– Я ни в чем не уверен.
– Синий и золотой, – задумался Меринский. – Вы ведь по происхождению окраинец?
– А это здесь причем?! – возмутился настоятель. – У меня на Окраине никого уж не осталось, одна тетка, да и та умерла, наверное, царствие ей небесное.
– Не умерла Оксана Афанасьевна, живет в Тернополе, – заметил Меринский. – Вместе с вашим двоюродным братом и его семьей.
Отец Сергий побледнел, сказал с волнением:
– Раз вы знаете… то должны понимать… я давно с ними не общаюсь. Совсем. Ничего не знаю об их взглядах на власть и международные отношения, и вообще…
– Я понимаю, – закивал Меринский. – Тяжело, когда приходится выбирать между родней и родиной. Но вот умолчали вы о своих родственных связях на Окраине зря, мне придется известить об этом благочинного Савватия.
– Это ваша работа, – со смирением вздохнул настоятель.
– А где ваша дочь? Старшая?
– Зачем вам Улита? – насторожился батюшка.
– Поговорить, она тоже была свидетелем этих необычайных событий. Она в гимнасии или дома?
Настоятель замялся.
– Отец Сергий, мне ведь достаточно звонка, чтобы проверить, пришла ли она в гимнасий, – сказал Меринский. – А где ваш дом, я и так знаю.
– Нездоровится ей, – настоятель смотрел в сторону. – Неладное что-то с ней.
– Значит, дома, – Меринский оглядел храмовый двор, повернулся к водителю, стоявшему за его спиной.
– Вова, едем на Шестой ряд.
– Я с вами, – обреченно сказал настоятель. – Вас она точно не услышит, может, меня.
– Вы о чем? – удивился порбовец.
– Вы не поймете, пока не увидите.
Глава сорок пятая
Купол торговых рядов «Ирий» взорвался, расшвыривая стеклянную картечь, прозрачные полые столбы, в которых поднимались подъемники, помутнели, покрылись сеточкой мелких трещин по всей поверхности. Золотой вихрь ударил в срединную площадь рядов, выбил всю воду из фонтана. Туман заволок «Ирий» до середины высоты. После удара наступила тишина, было слышно, как в туман осыпаются стекла, испуганные голоса людей и детский плач носились заблудившимися птицами по проходам.
Только излучатели продолжали рисовать на водяной взвеси продажные объявления.
Продавец лавки «Золото скифов» прильнула к прозрачной стене, пытаясь что-то разглядеть.
– Галя, ты с ума сошла, – сдавленно прошептала из подсобки ее подруга. – Уходим скорее.
– А товар? – удивилась Галя. – Как мы запрем магазин, ключ у Марины Сергеевны.
Старший продавец Марина Сергеевна пять минут назад вышла выпить кофе во внутренний дворик.
– Галя, да какой товар! Это же бомба, бежать надо!
Галя не отвечала, она смотрела в туман, в котором что-то происходило. С безумным визгом пронеслась женщина, Галя отпрянула, и только когда женщина исчезла за поворотом, поняла, что это была Марина Сергеевна – со сбившейся прической, с окровавленными руками. Она бежала босиком.
Алмазное ожерелье, вспухающее в водяной взвеси стараниями излучателей, разлетелось в брызги. Следом за Мариной Сергеевной по проходу потек золотой змей.
Поравнявшись с Галей, змей повернул голову, взглянул на нее зелеными мерцающими, как вода на морской глубине, глазами. Коснулся гибкими усами стекла. Продавец попятилась, бросилась прочь, в подсобку, а позади разлетелось стекло…
* * *Петров курил четвертую. Тяжелый копатель пятился назад, тянул из черной сердцевины тоннеля искореженный остов воза. Взгляд зацепился за женские шлепанцы, повисшие на вывороченном лепестке металла, и никак не мог отцепиться, возвращался к этой мелочи.
Уцелевшие ездоки расползлись вдоль дороги, сидели на вещах или бесцельно бродили по насыпи. Душеведы спасателей и сыскари отлавливали их, собирали на узкой полосе земли между трактом и железной дорогой.
Тракт стоял, гудел, рычал. Дорожники разворачивали большегрузы, отправляли их по старой объездной дороге через перевал, туда же тек поток частных машин.
В небе грохотали вертушки спасателей, сновали между горлечебницей и Северным камнеходом, переносили самых тяжелых.
«Не справятся лечебницы, – подумал дьяк. – Надо запрашивать соседей».
Из Ростова уже вылетела передвижная летучая лечебница, через полчаса она приземлится на воздушном причале Геленджика.
Петров уже устал принимать входящие – отзвонились все, кто знал его номер и обладал достаточными полномочиями, чтобы орать на него по умнику. Это сильно помогало в работе. Губернатора, кажется, чуть родимчик не хватил.
Часа через два прибудут следователи из Ростова, из управления Тайного приказа по Югороссии, тогда можно будет немного выдохнуть и начать выполнять указания – пусть начальство думает. Но до этого надо хоть немного разгрести этот бардак.
Семен Иванович прослужил достаточно долго, чтобы понять, что лучшее, чем он может помочь – это отойти в сторону. Пусть спасают спасатели, это у них хорошо получается, его задача, чтобы службы не мешали друг другу, а работали слаженно. Ну, и разобраться в причинах крушения.
– Десять «двухсотых», восемьдесят три «трехсотых», и еще человек сорок отказались от лечебницы, – подошел десятник, из молодых, Петров его фамилию все никак не мог запомнить. Что-то собачье. Или лошадиное? Смешно, долговязый парень, а лицо эдаким кирпичом. Такого в наружку ставить нельзя, на второй день срисуют. Внешность как отпечаток пальца, а фамилии не запомнить. Но толковый.
«Все, Сема, мозги мхом зарастают», – Петров выкинул окурок.
– Предположительно, взрыв произошел в седьмом возе, на выходе из камнехода. Поезд сошел с рельс, восьмой, девятый, десятый возы пробили разделительную стенку машинного прохода. Камнеход-то сдвоенный. Там еще в машинах людей зажало…
– По служебному уложению в камнеходе состав должен был снизить скорость.
– Машинист из распорядка движения выбился, нагонял, – пояснил лейтенант. – Удерживают из зарплаты у них. Много.
– А теперь по головке погладят, – заметил Петров. – Нас всех так теперь погладят, на волосы больше тратиться не придется. Что ты на меня зыркаешь, Словнадзора здесь нет. И что в светоплате?
– Повреждения седьмого воза отснял.
– Не похожи на взрывные, – сказал Петров. – Кусок обшивки вырвало. Разве что волна от заряда вбок пошла. Погоди, это народник?
Лейтенант кивнул.
– Да, народный воз, РЖД дало данные ездоков, места тридцать восемь и тридцать семь сели в Ростове. Фетисов Арнольд Константинович и Локотькова Екатерина Федоровна. В билете Фетисова есть пометка ПОРБ.
– ПОРБ, значит…
Мимо прошла женщина лет пятидесяти, растрепанная, в халате и шлепанцах на босу ногу. Переваливалась с ноги на ногу, потерянно озиралась. Глаза за толстыми очками были маленькие, щелочки, а не глаза, она что-то шептала.
Шептала и бродила, бродила и шептала. Туда-сюда.
– Локотькова… Я эту фамилию где-то слышал. Несовершеннолетняя. Пробей-ка ее по сети ПОРБ.
Лекари пронесли носилки, под простыней мелькнул рукав служебного кафтана.
– Ребята, постойте, – глаз Петрова зацепился за знакомый рисунок ткани. Лекари остановились. Петров сдернул покрывало.
– Иди-ка сюда, – подозвал он десятника, кивая на сверкающий знак ПОРБ. – Кажется, Фетисова мы нашли.
– Черепно-мозговая, – сказал лекарь. – Мгновенно.
– Спасибо, – дьяк отошел от носилок. Мимо в очередной раз прошлепала тетка, бессмысленно моргая. Где-то надрывно орал младенец. У края дороги дальновидная артель запускала летуна для воздушной съемки.
– Фетисова нашли. А где Локотькова? – он выбил сигарету из пачки. – Ну что ты опять мне суешь?
– Пять минут назад выложили в «Облаках», – десятник повернул светоплат, чтобы тот меньше бликовал.
На кадрах трясущейся любительской съемки от Северного камнехода в сторону города перемещался вихрь сверкающего золотом воздуха. Он покружил над городом, изогнулся и упал где-то в средине.
«Найда, – вспомнил Петров. – Антон Найда, вот как зовут этого десятника».
– Позади, за вихрем, башня на углу Матроса Железняка? – прищурился Петров. – Ну та, с лепниной…
Десятник кивнул.
– Значит, вихрь метров двадцать в высоту, – сказал Петров. – Объявляй ЧП по городу. Гор-башке нашему я позвоню.
– Да чего ему звонить, вон они все, – кивнул лейтенант Найда. – И городской голова, и глава сыскарский. Надо бы согласовать…
– Сказал – объявляй ЧП, ключ «оранжевый»! Эти еще телиться будут полдня, – Петров отбросил сигарету, пошел навстречу трем вытянутым, хищным, как акулы, «Хунци», заворачивающим со встречной полосы.
* * *Два черных вездехода «Самодержец» покинули межевую заставу номер один предприятия «Око», пролетели по объездной и вырулили на Туапсинский тракт.
– Дела… – протянул Паша. Три полосы тракта и обочина в сторону перевала были забиты. Пробка стояла намертво. Стекла отсекали дорожный шум, но Ермолин представлял, какой там стоит мат. А еще гудки… По встречке пролетели, одна за другой, три машины «Скорой», за ними следом – два сыскарских возка. Паша проводил взглядом бело-оранжевый вертолет лекарской службы спасателей и включил рацию.
– Восьмой, я тринадцатый, где… лекари?! Тут полно «трехсотых».
– …я тебе рожу их?! Близко… скоро будут.
– Пятнадцать минут назад. Крушение поезда «Ростов – Суджук», – сказал Данила, проглядывая на светоплате сводку. – На выходе из Северного камнехода. Пробил стену, заблокировал тракт.
Ермолин похолодел. По Северному камнеходу шел основной поток на все побережье. Если тракт перекрыт, встанет все вплоть до Сочи. Если не пошевелиться, им придется пешком бегать за этими школьниками по всему городу.
Потому что в гимнасии не было ни Локотьковой, ни Козак. Мацуев и Шевелева также отсутствовали. Ну, их родители вообще подали в розыск. Хаджи Мацуев, наверное, уже рыщет по городу вместе со своей стаей на бронированных «Пардусах». Не приведи господь, еще их пути пересекутся…
Ермолин поежился. Полномочия Научного двора – это здорово, но бодаться с Особым приказом ему не улыбалось.
– Данила, пробей по хранилищу голосовых операторов числовые ключи умников наших зайцев. Они же с ними не расстаются.