26.07. Послезавтра надо уже съезжать, а мы еще даже не развесили объявления. К тому же позвонила мама. И сразу же закричала:
— Малина? Как хорошо, что я тебя наконец поймала.
— Наконец? Я почти не выхожу из дома.
— И не можешь снять трубку, когда я тебе звоню?
— Но я же сняла.
— Сняла, сняла. Я две недели названиваю, а тебе лень трубку снять! Другие дочери приезжают домой, интересуются, как там старая мать.
— Но ты же не старая, — попробовала я улестить ее.
— Не пытайся увильнуть!
— Мама, я каждую неделю звоню вам.
— Ну ясно. Раз в педелю звонишь, раз в месяц приезжаешь и потому думаешь, что можешь напрочь забыть, да? Так вот я говорю тебе, что не можешь.
— Что забыть? — искренне не поняла я.
— О своем долге по отношению к измученной матери, болезненному брату и старенькой бабушке.
Ой, бабушка здорово бы обиделась.
— Ну, что опять произошло?
— А разве обязательно должно что-нибудь произойти? Разве я не могу позвонить просто так, чтобы напомнить тебе про твою забытую семью, прозябающую в провинции?
— Значит, ничего не произошло?
— Никогда не начинай фразу со «значит». Произошло. Я получила письмо из Германии.
— От отца?
— От его новой жены. На которой он противозаконно женился. Она узнала о моем выступлении на телевидении и пишет, что я несправедлива. Я несправедлива! Ты можешь себе такое вообразить?
Могу. Но я оставила эту мысль при себе. И не стала также касаться вопроса о ее выступлении перед пятью миллионами зрителей, жаждущих дешевого развлечения.
— А почему она так считает?
— Она пишет, что у Эдека сахарный диабет и в этом причина его нелепого поведения. Можешь себе вообразить?
— Если бы она написала, что у него шизофрения, мне было бы легче.
— Ну почему ты всегда такая циничная? Черствая, бездушная!
— Мама, мне трудно сокрушаться по поводу диабета у человека, который в течение пятнадцати лет ни разу не позвонил мне, чтобы поздравить с днем рождения. Я, конечно, сочувствую отцу, но…
— Я не об отце говорю! — прервала она меня. — Ты равнодушна ко мне, к моим страданиям!
— Не понимаю. Что я такого сказала?
— Ничего, и именно в этом все дело! Я рассказываю тебе о своих проблемах, а ты шуточки шутишь.
— Но ты же говорила о диабете отца! — я несколько повысила голос.
— И ты считаешь, что это не проблема? Проблема! Огромная! Стоит мне подумать, что у тебя и Ирека когда-нибудь может начаться диабет… Я спать не могу по ночам. Но ты этого не понимаешь, ты не знаешь, что может чувствовать любящая мать. И никогда знать не будешь. Потому что у тебя вместо сердца камень, полный цинизма, иронии и равнодушия!
В нормальном состоянии я обычно отодвигаю трубку на безопасное расстояние и спокойно жду. Но только не в этот раз. Я не собираюсь становиться мишенью для собственной матери. Я шарахнула аппаратом о стену. И правильно сделала. На кой мне телефон? Зачем телефон одинокой женщине, у которой даже нет денег на его оплату?
* * *— Замечательно. — Эва развела руками. — Придется переписывать объявления. Мы же в них дали твой номер.
— Можно привезти аппарат от тебя, а по пути заглянем…
— Никуда заглядывать не будем, потому что у нас нет на это денег!
— Даже на маленькую-маленькую?
Маленькая-маленькая — это половина большой и стоит половину, а не две трети. Отпускают только знакомые бармены.
— Даже. Шутки в сторону. За дверью стоит жестокая реальность, и нам придется противостоять ей. Причем на трезвую голову.
— Раз так, я из дома не выйду, — пригрозила я.
— Малина, мне тоже тяжело. — Эва села на краешек дивана и понурила голову.
— Из-за хахаля? Ну конечно. Ты всегда только о хахалях и думаешь!
— Не называй его так! Он никакой не хахаль, он — Томек.
— Ладно, пусть будет так.
— И даже больше, — продолжала она, — он настоящий супер-Томек. А я отказалась от него.
— Надеюсь, ты не скажешь, что из-за гадания?
— Из-за гадания. Я испугалась обещанных слез и измены.
— Но мы же обе знаем, что имелась в виду Иола.
— Сейчас да, а тогда? Твоя бабушка говорила о шатенке.
— А у тебя волосы черные.
— На солнце они отливают каштановым. И я тогда подумала: раз речь идет о шатенке, то измена и слезы ждут меня летом, потому что летом, при ярком солнце, я становлюсь темной шатенкой. И я порвала с ним.
— Когда?
— Десятого июля. Мы провели вместе десять чудесных дней, которых я никогда не забуду.
— И о которых я ничего не знала, — многозначительно глянула я на Эву. — Я начинаю сомневаться, действительно ли мы подруги.
— Нет, я этого не выдержу.
Эва вскочила и выбежала на кухню.
Я плюхнулась на диван, даже пружины взвыли. Да пусть все к черту развалится! Мне-то что до этого. Я плюхнулась еще раз.
— Что ты там рушишь? — выглянула из кухни Эва.
— Декорации к драме «Падение Малины С».
— Лучше исправь объявления. Но сначала возьми обратно свои слова.
— Беру обратно и прошу простить. Достаточно?
— Коротко и конкретно, но в нынешней ситуации я не стану придираться и требовать большего.
Эва села за стол и принялась замазывать номер телефона.
— Черт, уже пятый час. Я начинаю тревожиться.
— Спокойно, Малина. В крайнем случае заплатишь за следующий месяц.
— С чего?
— Подумаем.
— Ты говоришь прямо как политик. «Подумаем, сделаем определенные выводы, наметим направление деятельности».
— Да успокойся ты, Малина. Это еще не конец света. Всего-навсего несколько сотен.
— Которых у меня нет!
Я принялась покусывать большой палец. В последнее время я это делаю постоянно.
— Если не прекратишь, то скоро у тебя останется четыре пальца, — сказала мне Эва.
— Если в моей жизни ничего не изменится, то вопрос, пять у меня пальцев или четыре, скоро перестанет меня интересовать. Мне всего полшага до того, чтобы свихнуться.
— Ну все, я закончила. Пошли развешивать.
Мы вышли на улицу.
— Слишком светло. Не больно-то удобно развешивать их при людях, — заметила я, оглядываясь по сторонам.
— Давай скотч. Мы ведь не эротические услуги предлагаем. Мы всего лишь ищем, кому сдать квартиру. Ну вот, приклеила.
Мы пошли дальше, отмечая свой путь объявлениями. Остановились у доски на улице Анны Ягеллонки.
— А тут наклеим два. Тут много студентов проходит.
— Может, в сессию, но не летом.
Я глянула на часы. Начало девятого. Что меня заставляло столько ждать?
Эва сражалась со скотчем, когда мимо прошли двое парней. Их заинтересовало объявление. Я слегка отодвинулась в сторонку.
— Малина, не глазей по сторонам, давай объявление.
Покраснев до корней волос, я подала. Один из парней, по виду студент, громко прочел:
— «Сдается квартира для двух человек». Слышь, Яцек, тут кое-что для нас. А когда можно будет туда въехать?
— Если вам, то прямо завтра, — сказала Эва, улыбаясь. Многообещающе.
— А далеко?
— В районе Старовисляной. В двух шагах отсюда.
— Дорого?
— Всего четыреста пятьдесят злотых плюс квартплата. За эти деньги у вас будет большая комната с кухонной нишей и ванная. И еще масса других достоинств.
— Когда можно будет посмотреть? — спросил второй.
— Лучше бы сегодня, — предложила Эва. — Адрес дать?
Они записали и сказали, что будут в одиннадцать. Оба. Мы пошли наклеить последние два объявления и двинулись домой. Надо слегка подготовить территорию.
— Мне здорово кажется, что они заглотнули крючок, — бросила Эва.
— Молчи, не то сглазишь.
— Ну что, заглянем на маленькую?
— Но только на одну.
Без нескольких минут десять мы зашли в «Алхимию». Не торопясь выпили одну большую на двоих. Пора идти.
— Ну все. Уже почти одиннадцать.
— Не паникуй, — успокоила меня Эва. — Еще целых пятнадцать минут. За пять минут дойдем, так что у тебя остается еще десять.
— Не уверена, что мне удастся убраться за десять минут.
— С моей-то помощью? Спокуха.
Успели. Разгладить покрывало. Грязные вещи и бумаги в шкаф. Тарелки, чашки и сковороду под кровать. Зажечь для атмосферы лампы. Прыснуть дезодорантом. Открыть окно. Пригладить волосы. Подправить глаз.
— Уже три минуты двенадцатого. Блеск у тебя есть?
— Посмотри рядом с сахаром. Придут?
— Должны.
Звонок. Пришли.
— Клево тут у вас. С настроением… А ламп!
— Спасибо. Хотите посмотреть ванную? — Я распахнула дверь.
— Еще и ванная есть? Класс, — оценил тот, что повыше, кажется Яцек. — А то последнее время мы ходили мыться в общагу.
— Ну, — подтвердил второй. — Летом-то еще ничего, а вот зимой… Когда мы в тюрбанах из полотенец шли по аллеям, не было человека, который не оглянулся бы.
— Уже три минуты двенадцатого. Блеск у тебя есть?
— Посмотри рядом с сахаром. Придут?
— Должны.
Звонок. Пришли.
— Клево тут у вас. С настроением… А ламп!
— Спасибо. Хотите посмотреть ванную? — Я распахнула дверь.
— Еще и ванная есть? Класс, — оценил тот, что повыше, кажется Яцек. — А то последнее время мы ходили мыться в общагу.
— Ну, — подтвердил второй. — Летом-то еще ничего, а вот зимой… Когда мы в тюрбанах из полотенец шли по аллеям, не было человека, который не оглянулся бы.
— Мы выдержали до марта, — сообщил Яцек.
— И то долго, — с понимающим видом оценила Эва.
— Ну, — согласился приятель Яцека. — В октябре мы сговорились всего по сотне злотых. А когда перевезли свои шмотки, хозяин прибавил до двухсот. В декабре, когда мы уже обжились, новое повышение.
— А в сессию, когда нет времени даже на сон, а не то что новое жилье искать, он потребовал с каждого по четыреста. Потом еще велел нам сгребать снег, убирать на лестничной клетке и носить уголь.
— Но когда он потребовал, чтоб мы чердак ремонтировали, мы съехали.
— Последние месяцы мы жили то тут, то там, где приютят. Спали валетом. Но сколько так можно?
Мы с пониманием кивнули. Действительно, сколько так можно?
— Ну вот, теперь ищем чего-нибудь, какую-нибудь хату, — пояснил нам Яцек.
— И вы очень удачно попали, потому что мы ищем, кому сдать хату, — в тон ему поделилась информацией Эва.
Какое-то время мы все четверо стояли в молчании, легонько кивая головами. Выглядело так, будто мы задумались, осуществляем мыслительный процесс.
— Так чего, Яцек, — отозвался тот, что пониже, — берем, а?
— Договор какой-нибудь будем писать или на честное харцерское?
— Нет, конечно, договор. Можем прямо сейчас.
И мы принялись за дело. К часу все было готово, договор о найме (с завтрашнего числа!) составлен, и мы с ребятами еще заглянули в «Алхимию». А чего, если угощают?
И вот мы сидим около камина. Глубокомысленно покачиваем головами, потягиваем пиво.
— А я, между прочим, не знаю, как тебя зовут, — обратился ко мне Вальдек.
— Малина.
— Наверно, модное имя.
— С чего ты взял?
— Да недавно я тут смотрел «Разговоры начистоту». Там выступала одна наштукатуренная тетка, старая, но еще ничего, и сказала, что у нее дочка Малина.
— Я эту программу не смотрю, — отрезала я.
— Да я тоже, но этот кусок был нормальный. Там вдруг выяснилось, что эта Малина лечится от психа. Ну, ее муттер в рев, даже краска потекла. Жутко смешно было.
Надеюсь, моих пылающих ушей не было видно. Хорошо, что в этом заведении так темно.
— У тебя температура, что ли? — поинтересовался Яцек.
— Вполне возможно. — После того, что я минуту назад услышала.
— При температуре лучше всего подогретое пиво. Заказать тебе?
— Прикончим сперва это.
И вот приканчиваем.
— Отличная музыка, да? — попыталась я завести разговор. Чего так сидеть и молчать.
— Вполне, — улыбнулся друг Яцека Вальдек.
— Из «Матрицы».
— Может быть, не знаю, — признался Вальдек, покачиваясь в такт над кружкой.
— Ты что, «Матрицу» не смотрел?
— Не люблю я такие фильмы, — пояснил он.
— Но это действительно отличный фильм, — попыталась я переубедить его. — Много драк. Стрельба, классная девушка в кожаных штанцах.
— Ну, может, схожу. Да только не люблю я фильмы, скуку они нагоняют на меня. Помню, пошел раз, года три назад, и заснул. Жаль только, деньги на билет потратил.
— И даже на фильмы карате не ходишь?
— Ни на какие. — Вальдек отхлебнул глоток пива. — Ну разве что на видик что-нибудь поставлю, комедию какую-нибудь. Вроде «Тупой и еще тупее».
— Ага, — задумчиво кивнула я.
И мы снова сидим и молчим.
— Клевая у тебя причесь, — попробовала развить я новую тему.
— Причесь как причесь, нормальная.
— Ты волосы обесцвечивал? — Он кивнул. — Не боишься, что они начнут выпадать?
— Начнут, так перестану. — Простой, без затей ответ.
И мы опять сидим, покачивая головами над кружками с пивом.
— У тебя красивый голос. — Молчание на сей раз прервал он.
— У тебя тоже, — не осталась я в долгу. — Такой низкий.
— Это от курения, — похвастался он.
— Мгм.
Я взглянула на Эву. Она сидела, покачивала головой. Вид отсутствующий.
— Уже третий час, — сообщила я. — Пора бы отчаливать.
Мы молча поднялись.
— Мы вас проводим, — объявили ребята.
Домой мы возвращались в молчании.
— Луна какая красивая, — в очередной раз попыталась Эва установить вербальный контакт.
— Круглая, — оценил Вальдек.
— Так чего? Завтра можем переезжать? — осведомился Яцек. — Вы не против ближе к вечеру?
28.07. Только что завершился мой переезд к Эве. Все произошло быстро, частично благодаря тренированным мышцам Вальдека и Яцека. Они за полчаса загрузили мой скарб в «полонез» Лешека.
— Справишься сама? — удостоверился Вальдек.
Я кивнула, и мы тронулись.
— А этот Вальдек ничего, — оценил опытным глазом Лешек. — Выглядит как хорошо надутый матрац.
— Только без физиологических откровений. Я не в том настроении.
— Да я ничего и не говорю, — возмутился Лешек. — Я просто восхищаюсь его мускулатурой. Тебе, случаем, не пора навестить доктора Губку?
— Пора, но он уехал в отпуск.
— А к дежурному врачу ты не можешь сходить?
— Не каждый перепархивает с цветка на цветок. — Откуда во мне столько яда? — Я отношусь к верным.
— Но речь идет всего лишь о том, чтобы выписать рецепт, а не о купании в ванне, где губка действительно может оказаться необходимой.
— Лешек! — рявкнула я.
— Опять ассоциации? Нет, ты и впрямь должна сходить к врачу.
— Никуда я не пойду. Конец, точка.
— Ну, точка так точка. — Лешек пожал плечами. — Я как-нибудь переживу. А Эва, к счастью, уезжает.
— Уезжает? — удивилась я. — А мне она ничего не говорила.
— Потому что она сама еще не знает.
— А ты знаешь?
— Ну да, потому что это я устроил ей эту поездку, а точней сказать, работу.
— Где?
— В Льорет-де-Мар, она там будет работать компаньонкой.
— Здорово.
Мне вдруг стало грустно, потому что какие каникулы без Эвы.
— Еще бы не здорово. Я сам хотел ехать, но там нужно знать испанский. А за неделю я просто не смогу выучить.
— А может, попробуешь гипноз? — без всякой убежденности предложила я.
— Уже пробовал, — сказал Лешек. — Шесть лет назад. Ты же знаешь, по какому поводу.
Знаю. Шесть лет назад Лешек сообщил родителям, что он — гей. «Вечно ты гонишься за модой», — расплакалась мать, а отец похлопал его по плечу и заявил: «Не горюй, сынок. От этого, наверно, можно излечиться. Мы испробуем все: психотерапию, гомеопатию, акупунктуру, гипноз, а понадобится, так и электрошок». К счастью для Лешека, до электрошока дело не дошло. Его старики смирились с фактом, что он такой и изменить его не удастся.
— А ей наконец-то пригодится этот ее испанский. Учеников ей так и не удалось найти.
— Петр хотел изучать испанский.
— Кстати, как он? — поинтересовалась я. Петра после того долгого уикенда в Касинке я не видела ни разу.
— Ушел, чуть только получил повышение и стал вторым менеджером. Сказал, что должен заботиться о своей репутации.
— Хуже таких никого нет. Главное карьера. Не огорчайся, ты еще встретишь свою вторую половинку.
— Знаешь, как-то я стал здорово сомневаться, — передернул он плечами. — Все эти разговоры о второй половинке временами мне кажутся весьма надуманными.
— Да ты что, Лешек! — испугалась я. Из всей нашей компании в половинку верим только я да он. Я в половинку апельсина, а он — в половинку банана.
— Это ужасно печальная теория.
Лешек поставил машину прямо под окнами Эвы.
— Печальная? А я всегда считала ее оптимистической. Где-то там, за горами, за лесами, а может, и совсем рядом, живет кто-то, кто идеально совпадает с тобой.
— А что, собственно, значит «совпадает»? Противоположное понятие — на два размера больше?
— Оставь свои анатомические параллели для друзей из «Парада любви».
— Малина, да у тебя и впрямь сплошные ассоциации не скажу по кому.
— А кто вспомнил про два размера больше?
— Я всего лишь пытался установить, что значит слово «совпадает». Потому что я действительно не понимаю его смысла. Ведь на каждом новом этапе жизни у нас совершенно другие взгляды, потребности, вкусы. Лет двадцать назад я влюбился бы в любого, кому нравятся индейцы и Рекси и кто ненавидит шкварки и пенки на молоке.
— Я тоже, — изумилась я.
— А сейчас? Одной симпатии к Рекси мне будет недостаточно.
— И мне. Ему еще должны нравиться Винни-Пух и книги Воннегута.