дорогой. Фотографии все укрупнялись по планам. Следом за теми, на которых угадывались
старые торфяные. выработки, пошли изображения трупа...
Печеркин отодвинул фотографии. А Суетин открыл стол, вытащил из него ремень,
положил рядом с собой:
— На фотографиях ты, наверное, не рассмотрел его?
Печеркин отвернулся.
— Что? Не хочешь со мной разговаривать?.. Я тут,— Дмитрий Николаевич показал на
фотографии,— ни при чем. Меня с тобой говорить долг обязывает. И закон. Так что...
— Спрашивайте,— попросил Печеркин.
Под тяжестью улик и свидетельских показаний Печеркин одну за одной подтверждал
детали минувших событий. Когда заговорили о Шадринске и вспомнили чуть было не
разразившийся скандал, он устало сказал:
— Психанул. Было...
— И после этого у тебя созрело решение убить его? — спросил Дмитрий Николаевич.
— Никакого решения у меня не было,— отозвался Печеркин.
— Не понимаю.
Печеркин замолк и с силой потер руки.
— Дайте еще папироску! — Раскурил, сильно затянулся.— Не было, говорю, никакого
решения. Все эта сука!..
— О ком ты?
— О Коляскиной... С самого Шадринска пудила. Денег чемодан, говорила, зря пропадут...
А я убивать не хотел.
— Но убил ведь!..
— Не убивал. Когда провожали его, дорогой разругались, он стал меня душить, но... мне
под руку камень попал, я его по голове. Думал, оглушил немного, а он мертвый...
— Врешь, парень,— оборвал его Дмитрий Николаевич.— На, посмотри еще вот эту
фотографию. Ты ее не видел.
И он передал Печеркину фотографию черепа после медицинской обработки раны.
Любому, даже не искушенному в криминалистике человеку стало бы ясным, что такой
громадный пролом на черепе камнем сделать невозможно.
— Понимаешь?..
— Ну, не дрались мы,— сразу же изменил свое предыдущее показание Печеркин.—
Разругались просто. Стал он про мать опять говорить разное. Одернул я его несколько раз, а он
— назло... Подвернулась под руки тормозная колодка. Ей и стукнул... Суетин укоризненно
покачал головой.
— Крутишься ты... а куда вывернуть надеешься, не понимаю. Если ты убил его без
умысла, то, наверное, сбежал бы поскорее от этого места. А то ведь и ремешок на руку накинул,
и хоть неважно, а прикрыл свою «работу» снежком... И деньги не забыл. Все по плану!
— Не хотел я его убивать! — истерически крикнул Печеркин.— Это шадринская сука всю
дорогу мне мозги крутила!.. Уже на полдороге к Красному были, а она через каждый шаг:
«Давай!» да «Давай!»...
...На очной ставке с Коляскиной Печеркин повторил эту часть своих показаний, и тогда не
выдержала Коляскина. Все: и безобидность ее, и веселость, и простота — все слетело с нее в
мгновение. Она захохотала издевательски и зло, натянула Печеркину кукиш:
— Вот как я учила тебя убивать, бандит! Он не хотел, видите ли!.. Так на что ты в рукаве
от дома две версты штырь-то нес, а?..— И стала в оскорбленную позу: — Я и поехала-то в
Свердловск, чтобы мужика от смерти спасти, да не сумела... А перед следователем молчала, тебя
жалеючи. Теперь не стану...
Дмитрий Николаевич понял, что наступил тот самый отвратительный момент развязки,
когда уличенные преступники в животном страхе перед суровой расплатой начинают спасать
свою собственную шкуру. Все, что до этой минуты составляло их тайну, всплывало наружу. И
уже не отрицалась собственная вина, а лишь побольше выпячивалась преступная доля
соучастника. В такие минуты следователю бесполезно вмешиваться. И Дмитрий Николаевич,
как и Моисеенко, присутствовавший при этом, молча курил, прислушиваясь к последней ссоре
Коляскиной и Печеркина.
27
Да, убийство было задумано еще в Шадринске. И причиной тому стала не только давняя
ненависть Геннадия Печеркина к Афанасию Мельнику, но и деньги, которые не давали покоя
Клавдии Коляскиной. Она знала, что рано или поздно ей придется расстаться со своим
случайным престарелым любовником, но расстаться с его деньгами ей не хотелось. И она,
почуяв взаимную неприязнь Печеркина и Мельника, намеренно подогревала вспыхнувший
между ними скандал. Не лишенная сообразительности, она поняла, что Мельника лучше убить в
Свердловске, где раньше он никогда не был и знать его никто не может.
Жена Печеркина, столь самоотверженно погасившая приступ ярости мужа в Шадринске,
об уговоре Клавдии и Геннадия ничего не знала. Она лишь догадывалась, что между
окружавшими ее людьми назревал какой-то непонятный скандал, но и в мыслях не могла
допустить, что все это кончится убийством человека.
...В тот последний вечер в Соколовке Геннадий Печеркин не поскупился на выпивку и,
пожалуй, впервые в жизни был настойчив в угощении жены. Поэтому она раньше всех и
прилегла на постель, не задремав, как она утверждала, а уснув крепким сном.
Посидев за столом некоторое время, стали укладываться и все остальные: вставать
предстояло рано, до Красного пешком больше часа ходьбы, поэтому будильник поставили на
пять часов утра.
Ни Печеркин, ни Коляскина не хотели рисковать. К поезду на Красное каждый день
спешило много людей. На единственной дороге из Соколовки они наверняка столкнулись бы с
кем-то из них. Поэтому, услышав храп заснувшего Мельника, Клавдия Коляскина неслышно
поднялась с постели, подошла по мягкому половику к комоду, на котором мирно потикивал
будильник, и перевела часовую стрелку на два часа вперед...
Встали по звонку. Сборы в дорогу заняли всего несколько минут. Татьяна Печеркина
мирно спала на своей кровати.
...Ранних путников встретила густая темнота. Только с визгом била по ногам поземка.
Ветер мешал разговаривать, и поэтому шли молча.
Мельник с чемоданчиком шагал рядом с Клавдией, Геннадий Печеркин держался позади.
На пустыре метель гуляла свободнее. Клавдия то и дело поворачивалась к ветру спиной.
Мельник, уткнувшийся в воротник своего пальто, не мог видеть, как его недавняя подружка
делала нетерпеливые знаки Печеркину. Но тот молча шагал, не обращая на нее внимания.
А Клавдия начинала мерзнуть и всячески показывала это Печеркину, негодуя на него за
непонятную задержку. Она снова повернулась к ветру спиной, готова была выругаться от
досады, но на этот раз Печеркин сам махнул на нее рукой, показывая, чтобы она шла дальше.
Клавдия вздохом погасила досаду и тотчас же почувствовала, как молча повалился на нее
Мельник, мешком рухнул на дорогу. Над ним с опущенным металлическим штырем тяжело
дышал Печеркин.
— Все! — выдохнул он наконец.— С одного разу. .
— Куда его? — быстро спросила Клавдия, высвобождая из руки Мельника чемоданчик.
— Рядом выработка старая есть,— сказал, озираясь на темноту, Печеркин.— Помоги...
— Куда я в сапожках-то?! — зашипела Коляскина.— Хватит у тебя силы за обоих. Я лучше
на дороге покараулю. Вдруг кто пойдет...
— Сейчас и волки спят. Только мы с тобой...
— Ладно, ладно, ладно!.. Разговорился. Оттаскивай куда-нибудь подальше. Ты — в
валенках...
Печеркин расстегнул полушубок, снял поясной ремень, затянул его вокруг кисти руки
Мельника и молча потянул труп по снегу. Скоро он растаял в снежной темноте. Появился
неожиданно:
— Теперь давай поскорее шагать.
— Куда девал-то? — забегая вперед, спрашивала Клавдия.
— Не найти. Надежно пристроил.
— След-то остался!
— К утру заметет,— успокоил он.— Да и не больно кто по сторонам тут глядит в такую
погоду.
— А весной найдут, тогда что?
— Весной я с бульдозером как-нибудь заеду да столкну на него кубометра два и — хватит
ему.
Остаток дороги почти бежали. Отдышавшись в сенках, порадовались, что никого не
встретили. Стараясь не разбудить Татьяну, выложили из чемодана деньги. Клавдия села за стол
считать, а Печеркин, забрав чемоданчик, ушел к печке. Подбросив на красные угли пару
поленьев, он сунул в огонь документы Мельника, какие-то тряпки, наконец, затолкал и сам
чемоданчик...
— А зря мы вовсе мужика-то решили,— услышал шепот Клавдии.— Я думала, у него
тысяч тридцать, а тут всего шестнадцать...
тысяч тридцать, а тут всего шестнадцать...
— Заткнись! — процедил Печеркин. Клавдия сунула деньги за пазуху. Звякнула недопитой
бутылкой по стакану.
Проснулась Татьяна, спохватилась сонно:
— А где Афанасий?
— Уехал,— ответила Клавдия.
— А ты?
— Раздумала. На улице холодина поднялась, а у меня пальто старое, стежь скаталась, вовсе
не греет. Думаю, с чего это я буду зубами чакать из-за чужой нужды.— Схохотнула:— Вот
допьем с Геннадием вино, да и в Шадринск поеду. .
* * *
Печеркина и Коляскину приговорили к расстрелу. Позднее Коляскиной меру наказания
изменили, заменив тюрьмой, Печеркину в помиловании отказали.
После расстрела Печеркина его жена пришла к Суетину. Показалась спокойной.
— Посоветоваться зашла,— объяснила она.
Убийство Мельника было связано с деньгами. По этому на имущество Печеркина
наложили арест: родственники убитого могли подать иск на возмещение ущерба. Однако они от
этого отказались. Татьяна Печеркина сказала Дмитрию Николаевичу, что решила из Соколовки
уехать. Про себя ее решение он одобрил: в другом месте ей будет лучше, не говоря уж о детях,
над которыми здесь вечно бы висела опасность оскорбления. Так вот, Татьяна перед отъездом
хотела продать кое-что из вещей.
— А как? — спрашивала она.— Арестовано имущество-то.
Дмитрий Николаевич ответил не сразу. Нарушать порядок он не имел права: арест с
имущества мог снять суд. На это требуется время. Но ему почему-то очень хотелось помочь этой
женщине, детям ее. И он сказал:
— Поступай как знаешь.
А про себя подумал: «А если с меня спросят? Что будет? Выговор? Ну и что? Он ведь как
короста: подсохнет да отпадет. А если только о параграфах думать, можно и опоздать к людям с
добром-то...»
1
Изнывая от жары, дежурный по Ленинскому райотделу милиции рассеянно слушал
телефонную трубку.
— Ну и что? — лениво спросил он наконец.— Ну и что?.. Потерпите немного, и придет.—
Потом поморщился, видимо пережидая возражения, и поднажал на голос: — Послушайте,
уважаемые! Вам зарплату скорее надо, я понимаю. А милиция-то при чем? Ну, задержалась...
Обедает, может... Вы-то небось уже сытые... Ладно, звоните.
Водворив трубку на место, объяснил помощнику:
— Из кулинарного училища. Два часа, говорят, а кассирша из банка все еще не пришла.
Что делать, спрашивают.
Помощник только хмыкнул в ответ.
Через час позвонили снова. Кассир не появилась.
— Дисциплину надо укреплять, товарищи! — недовольно закончил на этот раз дежурный.
— Вот так.
Однако вскоре принесли официальное заявление, подписанное директором торгово-
кулинарного училища. Из него можно было понять, что утром кассир ушла в банк получить 9737
рублей для выдачи стипендии учащимся и зарплаты работникам. В училище ждали ее звонка,
чтобы встретить. Но она не позвонила. Не явилась и ко времени открытия кассы. Дважды
позвонив в милицию и натолкнувшись на полное безучастие дежурного, бухгалтер с директором
запасными ключами открыли сейф и установили номер чека, с которым кассир ушла в банк.
Через несколько минут узнали: деньги по интересующему чеку выданы банком в половине
одиннадцатого утра.
— От банка до училища ходу не более десяти-пятнадцати минут,— дочитав заявление,
вслух соображал дежурный.— Если бы она попала под машину, «скорая» известила бы.
Грабеж?.. Мы бы уже знали.— И, взглянув на помощника, с некоторым удивлением заключил: —
Смылась.
Следователь Климов приехал выяснить обстоятельства происшествия. Не дожидаясь его
расспросов, директор училища—дама в годах — растерянно сообщила:
— Вы понимаете, наши старший бухгалтер и мастер производственного обучения только
что вернулись с квартиры кассира по улице Сакко и Ванцетти. Но... им сказали, что Рязанцева —
это ее фамилия — там... вообще не живет.
— Послушайте! — Климов почувствовал, что сам обескуражен. Спросил первое, что
пришло на ум: — Как ее имя и отчество?
— Валентина Андреевна.
— Личное дело где?
— У меня,— торопливо ответила директор и открыла сейф. Нескоро отыскав нужную
папку, передала ее следователю.
— Почему нет фотографии на листке учета кадров? — сразу спросил Климов.
— Как нет?
— Смотрите.
— Была...— упавшим голосом отозвалась директор,
— Видите же — нет.— Климов начинал сердиться. По клеевому пятну он понял, что
фотография оторвана.— Где трудовая книжка?
— Где трудовая? — эхом откликнулась директор, обращаясь уже к старшему бухгалтеру.
— Там...
«Там» оказалось верхним отделением сейфа бухгалтерии. Трудовой книжки на месте не
нашли. Узнав, что Рязанцева имела туда доступ, старший лейтенант Климов окончательно
убедился в том, что имеет дело с умышленным, хорошо продуманным преступлением.
— Странные вещи творятся у вас,— не сдержался он, усаживаясь в директорском кабинете
и обращаясь сразу к директору и старшему бухгалтеру.— Рассказывайте все сначала. Откуда и
когда появилась у вас эта Рязанцева, кто она, молодая, старая, где работала раньше. Словом, все,
что знаете. Да подробнее.
Разговор продолжался уже около часа, но Климов чувствовал, что раздражение его не
проходит. И вовсе не потому, что собеседники были растеряны, отвечали сбивчиво: он понимал
их состояние, даже сочувствовал им. Поэтому, подавляя отчаяние, терпеливо в разной форме
повторял вопросы.
— Вы сказали, что Рязанцева поступила к вам на работу в апреле. Кто ее рекомендовал?
— Никто. Пришла по объявлению.
— Где она работала раньше?
— Бухгалтером по расчетам в строительном управлении шоссейных дорог.
— Где? Где находится это управление?
— Не могу сказать точно,— извиняющимся тоном ответила директор. Потом добавила: —
С 1963 года по 1970-й... Это — по записи в листке по учету кадров.
— Поймите, я хочу знать, где расположено это управление. У нас в Свердловске, в Москве,
на Камчатке?
После томительного молчания директор обрела дар слова:
— Помню, что паспорт ее был выдан милицией не то города Омска, не то где-то в Омской
области.— И, словно боясь нового вопроса следователя, сразу же обратилась к старшему
бухгалтеру: — Помните, я еще просила уточнить время и место последнего увольнения
Рязанцевой?
— Разве по трудовой книжке этого не было видно?— вмешался Климов.
— Ах трудовая.... У нее там была исправлена фамилия и сделана сноска, заверенная
круглой печатью, что это после вступления в брак...
— Подождите, подождите,— попросил Климов.— Давайте уточним сначала место работы.
— Строительное управление...
— Где оно находится? — едва не сорвался на крик Климов.
— Не могу точно сказать... Паспорт омский. И еще: она говорила, что у нее есть сын в
Омске, у бабушки. Сама-то она с мужем не жила...
— Да, да,— подхватила бухгалтер.— Она была одна. Как-то мне говорила, что у нее здесь
знакомый в овощном магазине по улице Куйбышева. Но это не муж...
Климов резко поднялся.
— Спасибо,— поблагодарил он и даже поклонился слегка.— Заранее прошу извинить
меня, если еще потревожу.
В волнении он забыл вызвать машину и, добираясь до райотдела на троллейбусе,
мысленно на чем свет стоит костерил головотяпов всех рангов, умудряющихся на любой
должности не выполнять элементарных обязанностей. А может быть, следователь Климов
больше всего досадовал на то, что впервые возвращался с места происшествия ни с чем, если не
считать словесного портрета мошенницы, в точности которого, впрочем, не был уверен.
— Веселенькое дело досталось нам,— сделал вывод начальник райотдела, выслушав
тоскливый доклад Климова.
— Веселее некуда,— согласился Климов.
— Как искать будем?
— Запрошу адресное бюро... Составлю телеграмму на телетайп по этим приметам,—
Климов показал блокнот с записями, сделанными в торгово-кулинарном училище.— Больше-то
пока ничего нет.
— Жаль! — жестко посочувствовал начальник.— А ведь она где-то еще у нас под носом
бегает... Торопитесь!
Геннадий Климов не был новичком в милиции и понимал, сколь важно не упустить