После чего вышел как ни в чем не бывало.
Колетт сидела, растерянная, прижимая к горящим губам ладонь, и рассерженно думала о том, что мужчин ей все-таки никогда не понять.
Глава 9
К себе в спальню она не пошла. Немного вздремнула на кушетке в гостиной нового дома, затем верная Серафина принесла книги и вышивание из захваченного с собою заветного сундучка. Колетт осведомилась о здоровье графа и узнала, что после утомительного путешествия его светлость почувствовал себя отвратительно и даже отказался от ужина, закрылся в спальне и велел не мешать ни ему, ни мигрени. Колетт провела вечер в одиночестве. Стежки ложились на полотно вкривь и вкось, в книгах внезапно исчез весь смысл. Колетт сидела, перебирая цветные нити, иногда снова пыталась читать и жалела, что не может заснуть. Когда стемнело, слуги принесли свечи и разожгли огонь в камине; Серафина мягко предложила хозяйке перейти в спальню, но Колетт отказалась.
– Позовите меня, мадам, когда пожелаете переодеться ко сну, – кивнула верная служанка.
Незнакомый дом исходил неведомыми звуками, все полы, все лестницы звучали по-иному, и совсем непривычно, с хрипотцой, отбивали четверти часы на колокольне ближайшей церкви. Слуги все еще не ложились; Колетт слышала их отдаленные голоса, шаги, звонкий девичий смех и густой мужской хохот. В саду, куда выходили окна гостиной, как и окна хозяйских спален, бродил ветер и шуршал листьями розовых кустов. Бог знает, у кого Ренар снял этот особняк, с его оленьими головами, старыми чадящими каминами и таинственными шорохами, – но как хорошо, что в Париже у Колетт есть место для ее одиночества.
Она сидела так долго, глядя то на нитки, то на неповторяющиеся узоры огня, когда в уже привычные голоса дома вплелись резкие бряцающие звуки. Где-то зазвучали чужие голоса, послышались торопливые шаги, и двери гостиной распахнулись. Растерянная Серафина проговорила:
– Мадам, эти господа…
Не дав ей закончить, некий мужчина отодвинул ее в сторону и без приглашения шагнул в комнату, окинув обстановку быстрым внимательным взглядом. Следом за ним вошли еще трое, все при оружии, в коротких куртках ярко-красного цвета с малиновыми рукавами и надетых поверх коричневых латах; синие пороховницы, погромыхивающие перевязи – Колетт уже видела на улицах Парижа этих людей и сочла их городской стражей. Человек же, вошедший первым, резко отличался от них своим костюмом, сшитым из прекрасного зеленого сукна, отделанного золотой нитью. Богатство искрилось и в переливах вышитых узоров, и на внушительной рукояти шпаги.
Колетт поднялась и шагнула мужчинам навстречу. Предводитель поклонился ей.
– Мадам, прошу прощения за вторжение. Я барон Фильбер де Саваж, капитан мушкетеров и командир роты. Я бы никогда не позволил себе нарушить границы вашего владения, однако меня вынуждает к тому необходимость. Около вашего дома всего несколько минут назад видели известного преступника, так называемого Идальго.
Колетт стояла, не шелохнувшись, хотя сердце тревожно застучало.
– Мы не представлены, барон, – сказала она прохладно, вспомнив тон, которым в совершенстве владел Ренар. – Я оказываю вам честь и говорю свое имя – графиня де Грамон, супруга Ренара де Грамона. Мы с мужем и слугами только сегодня прибыли из Наварры и очень утомились. Надеюсь, вам не… показалось, что вы видели преступника поблизости.
Барон внимательно смотрел на нее, ничуть не обескураженный ее словами. Похоже, этого человека непросто сбить с пути. Фильберу де Саважу было за сорок, его волосы уже изморозью покрыла седина, а ростом капитан оказался невысок. Однако приземистая, кряжистая фигура вряд ли кого-то могла ввести в заблуждение: когда барон вошел, то двигался он стремительно, и Колетт почему-то не сомневалась, что военное дело он знает отменно.
– Мадам, я и мои люди еще раз приносим вам свои извинения, – произнес он. – Знаете ли вы об Идальго?
– Я слышала о нем, – кивнула Колетт с достоинством.
– Этот человек чрезвычайно опасен и препятствует закону, смеется над правосудием. Он может скрываться в вашем доме. Мои люди видели его, и направился он именно сюда. Я прошу вашего позволения на то, чтобы осмотреть особняк.
Опасность подкралась – как там сказал Ренар? – на мягких лапах. Колетт стремительно размышляла. Если Идальго и вправду где-то поблизости (а это возможно, учитывая его знакомство с графом де Грамоном), то ни муж, ни народный герой не поблагодарят слабую женщину, не нашедшую в себе сил на толику лицедейства. Очаровательно улыбнувшись, Колетт заметила:
– Уже поздний час, барон. Я уверяю вас, что никто не смог бы проникнуть в этот дом без моего ведома. И слуг разумеется.
– Вы не знаете этого негодяя, мадам. – Саваж начал проявлять нетерпение. – Он дьявольски ловок! И каждая минута отбирает у нас преимущество. Я не хотел бы оскорблять вас, сударыня, никоим образом не хотел бы, однако у меня имеется грамота за подписью ее величества Екатерины, позволяющая мне заходить в любой дом и просить содействия его обитателей для поимки опасного преступника.
– О, прошли времена трубадуров, – пропела Колетт, – когда мужчина верил слову дамы! Не так ли, барон? Дама не станет отставать от вас. Покажите мне эту грамоту, прошу.
Саваж, недовольно поморщившись, вытащил из рукава сложенные бумаги и протянул их графине; та не сделала ни шага навстречу, и барону пришлось подойти самому. Настроения его это не улучшило. Колетт неторопливо развернула бумаги, неторопливо прочла несколько строк и возвратила барону со словами:
– Вы правы. Это несомненно тот документ, который дает вам право искать Идальго в моем доме. Что ж, ищите! Только, прошу вас, не тревожьте моего мужа. Его мучает мигрень, и я не желала бы, чтобы ему мешали отдыхать.
– Если найдем раньше, не потревожим, мадам.
Повинуясь короткому приказу, мушкетеры загрохотали сапогами по лестницам, вспугнули служанок у кухни, заглянули в конюшни, в кладовые и в темный сад, переполошили кур в курятнике. Колетт вышла в прихожую и ждала окончания этого немыслимого безобразия. Она надеялась, что мушкетеры нынче вечером выпили лишнего и загадочный Идальго им просто померещился. Однако нет, нежданные визитеры оказались настойчивы.
– Остались только покои вашего супруга, сударыня, – сообщил ей барон, спустившись в прихожую. Колетт продолжала стоять, не двигаясь, будто жена Лота. – Нам придется потревожить его.
– Вы уверены в том, что это был Идальго? Каждый может надеть черное и разгуливать ночью по улицам. Ведь в город съезжаются гугеноты, не так ли?
Саваж скривился, будто Колетт сунула ему в зубы лимон.
– Как никогда их много, вы говорите верно. Только Идальго мои люди хорошо знают и уверены, что это был он. Ему некуда отсюда уйти, мушкетеры сторожат на улице. Подумайте о здоровье вашего супруга, мадам! – Снова этот ядовитый мед в голосе. – Если он так слаб телом, как вы утверждаете, негодяй мог легко пригрозить ему смертью, чтобы граф не выдал его!
«Граф, скорее, предложил бы Идальго распить кувшин вина», – подумала Колетт, однако вслух этого произносить благоразумно не стала. Существовала и другая опасность – что Идальго действительно прячется в покоях графа, который только рад дать ему приют. И если преступника обнаружат там… Колетт не хотела думать о последствиях.
– Его светлости это не понравится, – холодно отчеканила она, – совсем не понравится! Я уверяю вас, барон, Идальго нет в этом доме.
– Я хотел бы в этом убедиться, – настойчивости Саважу было не занимать. – Сопроводите меня, мадам?
Он войдет в покои Ренара так или иначе, поняла Колетт. Что ж, если избежать этого не удается, она должна быть там.
– Хорошо, – кивнула она. – Я провожу вас.
– Мадам. – Саваж вновь поклонился. – Я исполняю свой долг.
– Слышать больше сегодня не могу это слово.
Барон удивленно вскинул брови, но ничего не спросил и поднялся следом за Колетт на второй этаж, где из-за приоткрытой двери графской спальни выглядывал встревоженный шумом Бодмаэль.
– Господа мушкетеры ловят Идальго, – сообщила ему Колетт, – и желают убедиться, что он не прячется здесь.
– Ваша светлость, граф очень плохо себя чувствует. – Бодмаэль, сторожевой пес, тоже не собирался сдаваться. – Не стоит…
Однако барону де Саважу уже наскучило это представление. Отодвинув с дороги Бодмаэля, как ранее Серафину, которая теперь следовала за хозяйкой безмолвной тенью, он вошел.
Спальня была погружена в полумрак; горел огонь в камине (Ренар утверждал, что вечно мерзнет) и две свечи – одна на столе у зеркала, отражаясь в его гладкой поверхности, и вторая – у изголовья кровати, рядом с медным тазом, полным воды. Полог был откинут; граф спал в своей постели, на лбу его красовался компресс, на голове – колпак. От топота сапог Ренар пробудился и взглянул на вторгшихся к нему измученными глазами.
– Бодмаэль, что…
– Прошу прощения за беспокойство, сударь, – перебил его барон, – однако я и мои люди ищем Идальго, который может скрываться здесь…
Даже Колетт не ожидала, что Ренар так разъярится. Граф резко сел, компресс отлетел в сторону и затерялся в недрах кровати, колпак скособочился. Это выглядело бы смешно, если бы не перекошенное лицо графа, – на него было жутко смотреть.
– Вы переступаете все правила приличия, кто бы вы там ни были! Как вы посмели прийти в мой дом, тревожить моих слуг, мою жену, меня?! Как вы посмели?! Я только заснул после нескольких мучительных часов, и вот вы вваливаетесь в мою спальню, как рьяный любовник на свидание с девицей куцых моральных правил!
Колетт подумала с неуместным в данный момент восхищением, что даже будучи в таком состоянии, Ренар умудряется складывать слова одно к одному. Мягкие лапки, подумала она, мягкие лапки. Пришел ее черед отодвигать с дороги слегка опешившего барона: Колетт подошла к мужу и заботливо склонилась над ним.
– Вам нужно лечь, Ренар. Эти люди сейчас уйдут.
– Они не причинили вам вреда? – Граф взял ее руку. – Если вы напугали мою жену, эй вы, как бы вас ни звали, я вызову вас на дуэль.
– Они ничего мне не сделали, – поспешно сказала Колетт. Только дуэли Ренара с этим седым волком и не хватало – не время становиться вдовой, совсем не время.
– Сударь, я принес извинения, и у меня есть приказ, – смутился Саваж.
– Кто вы? – рявкнул граф, не выпуская ладони Колетт. – Назовите свое имя, чтобы я знал, кого мне больше не пускать на порог моего дома!
– Я барон Фильбер де Саваж, капитан мушкетерской роты.
– А-а, барон де Саваж, – протянул Ренар, подозрительно успокаиваясь. – Известный охотник за Идальго! И как, нашли вы его в моей спальне? Может, он прячется в моем ночном горшке? Загляните под кровать, не стесняйтесь, обшарьте шкафы, осмотрите мои камзолы! И не забудьте этот превосходный медный таз – Идальго так ловок, что может скрываться и под ним!
Возвратились мушкетеры, осмотревшие гардеробную, кабинет и прилегающие комнаты, и развели руками. Ренар начал мило улыбаться, и Колетт сочла это нехорошим признаком.
– Барон, как я уже говорила, я и мой супруг устали после путешествия, – заговорила она.
– Ваша светлость, – Саваж снял шляпу и в поклоне подмел пол ее перьями. Мушкетеры повторили этот жест. – Мы приносим свои глубочайшие извинения за беспокойство. По-видимому, мои люди ошиблись и видели не Идальго, а кого-то другого.
– Почему же, вы могли его видеть, – объявил Ренар все с той же напускной любезностью, – но прежде чем врываться в мой дом, вам следовало осмотреться. Стена другого особняка совсем близко от нашей конюшни, а такой ловкач, как ваш Идальго, вскарабкается по ней в одно мгновение. Сейчас он гуляет по парижским крышам и посмеивается над вами. Вы не ошиблись, барон, вы упустили свою добычу, – и поверьте, я никому не дам об этом забыть. – И, подумав, милостиво добавил: – Хотя и ошиблись вы тоже – когда сюда вошли. Неудачная ночь, верно?
Саваж пробормотал сквозь зубы проклятие, развернулся и вышел; за ним последовали мушкетеры. Колетт слышала, как они топочут на лестнице, и понадеялась, что выскользнувший за ними Бодмаэль выставит их быстро.
Ренар, морщась, опустился на подушки. И хотя слуги закона потревожили его отдых, граф выглядел довольным.
– Кто бы мог подумать, – пробормотал он, – что барон де Саваж окажется столь недальновиден! Какая удивительная удача! Она пойдет на пользу нам, а вот в том, что касается барона, нет у меня такой уверенности!
– Вы встречались с ним ранее? – спросила Колетт, поправляя одеяло.
– О, нет, – ответил граф. – Всего лишь наслышан о нем. Всякий, кому доводилось свести знакомство с Идальго, со временем знакомится и с бароном. Этот капитан – самый ярый противник нашего наваррского героя, и вот уже не первый год преследует его. Надо признать – безуспешно.
– Вы полагаете, что Идальго действительно был поблизости сегодня?
– Почему бы и нет, – безмятежно сказал Ренар. – Скоро прибудет король и вся свита, однако многие, как и мы, приехали заранее. Нет никаких сомнений, что Идальго прогуливается по улицам, осматриваясь и ловя настроения. Однако барон де Саваж упустил его, и поверьте, Колетт, я не дам этому человеку, столь грубо ворвавшемуся сюда, позабыть о своей оплошности. – Граф сладко улыбнулся. – А теперь отправляйтесь-ка в постель, дорогая моя, и выспитесь хорошенько. Жизнь в Париже насыщенна, я надеюсь, что вас ждут еще неожиданности – и верю, что сплошь приятные.
Глава 10
– Ноэль.
Колетт не выкрикнула его имя, только прошептала, и все равно огляделась, пытаясь понять – не услышал ли кто. Обещанные графом неожиданности начинали сбываться.
Бал по случаю приезда короля Наваррского давали на следующий день после его прибытия; накануне Генрих торжественно въехал в город, приветствуемый разнообразными криками толпы. Преимущественно католический Париж явно не понимал, отчего их драгоценную Маргариту хотят отдать за наваррца, носящего гугенотские одежды; а потому среди приветственных выкриков часто слышались угрозы. Но это не могло смутить Генриха, приехавшего за прелестной невестой и демонстрировавшего все обаяние, которым природа щедро его одарила. Никто даже не кинул в него гнилым овощем, пока процессия двигалась к королевскому дворцу, что, как заметил граф де Грамон, уже было достижением, и немалым.
Множество влиятельных гугенотов и католиков собралось в Париже, дабы осудить или поддержать эту свадьбу, на которую папа римский до сих пор не дал разрешения. Уже стало известно, что Екатерина уговорила кардинала Шарля де Бурбона, единственного католика в семье Бурбонов, приходившегося Беарнцу дядей, провести обряд венчания. При дворе по-прежнему продолжались споры; католики истово возражали против брака девятнадцатилетней Маргариты с протестантом, а Екатерина и ее сын, король Франции Карл XI, изо всех сил пытались охладить их воинствующий настрой. Общество кипело, словно суп в котле. Смерть королевы Жанны, случившаяся всего-то два месяца назад, уже безнадежно забылась.
Колетт мгновенно запуталась бы в именах, лицах и связях, если бы не Ренар, постоянно находившийся рядом и готовый подсказать супруге, с кем ей предстоит иметь дело. До мрачных пророчеств о том, что некие люди захотят вовлечь Колетт в заговор, пока дело не дошло. На нее смотрели как на супругу дворянина из свиты Генриха Наваррского – и только. Мужчины бросали взгляды, полные интереса, женщины одобрительно кивали, оценивая крой платья и драгоценный огонь в ожерелье – и все это время в бурлящей толпе рядом находился Ренар.
Генрих оставался все так же любезен с Колетт, как и раньше, однако теперь не мог уделить ей времени для бесед: политические фигуры делали ходы на шахматной доске. За стенами Лувра бродила мрачная толпа, чьи настроения пока не мог предсказать никто. Поддержка католическим королем Карлом безумной идеи этого бракосочетания, его приглашения знатным гугенотским семьям, его широко разошедшаяся фраза: «Отдавая Генриху Наваррскому мою сестру, я отдаю в ее лице и свое сердце всем гугенотам моего королевства», – все это повергло парижан в недоумение. Столкнувшись при французском дворе, враждующие стороны кружили, словно волки, оценивая силы друг друга и пытаясь понять, чего захотят власть предержащие – праздника или драки.
Пока дело шло к празднику. Богатство одежд собравшихся поражало воображение, и даже скромно одевавшиеся гугеноты позволили себе принарядиться по такому случаю. До свадьбы оставалось несколько дней, и Ренар, чутко ловивший слухи, как раз закончил рассказывать Колетт, что кузен короля Наваррского Генрих де Бурбон, второй принц Конде, сочетается браком со своей кузиной Марией Клевской в Бланди, после чего прибудет в Париж. Кузены воевали вместе в третьей религиозной войне, завершившейся два года назад под началом знаменитого адмирала Франции Гаспара де Колиньи. Истовый гугенот при католическом престоле Франции, он также прибыл на свадьбу, и Ренар обещал позже представить ему супругу.
В тот миг, когда среди пестрого водоворота великолепных костюмов Колетт увидела своего кузена, граф де Грамон покинул ее на несколько минут, чтобы переговорить со своим королем, стоявшим в окружении свиты. И тогда, когда Ренар ушел, взгляд Колетт вдруг выхватил из толпы Ноэля; она выдохнула его имя и сделала шаг вперед, не зная, остаться на месте или идти к нему.
Он говорил с пожилой супружеской парой, протестантами, судя по их скромным костюмам, резко выделявшимся среди общего великолепия; сам Ноэль также был одет в черное, согласно своей вере, но позволил себе украшенный драгоценными камнями пояс и чудесный бархатный берет. Ноэль, кажется, еще более возмужал с той последней встречи в день свадьбы Колетт; теперь это был не юноша, но сильный молодой мужчина, с гордой головой, ясными, легкими жестами и ослепительной улыбкой. Он был так недалеко – тот, кого Колетт полагала раньше своим Тристаном! – и сейчас она не знала, как могла предположить, что он струсил или в чем-то ей солгал. Благородство отличало черты Ноэля – как егерь видит сразу, хороша ли порода охотничьего пса, так и Колетт мгновенно чуяла в людях благородство, потому что искала его.