Но, разумеется, всё находилось пока в стадии разработки. Мол, существует уже действующий опытный образец, который они охотно мне продемонстрируют, но для серийного изготовления требуются дополнительные инвестиции. И вот как раз и ищут людей с перспективным видением, желающих вложить средства в «нестандартное технологическое поле». Возможности получения прибыли колоссальные. Что нужно нищему третьему миру больше, чем готовые для внедрения производственные мощности, которые, к тому же, можно приспособить к местным потребностям? Да эти фабрики у нас просто из рук будут рвать, будут-будут. А ещё и этическая «прибавочная стоимость»! Тот, кто поддержит «Портатех», поддержит, в конечном счёте, третий мир. Получается, можно одновременно сделать что-то не только для собственного обогащения, но и для негров. Класс! Осталась лишь подготовка к серийному производству, всё остальное уже проделано. Ближайшая демонстрация прототипа для заинтересованных лиц: Кинцигхофен/Бавария, 12.05, в 14–00 на фирме «Логистика Людвиг», внутренний двор.
Рюдигер сразу же проявил скептицизм. Вот ведь чудо: будучи врождённым паразитом, он своих собратьев по виду чуял за километры против ветра.
— Они хотят тебя ободрать, — тут же заявил он. — Кинцигхофен — да это тоже третий мир. Всё враньё, на спор. Мини-фабрики? Что-то я никогда про такое не слышал. А ведь я регулярно читаю «Экономист», «Файнэншл Таймс» и «Файнэншл Таймс Дойчланд». Марксисту такая информация необходима. И там ничего не пишут ни про какие мини-фабрики. Я бы не стал в это ввязываться.
— Ты просто боишься, что я разорюсь, и тогда ты больше не сможешь меня доить, ты, оболтус.
— Может, и так, — сказал Рюдигер и ухмыльнулся.
Мне следовало бы внимательнее отнестись к этой ухмылке.
Я поехал в Кинцигхофен.
Шоу было что надо. День выдался ветреный, и у главного клоуна («Д-р Эберхард») вырвало из рук бумаги. Он должен был броситься за ними вдогонку. Но не стал этого делать. В остальном всё проходило превосходно. Фабрика-контейнер при своих двенадцати метрах длины и трёх метрах высоты выглядела не такой уж мобильной и не такой уж мини и была специализирована на производстве вёдер для воды. Вёдер из алюминия.
— А теперь напрягитесь и представьте себе Африку, — сказал этот хорошо одетый специалист по продаже контейнерных фабрик. — Что в Африке является самой насущной проблемой? Ну?
Полные надежд инвесторы, среди которых был и я, глупо таращились на него.
— Солнце? — отважился один из нас, а остальные засмеялись. Как в школе.
— Не так уж и неправильно, — сощурился в улыбке хорошо одетый и импозантный доктор. — Но лишь опосредованно. Непосредственно же часто бывает так, что где-то есть вода, ещё не выжженная солнцем, но её тяжело доставить к людям, которые в ней нуждаются. Водопровод? Канализация? Об этом можете забыть. И вот, у африканцев возникает проблема. Есть источник, но в полутора часах ходьбы. А если в моём распоряжении лишь треснувшая тыква калебас или дырявый кожаный бурдюк, много ли я могу? Ведро — вот это другое дело. Настоящее красивое ведро с крышкой, чтобы не всё испарилось по дороге. А где взять африканцу ведро? Отныне будет где: у нас!
Д-р Эберхард поднял откидную крышку на переднем торце контейнера, перед которым мы стояли как истуканы, и нашим взорам предстала панель с несколькими светящимися кнопками. Очень впечатляюще. Эберхард нажал самую большую кнопку, и внутри всё пришло в движение и загудело, просто залюбуешься. Вокруг меня только и слышались «О!» да «А!».
— Идёмте, — сказал Эберхард, — идёмте со мной!
И он повёл нас вдоль контейнера к окошечку, вырезанному в железной стене. Там что-то происходило. Слышалось гидравлическое шипение, колёсики и валики продвигали вперёд блестящую алюминиевую жесть, шкалы манометров дрожали, почва слегка вибрировала от прессов. Это немного походило на детскую еженедельную познавательную передачу «Сделай сам».
— То, что вы здесь сейчас видите, — техника новейшего поколения. Наши инженеры проделали огромную работу и так минимизировали стандартный процесс, чтобы он точно уместился в общий концепт, holistic engineering,[9] если вы понимаете, что я имею в виду. «Small is beautiful», — вот наш девиз.
Он нёс чистую околесицу, мне как машиностроителю это сразу бросилось в глаза, но я полагал, что это сугубо маркетинговый язык, на котором написаны рекламные брошюры даже «Даймлер-Крайслер», а кто же сомневается в качестве продукции «Даймлер-Крайслер»? Никому не пришло в голову спросить у Эберхарда, почему нам показали лишь небольшую часть производственного процесса, а не всё сооружение. Наверное, здесь все были фаны передачи «Сделай сам». Ведь там не показывают всю фабрику, а лишь какие-то промежуточные этапы.
— А здесь, — сказал он, когда мы дошли до заднего торца контейнера, — мы получим наш конечный продукт!
Из-под откидной крышки на наклонную плоскость с грохотом падали вёдра и катились вниз, прямо в руки двух детин фабричного вида, в спецовках и кепках. Они ловко составляли вёдра стопками, которые вырастали в сверкающие башни. Одну из башен опрокинуло ветром, и она с грохотом покатилась по земле. Тотчас подскочил третий рабочий и привёл всё в порядок.
— Можете взять себе по одному, — воскликнул Эберхард. — Каждый возьмите себе на память. Бесплатно, и ни к чему не обязывает. Это качество! С этим можно работать! И в Африке тоже!
Естественно, я взял одно. И крышку. И подписался сразу на 2 миллиона.
— Ха-ха-ха, — смеялся Рюдигер. — Лох ты и больше никто! Два миллиона ушли в песок, пошли прахом! Они пропали!
— Это мы ещё посмотрим. Ты сперва верни мне то, что взял у меня в долг!
Рюдигер только посмеивался. Я вышвырнул его.
Всё было организовано наилучшим образом. Приходили е-мейлы, присылались брошюры и даже видеокассеты о прогрессе в области целостных разработок. Акции, естественно, тоже пришли. Я подписался ещё на 1 миллион. Мы с Рюдигером курили и смотрели одну из присланных кассет. Рюдигер так смеялся, что и меня заразил.
— Полная бодяга! Кто в это может поверить? Ты только глянь на этого пидора, как он держит в руках инструменты! Ну артист! Ну мухлёж!
Он чуть не падал со стула от смеха. Я тоже.
А потом всё как отрезало. Больше ничего не приходило. Ни е-мейлы, ни брошюры, ни видео. «Портатех» когда-то громко объявил, что открытие первой контейнерной фабрики будет транслироваться в Интернете вживую, но вместо этого веб-сайт www.portatech.co.uk в назначенный для открытия день вообще перестал существовать. Ха-ха-ха, давно я так не смеялся. Собственно, к этому моменту мне стало ясно, что Рюдигер был прав и что деньги пропали. Все. Три миллиона. Вчистую. Но я как-то не хотел в это верить. Ведро-то стояло у меня в чулане, среди прочего хлама. И оно ведь выкатилось не откуда-нибудь, а из минифабрики, я же видел это собственными глазами! Странным образом и Рюдигер куда-то исчез и больше не казал носа как раз на тот момент, когда «Портатех» ушёл в оффлайн. Ни тебе дурацких замечаний на моём автоответчике, ни самоприглашений ко мне на пиво, ни попрошайничества. Я даже удивлялся. С другой стороны, мне это было на руку. Если бы он, к примеру, в тот вечер, когда я больше не смог открыть веб-сайт, подвернулся мне с какой-нибудь цитатой из Маркса, я бы, наверное, дал ему в морду. По-свойски так.
Что мне было делать? Я не имел понятия. Тогда ещё раз перечитал всё заново, и мне открылась истина: всё полная лажа. Помпезный е-мейл с объявлением о торжественном открытии фабрики вещал, что оно состоится в Лагосе, Нигерия. Я зашёл на сайт Министерства иностранных дел и навёл справки: в Нигерии запредельная криминальность, трудности с бензином, время от времени беспорядки происходят и в самом Лагосе, но на эффективную помощь нигерийской полиции рассчитывать не приходится. Уж написали бы просто: «Туда — ни ногой!» Я полетел в Лагос. Хотел выручить свои деньги назад.
Уже в аэропорту мне стало ясно, что я совершил дичайшую ошибку. Всюду одни негры. Это звучит, наверное, глупо, но я не рассчитывал на такое обилие негров. И всё кишит кишмя, как в муравьиной куче. Шумно, грязно, вонь. Я присмотрел себе таксиста, который, вроде бы, не собирался меня убить или похитить. Как я узнал потом, по возвращении домой, то было чистое везение «на новенького». Описать Лагос мне не по силам. Ещё по дороге в город мы пару раз еле успели объехать несколько брошенных машин, контуры которых лишь смутно угадывались в невероятно густом смоге. Представить себе это невозможно. Потом скрежет, визг и грохот раздались позади нас: у какого-то другого водителя реакция оказалась не такой хорошей, как у моего.
— Желаю вам выбраться из Лагоса живым! — смеясь, крикнул мой водитель.
«Я желаю себе того же», — подумал я и крепко вцепился в изодранную обшивку сиденья. Мы бесконечно долго кружили по Лагосу. Пробки, аварии, полиция — кошмар. Не знаю, из чего термиты строят свои сооружения, но Лагос показался мне термитником из дерьма.
— Желаю вам выбраться из Лагоса живым! — смеясь, крикнул мой водитель.
«Я желаю себе того же», — подумал я и крепко вцепился в изодранную обшивку сиденья. Мы бесконечно долго кружили по Лагосу. Пробки, аварии, полиция — кошмар. Не знаю, из чего термиты строят свои сооружения, но Лагос показался мне термитником из дерьма.
И вот, наконец, порт, — тут у меня уже и слов нет. То была помойка при термитнике из дерьма. Но мой бравый таксист как-то пробивался. Просто диву даёшься, на что способен двигатель внутреннего сгорания, если приделать к нему четыре колеса. Через каждые сто метров водитель останавливался и пытался разузнать, где находится «Портатех лимитед». А надобно знать, что пригодной карты Лагоса вообще не существует, поскольку всё меняется так быстро, что от карты не было бы никакого толку. Более-менее крупные скопления жилых домов ещё худо-бедно можно было обозначить, но чтоб отдельные улицы — и мечтать нечего. Каждые сто метров нас направляли в другую сторону, причём при любой остановке машину успевали облепить гроздья человеческих существ, походивших на зомби. Я сидел в этом тарантасе беззащитный, как на блюде. Единственный белый. Как бы мне пригодился пистолет! Или ружьё.
В конце концов мы остановились перед полусгнившим складом, который когда-то был синим. Ворота или двери отсутствовали. Просто гигантский жестяной барак, просматриваемый насквозь.
— Что, здесь? — спросил я.
— Здесь, здесь, — закивал мой водитель, — идёмте, идёмте!
Вонь стояла нестерпимая. По другую сторону склада находилась акватория порта. Судя по запаху, эта жижа представляла собой смесь дерьма и нефти. Оглушительно кричали чайки у нас над головой. Да, без них картина была бы неполной.
Таксист уже шагал впереди меня. В бараке ничего не было. Ничего, кроме мух и пыли. И контейнера. Вернее, останков контейнера. По останкам можно было судить, что некогда это был контейнер, поскольку ещё не всё было искорёжено, искромсано и разломано на части, основные формы в грубых чертах угадывались. И даже часть содержимого уцелела. Трубки, валики, жалкие обрывки конвейера, обугленная электроника и электромоторы. Несмотря на то, что контейнер явно был облит бензином и сожжён, атакован дробовиком и ломом, всё равно становилось ясно: это был тот самый контейнер, который нам демонстрировал д-р Эберхард в Кинцигхофене. Словно для усиления издёвки, у заднего торца валялись рассыпанные алюминиевые вёдра, чудесные изделия, приспособленные к условиям Африки, якобы произведённые этим контейнером-фабрикой. У меня закружилась голова. Я слышал, как жужжали мухи, а над головой злорадно хохотали чайки.
— Идёмте, — сказал таксист на своём странно чистом английском. — А то скоро вернутся остальные.
Я даже не хотел знать, кого он имел в виду, и дал ему увести себя к машине.
«Три миллиона, — думал я по дороге в аэропорт, — три миллиона!» Я ломал себе голову над тем, действительно ли «Портатех» намеревался сделать свои фабрики реальностью, или всё это с самого начала было чистое мошенничество. Зачем-то ведь они доставили «прототип» морем в Нигерию. Может быть, для отвода глаз, чтобы было что показать во время «всемирной» презентации в Интернете. А потом кто-то из мошенников решил, что лучше прекратить акцию сейчас, чем потом, и — фьють! — «Портатех» растворился в воздухе. «Но какая теперь разница, как было на самом деле, — думал я. — Три миллиона. Три миллиона!»
В аэропорту я кинул таксиста на деньги. Я велел ему внести в здание мою дорожную сумку, вошёл внутрь вслед за ним и закричал:
— Сейчас же отдайте мне сумку! Дайте сюда!
Я вырвал сумку у него из рук и побежал прочь, в гущу равнодушной толпы. Таксист не погнался за мной. «Так тебе и надо, — думал я, — ответишь за своих кидал!»
Дома меня ждал е-мейл от Рюдигера.
«Ну что, идиот, — писал он, — теперь-то ты, наконец, убедился, что я был прав с твоим поганым „Портатехом“? Они тебя надули, и правильно сделали. Таких дураков, как ты, надо наказывать. Мне-то с самого начала всё было ясно, но ты, балбес, не хотел меня слушать. Я, кстати, инвестировал в акции „Портатеха“ кругленькую сумму, которую наклянчил у тебя за всё это время. Поначалу акции были совсем дешёвые, а потом пробили потолок. И поскольку я точно знал, что весь этот „Портатех“ — мыльный пузырь, я как раз вовремя успел продать акции и хорошо нагрел на этом руки. Если хочешь знать точно, мои вложения умножились почти тридцатикратно. Естественно, в такие игры можно играть только в том случае, когда шевелишь мозгами, а не рассиживаешь целыми днями на своей жирной наследной заднице, глядя по видео порно. Без твоей дружбы, кстати, я теперь могу обойтись. Лохам я не друг. Чао».
«Маркс способствует, — подумал я. — В работе, спорте и игре».
Несколько дней я заливал свою драму шотландским виски. Виноват был Маркс. Виноват был мой отец. Мой банковский консультант. И, разумеется, Рюдигер. Предатель-Рюдигер, до которого я когда-нибудь всё же доберусь. Никто меня не предостерёг. Все только подбивали меня, чтоб я заставил деньги работать, и вот они отработали своё. Банда скотов, козлы! Я мечтал о массовом убийстве. В случае с Марксом мои мстительные фантазии заходили даже в далёкое прошлое.
Потом до меня дошло, что всё это мне ничего не даст. И я опять перестал пить. Когда мне надо, я очень даже могу быть дисциплинированным. Потом я принялся читать. В детстве я всегда читал комиксы, ещё до того, как совсем отупел. Так же я поступил и теперь. И, как я и предвидел, мне очень скоро, дня через три-четыре, это наскучило. «В принципе, — подумал я, — ничего такого уж страшного не случилось. У меня ещё осталось десять миллионов, этого вполне хватит до конца жизни. Но есть правота и в том, что сказал Рюдигер. Нельзя всю жизнь просто так сидеть и ничего не делать», — так я думал.
Я не сразу определился с тем, что же я хочу делать, кроме того, что делал до сих пор. Но что-то такое витало в воздухе, как тогда, в те старые времена, когда я спросил Тину, не хочет ли она пойти со мной в кино. Я даже разыскал её адрес, но когда у меня в руках оказалась эта старая бумажка, я её всё-таки отложил. Сейчас дело было не в любви. Дело было в работе.
Словно по случайности мне в руки попали мои старые студенческие учебники. Штромайер («Материаловедение»), Эберхард-Витгенштейн («Основной курс порошковой металлургии») и, естественно, ненавистный Брем: «Теория и практика современной автоматизации процессов» — два толстых, постоянно переиздаваемых с начала шестидесятых годов тома, целая куча абстрактного дерьма, которая и в те времена меня совсем не интересовала, но, по словам автора предисловия профессора Мергентхайма, была очень важной, и прежде всего потому, что этот Брем когда-то читал им скучнейшие лекции. Хотите верьте, хотите нет, я раскрыл первый том как раз на той странице, где речь шла об утке:
История автоматизации процессов стара, как само применение инструментов. Однако механизация производства и алгоритмов, в которой воплощается мечта об освобождении человека от недостойной его работы, смогла достигнуть пригодных результатов лишь начиная с определённой стадии технологического развития. Отличительным признаком самых ранних результатов была зрелищность. В первых автоматах было больше мечты, чем действительности, больше тоски, чем смысла. Как известно, Вокансон в 1735 году демонстрировал публике механическую утку, которая якобы могла не только пить, есть и ходить вперевалочку, но и переваривать пищу и производить настоящие экскременты. Необыкновенная популярность этой утки до сегодняшнего дня держится на пророческой смелости проекта (Вокансон мечтал о «подвижной» анатомии, которая сделает возможным обратное воздействие произведения искусства на природу) и на легковерии публики: фокусник Жан Эжен Робер-Гудин, имя которого взял себе впоследствии псевдонимом «гений выпутывания» Гарри Гудини, раскрыл в своих мемуарах (1857 г.), что процесс пищеварения утки был основан на фокусе (см. рисунок на стр. 335).
Я почувствовал, что улыбаюсь, и захлопнул книгу. У меня возникла идея.
Я думал, что контейнер обойдётся дороже. 2850 — «новая цена, включая НДС, доставка морем с Дальнего Востока, из Бремена самовывоз». Всего 6000 евро. И всё прошло как по маслу. Когда кран опустил эту штуку рядом с моей виллой, я радовался, как дурак. Следы, оставшиеся от крана на газоне, были не так хороши, но я подумал: чем лучше утопчешь, тем лучше взойдёт. Зато сам контейнер был хорош. Выкрашенный в красный цвет, — залюбуешься. Мой. И при нём инструкция по эксплуатации, чтобы ничего не напутать.
Теперь я тружусь не покладая рук. Работаю целый день. Часто так и сижу в моём контейнере, все нужные книги уже перенёс туда — да, и Брема тоже. Собственно, я там, можно сказать, живу. Иногда я думаю: должно быть, мой старик именно так и заработал свои первые деньги: вгрызаясь в дело и не позволяя себе расслабиться, пока оно не сделано. Моя теперешняя жизнь пришлась бы папе по вкусу. И задача, в которую я вгрызаюсь, чёрт знает какая мудрёная. Если я действительно хочу построить контейнер-фабрику, с которой «Портатех» лишь мошенничал, я должен решить несколько проблем, к которым пока ещё никто не подступался. И это недёшево. Все эти спецзаказы на изготовление деталей и всё такое. Но я сижу за деревянным письменным столом в моём контейнере, читаю, считаю и конструирую, и всё больше и больше думаю, что это может получиться.