За «Персеем» расходился светящийся конус. Пять дней — пять лет моей жизни уносится со звездолетом — меньше недели назад Красный Ящик прибыл сюда на ракете «Фрам».
Да, около шести дней назад капитан Шустов с двумя людьми вынес из ракетной шлюпки и поставил Ящик с регалиями и оружием Аргуса на площадку. И встал рядом, широко расставив ноги, держа руку у шлема. Его люди с угрюмым любопытством смотрели на нас.
Мы с Тимом встречали их. Пахло гарью. На боках шлюпки были вмятины, люди имели усталый вид. Я глядел на них, работяг Космоса, глядел на Красный Ящик. И ощущал невольную дрожь.
Это был восторг первой встречи, свидания, не знаю чего еще.
Тим — сумасшедший работник. Ночь, а он сидел и работал. Писал.
Очки он где-то потерял и писал, водя носом по бумаге, обметая ее бородой.
Работал жирным карандашом и выводил крупные буквы, чтобы видеть их свободно. Потом он станет читать свои заметки пишмашинке, дополняя их по ходу чтения подробностями so и соображениями. Пусть! Я принял душ, переоделся, лег. И тут же поднялся — лежать было нестерпимо.
Я ходил и пытался освоиться с положением. Я хотел вернуться в прежнюю свою жизнь и не мог. Словно бы утерял ключ и стоял, уткнув нос в белую дверь, крепко запертую от меня.
Дверь твердая и холодная.
Кто поможет мне выйти? Тим? Ники?
Он стоял рядом — многолапый робот, мой покровитель и друг. Моргая огнями индикаторов, Ники улавливал мою смуту.
— Хочу стать прежним, стать прежним, — твердил я.
Но где-то глубоко в себе я был Аргусом и Судьей, преследовал Зло и размышлял о нем, холодел от негодования.
— Хочешь есть? — спросил Тим и ответил: — Конечно, хочешь.
Он поднялся, стал готовить еду (и диктовал машинке).
Он ходил между столами и плитой, диктовал. В то же время готовил ужин: налил воды в чайник и поставил на огонь, вынул из холодильника два куска мяса и бросил их на сковородку. Но теперь эта готовка на ощупь не смешила меня, как раньше.
Я ходил мимо полок со строем банок. В них биообразцы. Я помогал собирать их, рискуя собой. Но какая это, по сути, мелочь.
Тим диктовал:
— «…Отмечается появление биомассы типа С № 13 (неоформленной, подвижной). Изменения в ней вызваны, по-видимому, передачей генетической информации от уже оформленных объектов. Отмечаю также бурное образование химер. Интенсивность биожизни этой планеты не слабансирована, и биомасса производится в чрезмерном изобилии. Я мог бы сказать при наличии демиурга (он подмигнул бумаге), что данное божество впало в творческое неистовство… Какой бы ты хотел соус?
— Все равно.
— Тогда белый… «Мы сможем оказывать на биомассу типа № 13 направленное воздействие. Применяя гамма-излучение и препараты Д-классов, сможем вызвать нужный нам эволюционный параллакс планеты. Но лучше использовать Люцифер как склад генетических резервов. Также намечается решение вопроса антигравитации…»
Сковородка трещала, он топтался и бормотал. Собаки, положив головы на лапы, смотрели на меня своими прекрасными золотыми глазами. Доги-мутанты, огромные черные псы. Взгляд их спокойный. У них желтые брови и морды, ласковые глаза, мощные лапы.
Я почмокал — они вильнули хвостами. Я подошел к зеркалу и стал искать в себе признаки Аргуса — уширенный лоб, бледность кожи и невыносимый блеск глаз. Но мог отметить только свою чрезвычайную худобу. Кожа лица воспалена, глаза — усталы. И Тим выглядит плохо, и собаки — кожа да кости.
Вот три их опустевшие лежанки.
Досталось нам всем, крепко досталось.
Проклятый Штохл!
Я кривляюсь у зеркала, пытаюсь вернуть прежний блеск глаз. И вижу, я постарел. У глаз легли морщины. Они узкие, как волос, морщинки всезнания. Губы… Здесь еще жесткая и горькая складка Судьи. И сознание — я прикоснулся к чему-то огромному. Словно летал без мотора или вспрыгнул на пик Строганова.
Тим диктовал:
— «…Планета требует ученых типа классификатора. Для творца Глена время еще не пришло. Законом нашей работы…»
Я же думал: «Братья Аргусы, Звездные Судьи… Сколько времени еще я мог быть с вами? День? Неделю?…»
И сейчас объем знаний Аргусов разламывал мою голову. Знание гложет и грызет мозг… Забудется ли оно?… Войдет в меня прежний мир? Зачем я согласился?
Но те, кого выбрали Аргусы, не могли отказаться. Такого случая не было, Аргусы его не знали. Иначе они бы сказали мне. Да и не отказался бы я даже сейчас, все зная.
— «…И запальные в смысле, генетики организмы». Готово, садись!
Тимофей снял сковородку, понес к столу и поставил ее на бумаги. И я ощутил в себе сильно изголодавшегося человека. Мне хотелось есть сокрушительно много. Тим ставил тарелки, разливал чай в большие чашки.
По обыкновению Тим, жуя, запихивал себе в рот огромные куски. Подошли собаки, положили тяжелые морды на край стола. Тим бросал им то кусочки мяса, то обмакнутый в подливку хлеб.
А похудели, бедняги. Все. Тим отощал, у собак до смешного заострились носы. Они плоские, словно долго лежали под ботаническим прессом.
— Ты понимаешь, — говорил, жуя и давясь, Тимофей. — Мы с тобой уникальные люди. Я имею честь быть универсалом: ботаником, зоологом, дендрологом, чертезнаетчемологом. Ты затесался в Аргусы благодаря этой каналье. Силен мужик… Нам с тобой, по сути дела, надо писать мемуары.
Он захохотал, взял горсть сахара, повелел: «Терпеть!» и положил на носы собак по кусочку.
Те, скосившись на сахар, недвижно и серьезно ждали разрешения съесть его.
— То, к чему ты прикоснулся, — втолковывал Тим, — огромно. Аргус?… Подумай сам, сколько бы ты мог еще быть им без опасности смерти? Неделю? Думаю, три дня. А там истощение протеинов, анорексия и… Хоп! (Собаки подкинули и схватили кусочки). Летальный исход. Но ты должен хранить память о прикосновении к чему-то титаническому. Да, именно титаническому. И у меня такое бывает, когда я в одиночестве обозреваю здание науки. (Он покраснел.) Ощущение, что я коснулся огромного, что лезу на снежный пик. Слушай, может, нам махнуть на Север, освежиться и поохотиться? Все же полюс, снега, мохнатое зверье.
— Посмотрим, — сказал я, думая, отчего он повторяет мои соображения. А звучало бы: «Воспоминания Аргуса-12». Вспомним, вспомним. Итак, прилетел «Фрам», абсолютно неожиданный. Он скинул на Люцифер ракетную шлюпку.
Аппаратура наша разладилась в грозу, мы не приняли сигналов и копошились во дворе.
Был ясный день, Люцифер просматривался на большое расстояние. И вдруг из солнечной голубизны упало, гремя и пуская дым, длинное тело.
Люди! Ракета!
Мы с Тимом (и собаками) лупили к площадке во весь дух. Одеться толком не успели, бежали налегке. Затем капитан Шустов, Ящик из красной тесненой кожи. Обряд Посвящения и все остальное.
Я — АРГУС
Аргусы говорили — Обряд возник давно. Они утверждали — начало его теряется во времени. Я же знаю — и Обряд и Аргусов родили достижения техники и изобретательность сильных человеческих умов.
Смысл Обряда был велик. Среди чужих солнц в пору редкого движения ракет (путь их рассчитывался по секундам) правосудие обездвижело, а Закон изменился. Преступлением против Закона Космоса были и редчайшие отказы в помощи одних людей другим, когда жизнь и тех и других балансировала на острие и приходил соблазн сохранить одну жизнь за счет другой.
Нарушением (и преступлением) Закона становилось угнетение инициативы — ею двигалось освоение планет.
Непрощаемым Преступлением считалось то, когда в страхе или гордыне человек сметал чуждую биожизнь с открытой планеты и творил новую — из машин и железа. Расследовали и катастрофы. Аргусы нашли утерянный, звездолет «Эврипид», они разыскали исчезнувшую экспедицию Крона. Последнее рыло особенно трудным, в том секторе нашлась только малая спасательная ракета. Но Аргус, служитель Закона, рискнул собой и сделал нужное.
Исполнение Закона поручалось человеку, который был на той же самой планете (или в том звездном секторе), где случилось Зло. Это обычно был человек бесхитростный и полный благожелательности. Другого бы и не пустили к Силам, подчиненным Звездным Аргусам.
Человек этот иногда сталкивался с космически сильным Злом. Пример с Генри-финном, сошедшим с ума и единолично пиратствовавшим в секторе 1291 «А».
Необходимость родила необычайные изобретения. Применяя их, любой человек мог бороться со Злом, каким бы оно ни было сильным, — остальные люди занимались неотложной работой.
Ящик красной тисненой кожи вмещал в себя все необходимое. Его везли туда, где случалось Зло. Но легенды говорят — он и сам перемещался в пространстве.
…Тот, на кого падал выбор, становился Судьей и Аргусом. Он преследовал Зло, побеждал его, судил и карал.
Иногда Аргус погибал, но Закон шел твердым и четким шагом по этим безлюдным планетам. И мне тоже хотелось идти, гибнуть и торжествовать. («Меня, бери меня», — подсказывал я Красному Ящику.) Ящик поставили. Шустов снял шлем и вытер лоб. Лицо его было озабоченным.
Иногда Аргус погибал, но Закон шел твердым и четким шагом по этим безлюдным планетам. И мне тоже хотелось идти, гибнуть и торжествовать. («Меня, бери меня», — подсказывал я Красному Ящику.) Ящик поставили. Шустов снял шлем и вытер лоб. Лицо его было озабоченным.
— Слушай, Иван, — спросил Тим, — зачем эта штука? Что случилось? На планете нас только двое.
Шустов помолчал.
— Ну и жара тут у вас, ребята, — сказал он. — Как вы еще не сварились? Душно, сероводородом тянет. Ад! Я, собственно, везу сыворотку на Секаус. да какой-то дурак убил здесь человека, вот и нагрузили. А он все тебе сам скажет, Ящик-то. Такие дела, Тимофей.
И повернулся ко мне.
— Э! Я тебя узнал! Ты же Краснов. А, Тимофей, чудеса с этими погибшими? То и дело их встречаешь живыми (а я и на самом деле был мертв, но стал жив).
— Ребята! Положите руку на эту штуковину. Быстрее, быстрее, я спешу. Если, конечно, согласны стать Аргусом, Судьей и так далее, и восстановить справедливость.
Я шагнул вперед и положил дрожащую руку.
— Согласен.
И Тим шагнул, положил руку.
Красный Ящик спросил ровным голосом автомата:
— Георгий Краснов, вы согласны выполнять Закон, требовать выполнение Закона, преследовать нарушившего Закон?
— Согласен! (Я ощутил нараставшую теплоту в крышке Ящика).
— Георгий Краснов, я обязан предупредить об опасности — вы по коэффициенту Лежова заплатите годами жизни за дни работы.
— Согласен.
— Вы знаете мифическое значение Аргуса? Недремлющего? Стоглазого?
— Да!
Автомат сказал:
— Тогда вы Судья, вы — Звездный Аргус номер двенадцать.
Я сказал:
— Да, это я.
Он сказал:
— Я передам вам Знание Аргусов.
И, хотя из ракетной шлюпки Ящик с трудом вынесли двое, я взял его на руки.
Я отнес его в сторону, под куст коралловика, открыл и вынул регалии Звездного Аргуса. Я надел его бронежилет и белый шлем, повесил Знак — пятилучевую звезду. И тотчас капитан, козырнув мне, заторопился по трапу.
Люди его спешили, оглядываясь на меня. Их словно сдул ветер. Я и сам ощутил его: потянуло холодом, прошумело в деревьях. Вот и друг Тим отвернулся, а собаки прижались к нему. Ибо во мне уже была сила Закона и не было в Космосе власти, равной моей.
Само небо открылось мне. Я все видел.
Сквозь густоту дневного воздуха я увидел созвездия, облака звезд.
Они горели грозно.
Я видел (еще не веря себе), что приближался, идя мимо, звездолет «Персей». Сообразил — он будет нужен. Да, нужен. Я приказал. И ощутил, как он, громадный, оборвал свой полет и пошел сюда.
Я знал (еще не веря себе) — он будет через пять дней, там рассчитывают режим торможения.
Я сделал это, я могу… все. А что это «все»?…
Я могу останавливать ракеты, ломать злую волю и видеть человека насквозь.
Я увидел тебя, Штохл. Ты принес Зло на планету. Поберегись!
…Голове моей было жарко в тяжелом шлеме. Бронежилет широковат. И к лучшему — климат здесь тропический. Пистолет неудобно тяжел и велик. При каждом шаге он ударял меня по бедру.
Проводив шлюпку, мы с Тимом ушли домой. Я до вечера возился с привычными делами: проявление фото и ремонтом сетки. Но все вокруг меня странно уменьшилось.
Двор… Я всегда находил его достаточным для вечерней прогулки — теперь он стал тесен. И весь вечер я ходил, я топтался в нем по мере ускорения своих мыслей. Стемнело… Выглянул Тимофей, пожал плечами, закрыл дверь. Вышел Бэк, робко прополз и у мачты справил малую нужду. Высоко, будто искры, летела стая фосфорических медуз. На сетку, булькая горлом, ползли ночники. Но их крики стали тихими — звуки Люцифера были ничтожно слабы в сравнении с гремевшими во мне Голосами. Я стал Аргусом, все прежние люди, прежние Аргусы говорили со мной, передавая мне Знание.
С ними я пробежал историю Человека, вылезшего в виде ящерицы из Океана и в мучительных трудах создавшего Общество, Закон, Науку и Ракету.
Не скажу, чтобы Знание Аргусов дало мне счастье. Наоборот, во мне поселилось беспокойство. Вот в чем сила Аргусов: нас стало двенадцать, опытных, решительных людей — во мне одном.
…Мы знакомились, мы говорили друг с другом.
Их голоса вошли в меня сначала как шорох, тень моих мыслей. «Я — Аргус, — думал я. — Как странно».
— Еще, не стал, — шепчет один. — Не стал…
— Ты будешь им, — сказал второй.
— Ты Аргус… Аргус… Аргус, — заговорили они, вся их шепчущая толпа. Голоса росли. Громом они прокатывались во мне, оглушая… Аргусы говорили со мной.
Аргус-9 говорил, что я все, все узнаю о человеке, Аргус-7 предлагал рассказать мне о мирах. Они твердили советы — разные.
«Если ты хочешь пользоваться пистолетом, двинь красную кнопку, что на его рукояти»… Говорят о том, что, получив Силу Аргусов, ее надо расходовать бережно, будучи сильным, надо беречь, а не ломать волю человека.
Аргус-11 твердил мне об истине. Аргус-10 о нас самих: «Мы все друзья, все судьи…» И кстати, напомнил о том, что Закон имеет исключение.
— Я Аргус-1, - говорил чуть хриплый голос. — Я был убит, тогда мы еще не имели бронежилета. Тебе расскажут, друг, о его свойствах. Я же стану говорить о Законе.
…В эти часы я прожил одиннадцать жизней, взял их опыт в себя. Я постарел в тот вечер, побелели мои волосы. Но на один вопрос они не ответили. Не пожелали.
Откуда брался страх, рождаемый мной? Я предельно добр. Что это? Отзвук силы? Могущества? Излучение? Или еще одна сторона доброты?
Наши огромные собаки, нападавшие и на моутов, боялись меня. А я так люблю их. Вот! Вот они заскулили, пробуют выть, затягивая хором, глубокими, плачущими голосами. Тим орет на них:
— Да успокойтесь вы!
И думает: «Я слышал, слышал об этой проклятой способности, но не верил. Как изобретатели смогли увязать телепатию и гипноз с такими новинками, как его жилет и каска?
В воздухе стыл голубой дождь сетки. Ночники ползали по ней. Разевая рты, они бросали звуки в меня (своим криком ночники убивают пищу). Они раздувались, они чуть не лопались от усилий. Мелькали языки, дрожали мембраны. Свет и звал и убивал их. Умирая, они скатывались по сетке в ров. Там их пожирали какие-то существа, хрустя и чавкая.
Белая плесень стала вползать по сетке. Она совала ложноножки во все ячейки. Сейчас, сейчас она вольется внутрь. Но щелкнул разряд (автореле!), и плесень упала вниз большой мучнистой лепешкой.
Шла глубокая ночь, светилась равнина. Я ходил. Биостанция поставлена на самом высоком здешнем холме. Я видел голубое свечение равнины, а в нем холмы в виде темных вздутий. Они вливались в небо кронами деревьев.
Пустынные места… Выходит, они не были пустынными.
За четверть диаметра от нас, на западе, была колония, а в ней Зло. Там жили люди, прилетевшие с планеты Виргус. Тайно от нас (почему?) колония освоена три месяца назад.
Утром я пойду в колонию. Я раздавлю Зло, такова цель. Мне нужна помощь в дороге, нужен Тимофей, собаки, «Алешка».
Согласится ли Тим?
Ничего, уговорю. Как он там? Лежит, закинув руки за голову. Вот думает о моем превращении. Затем некоторое время размышлял о судьбе щенят Джесси — их нужно отнять у матери и переводить на нормальный режим. Спасибо, Тим, за такое соседство!..
Вот улыбнулся, в темноту — воображает себе лица коллег, когда он вернется к ним через пять-десять лет с Люцифера. Вот думает о Дарвине и Менделе.
— Я вас перепрыгну… обоих… — шепчет он. И снова я не верю себе: скромняга Тим — и такое. Шепчу: — Спи, спи, милый Тим, завтра ты дашь мне собак и поведешь машину. Сам.
А Люцифер?
Люцифер! Ты алмаз среди венка мертвых планет этого солнца. Ты обмазан Первичной Слизью, тебе еще предстоит сделать из нее отточенно прекрасных зверей, насекомых и рыб (это только их эскизы — моут и прочие). Но твою судьбу могут исказить виргусяне.
…Штохл! Я вижу тебя, твой черный профиль. Ты словно вырезан из бумаги — в тебе два измерения. И мне предстоит уточнить, насколько ты глубок. Поберегись!
А-а, ты держишь в руках сейсмограмму. Уже знаешь: садилась ракетная шлюпка. Озабоченность морщит твой покатый лоб. Ты жалеешь, что не был готов к такому быстрому повороту дела. Ты ждешь возможности удара.
Думаешь так: «Мне дорого время, нужно год, два, три повертеть шариком, и тогда все убедятся в моей правоте и силе и примирятся со мной».
…Тимофей, славный мой человек. Ты не можешь уснуть? Да? Так спи, спи… до утра. Позавтракав, ты предложишь мне и себя и собак. А еще мы возьмем ракетное ружье, его понесет Ники. Решено!
Я прошел в дом. Храпел Тим. Глядели на меня и жались в теплую мягкую кучу собаки, милые, добрые…
ВТОРОЙ ДЕНЬ АРГУСА
За десертом Тимофей огладил бороду и защемил ее в кулаке. Дернув вниз, спросил:
— Что намерено делать ваше величество? Сидеть здесь? Ты что, решил пребывать в Аргусах вечно?