Падая, цепляясь свободной рукой за дверь контейнера, я видел, как ко мне бежит вооруженный до зубов североамериканский спецназовец.
Вторая группа, состоящая из нескольких человек, наконец, достигла линии контейнеров. Разбившись на пары, они рванули в лабиринт, прикрывая друг друга.
Нервы, конечно же, у всех были на взводе — свет, а потом темнота, непонятный обстрел, которому они подверглись — и при этом никого не зацепило, доклады снайперов о наличии посторонних, да еще и возможное наличие гражданских делало предстоящую задачу архисложной. И потому, когда двое бойцов спецотряда увидели около открытого контейнера вооруженного и стреляющего человека, долго размышлять они не стали. Один из стрелков вскинул автомат и выстрелил неизвестному в ногу, после чего один остался на месте, держа неизвестного под прицелом и готовый выстрелить уже на поражении, а второй побежал вперед, подбежав, отбросил ногой автомат неизвестного. Но дело было уже сделано…
— Какого черта здесь произошло, лейтенант?
— Сэр, мы увидели этого человека, у него был автомат, направленный в сторону контейнера, и я принял решение обезвредить его, но без максимального ущерба, сэр.
— А остальные?
— Остальные были уже мертвы, сэр, когда мы подошли…
Обутые в ковбойские сапоги ноги у моего лица сдвинулись с места.
— У вас в отряде есть медик?
— Да, сэр, капрал Каро.
— Пусть он поможет этому человеку. Он нам еще пригодится живым.
— Так точно, сэр!
Конечно, мне есть за что благодарить этого лейтенанта. Мог бы выстрелить в колено, попал бы — и я всю оставшуюся жизнь ходил бы с палочкой. Тут хоть и была задета кость — но нет ничего такого, чего не может вылечить медицина. Даже полевая.
Капрал Каро оказался высоким, тощим негром, комично смотревшимся с большой сумкой полевого медика поверх обычного снаряжения — хорошо, что взять не забыл, врач остается врачом. Первым делом он попытался положить меня поудобнее и так, чтобы не мешать тем, кто желал взглянуть на происходящее в контейнере. Мне это обошлось в еще одну волну боли — но так ничего особенного.
— How are you, sir? — спросил он меня, перетягивая ногу жгутом выше колена.
— Fine, thank you — я решил не отставать в хороших манерах. Хотя… этот парень здорово меня подстрелил, нерв, что ли задел. Зубы сейчас осколками посыплются.
Майор Дункан Тигер вышел из контейнера, присел рядом со мной на корточки.
— Какого хрена ты все это сделал? — спросил он.
— У меня своя служба, у тебя своя. Могу я рассчитывать на кусок пиццы, когда мы поменяемся местами?
— Ты можешь рассчитывать, что я тебя не пришибу сразу. Какого черта ты их убил, хоть одного надо было оставить в живых. Где нам теперь искать устройство?
— Ищите… Рано или поздно оно найдется, не поднимайте шума и ищите. У одного из этих парней в кармане наверняка лежит еще один детонатор. Без детонатора у этих ублюдков есть просто кусок обогащенного урана, обмотанный проводами. И все. Максимум что они могут сделать — это привязать к устройству большой кусок пластита и взорвать это в центре города, чтобы несколько районов оказались заражены радиацией.
— Спасибо, я буду иметь это в виду.
Из контейнера вышел один из бойцов спецотряда министерства энергетики, на сей раз, забрало его шлема было опущено, и он говорил через микрофон и внешний динамик. Все это выглядело бы смешно — если бы в паре метров от нас не лежал упакованный в пару десятков килограммов урана апокалипсис.
— Сэр, нужно немедленно убираться отсюда, выводите всех. Этот парень активировал устройство, таймер на нуле. Оно почему-то не взорвалось, но может взорваться в любой момент. Убирайтесь отсюда, живо, мы попытаемся его обезвредить.
— Оно не взорвется…
— Что?
— Оно не взорвется — повторил я — не взорвется…
— Столько готов поставить?
— Все что у меня есть. Мистер К все таки выиграл свою последнюю в жизни партию…
Тигер поднялся в полный рост.
— Носилки сюда! Давайте убираться отсюда!
05 сентября 2002 года Округ Колумбия Частное кладбище
Офицер Генерального штаба не имеет имени…
Для нас, тех, кто играет в игры со смертью, такие похороны — не самые плохие. Большинству из нас суждено упокоиться в безымянной могиле — а то и вовсе тело бросят в кювет на радость крысам или псам. И такая смерть — почти мгновенная — тоже милость Господа. Попавшись, можно умирать целую неделю.
Возможно, настанет время — и кто-то так же позаботится обо мне. Все в этой жизни возвращается, и возможно то, что я делаю сейчас — когда-нибудь ко мне и вернется.
Благом ли? Не знаю.
Длинный, черный лимузин, сопровождающий катафалк остановился на холме, на аккуратной асфальтовой дорожке. По левую руку высились тополя с раскидистой кроной, а земля была покрыта аккуратно подстриженным живым зеленым ковром. Земля здесь вообще была холмистая, и с ней, на равных промежутках меж собой были воткнуты одинаковые, светло-серые прямоугольные куски мрамора. Вот и все что остается от нас, когда мы покидаем сию юдоль слез по воле Господа или других людей. Это неправда, что жизнь и смерть всецело в руках Господа. Неправда, по крайней мере, в отношении смерти.
— Помочь, сэр?
— Не нужно…
Водитель — выделенный мне в Бетезде опекун, молодой энсин, одетый по такому случаю сегодня в парадную форму североамериканских ВМФ — подскочил, попытался помочь.
— Не нужно… — я утвердил палку на земле, сделал пробный шаг — получилось. Вот так нормально…
Пуля все же задела кость, и в Россию я отправлюсь только через неделю — от более срочной отправки я отказался по своим соображениям. Хотя бы потому, что мне нужно было участвовать в похоронах. На них меня отправили вопреки мнению врача и под присмотром проходящего практику энсина. Человек хочет стать военным врачом на авианосце — похвальное стремление.
— Энсин, если вы хотите мне помочь, лучше сходите и выясните, где волынщики.
— Да, сэр, сейчас.
Пока выясняли вопрос с волынщиками — в Америке было полно волынщиков, с волынкой хоронили и военных и полицейских, подъехала еще одна машина, черный Субурбан с пропуском под стеклом. Все-таки решили приехать.
Марианна — поллица замотано, рука на перевязи. Дункан Тигер — с черным беретом, значит и впрямь из рейнджеров. Вот и все, кто пришел проводить в последний путь директора Британской секретной службы. Собственная страна от него отказалась, равно как и от тех, кто пришел сюда с ним. Немудрено — иначе бы пришлось объяснять и про детонаторы.
— Как ты?
— Жив. А ты?
— Одна косметическая операция и все в норме. Правда придется учиться стрелять с другой руки…
— Если хочешь, могу устроить тебе поездку в Палестину. Там лучшие косметические хирурги в мире, не то, что местные коновалы.
— Смеешься? Меня лишат допуска. Не беспокойся за меня, я работаю на федеральное правительство.
— То-то и оно.
Я повернулся к Дункану.
— Нашли?
— Нашли…
— Где?
— Нью-Йорк. Грузовой порт. Пробили контейнеры — они отправлялись из одного и того же порта. Отправитель — компания, которую Михельсон зарегистрировал на Британских виргинских островах. Оффшор.
— Это хорошо…
Прибыли волынщики, на каком-то старом драндулете, энсин зло отчитывал их, они оправдывались. По виду — мексиканцы. Господи, здесь даже волынщики теперь — мексиканцы. Надеюсь, священник будет не негром. Нет, я не расист — просто как-то в голове не укладывается священник римской католической церкви — негр.
— Какого хрена они это сделали? — задумчиво сказал Дункан.
— Что именно?
— Какого хрена они ввезли бомбы, но он дал им фуфло вместо детонаторов? Зачем тогда вообще было творить все это дерьмо?
Мистер К все же выиграл очередную и последнюю для него партию, пусть даже ценой собственной жизни. Как показала экспертиза — оба устройства, которые он дал Махди для того, чтобы взорвать устройства, были фальшивками, не неисправными, а именно фальшивками. При всем желании они не могли инициировать ядерную реакцию в устройствах. Самого факта наличия бесхозных ядерных устройств и факта попытки подрыва — должно было бы хватить для геополитического Апокалипсиса.
В этом то и был замысел британской разведки. Все это время она водила исламистов на поводке. Если бы шахиншах остался жив — она точно так же бы водила и шахиншаха. У него были устройства, но не было детонаторов к ним! И британцы это точно знали, потому что разработать детонатор на самом деле не проще, чем саму бомбу! Одна ошибка — и вместо цепной реакции обогащенный уран просто разлетится от взрыва по окрестностям, заражая их на века. Будет «грязная» бомба, способная навеки заразить территорию в несколько городских кварталов — но атомного взрыва не будет. Самое главное — у шахиншаха не было возможности провести испытания этих самоделок, мы об этом сразу бы узнали, а без испытаний тем более не сделаешь детонатор. Детонаторы же этим выдавались только тогда, когда нужно и ровно столько, сколько нужно. Сэр Джеффри отчетливо понимал, что если выпустить этот процесс из-под контроля: одна из бомб может рвануть и в Лондоне. Исламские экстремисты ненавидят всех, согласно их заповедям.
Некоторые ширки в господстве такие: кто скажет, что я обладаю одним из свойств Аллаха, есть тагут. Тот, кто не отвергнет его и не удалится от него, есть многобожник. Так, например правительства, парламенты, судьи есть тагуты, если они имеют претензию издавать законы, не опираясь на доказательства от Аллаха; кто идет на выборы (такого правительства), в такой суд, хочет решения, суждения, или издавания законов со стороны тагута есть многобожник.
Кто утверждает, что я обладатель силы, могу спасать, кормить, лечить, убивать, растить и не причисляет это к Аллаху — то есть не говорит что это я не своими силами, а говорит: все это благодаря мне — тот тагут. Также тагут и тот, кто хоть и причисляет эти деяния Аллаху, говоря, что это Аллах мне дал такую способность знать сокровенное или слышать издалека зов молящихся и приходить им на помощь все они тагуты. Также любой кто думает что Аллах сообщает кому-нибудь законы для людей кроме посланников есть многобожник. Философы тагуты, так как считают возможным найти истину или установить законы, опираясь на разум.[88]
Сэр Джеффри Ровен, безусловно, знал все это, и наверняка ненавидел мусульман, потому как не только принадлежал к Римской католической церкви, но и являлся ее священнослужителем. Они ему были нужны — но он их держал на коротком поводке, и даже умерев — обыграл.
Наконец то похоронная процессия построилась — волынщики, нервно оглядывающиеся, вероятно у кого-то из них проблемы с грин-картой, и они нервничают при виде любых сотрудников спецслужб, затем шестеро носильщиков с дорогим гробом. Затем мы, раненые, но не сдающиеся, я еще и под постоянным присмотром будущего доктора медицины. Потом несли венки — их было всего два, и шагал священник. Волынки гнусаво вывели первые ноты заунывной похоронной мелодии, и мы тронулись, провожая директора Британской секретной службы в последний путь.
— Тебе не понравится ответ, Дункан — сказал я.
— А ты его знаешь?
— Возможно. По крайней мере — я могу сказать свое мнение.
— Так скажи.
— Скажу. Этот человек мог дать детонаторы настоящие, чтобы произошла беда, которую ни один североамериканец никогда не забудет, ни в каких поколениях после этого. Наверное, так даже было бы правильнее сделать, или дать хотя бы один настоящий детонатор. Сейчас вы заметаете следы, и можете это сделать — но если бы на территории САСШ произошел бы ядерный взрыв, этот мусор уже никак не получилось бы замести под ковер. Но сэр Джеффри не сделал это, потому что он был британцем. Нет, он не пожалел вас, в нем не было жалости ни на грамм, он приказал убить своего предшественника, он убил лучшего из Императоров, которые когда-либо правили в России и его сына он тоже убил. Сэр Джеффри, да и британская разведка в целом никогда не останавливались перед необходимостью убить, будь это один человек или целый народ. Но есть пределы, за которые они не рискнут шагнуть никогда, и ядерный взрыв в крупном городе Запада — как раз такой предел. Москву или Санкт Петербург они взорвали бы, не задумываясь. Дело в том, Дункан, что эти люди принадлежат к некоей межнациональной элитной прослойке, про которую мы очень мало знаем. В этой прослойке господствуют англичане, английские аристократы, потому что первая в истории революция произошла в Великобритании, и британским аристократам на протяжении целого поколения приходилось жить в крайне враждебной среде, изобретая способы, как остаться в живых и взять под контроль обезумевшую страну. Они это сделали, потом к ним присоединились французы — те, кто выжил в бойне Великой французской революции и которые сейчас разбросаны по всему свету, потому что Франции больше нет. Есть там даже немцы, хотя германская контрразведка свирепо преследует всех, кто вступает в тайные атлантические сообщества, понимая всю опасность этого, всю опасность дружбы аристократов через Па-де-кале. Эти люди, почему-то считают себя и круг своих стран, стран в которых они живут — наследниками великой римской традиции, наследниками римской цивилизации — это, несмотря на то, что титул Цезаря Рима принадлежит по праву Российскому Государю, и добыт он силой оружия. Все они ненавидят Россию, потому что считают нас неправильными, согласно их расчетам мы варвары и просто не имеем права владеть тем, чем владеем. Нас они взорвали, не задумываясь, и ты это знаешь. САСШ — а зачем гадить в доме, где живешь? Тем более — что и у вас в стране проживают те, кто принадлежит к касте тайных властителей мира. Сами себя они не взорвут.
Дункан покачал головой.
— Это была самая идиотская чушь, которую я слышал в жизни.
— Вот как? Бендер-Аббас — это чушь?
— Это террористы. Обычные исламские экстремисты. Да, это мразь, но не надо приплетать к этому нас. Чтобы ты знал, парень — у нас в армии просто за то, что ты назвал человека не по имени, званию или кличке, а по национальности, можно просто загреметь под трибунал. Никто здесь не пылает ненавистью к твоей стране.
— Пылает. Наверху другие правила, там все вещи называются своими именами, и кто какой национальности — все знают и помнят очень хорошо. А вот внизу — да. Почему-то в последнее время в странах запада людей пытаются сделать этакими гражданами мира. Оторвать от корней. Чтобы вы чувствовали себя не американцами — а непонятно кем. Как ты думаешь — для чего им это нужно?
— Чушь…
— Пришли — сказала Марианна — прекращайте болтать. Завтра договорите.
Завтра должны были состояться похороны оперативного сотрудника АТОГ Мантино. Его должны были похоронить на маленьком кладбище на самом севере САСШ на границе с Канадой — и туда я тоже намеревался поехать.
Потом было все как обычно. Гроб установили на специальные подставки, священник что-то начал читать про «злачные пажити». Мы, молча стояли у гроба. Потом, как молитва была закончена — гроб опустили в выкопанную в зеленом, аккуратно подстриженном газоне яму на специальных устройствах, которые потом вынут, перед тем как закапывать. Церемония похорон сильно отличалась от православной и была какой-то неживой и казенной.
Бросили в яму по горсти земли — эта традиция совпадала. Носильщики и волынщики ушли, а мы остались. Остались и два человека с лопатами — они будут ждать, пока мы не уйдем.
С причудами нынче смерть. С причудами.
Я подошел к венкам, стоящим у соседнего надгробья, потому что ставить было некуда, едва не упал. Отстранил энсина, готового меня поддержать, поправил черные, траурные ленты. Венки были дорогие, с настоящими, а не пластиковыми цветами.
Один венок был от меня. Второй — от Кахи Несторовича. Это была единственная форма мести в отношении человека, который сделал для России столько зла, которую я позволил себе. Кахи Несторовича больше не было. Но дело его — было живо.
— От кого это? — Марианна неслышно подошла и стала рядом — один от тебя, я вижу, а второй от кого?
Надписи на венках были на английском языке — на русском просто не смогли сделать.
— Да так… Был один хороший человек…
27 августа 2002 года Российская империя, Междуречье Восточнее города Аль-Кут
Говорят, что судьба — сильнее отдельных людей. Но не всегда. Есть люди, которые сами пишут свою судьбу. И не обязательно это русские, говорят, что тот, кто долго живет в России, поневоле становится русским, кем бы он ни был до этого.
Старый казачий бронетранспортер, сильно побитый пулями и осколками за последние дни — дни отступления, один из немногих, что еще остался на ходу, свернул с проложенной несколько дней назад, утоптанной рокадной дороги, затрясся на ухабах. Еще несколько дней назад здесь были фермы — процветающие русские и арабские фермы, которым благодатный ил и вода Тигра дают возможность снимать по три урожая в год. Сейчас это было страшное, изрытое минами, иссеченное осколками, дышащее смертью место. Некогда ровные ряды плодовых деревьев сейчас были разломаны в щепу и щепа эта, вперемешку с грязью засыпала землю неровным, хрустким ковром. Оросительная система — трубы, проложенные в земле — были разбиты попаданиями снарядов. Это теперь было место, где не жили, растили урожай и детей — было место, где выживали. Не более того…
Вдалеке уверенно рокотал пулемет, короткими очередями пулеметчик сдерживал натиск фанатиков, наступающих от границы, от Керманшаха. Танков и бронемашин у них уже давно не было — пожгли с воздуха — но вот ненависти и неукротимой ярости было более чем достаточно.
Похоже, приехали…
Словно отвечая на мысли наказного атамана, слева застучал пулемет, по броне злобно хлестанули пули. Пулемет под прикрытием брони еще не страшен — но вот если врежут из РПГ — потом только отпевать останется.