Да… и мозги. Мозги прикроем челочкой. Ни к чему показывать. Это у меня не самая сильная фишка.
Камеру я поставила на своей террасе. Был конец апреля, еще холодно, чтобы разгуливать с голой жопой, но солнце светило, свет был что надо. И красная кирпичная стена, хоть и заезженная тема, а все равно работает. И столб есть, к которому можно приковаться. Можно извиваться у столба, как у шеста, и съезжать, прислоняясь попкой, и висеть на нем с цепью на руках … Фигня вопрос – повисим.
Но главное – взгляд. Я не в объектив смотрела. Я на Леру смотрела. Лерочке в глаза, в его большие черные глазищи. И губы его я видела, капризные набалованные губенки. Опускалась на коленки и ползла в камеру и видела: уже вот, вот, вот, прямо видела – облизывается, сволочь.
Вертолет кружил над моим газоном, юные полицейские бегали по оврагу со щитами, два истребителя взлетели синхронно и завернули над моей головой петельку, а я старалась, изнемогала на автоспуске. Классные получились фотки. Мужу понравились. Он себе на рабочий стол повесил. А уж если мужу понравились, то Лерочке и подавно будет приятно. Особенно если не он один их увидит. Я повесила все на сайте.
Лера увидел их утром. На работу собирался – и вышел в Сеть на минуточку. Он тогда уже начал выскакивать в Сеть, чуть проснувшись, проверял, не заторчала ли я тут ночью.
Он сразу посмотрел на мой счетчик посещений. Семьдесят просмотров за ночь. Ерунда. Лера пошел в ванную, выдавил пасту и опять вернулся к монитору. С ремнем ему понравилось, как я и думала. Грудь вперед и ремень на плечи – это ему понятно. Цепи его пугают. Он смотрел и печатал со щеткой во рту: «Молодец, девочка! Всем себя показала. Уже нашла мне замену?».
Лера ушел на работу, а в десять по Москве забеспокоился и закрутился у стойки бармена, где был открыт ноутбук. Лера вылез в Сеть. Взглянул на счетчик. Сто пятьдесят посещений и вопрос от меня: «Тебе не понравились фотографии?». Лерочка зашипел: «Хорошие фотографии. Очень. Убери их срочно!».
После работы он бежал домой. Спешил за комп и даже не смеялся над собой, когда с порога, только сбросив туфли, сразу кинулся в Сеть. А меня не было. Я только заглянула на секунду и ушла. Весь день занималась мелкими хозяйственными делишками.
«Зайка, на три минуты опоздал… – Лера мне скинул, а потом опять проверил счетчик и покраснел. – Говори честно, девочка моя! Сколько кобелей тебя смотрели?»
Вечером Лера сидел в кафе под пальмами у старого сутенера Ашота. Играли в покер. На столе лежал планшет, и Лерочку все время тянуло вылезти в Сеть. «Это же вирт, вирт, – он сам себе напоминал. – С какого хера у меня такая ревность?»
Он выпил водочки и подобревший, пьяненький, печатал быстро, пока сдавали: «Девочка моя… Я сейчас в баре. Зашел выпить кофе. И я смотрю, твои фото все еще висят на сайте. Теперь я не знаю, моя ты или уже не моя. Ты не была со мной несколько дней. Я очень соскучился. Что происходит? Пиздец! Как мне без тебя херово, моя маленькая Ирочка. Потому что я уже не могу без нашего секса».
Лерочке весь вечер не мастило. Он улетел куда-то из-за стола и улыбался. Ему понравилась и его ревность, и желание… Все эти беспокойные ощущенья шевелили кровь и были приятны. Приятен был сам факт, что он снова переживает такие забавные чувства.
– Что-то Лерочке сегодня не везет… – подмигивали друзья.
– Влюбился! Влюбился! – смеялись.
И я ручонки потирала:
– Ага! Влюбился! Так тебе и надо.
Конечно, он меня переиграл в два счета. А кто бы сомневался, у меня нет шансов надурить старого еврея. Он очень хорошо умеет маневрировать. Как хороший борзой кобель подсекает зайца. И Лера так же держит, держит темп и направление, а потом раз – и вовремя делает бросок.
Я сама пришла к нему на съедение. Сама смоталась в свой подвальчик. Там оборудовано у меня и лежачее, и сидячее места. Лера караулил меня в Сети и краем глаза посматривал мультики. «Ледниковый период» шел по Первому, и дети мои в гостиной тоже смотрели этот мультик.
«Мяу…» – Я завертела попкой под одеялом.
«Голенькая ты уже, зайка?»
«Ах-ха… и пальчик облизываю…»
«Пальчик она облизывает… Хочешь меня уже, сучечка?»
«Хочу. Поцелуй в животик».
«Говори быстро – моя ты или не моя?»
«Поцелуй шейку…»
«Говори, чья ты?»
«Зачем тебе?»
«Мне надо знать. Я собственник».
А я уже рубашку скинула, и живот мой скользил по простыни, и коленки прижались друг к другу…
«Не твоя, – я ему нашлепала. – Твоя в соседней комнате».
«Тогда все, малыш. Не буду тебя ебать», – он ответил. Я не видела, но я знаю, как он хитро при этом улыбнулся.
«Почему?»
«Бай, бай…»
«Почему?!»
«Всего тебе хорошего, Ирочка».
И замолчал. Отвернулся и мультики смотрит. Я ждала, что он придумает дальше, а он молчал. Смотрел мультфильм, там мамонты повисли над скалой, Лера прищурил глаз и ждал, когда я сдамся. Я его придушить захотела. Мерзавец! Сволочь! Я на него кричала. А он молчал.
«Ладно, – пишу. – Твоя».
«Точно моя?»
«Да! Твоя!»
«Тогда убирай сейчас же свои фотки».
Я удалила. Мне в любом случае нужно было их убрать, чтобы посторонние сообщения не отвлекали меня от Леры. А он закинул еще один арканчик:
«Девочка моя желанная, иди ко мне. Никто тебя не выебет, как я. Никто. Никто. Никто. Тебе понятно?»
Да все мне было понятно: слово – это не «ля-ля тополя», это ключ к программке, которая запускается в мозгах. Мне было понятно, что своим невинным «твоя» я отдаю Лерочке свои ключики, на вечерок, на два, на недельку. И если я буду отдавать их часто, он начнет хозяйничать. От таких узурпаций есть только одно средство – воздержание. Отключиться, заняться каким-нибудь ландшафтным дизайном… Да конечно! Я что, больная? Со мной мужчина играет! Движуха началась в моей душе! Мужчина тратит на меня время и сперму, а я пойду цветочки поливать? Ни за что. Будем отрываться, пока не надоест.
8
Все лето над моей крышей ревели истребители. Кто-то из наших президентов подписал указ о расширении авиабазы, и на транзитный аэродром согнали три полка. Курсанты отрабатывали ночные полеты, так что весь район не ложился до двух часов ночи. Если кто-то мне звонил, я уходила в дом: «Минуточку, самолет…». На улице поговорить было невозможно. Шашлыки из нашего меню исчезли. Футбол на газоне тоже. Вечером муж выходил из машины и кричал мне: «Привет, котеночек!», но «Сушка» уже неслась, и я ничего не слышала. «Покормишь?» – он спрашивал, я отвечала: «Да! Я все купила!».
В мою дверь звонили активистки гражданского движения «Нет самолетам!». Они объясняли мне суть дела, рассказали про нарушения законодательства, про угрозу моей жизни, про то, что на взлете и посадке «Сушки» бьются по десять штук в год, что весь город страдает, и нигде в мире нет военного аэродрома в пяти километрах по радиусу от центра. Пока мы беседовали, самолеты взлетали парами, и каждый раз приходилось затыкать уши и переспрашивать: «А? Что? Что вы сейчас сказали?».
А что тут было объяснять? Какие-то боссы решили возродить российскую авиацию именно на этом заброшенном аэродроме. Кому-то очень покатила эта точка – и все дела. Я говорила дамам: «Вы хотите выиграть суд у министерства обороны? Не вариант». Но активистки навострили лыжи в Страсбург и звали меня с собой на пикеты.
Моя домработница примкнула к оппозиции и просила меня тиснуть статейку.
– Куда? Куда мы ее тиснем? В губернаторскую газету?
– Ирина! Все у нас получится! – Она меня зажигала: – Точно знаю. Мне Путин приснился.
Я хохотала и подписывала протесты, но не хотела, даже не думала воевать против истребителей. Мне было не до них. Я все чаще убегала на ночь в свой подвал и засыпала там, рядом с ноутбуком. Я и сама была как самолетик, летом у меня как раз наблюдался этот сказочный момент, когда шасси отрывается от земли.
Я бегала по дому голая, в тонкой рубашке и в шерстяных носочках. Я еще не взлетала, но мои ножки тяжести не чувствовали, и эту легкость и радость беспричинную я помню.
Я улыбаюсь, опять улыбаюсь, когда вспоминаю эту рубашку, которая потом была разодрана в клочья, и волосы свои мокрые… И руку, руку своего мужа у меня под рубахой тоже помню… Такое легкое похлопывание было, точно.
Он лежал на диване. Рядом с ним растянулись собаки. Борзые очень любят диван. Диван для них – атрибут доминирования, статус, высота, которую они просто так не отдают. Собаки зевали и тянули лапы, муж их гладил, трепал по холкам. И мне кое-что перепало.
Раньше мы вместе валялись на этом диване. Две собачьи туши занимали много места, и мне приходилось расталкивать борзых, чтобы поместиться. У собак были собачьи нежности. Кобель обнимал сучку мощными длинными лапами, а она впивалась зубами ему в холку. Они лизались язычками, как люди, язычком о язычок. Вместо поцелуя они сцепляли челюсти, острые клыки замыкались, пока кто-нибудь не начинал визжать от боли, чаще кобель. И мы с мужем валялись в этой стае. У нас тоже были собачьи нежности… Тогда еще, кажется, были. Я точно не помню.
В тот вечер мой муж ждал футбол. Я ему прикатила столик. Какие-то фисташки к пиву, какие-то бутеры ему сделала. Три минуты оставалось до начала тайма. Он пеночку слизнул с бокала, похлопал меня по спинке и сказал: «Все, иди, иди».
Я и пошла. Носочки шерстяные по плиточке скользили. По лестнице и на второй, и в кабинет, за комп, и в Сеть. А вдруг там Лера? А Лера там!
И то же пиво, и фисташки, и футбол, и та же самая трансляция на Первом. Лерочка любит российских комментаторов.
Он не ждал меня в воскресенье и удивился:
«Зайка! Ты пришла! Как я за тобой соскучился…»
А я хохотала. Как смешно! Сто лет уже не слышала эти словечки. У него была куча словечек, которые для меня были тепленькими архаизмами. «Супружеский долг» меня забавлял неимоверно. «Супружеский долг исполнял» – и сразу картинка: два хомячка. «Товарищ приехал» – стоит на пороге гражданин с чемоданом и держит шмат сала, завернутый в газету «Русская Германия». «Бурный секс» – голодный Лера с аппетитом кушает рыбку, урчит и оставляет от рыбки только голову и хвостик. «Хочу безумно» – Лерочкины большие глаза выскакивают из орбит. «Начинается…» – Лера чешет пузочко и морщит нос. «Ты у меня договоришься» – Лера хочет двинуть в челюсть, но… стесняется. И такое пьяное говнистенькое с подковырочкой «ты меня с кем-то путаешь, заенка»…
«За тобой соскучился» меня тоже смешило. Хотя потом он стал говорить «по тебе». Интересно, кто-нибудь там у него заметил это «по»?
Он соскучился – и я запрыгала, затанцевала в кабинете. У меня была куча сил тогда, я не могла усидеть на стуле. Я крутилась перед зеркалом, заценила, как я прикольно в этой рубашке похожа на крестьянку, и успевала отстучать Лерочке что-то простое, что-то типа: «Сейчас кусну тебя за попу».
«А где твой?» – он спросил.
«Барселона» – «Манчестер», – говорю и опять смеюсь: «Твой!» – тоже жуть как смешно.
Лера посмотрел на экран, там пестрели те же майки, «Манчестера» и «Барселоны». Он усмехнулся и ножкой об ножку почесал.
«А где жена?» – мне тоже стало интересно.
«У себя, читает книжку». – Он встал и поглядел за дверь, чтобы убедиться, да – читает.
«Какая книжка? – я подумала. – Когда у тебя такой мужик в соседней комнате». Но вслух, конечно, не сказала. Стыдно такие некрасивые глупости вслух говорить.
«Променять тебя на футбол…» – Лерочка зашевелил бровями.
«Дешевые еврейские провокации», – говорю.
Я подняла рубашку, поиграла животом, села на стол. Печатала быстренько, потеплевшими пальцами.
«А я сниму сейчас свою рубашку…»
«Малыш, а вдруг кто-то…»
«А я хочу к тебе на ручки…»
«Да, моя сладкая! Пошли все на фиг! Иди ко мне!»
Лера прикрыл свою дверь и завернулся в халат. Я стала на коленки, погладила себя ладонью, нежно, легонечко, везде, везде, и напечатала:
«Смотри, я стала над тобой и танцую…»
«Дааааааааа, покажи мне все, сучечка… Покажи!»
Мы кинулись друг на друга. Воровня! Возбуждает дико. Увести со двора лошаденку – да разве мы откажемся от такого мероприятия? Лера обожает, Лера любит пакостить. Штатную свою любовницу, черненькую с челочкой, он умыкнул прямо из мужниных объятий. На виду у всех. И это сделало особенно приятным морское путешествие по Уборти.
В кои-то веки Лерочка собрался в круиз! Он не любит перемещаться. Новые места, дальние расстояния не жалует. И вдруг на море случился шторм. Все корабли согнали в Ашдод. Теплоходы стояли у Леры под балконом. Цены на путевки упали вдвое. Друзья загорелись – и он ступил на корабль.
Жена удалилась в каюту, включила сериал. Лера сидел с друзьями на верхней палубе, пил вино и наблюдал, как по трапу поднимаются девочки.
Появилась семейная пара. Мужчина тянул большой розовый чемодан. Он посмотрел на пассажиров. Задержал взгляд на веселой компании Лерочкиных друзей. Чмокнул жену и сказал:
– Ну, все, теперь я спокоен – здесь одни пенсионеры.
Лера заметил яркий чемодан, услышал «пенсионеры», и как только теплоход отчалил, пригласил худобу за свой столик. Потом она привела его в свою каюту, а потом стала приезжать к нему в Ашдод, нечасто, разочка три в месяц. А потом он назвал ее «Ирочкой». Сказал нечаянно. Мы бы поверили, безусловно, поверили, если бы Лера был молодым эскимосом, а не старым евреем. Но это неважно… Все это ерунда и мелочь. Просто нас завела эта мерзкая дислокация, когда нас могли застукать в любую минуту.
Моя помада стояла в стакане с маркерами. Я водила по губам аппликатором и дразнила Лерочку.
«Знаешь, какая у меня классная помада… Сейчас накрашу губы и всего тебя испачкаю…»
«Как ты это делаешь? Покажи».
«Гляди, какой у меня длинный тонкий тюбик… Я его вставляю … Медленно в меня проходит…»
«Скинь мне фотку, скинь фотку…»
«Видишь, как он из меня выглядывает. Увидел?»
«Даааааааа, моя писечка сладкая».
«Сейчас достану этот тюбик и выебу тебя, как ты меня ебешь…»
«Выеби нас обоих, маленькая…»
Я включала камеру, глупо, неосмотрительно, на общем компе, который стоял в кабинете. Но какая могла быть конспирация! У меня перед глазами летала стая бешеных самолетиков. Я даже не слышала комментатора, который орал на весь дом. Голова кружилась, я делала снимки и показывала себя по кусочкам. Как будто я укутана в длинные одежды. А потом Лера накрывал меня всем телом, то есть говорил: «Прижал тебя всем телом и медленно вставляю». Я сжималась, предвкушая, как будто сейчас случится настоящее проникновение. Смотрела в монитор на его слова «Вошел, вошел в тебя и медленно ебу на входе», и мяукала: «Хочу ножки к тебе на плечи».
Лера отвечал: «Девочка моя, дай твои коленочки поцелую». И я орала ему: «Вгони мне резко! Насквозь меня пробей!».
Я забыла, что у меня внизу гостиная. Где я была в тот момент, когда мы с Лерой в последнюю секунду вместе нажимали «аааааааааааааааааааааааааааааааааа»? Не знаю.
Я валялась на столе, рубашка моя была мокрой, дыханье свое я сдержать не могла, я слышала свое сердце и вытирала пот со лба сладкими липкими пальцами.
Из гостиной доносились крики. Видимо, на поле что-то происходило интересное. Что-то страстное делали футболисты. Лера протянул одним пальцем «Ирочка, хорошоооооооооооооооооооо», и успел, все-таки успел, засранец, подсек он гол на последней минуте первого тайма. А потом говорит:
«Сладкая моя… Девочка моя желанная… Разве можно тебя променять на какой-то там футбол?»
На какой-то там! Врать надо лучше. «Манчестер» – «Барселона»! Слышал бы его Шимшон.
Он позвонил Лерочке, и внизу в моей гостиной тоже звонил телефон, и все, кто видел матч, названивали друг другу и говорили одно и то же:
– Нет, ну ты видел? Ты видел, как красиво?
– Видел, видел. – Лера отхлебнул пиво. – Охеренный матч…
– Это надо отметить, – сказал Шимшон.
– Я перезвоню, – хрипел Лерочка и читал мое сообщение: «Лераааааааааааааа я писать хочу».
«Писай на меня, маленькая», – напечатал он и закурил.
Я убежала в ванную, села на унитаз и заглянула в зеркало. Какая у меня была сияющая рожа! И я опять искала глазами подходящий тюбик и стервозничала: «Не отпущу его! Никакого ему супружеского долга! Никакой ему любовницы! Все мое!».
Объявили начало второго тайма, но Лера уже не смотрел на экран. Он отключил телефон и печатал мне быстро: «Сядь ко мне на лицо, сладкая… Кончай еще… На губах у меня кончай».
После матча Лера никому не перезвонил. Мы отрубились. Даже в душ не пошли. Мокрые были оба насквозь.
9
Есть такая игра в немых. Очень веселая. Помогает в затянувшихся конфликтах. Нужно не говорить вслух, а писать все, что думаешь, на бумажке. К примеру, можно написать на листке «Доброе утро!» и показывать на кухне своей теще. Или – «Строгий выговор», муж мой не говорит это своим сотрудникам лично, а отправляет по электронке. Или там… «Приходите к нам еще» на чеках пишут. То, что быстро улетает, то, что не успевают схватить уши, удерживают глаза. Элементарно, но действует. Можно сказать подружке: «Ты дура». Просто так в разговоре сказать: «Что ж ты за дура», она и не заметит. Анечка, моя подружка, не заметит и дальше начнет мечтать о своем идеальном мужчине. А если ей протянуть листок, она откроет, а на нем написано: «Аня, ты дура», о! Тогда она, пожалуй, и обидится. Дойдет до нее наконец-то.
Я на себе это проверила. Текстовое сообщение заставляет удерживать информацию чуть дольше, чем устное. Хотя… Фигня это все, наверно. Это так… Мои запоздалые соображения. Мы с Лерой тащились только от того, что просто были на связи. Иногда наши вопли не содержали никакой информации. Мое «ааааааааааааааааааааааааааа» налетало на его «кончаююююююююююююююююююю». И главным тут была, конечно, не информация. Главное тут был – синхрон, трафик позволял.
Наши реплики очень часто совпадали. Иногда мы повторяли друг друга почти дословно. Ну, например, он отправлял мне: «Хочу кончить тебе в рот» – и в эту же секунду приходило от меня: «Хочу выпить твою сперму». Или… что-нибудь помягче: «Поцелуй животик» – «Дай мне свой сладкий пупочек» или «Повернись спинкой» – «Поеби меня сзади». Со временем такие совпадения случались все чаще и чаще. Когда это происходило, мое тело обливалось сначала холодной, а потом теплой водичкой. «Как он меня угадывает», – я думала, и в эту секунду Лера скидывал: «Как ты меня чувствуешь, маленькая…».