ЕГО РОК, начинала Лена красными чернилами, четким почерком и продолжая черными, а потом опять красными, двузначен, это и МУЗЫКА, и СУДЬБА.
* * *Я не буду обозначать даты. Может, потому, что годы, проведенные с НИМ, слились в один год, в один месяц, в один день.
* * *ОН спит всегда только на спине. Это гордая и открытая поза. Я всегда стараюсь дождаться, когда ОН заснет, и подолгу при свете ночника (ОН спит только со светом) рассматриваю ЕГО лицо. ОНО некрасиво, но могуче. ОНО спокойнее, чем днем, но ОНО живет. Вот поднимаются удивленно брови. А вот нахмурились. Это самое характерное для НЕГО выражение. Многие считают, что ОН просто уродлив, они не понимают, что это КРАСОТА ДИСГАРМОНИИ. Это печать избранности, хотя мы и отвыкли от этого слова. Давно сказано: МНОГО ЗВАНЫХ, НО МАЛО ИЗБРАННЫХ. ОН И ЗВАН И ИЗБРАН. А я при нем не Мария Магдалина, не спутница и даже не та, кто омыла ЕГО ноги мирром, я только лишь тень. В НЕМ я уничтожаю себя, ибо когда солнце ЕГО было низко, я – тень – была большой, иногда больше ЕГО самого, но я сама сделала так, чтобы солнце ЕГО стало высоко, при этом я – тень – все уменьшалась. Когда же солнце ЕГО будет в зените, я – тень – исчезну совсем. Господи, дай мне силы!
* * *Концерт в Якутске. Усталый, вымотанный до предела. Лежит в номере и плачет от страшного перенапряжения. (Неделин, читая это, весьма удивился. Впрочем, дальше удивление его стало еще больше.) Вдруг стучат в дверь. Молодые бородачи. Извинения. Это геологи, приехавшие тайком от начальства на вездеходе за 400 километров по тундре, чтобы попасть на концерт Неделина. Но из-за пурги не успели. Теперь до рассвета им нужно вернуться назад. Умоляют: хотя бы одну песню. Я выталкиваю их. «ПУСТЬ ВОЙДУТ!» – сердито говорит ОН. И поет час, другой, третий – для пятерых человек, я не в силах вмешаться, очарованная, как всегда, звучанием ЕГО голоса. Геологи сами просят ЕГО закончить и ТИХО уходят. ОН идет в ванну. Запирается. Я стучу, требую открыть. ОН открывает, пряча руки. Я хватаю руки: так и есть, кожа на пальцах содрана до мяса струнами. Я причитаю, отмачиваю ПАЛЬЦЫ в марганцовке, смазываю кремом, бинтую. Ругаю ЕГО. Говорю: «Теперь спать!» ОН смеется, притягивает меня к СЕБЕ… Я поражаюсь ЕГО выносливости, в том числе любовной.
Встаю через три часа – ЕГО уже нет в номере. Бегу к музыкантам – ОН уже среди них, с воспаленными ГЛАЗАМИ, разучивает новую композицию, которую сочинил (или сотворил? совершил? выплеснул? – все слова будут ложью), когда я уже заснула.
* * *Меня мучают ЕГО постоянные измены, но я не подаю виду. Я помню слова ЕГО песни: «ПЕРЕПЛЫВАЯ ИЗ ОДНОГО МОРЯ В ДРУГОЕ, НЕ ИЗМЕНЯЕШЬ МОРЮ». (Неделин ничего подобного не сочинял.)
* * *ТРИ ГОДА С НИМ. (Разве? – удивился Неделин.) Взлеты творчества, когда он по пять-шесть суток подряд без сна сочиняет и репетирует, сменяются приступами жестокой ипохондрии. Тогда ОН везет меня на своей «Тойоте» (никакой «Тойоты» у Неделина не было, да и другой машины тоже – не любил) по улицам, не обращая внимания на светофоры и свистки милиционеров, привозит в какой-нибудь старый московский двор, собирает друзей детства (а как же южный город, где прошло детство Субтеева-Неделина?): слесаря-сантехника, дворника, кочегара котельной, пьет с ними самогон, закусывая репчатым луком. Он не поет, поют слесарь и кочегар, поют что-то дворовое, пошлое, а ОН твердит: «ВОТ ПОДЛИННОЕ ИСКУССТВО!» Я спорю, а потом соглашаюсь: искренняя, прочувствованная пошлость лучше холодного, выдуманного рафине. Больше всего в искусстве он любит ЕСТЕСТВЕННОСТЬ.
* * *Едва приехали в Саратов, даже не вышли из вагона, сообщают: концерт отменен по распоряжению свыше. ОН взбешен. А люди, знающие о ЕГО приезде, заполнили перрон. Скандируют. Возмущены. ОН лезет на крышу вагона и, стоя там, поет во всю силу голосовых связок. Поезд не могут отправить, застопорились и другие поезда. Два часа длился этот концерт. Мелькали в толпе фуражки милиционеров, но им не давали приблизиться. Напоследок ОН сказал: «ПУСТЬ НЕ БУДЕТ ИЗ-ЗА МЕНЯ УЩЕРБА МОЕЙ БЕДНОЙ СТРАНЕ И ЕЕ НИЩЕЙ ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ! ПРОШУ ЗРИТЕЛЕЙ КИНУТЬ ВОТ СЮДА (БРОСИВ В ТОЛПУ ФУТЛЯР ГИТАРЫ) КТО СКОЛЬКО МОЖЕТ В ВОЗМЕЩЕНИЕ УБЫТКОВ! ПРОЩАЙТЕ!
Я вздрогнула. Почему-то в ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ он говорит всегда не «до свидания» или «до новых встреч», а именно «ПРОЩАЙТЕ». Денег, кстати, было собрано, нам сказали, 456 тысяч 932 рубля.
(Что за бред? – поразился Неделин. Не было ничего этого – ни концерта на крыше вагона, ни 456 тысяч 932 рублей, да и слово «прощайте» вовсе не говорит он после концертов!)
* * *ЕГО НЕДОСТАТКИ – ПРОДОЛЖЕНИЕ ЕГО ДОСТОИНСТВ.
* * *Вчера ОН сказал: «ЖИЗНЬ КОРОТКА, НО ДЛИННЕЕ, ЧЕМ МОГЛА БЫ БЫТЬ!»
* * *Или такая фраза: «СУМЕРКИ, А СПАТЬ НЕ ХОЧЕТСЯ». Всю ночь думала, почему ОН сказал «сумерки», а не «вечер». ОН спал.
* * *Еще одна фраза: «ЕСЛИ ЦЕНИТЬ БОЛЬШЕ ВСЕГО ЛЮБОВЬ, ТО САМЫЕ ЦЕННЫЕ СУЩЕСТВА – СОБАКИ». (Неделин не помнил этих слов, но допускал, что мог такое сказать.)
* * *Черный юмор у НЕГО всегда наготове. На экране телевизора титр передачи «Камера смотрит в мир». Он: «ЛЮБИМАЯ ПЕРЕДАЧА ЗАКЛЮЧЕННЫХ».
В другой передаче кто-то из «больших» писателей важничал: «Я должен об этом писать, потому что это всех волнует». ЕГО грубоватый комментарий: «НУ И ХРЕН ЛИ ПИСАТЬ, ЕСЛИ ВСЕХ ВОЛНУЕТ? ТЫ ПИШИ О ТОМ, ЧТО ПОКА НЕ ВОЛНУЕТ, ТЫ ВЗВОЛНУЙ!» (Да, кажется, что-то в этом духе Неделин говорил.)
* * *«ОДИНОКИМ БЫТЬ НЕЛЬЗЯ».
* * *«НАДО ОБЯЗАТЕЛЬНО КОГО-НИБУДЬ ЛЮБИТЬ, ХОТЬ СОСЕДСКУЮ КОШКУ».
* * *«КАЖДЫЙ ЖИВЕТ ТАК, БУДТО ОТБЫВАЕТ ПОВИННОСТЬ – ПРИЧЕМ ЗА ДРУГОГО».
* * *Два счастливых и мучительных года подходят к концу. (Только что было три? – не понял Неделин.) У НЕГО появилась зловещая песня:
«ЕСТЬ ИСКУССТВО ВОВРЕМЯ УЙТИ, ТОЛЬКО КТО ОПРЕДЕЛИТ ТО ВРЕМЯ? ДЫМ ОСТАЛСЯ БЕЗ ОГНЯ, НЕБО НЕ КОПТИ, БЛЕДНЫЙ КОНЬ МНЕ ПОДСТАВЛЯЕТ СТРЕМЯ!» (И этой песни у Неделина не было!)
* * *Он понимает, что его полностью оценят потом, после. Говорит: «КОГДА МЫ ВСТРЕТИМСЯ ТАМ, ТЫ РАССКАЖЕШЬ, КАК ТУТ ОБО МНЕ ГОВОРИЛИ ПОСЛЕ МОЕЙ СМЕРТИ?» Я пообещала. Проплакала весь день. Предчувствия.
* * *Что делать? Прятать от НЕГО ножи, бритвы, все, чем можно отравиться? Не поможет. Рядом электричка, пятиминутное дело дойти и – под колеса. ОН боролся с тупостью, с непониманием, косностью, ОН СДЕЛАЛ ВСЕ, ЧТО МОГ, И ДАЖЕ БОЛЬШЕ, ЧЕМ МОГ, И ЧУВСТВУЕТ ЭТО. «ЕСТЬ ИСКУССТВО ВОВРЕМЯ УЙТИ…» Я жду. Я заранее стараюсь быть мужественной.
* * *Чувствую – на днях, может, даже сегодня. Ночью он был нежен ко мне, страстен необычайно. Словно прощался.
ГЛАВА 29
И смешно, и грустно было Неделину, когда он закрыл тетрадь. Да, Лена приукрашивает его. Но, право же, приятно. Ведь это от любви. Эти лирические записи станут, вероятно, основой будущей книги, такой, какую, например, написала о Высоцком Марина Влади, правда, у русской француженки все более, так сказать, точно.
Пришли Лена с Линой, с грибами, с хорошим настроением, с аппетитом.
За ужином Неделин тоже был весел, острил, говорил с черным юмором о жизни и искусстве. Но вдруг подумал, что настроение у него, несмотря на значительность всего сказанного, все-таки тривиальное, бытовое, благополучное. И разом умолк. Помрачнел. Лина пошла за чайником.
– Как нам хорошо было бы вместе, – сказала Лена.
– Да, – сказал Неделин.
– Не будем об этом, – сказала Лена.
– Как хочешь, – сказал Неделин.
– Проклятая жизнь, – сказала Лена.
– Да, – сказал Неделин. – Самое странное, что я тебя действительно полюбил. Зачем мне это нужно?
– Пить хочется, – сказала Лена.
– Да, – сказал Неделин.
– Тебе тоже? – спросила Лена.
– Да, – сказал Неделин.
– Будет теплый вечер? – сказала Лена.
– Копеек восемьдесят, – сказал Неделин.
– Разве это важно? – сказала Лена.
– А ехать в трамвае без адюльтера? – сказал Неделин.
– Жаль, – сказала Лена.
– Ничего не поделаешь, – сказал Неделин.
– Как хочешь.
– Оставим это.
Вошла Лина с чайником. Лена разливала чай. Ароматен был чай. Вкусен и горяч. Парил. «Бери, Сережа, сахар». – «Спасибо, возьму». Лена бледна.
Но и положив три ложки сахара, Неделин чувствовал какую-то горечь. Лена смотрела на него внимательно и грустно. И Неделин обжегся, фыркнул вскочил, стал отплевываться: он вспомнил дневник Лены, ему стало почему-то страшно.
– В чем дело? – спросила Лена.
– Ничего, – сказал Неделин, борясь с тошнотой. – Обжегся.
– Тебе плохо? – Лена заглянула в чашку и увидела, что он отпил совсем немного. – Подожди, пока остынет, и выпей еще.
Неделин наотрез отказался.
Вечером пошли гулять – по березовому леску, по дачной улице, вдоль железнодорожного полотна. Приближался поезд.
– Поддержи меня.
Опираясь на Неделина, Лена сняла туфлю, стала что-то оттуда вытряхивать. Зачем она для прогулки обула туфли, а не обычные свои босоножки без каблуков?
– Ничего, – сказал Неделин, борясь с тошнотой. – Обжегся.
– Тебе плохо? – Лена заглянула в чашку и увидела, что он отпил совсем немного. – Подожди, пока остынет, и выпей еще.
Неделин наотрез отказался.
Вечером пошли гулять – по березовому леску, по дачной улице, вдоль железнодорожного полотна. Приближался поезд.
– Поддержи меня.
Опираясь на Неделина, Лена сняла туфлю, стала что-то оттуда вытряхивать. Зачем она для прогулки обула туфли, а не обычные свои босоножки без каблуков?
– Давай помогу, – сказал Неделин.
– Сейчас. Попало что-то.
Поезд приближался. Совсем близко.
– Надо отойти! – прокричал Неделин.
Лена кивнула, нагнулась, обувая туфлю.
Поезд налетел грохотом, Лена вцепилась в Неделина и толкнула к рельсам, он удержался, упал вбок, она оказалась очень сильной, тащила его к поезду, толкала, кричала и плакала. Было мгновение, когда Неделин оказался совсем близко у колес, он ударил Лену, отполз, вскочил – и прочь, прочь, не разбирая дороги…
ГЛАВА 30
Около часа ночи Неделин был в Люберцах, подходил к дому номер двадцать два по улице Гоголя. На лавке у подъезда терпеливо и тихо сидели какие-то молодые люди. Один из них встал перед Неделиным и оказался даже не молодым человеком, а мальчишкой лет двенадцати, с пухлыми детскими губами, которыми он сжимал сигаретку.
– Ждем его, ждем, – сказал мальчик, – третьи сутки дежурим. Ты где мотаешься?
– Тебе что? – спросил Неделин.
– Получены сведения, – сказал мальчик, – что тебя хотят ограбить. А мы хотим тебя защитить. – Он засмеялся. Остальные хмуро молчали.
– Я не нуждаюсь в защите.
– Не надо отказываться, – сказал мальчик. – Ты получаешь большие деньги, тебе нужна охрана. Мы тебя уже три дня охраняем, значит, ты уже нам должен три тысячи.
– А не дороговато?
– Если сразу – будет дешевле. Пятьдесят тысяч – и охрана на всю жизнь, – сказал мальчик.
– У меня нет таких денег.
– Начинается! – вздохнул мальчик и достал большой ужасный нож. – До чего все не любят по-хорошему договариваться! – Взмахнув ножом, он ловко разрезал на Неделине куртку.
– Сопляк! – высокомерно сказал Неделин, который никак не мог поверить, что это все серьезно.
– Сам сопляк, – откликнулся мальчик. – Завтра в это же время придем. Пятьдесят тысяч, понял?
И они ушли.
Дома Неделин долго и тупо сидел на кухне, уставившись в темное окно. Потом стал лихорадочно собираться, побросал в сумку все более или менее ценное (не взяв при этом ничего, что принадлежало Владиславу Субтееву, только заработанное своим трудом) и вышел из квартиры. В подъезде он долго стоял, прислушиваясь, осторожно выглядывая. Но ничего не услышал и не заметил. Подъезд был близок к углу дома, и Неделин свернул за дом, решил обойти его с тыльной стороны. Он шел, ступая на цыпочках, в узком коридоре, образованном стеной дома и высоким кустарником.
Из кустарника вынырнула небольшая бесшумная тень. Тот же мальчик с ножом в руке.
– Домой! – тихо приказал мальчик. – Не то порежу идиота. Куда собрался? Мы тебя все равно найдем. Кыш домой, я сказал!
Смертельная тоска и злоба нахлынули на Неделина. Ненавидя – не мальчика, а темную безмозглую угрозу, исходящую от него, Неделин опустил сумку и сказал:
– Ладно. Дай прикурить.
Достал сигарету дрожащими руками, мальчик поднес зажигалку, усмехаясь, и тут Неделин выбросил руку вперед и вниз, мальчик вякнул по-детски и упал, Неделин яростно содрал с него рубашку, разорвал на несколько полос, стянул ему руки и ноги, крепко завязал рот. Схватил выпавший нож мальчика, сумку – и побежал. Он бежал быстро, держа нож в руке, готовый ко всему.
Вот кто-то кинулся наперерез – страшный. Убийца. Сейчас сшибет, повалит, зарежет. Крикнув что-то диким голосом, Неделин сделал выпад и сунул в нападавшего ножом, оставил нож и побежал дальше безоружный, уже не думая, что его еще кто-то может встретить…
ГЛАВА 31
И вот Полынск. Зал ожидания. Неделин, выспавшийся в поезде, ест в буфете какую-то рыбу, запивает какой-то жидкостью. Вокруг тускло, грязно, неуютно. Он приехал искать Субтеева, но теперь уже и сам не знает, вправе ли требовать обратного размена и возвращать прежнему хозяину не только его увечье, но и подарить ему новую биографию. «Медитативный рок» – это еще цветочки, а вот в Люберцах человек, возможно, зарезан – это серьезно.
Выйдя из вокзала, он сел на лавку возле привокзального садика, вернее, палисадника, обнесенного низкой чугунной оградой. В палисаднике среди кустов что-то лежало бесформенной грудой, Неделин присматривался, но в сумерках никак не мог понять, что это. Странное в его положении любопытство, но он встал, подошел поближе. Это был человек. Лицо в ссадинах и засохшей грязи, землистые веки мертвенно обтянули крупные глазные яблоки, признаков дыхания не было заметно. Неделин испуганно встряхнул человека за плечо. Тело не отзывалось, поднялась только голова, замычала – и тут же пала на землю.
Но пробуждение уже состоялось. Голова поднялась опять, зашевелилось и остальное. Одна рука коряво оперлась о землю, приподнимая туловище, а вторая вытерла рот, размазав слюну, и тоже уперлась после этого в землю, человек стал подтягивать под себя ноги, становясь на четвереньки. Не рассчитав, он завалился набок. Отдохнув немного, снова зашевелился. На этот раз он ухватился рукой за хилый ствол акации и, перебирая руками все выше, стал отталкиваться ногами, ползя щекой по стволу. Видимо, все это человек проделывал для того, чтобы вступить в беседу с неизвестным, который так неожиданно и без спросу разбудил его. Наверное, у него были свои понятия о хорошем тоне, и он не мог начать разговор лежа. Обняв деревце, он уставился на Неделина и задал угрожающий вопрос:
– Какого?
Неделин промолчал.
– Какого тебе? – уточнил человек.
– Ничего, ничего… – сказал Неделин и вышел из палисадника.
Вот кому еще хуже, чем мне, подумал он. Мне плохо в чужой шкуре, я наделал глупостей, мне надоело чувствовать, что я – не я. Он же – вообще никто. Полная потеря себя. У меня есть выбор, у него – никакого.
А смог бы ты перейти в него? Ты ведь выбирал только тех, кому лучше, так тебе, по крайней мере, казалось. А этому несчастному – страшно плохо, помоги ему. Он законченный алкоголик, это видно, он мучается, освободи его.
Но необходимо взаимное желание.
«А почему этому желанию не возникнуть? Ему скверно, он может позавидовать твоему приличному виду, твоим ясным глазам, твоему чистому, здоровому дыханию. Возможно, он сам не осознает, но завидует. Выручи его».
«Я устал. Я хочу домой – к жене и детям».
«Твое место занято. Ты, оказывается, легко заменим».
«Ну, это мы еще посмотрим».
«Значит – домой?» «Домой».
«Или – в тюрьму. Того человека в Люберцах убил не Владислав Субтеев, а ты, хоть и в его был теле. Разве нет?»
«Отстань…»
– Эй! – крикнул Неделин.
Голова алкоголика вскинулась. Как прощальный последний осмысленный взгляд умирающего – глаза алкоголика блеснули искоркой сознания.
«Халтура, брат. Ты глядишь на него, но не собираешься меняться местами. Хочешь представить, какие выгоды в его положении? Изволь: забытье. Не чувствовать себя человеком, только организмом, жаждущим опохмелки. Когда же опять пьян – никаких угрызений совести, ничего. Это даже… – любопытно!»
И тут Неделин почувствовал настоящее желание перейти в алкоголика – и испугался своего желания, но, как загипнотизированный, все смотрел в бессмысленные глаза (которые тоже уставились). И последнее, что успел сделать, – судорожной рукой вынул из кармана и бросил возле ограды палисадника сколько-то денег…
ГЛАВА 32
Что-то острое впилось в спину под лопаткой. Сучок? Но нет сил пошевелиться. Когда он упал? Окружающее туманится и подергивается вместе с толчками крови в разбухшей голове. Надо встать, встать, уцепившись за дерево… Кто-то мимо сознания прошел вправо, влево. Удаляется. Остановить! Непонятно зачем, но – остановить!
– Ты! Ты какого? – клокочет в горле. Тело стремится к уходящему, деревце надламывается, и Неделин опять валится на землю.
Он проснулся ночью.
Губы запеклись, он с болью разлепил их. Он чувствовал, как набухли мешки под глазами, они, казалось, оттягивали голову вниз – так были тяжелы.
Мучила жажда. Было, вернее, две жажды, первая – воды, вторая – вина. Сначала напиться. Нет, сначала что-то вспомнить. Что-то обязательно надо вспомнить. Неделин замычал, обхватив голову руками.
Чьи-то шаги. Это опасность. Бежать. Неделин встал, побрел, с трудом перелез через ограду, опираясь на нее руками, выпрямился и увидел перед собою милиционера.
– Тебе сколько раз сказано, – прозвучал спокойный голос милиционера, – чтобы ты пил дома? А, Фуфачев? Зачем ты своим видом людей пугаешь? Марш нах хаузе!
– Да, иду… – хрипит Неделин, но идти не может, ему нужно что-то вспомнить – и именно сейчас, не отходя от палисадника.