– В гостиницу, – приказал Неделин.
Ему хотелось комфорта и уюта. Все ведь просто, он об этом в газете читал. Даешь взятку администраторше, то есть, к примеру, четвертную в паспорте – и никаких проблем.
ГЛАВА 10
Проблемы, однако, начались сразу же, в вестибюле гостиницы, которую таксист рекомендовал как «люксовая». Во-первых, за барьером с табличкой «Администратор» оказалась не администраторша (заранее почему-то представлялась полнолицая блондинка взыскующих лет), а именно администратор, симпатичный молодой человек, странно, до приторности благопристойный, похожий на комсомольского работника, профессиональное лицемерие которого перешло в новое качество и стало неискоренимым убеждением в истинности социализма. Как к такому подступиться? Но раз вошел с вещами, то не торчать же у двери, нужно подойти, спросить. Неделин подошел, спросил, администратор вежливо и корректно – и даже, кажется, без скрытого презрения! – ответил, что мест, к сожалению, конечно, нет и как таковых не бывает, только по брони, по предварительным заказам, заявкам и т. п. И даже, заботясь о Неделине, администратор посоветовал ему не ходить по гостиницам, толку не будет, лучше сразу подыскать комнату или койку.
Но мимо прошел человек в спортивном ярком костюме, прошел по-хозяйски, кивнул администратору, вызвал лифт и уехал куда-то в прохладу гостиницы, и Неделину захотелось так же: среди вещей Вити, взятых в дорогу, есть, кстати, и спортивный костюм ничуть не хуже, чем у этого бездельника.
– А если постараться? – доверительно спросил он.
– Старайтесь, – не был против администратор.
Неделин досадовал на себя: ведь только что совершил поступок, после которого, кажется, и черт не брат, облил площадь на глазах у всех из природного неприличия, – но вот опять стоит и мнется. Да скажи ты ему прямо, что он, съест тебя, что ли? Не возьмет – и ладно, пойдешь в другую гостиницу, где будет администраторша-блондинка взыскующего возраста.
– Я тебе денег дам, парень, – сказал Неделин. – Мне очень нужно.
– Зачем вы? – сделался строгим администратор. – Зачем вы глупости говорите?
– Какие же глупости? Сколько, ты скажи? Сто? Двести?
– До свидания, – сказал администратор.
– Тысячу! – И Неделин бросил перед администратором пачку десятирублевых купюр в тугой банковской упаковке. – Сто листов, можешь проверить.
Тот посмотрел на деньги с неестественным равнодушием.
– Уберите.
Он мне не верит, понял Неделин. Он меня считает… бог весть кем, вряд ли даже проверяющим, проверяющие не действуют так в лоб, он просто понял, что я НЕ ТОТ, – это по его глазам видно: я для него не тот, не из его системы понятий, я странный, а он, очевидно, странных людей боится, да и кто их любит?
А может, действительно нет мест? Может, этот человек в самом деле не берет взяток? Да нет же, невероятно это! – вон в газетах пишут: сплошные безобразия на почве нехватки гостиничных мест даже в провинции, что уже говорить о столицах и курортных городах.
– Слушай, парень, – сказал Неделин. – Ты не подумай. Мне эта гостиница нравится, вот и все. Я из Воркуты, шахтер, деньги есть, хочу отдохнуть нормально, понимаешь?
– Все понимаю, ничего не могу сделать.
– Дерьмо ты в таком случае.
– Вероятно, – спокойно сказал администратор.
– Дерьмо! – Голос Неделина граждански зазвенел. – Честного из себя строишь, а сам… Скажешь, не берешь, да? Не берешь?
– Беру, – сказал администратор и посмотрел в зеркало на свою гладко причесанную голову.
– Ну и возьми, не кобенься!
– У тебя не возьму. Не нравишься ты мне.
– Врешь! Две тысячи! Три! А?
Неделин в азарте досчитал до пяти, администратор все разглядывал свою голову и равномерно отвечал: «Нет. Нет. Нет», – и вдруг, утратив весь свой лоск, рявкнул простецки:
– Отвали, мужик, в зубы дам!
И зря он это произнес, потому что Неделина его фраза словно подбросила, и администратор сам незамедлительно получил в зубы, да так крепко, что отлетел к ящику с застекленной дверкой, где висели ключи, ударился головой о стекло, стекло посыпалось на пол, администратор осел.
Неделин перегнулся через барьер, увидел полулежащего администратора, по щеке его полз ручеек крови. Неделин перепрыгнул через барьер, стал поднимать его говоря: «Извини, парень. Черт, неприятность… Не больно?»
Рана оказалась небольшой, в сущности – царапина, администратор провел пару раз ваткой, смоченной в одеколоне, и остался только тоненький красный след, на одежду кровь не попала, так что материального ущерба не было, кроме разбитого стекла. Администратор молча смел осколки и вывалил в ведро. Выглянула из какой-то двери тетка в цветастом платье (между прочим – блондинка взыскующего возраста), администратор махнул ей рукой, она скрылась. После этого он еще раз внимательно оглядел себя в зеркало.
– Извини, – сказал Неделин и взял чемоданы. – Извини, у меня, брат, нервы не в порядке.
– Бывает, – сказал парень.
Неделин уже открыл дверь, чтобы уйти – администратор его окликнул.
– Чего? – издали спросил Неделин. Администратор поманил его пальцем. Он вернулся.
– Есть одно бронированное место. С утра должны занять, не заняли. Но учти, если человек появится, освободишь.
Судя по его искреннему лицу, это была явная ложь, никакой человек не должен появиться.
– Ты не сердишься? – спросил Неделин.
– Будем вселяться?
– Конечно. Ты скажи прямо – сколько?
– Нисколько.
– Ну за стекло хотя бы?
– Стекло? Рублей десять, не больше. Уплатишь потом, под расписку.
– Ты серьезно?
– Абсолютно.
Смутно, плохо было на душе у Неделина, когда он ехал с ключом от номера на двенадцатый этаж, думая о загадочности администратора. За что он его ударил? – и так быстро, не успев даже пожелать этого, рука сама поднялась и ударила; тут Витино наследство сказывается, не иначе.
ГЛАВА 11
Для него настали дни свободы и одиночества, он был волен делать все что заблагорассудится и первое время ничего не делал: лениво валялся на пляже, лениво читал газеты и журналы, купленные в киоске, и размышлял, что бы такое учудить. Хотелось – необычного. Например, отбить телеграмму Лене на адрес ресторана «Россия» с приглашением в Сочи. Но – не поедет. Да и влюбленность помешает, ведь он в нее, если признаться, все еще немного влюблен, а хочется чего-то без влюбленности, легкого, пусть даже и развратного, но без утомительности, которая всегда сочетается с настоящим развратом. Чего-то похожего на эту вот обложку журнала, где красавица в купальнике у берега моря. Есть море, есть красавицы, есть деньги, нужно выбирать.
– Смотри, Вася, какая баба!
– Баба классная!
Такой разговор услышал Неделин на пляже и обратил внимание на объект обсуждения. Сказанное было правдой. Но было сказано и еще:
– Это, Вася, не про нас.
– Почему?
– Я ее сто раз видел, это проститутка валютная. Только с иностранцами.
– Уж прям! Дай ей пару сотен – и с тобой пойдет.
– Дай попробуй.
– Заразы боюсь. И у меня Люська есть, мне хватает.
– Твоей Люськи троим хватит.
– Гы. – (Счел за комплимент.)
Неделин встал и пошел к ней, медленно переступая длинными волосатыми ногами, он, кстати, понемногу стал привыкать уже к чужому телу, особенно после того, как порезал на пляже ногу, смазывал ее йодом, искал для ног в магазинах резиновые тапочки. Но на полпути свернул, кругом, кругом вернулся к своему месту, оделся и, расстроенный, ушел с пляжа.
Он отправился выпить. У кафе, где всегда было приличное сухое вино, стоял понурый гражданин лет сорока. Неделин не раз уже встречал его здесь, всегда пьяного, полупьяного или с похмелья, всегда в дешевых джинсах, ширинка которых застегивалась на одну пуговицу, всегда в одной и той же серо-зеленой рубашке в клеточку. Не раз уже он подходил к Неделину, дрожа и говоря откровенно: «Мужик, дай сколько-нибудь. Умираю. Хоть двадцать копеек». И Неделин давал – сколько рука из кармана захватит мелочи. Подошел гражданин и теперь.
– Ты вчера у меня просил, – напомнил Неделин. Пьяница посмотрел на него с обидой, грустно сказал:
– А сегодня я что, уже не человек?
– Пойдем в кафе, – пригласил его Неделин.
– Зачем?
– Посидим, выпьем.
– Кончай шутить.
– Кроме шуток.
– А зачем тут сидеть? – оживился пьяница. – Тут дорого, зачем это? Хочешь нормально выпить, так?
– Так.
– Тогда пошли, все тебе будет.
И он повел Неделина и через минуту привел в какой-то двор, они поднялись на второй этаж двухэтажного дома, прошли сквозь квартиру, которая казалась брошенной, нежилой, на просторный балкон с чугунными, старого литья перилами, балкон устилали грязные подушки, два или три засаленных одеяла, засоренные крошками, бумажками; стаканы и бутылки из-под вина тут же лежали. Убрав стаканы и бутылки, пьяница поднял одеяло, встряхнул и положил обратной стороной. Стало относительно чисто и даже своеобразно уютно.
– Давай башли и жди, – сказал пьяница.
Через полчаса они пили, полулежа, глядя в листву дерева, нависшего над балконом, и – сквозь листья – в синеву неба. Неделин рассказывал о себе. Он рассказал все: кем был, кем работал, как жил, как влюбился в ресторанную певичку, как превратился в ее хахаля непонятным образом, как попал сюда, как тут тоже влюбился в валютную проститутку и не смеет к ней подойти. Пьяница попросил описать ее, и оказалось, что это его двоюродная сестра и он хоть завтра устроит им встречу, можно здесь, можно в номере у Неделина, договорились, завтра же! – и тоже рассказал о себе.
– Я был капитаном КГБ и МВД, – сказал он. – Я убивал, но меня тоже убивали. У меня не было личной жизни. Я сижу в театре. Опера. Вдруг открывается дверь. И на весь театр. Там Борис Годунов поет. Но на весь театр: «Майор Куролапов (это моя фамилия), майор Куролапов, на выход!» А я с любимой тоже девушкой. Говорю ей прости и еду. Срочно. Еду. Дом. Подвал. В подвале вооруженный преступник. Вооружен ножом и пистолетом Макаров. Знаешь? Нет? Двадцать шесть патронов непрерывного боя. У меня тоже пистолет Макаров. И фонарь. Это главное. У меня фонарь, а у него нет. Я иду. Он стреляет по слуху. Пули бьют возле головы. Я ориентируюсь и посылаю ему в глаза луч света. Он слепнет. Стреляет наугад. А я прицельно. Как в тире. В середину лобной кости. Сразу. С одного выстрела. Выхожу. Усталый. Смотрю, у входа лежит Сеня. Лейтенантик. Корешок. Шальная пуля. Я так плакал. Я железный человек, но я плакал. Он мне был как сын. Я его хотел женить на своей дочери. У меня была дочь-медалистка, золотая медаль за школу. Плавала в море… И не вернулась. Никто не знает. Я второй раз в жизни плакал. Больше никогда. Сейчас плачу – это не то. Это не слезы. Это пот души. Слезы – пот души, ты это знаешь? Плакать полезно и нужно. Мне врачи посоветовали: плачь. Я плачу. Могу плакать полчаса – на бутылку. Спорим? Я на коньяк один раз плакал полтора часа без перерыва. Ручьем лилось. Могу и сейчас, если на коньяк. Полтора часа.
– А почему ушел со службы? Выпивать стал?
– Ни в коем случае. Ты думаешь, ты один такой? Я тоже превратился.
– Брось.
– Не веришь? Все не верят! А я тоже. Догонял алкаша. По линии КГБ. Обратно сижу с девушкой в кино. «Фантомас». Открывается дверь, билетерша орет ее убирают. Кричат: «Старший лейтенант Куролапов, на выход!» Я бегом. Пистолет Макаров всегда при мне. Тридцать два патрона, автоматическая стрельба. Приказ: алкаш ограбил овощную палатку, унес ящик марочного вина, выпил и в пьяном виде совершил налет на продавщицу газировки, отнял деньги. Вооружен гранатой. Итак, я в погоне. Я догоняю. Он поворачивает на бегу свое звериное лицо, заросшее безобразной щетиной. Я бегу ровно, как на дистанции, бегу с достоинством, одет по форме, в белой рубашке с галстуком. Смотрю, это не я бегу, а на меня бежит ментяра, а я держу гранату. Ты понял? То есть как у тебя. А все не верят. Ты-то веришь?
– Верю.
– А я доказать не могу. Я на самом деле подполковник Куролапов, подполковник МВД, ты понял? У меня универсальные права: от мотоцикла до вертолета могу управлять всеми видами транспорта. И пистолет именной. Показать?
– Покажи.
– Ничего подобного! Обязан хранить в полном секрете. С какой целью засланы в город? Кто с тобой работает? Кто с тобой работает? Признавайся, кто с тобой работает?!
– Опять орешь, Куролапов? – раздалось снизу. – Милицию вызвать?
Куролапов угомонился, отвалился от Неделина, которого уже вознамерился душить слабыми пьяными руками, – Неделин, смеясь, отпихивал, – и упал на подушки, захрапел. А Неделин долго еще лежал, попивая вино, глядя на темнеющее небо и проявляющиеся звезды, и мечтал о завтрашнем свидании с валютной проституткой.
Проснувшись, он нашел Куролапова бодрствующим, веселым: вино со вчерашнего осталось. Неделин напомнил Куролапову о двоюродной сестре.
– А что? – удивился Куролапов.
– Ты же обещал меня с ней познакомить.
– А-а-а… Обещал так обещал. Если Куролапов обещал, это железно. Тебя когда познакомить? Прямо сейчас?
– Вечером.
– Тогда в семь часов вечера здесь же. Подкинь деньжат, чтоб я не скучал!
Неделин оставил денег столько, чтобы можно было на них выпить, но не напиться, а сам отправился в гостиницу, где принял ванну, побрился, поспал – и оказался в полной боевой готовности.
Ему всегда было неловко проходить через вестибюль и видеть администратора. Хотелось еще раз извиниться перед ним, сказать что-то. Но когда он набирался решимости сделать это, администратора не оказывалось на месте или была не его смена, а когда администратор появлялся – исчезала решимость. На этот раз Неделин сумел, подошел, сказал просто и задушевно:
– Парень, ты все-таки на меня сердишься, да? Извини дурака.
– Да бросьте вы! – улыбнулся администратор. – С кем не бывает. У всех нервы! – И вздохнул, сожалея о всеобщей нервности, сожалея как патриот, как человек.
ГЛАВА 12
Неделин помнил, что дверь в квартиру Куролапова, если это обиталище уместно назвать квартирой не запиралась, поэтому не стал звонить или стучать, а пошел прямо на балкон.
Куролапов возлежал на подушках в окружении трех красавиц. Подобным народ дал прозвище «синюхи» или «синеглазки». Первое прозвище оправдано синевой их подбитых своенравными кавалерами скул, синевой также, но уже с багровым оттенком, их алкогольных носов и щек, синевой дешевых косметических теней, которыми они густо намазывают веки, а второе – тем, что они в действительности в большинстве своем почему-то синеглазы. Красавицам было: младшей – около тридцати, старшей – не менее сорока. Средняя выглядела одновременно и на тридцать, и на сорок, и дело тут не во внешности, а в том, что глаза ее смотрели тускло, вне момента, как бы из всей прожитой жизни разом. Устало.
– Альберт пришел! – закричал Куролапов. (Какой еще Альберт ему приснился?) – Сейчас выпьем! Альбертик, дай денежку. Сейчас, девчонки! – и вытеснил собой Неделина в комнату, закрыв двери на балкон.
– Ты кого привел? – спросил Неделин.
– Я не понял! – возмутился Куролапов. – Ты просил бабу, а я тебе сразу трех! В чем претензии?
– Мы говорили о двоюродной сестре. Которая это самое. Проститутка.
– Все правильно! Любка и Сонька, сестры мои двоюродные, они проститутки, как заказано. А Нинка, иха подруга, она не проститутка, но выпить любит, а если захочешь, то пожалуйста. Все со справками, никогда не болели. Отличные женщины, я тебе говорю!
– Валютная проститутка, – напомнил Неделин, уже понимая, что Куролапов наврал.
– Можно и без баб обойтись, – сказал Куролапов. – Что нам, умным людям, поговорить не о чем?
– Беги за вином, – сказал Неделин.
Он улегся на балконе среди подушек, не стесняясь разглядывал красавиц, изумляясь их уродству, их нелепым потасканным нарядам, их жадности к вину, их мутному хмелю, их грязным загорелым рукам, их беззубым ртам, их попыткам говорить при постороннем культурно, но попытки эти не удавались, дамы срывались то и дело на привычный мат. Куролапов, мигом обернувшийся, блистал, рассказывая срамные анекдоты.
– Музыки нету, – пожалела Нина, старшая. – Зачем проигрыватель пропил, Куролапов?
– Я сам музыка! – сказал Куролапов и принес из комнаты гитару, на которой уцелело только три струны.
Женщины, однако, отнеслись к гитаре серьезно, сели поудобнее, но и строже: приготовились.
– На Муромской дороге! – сказал Куролапов и стал нащипывать струны, верно и чисто выводя мелодию песни. Начала тихим грудным голосом Нина, подхватила Соня, средняя, тоже тихо и глубоко, а на припеве высоко, но без баловства и лишнего ухарства, как это бывает в пьяном застолье, вступила младшая – Люба. Куролапов аккомпанировал, сам не пел, только изредка вплетал в песню низкую басистую ноту, он глядел на женщин внимательно, а они старательно, как школьницы, следовали указаниям его головы, он дирижировал ею, показывая и такты, и необходимую высоту звука.
Песня кончилась, и только тогда женщины дали себе волю – заплакали. Куролапов зарыдал. Неделин почувствовал, как щиплет в глазах.
– Вы, – сказал он Любе, взяв ее за руку и проникая в ее синие глаза, – кто по профессии?
– Минетчица! – ответила за нее Нина.
– У вас есть дети? – не обратил внимания Неделин.
– Детей топим в унитазе! – опять ответила за нее Нина.
Куролапов ударил ее гитарой по затылку (струны загудели):
– Не лезь, дай человеку пообщаться!
– А чего тут общаться? – сказала усталая Соня. – Шли бы в комнату. Любка, видишь, мужчина не терпит. Не динамь.
– А я что? – Любка шустро подхватилась, потащила за руку Неделина. – Пойдем, любимый! – кричала она. – Пойдем, золотой! Сю-сю-сю, холосенький маль-сик! Ся-ся-ся! Бу-бу-бу! Ня-ня-ня!
И потащила, повалила в комнате на какой-то топчан, заскрежетавший пружинами, стала грубо лапать и хотеть. Неделин отворачивался от ее мокрых губ.