Отец Василий взглянул на глубокую яму в снегу, на доски, на трос, которым машина министра до сих пор была прицеплена к фээсбешной машине - и разом все понял. Он открыл рот, собираясь что-то сказать - но тут вмешался Топа, о котором все подзабыли. Он вдруг бросился к машине священника с таким бешеным лаем, что отец Василий, собиравшийся было вылезти, поспешно захлопнул дверцу.
- Топа! - гаркнул отец. - Сидеть! Ты, что, с ума сошел? Своих не узнаешь!
"Как же мы не обратили внимание, что Топа подозрительно притих? подумал я. - Когда "кавказец" притихает - это не к добру, это значит, что ему что-то не нравится и он готов к атаке... Но отец Василий?.."
- Простите, батюшка, - сказал отец. - И что ему в башку взбрело, ума не приложу...
Мы с Ванькой и Фантиком обменялись понимающими - и одновременно донельзя растерянными - взглядами. Да, Топа в чем-то обвинял отца Василия. Да, отец Василий был из тех людей, кто вполне мог ехать к нам в гости вчера вечером... Но представить его взламывающим багажник и похищающим ружья?.. Невозможно!.. И, однако...
Я почувствовал себя так, будто до одури накатался на карусели - когда в голове все вращается и звенит, и ноги заплетаются так, что шагу по твердой земле ступить не можешь. По-моему, и Ванька с Фантиком испытывали то же самое. Глаза у них были "поплывшими" - то, что отец называл "состоянием грогги".
И было от чего "поплыть"...
ПИСЬМО ДВЕНАДЦАТОЕ
РАЗГОВОР НА ЛЬДУ РЕКИ
- Ничего страшного!.. - живо откликнулся отец Василий. - Я сам должен был сообразить. Я ведь знаю, как он реагирует на запах грязного тряпья. А я как раз собирал одного славного парнишку... Его старая одежда у меня в мешке. Хочу найти место, где можно сжечь всю эту пакость.
Эти слова прояснили многое - хотя мне, в моем ошеломлении, ещё понадобилось дополнительное время, чтобы их осмыслить. Отец Василий постоянно занимался спасением детей из "трудных" семей - попросту говоря, у которых родители были алкоголиками - хлопотал об устройстве их в школы-пансионаты, переодевал перед отправлением во все чистое... А у Топы был "пунктик" - он терпеть не мог людей в грязной и пропитанной запахом алкоголя одежде, и даже сам запах подобных обносок, пусть и не надетых в данный момент на владельца, мог свести его с ума. Он рвал и метал - и тут его надо было только держать, потому что человека, от которого пахло спиртным и немытостью, он готов был разорвать на куски. Разумеется, он учуял в машине отца Василия вонючее тряпье, как бы плотно они не было запаковано в полиэтиленовый мешок, и решил сделать священнику возмущенный выговор: зачем, мол, он таскает с собой эту гадость?
- Спокойней, Топа! - ещё раз сказал отец, сразу все понявший из коротких объяснений отца Василия. - Ах ты, олух царя небесного, неужели ты не понимаешь, что отец Василий всего лишь хочет побыстрее избавиться от шмотья?
Топа внимательно слушал и наблюдал, наполовину виновато, наполовину недоверчиво. Он, конечно, понимал, что опростоволосился, обвинив отца Василия в том, что тот давно бросил мыться и шляется по окрестным самогонщикам - но, с другой стороны, какой разумный человек станет таскать в своей машине такое, что у любого порядочного пса в голове помутится?
- Ничего, ничего, - живо откликнулся отец Василий. - Генерал Топтыгин свое дело знает. Хуже было бы, если бы он не отреагировал... Верно, Топа?
Топа, окончательно признавший священника, подошел к нему и осторожно обнюхал его протянутую руку, а потом вильнул хвостом.
Я заметил, что полковник Юрий что-то шепотом спросил у Михаила, и Михаил ему таким же шепотом ответил. Очень мне это не понравилось! Если мы пришли к выводу, что Топа может обвинить своим лаем похитителя ружей - то опытному полковнику это тем более в голову пришло! Он, разумеется, наводил у Михаила справки, что за человек этот местный поп, и насколько можно ему доверять. Михаил, конечно, его успокоит - но все равно полковник будет приглядываться к отцу Василию с большим подозрением, и мало ли что может из этого выйти...
- Я вижу, вы тут справлялись с небольшой неприятностью, - сказал отец Василий, созерцая извлеченную машину.
- И справились! - бодро ответил министр. - Теперь бы чайку горячего... Не откажетесь, батюшка? Жаль, что вас с нами не было! Кучу удовольствия получили бы.
- Не откажусь, - согласился отец Василий. - Вот только избавлюсь от этого барахла.
- Лучше всего сжечь его за рекой, во впадине между барсучьими холмами, - сказал отец.
- А доберусь я туда? - с сомнением спросил отец Василий.
- Мы проводим! - сразу вызвался Ванька. - Там снег плотный, хороший, и мы знаем, как можно пройти!
- Я бы, пожалуй, тоже прогулялся с вами, - сказал Михаил. - Вот только не знаю, не случится ли чего с машиной.
- Можно Топу оставить охранять, - предложил я.
- А что, ещё что-то стряслось, кроме того, что машину в канаву занесло? - полюбопытствовал отец Василий.
- Ружья у Степана Артемовича свинтили из багажника, пока машина без присмотра оставалась! - объяснил отец.
- Надо же!.. - отец Василий покачал головой, удивленно и неодобрительно. - Ну, что за народ! И как только успевает прибрать все, что плохо лежит?.. А что ж вы ружья-то оставили?
- Сами знаете, как бывает, - сказал министр. - Я ружья никогда не оставляю, но ведь обо всем забудешь, когда машина в обочину кувыркнется!
- Оно понятно, - задумчиво кивнул отец Василий. - Я бы и сам в такой момент все на свете забыл. Странно, что в заповедник забрались, и вскрыть машину успели... Может, следили за вами?
- Нет, следить точно никто не мог! - не без обиды сказал охранник Влад. - Мы бы обязательно заметили!
- Серьезная история, - вздохнул отец Василий. - Нехорошая.
- Чего уж хорошего, - сказал отец. - Так вы сожгите вашу ветошь и присоединяйтесь к нам. Ладно, батюшка?
- Лады, как говорят мальчишки! - ответил отец Василий. - Ну, кто со мной?
Министр тем временем сел за руль своей спасенной машины.
- Залезайте, кто возвращается! - крикнул он. - Уж я-то довезу без происшествий.
Отец, охранники и дядя Сережа сели в машину министра, и через минуту на дороге остались лишь мы с отцом Василием и Михаилом и Топа. Я оставил снегокат возле УАЗика Михаила и велел Топе:
- Топа, охраняй! Все охраняй!
Топа покорно уселся между двумя УАЗиками, так, чтобы в любую секунду задержать злоумышленника, с какой стороны он ни подойди.
- Он не возмутится, когда я этот пахучий мешок достану? - осторожно спросил отец Василий.
- Ни в коем случае! - заверил я. - Он уже понял, в чем дело!
- Что ж, тогда пойдем, - отец Василий открыл заднюю дверцу, извлек мешок, который оказался не полиэтиленовым, а холщовым, и мы отправились в путь.
Некоторое время мы шли молча, и лишь когда почти спустились к реке, Михаил заговорил.
- Хорошо-то здесь как, а?..
- Хорошо, - согласился отец Василий - как нам показалось, чуть насмешливо. - Но давайте уж без околичностей, говорите, что вам от меня надо. Подозреваете в чем?
- Ну... Я думал, чуть попозже... - Михаил смущенно оглянулся на нас.
- Не беспокойтесь, мы знаем, в чем дело! - бодро вклинился в разговор я. - Видите ли, отец Василий, ружья попер кто-то, кого знает Топа, и кто был на машине. Этот человек ехал к нам в гости, и не доехал, потому что не удержался от того, чтобы вскрыть багажник и утащить ружья, которые безумно дорогие! А Топа поднял панику лишь когда ружья были украдены, и стал показывать всем видом, что вором оказался человек, от которого Топа не ждал ничего дурного - но что теперь Топа обличит этого человека, как только он появится!.. И теперь Михаил хочет у вас спросить, не ездили ли вы вчера по нашей дороге и есть ли у вас алиби на время кражи!
- Откуда вы все это знаете? - изумился Михаил.
- Сами додумались! - гордо (хотя не совсем правдиво) сообщил Ванька.
- Вон оно что... - протянул отец Василий. - Что ж... - он обернулся, в его глазах плясали веселые огоньки. - Да в таких обстоятельствах я бы сам себя стал подозревать! Угораздило ж меня взять с собой эти тряпки!.. А вдруг, - выражение его глаз сделалось ещё озорнее, - я их взял для отвода глаз, а? Знал, понимаешь, что Генерал Топтыгин начнет меня изобличать - вот и прихватил мешок, чтобы было правдоподобное объяснение. Ведь вы и об этом подумали, а?
- Ну, вы, батюшка... - Михаил замялся.
- Да вы не волнуйтесь! - обратилась Фантик к отцу Василию. - Они всех подозревают! Даже, по-моему, моего папу!..
- Сергея? - удивился отец Василий. - Его-то почему?
- Ну, это идея полковника, - быстро проговорил Михаил, довольный, что можно на время увести разговор от личности самого отца Василия. - Того охранника, что постарше, я имею в виду... Видите ли, перед тем, как появиться здесь, Сергей Егоров был в приемной министра - и, не дождавшись приема, сразу же уехал в заповедник. А дело, по которому он хотел обратиться, этот несчастный кусочек леса в аренду... Ну, не того масштаба дело, с которым обращаются аж к министру, и немножко это выглядит как надуманный предлог... Вот и получается, что Егоров словно преследует министра все эти дни... Но тогда, выходит, он знал строго секретные сведения, куда отбывает Степан Артемович... Откуда, если даже в заповеднике ничего не знали до новогоднего вечера? Возможность быстро взломать багажник и вынуть ружья у него была. Зачем? Понятно! Чтобы министр не мог обороняться, если на него вдруг будет совершено нападение... Вот я и выболтал вам все секретные сведения! - вздохнул он. Но, мне показалось, он "выбалтывал" их нарочно, чтобы увидеть нашу реакцию. - Правда, чего таиться, если дети сами до всего додумались... И, повторяю, это версия полковника, а не моя!
- Он сам и виноват! - сказал я. - Вот и придумывает версии, чтобы было на кого вину свалить!
- То есть? - спросил Михаил. И, опять-таки, мне показалось, что при всем его внешнем недоумении он отлично понимает, что я имею в виду. - Зачем полковнику красть ружья?
- Чтобы не пустить министра на охоту! - заявил Ванька.
- Ну-ка, давайте поподробнее! - сказал Михаил.
Мы остановились посреди реки, на запорошенном снегом льду. Взрослые внимательно слушали, пока мы рассказывали наперебой, почему мы подозреваем в краже ружей самого полковника. Отец Василий с его мешком, перекинутым через плечо, был очень похож на Деда Мороза (а может, и на самого Святого Николая), из-за нехватки красных облачений надевшего черное.
- И мы считаем, что очень скоро полковник вам скажет: мол, ружья в целости и сохранности, поэтому не удивляйтесь, когда от министра придет благодарность за то, что вы их нашли! - закончил я. - Это сам полковник достанет ружья оттуда, где они спрятаны, и отдаст министру, сказав, что это вы прислали!..
- Ну, а как же тогда сломанный замок багажника? - спросил Михаил.
- С замком все понятно! - сказал я. На меня снизошло вдохновение, и я готов был объяснить что угодно. - В суматохе вокруг завалившейся набок машины полковник мог десять раз незаметно испортить замок, ковырнув в нем чем-нибудь металлическим, никто бы и не заметил. Он это сделал, чтобы создать ложный след - чтобы все думали, что ружья из машины украли только тогда, когда она осталась без присмотра. А может, он испугался, что сейчас министр полезет за ружьями, чтобы забрать их с собой - и обнаружит их пропажу! Тогда искалеченный замок все бы "объяснил"!
Все слушали меня затаив дыхание, а я развивал свои идеи.
- Он в любом случае собирался испортить замок, чтобы запорошить всем глаза! И, может быть, ему совсем не на руку оказалось, что машина завязла в снегу! Ведь пришлось действовать быстро, кое-как! А если бы он пошел сам таскать вещи министра в дом, когда машина стояла бы во дворе, у него было бы время испортить замок более "качественно" - а потом прибежать с выпученными глазами и сказать, что ружья пропали!
- Ну-ну!.. - усмехнулся Михаил. - А как же реакция Топы? Когда он вдруг занервничал?
- Топа и впрямь мог занервничать из-за чего-то другого, - сказал я.
- М-да, - отец Василий покачал головой. - Столько подозреваемых, что прямо страшно становится! В доме, наверно, от этих подозрений густой туман висит. Так ведь и жить нельзя, когда все друг друга подозревают, а?
- Сложная ситуация, - согласился Михаил. - Но что делать, когда практически у всех, включая полковника, могли быть и поводы, и возможности...
- И у вас могли быть, да? - осведомился отец Василий.
- И у меня могли быть, - признал Михаил. - Мне ведь тоже надо обеспечивать безопасность министра, так что сорвать охоту на кабана мне тоже на руку. Допустим, я еду в заповедник, убедиться, что министр добрался благополучно, что с ним все в порядке, и вообще узнать, не надо ли ему чего. Вижу брошенную машину. Вскрываю багажник... Нет, с чего бы я встал его вскрывать? Ну, скажем, мне показалось, будто в багажнике что-то тикает и я решил проверить, не бомба ли там. И вижу ружья! Вот оно, думаю я, если ружья исчезнут, то охоты не будет, и не придется трястись, что при встрече министра с кабаном произойдет какая-нибудь неожиданность! И я удираю с ружьями! Возвращаюсь к себе, получаю из заповедника известия о краже - и несусь назад!
- А почему тогда Топа на вас не залаял? - полюбопытствовала Фантик.
Михаил на секунду задумался.
- Ну, конечно! - широко ухмыльнулся он. - Топа - очень умный пес, и после первого смятения он понял, что я действовал не во зло, и во благо. Вот он и не стал лаять, показывая мне этим, что одобряет мои действия!
- Так вы правда сперли эти ружья? - недоверчиво спросил Ванька.
Все расхохотались.
- Да нет же! - ответил Михаил. - Я лишь набросал картинку, как это могло быть и почему меня тоже нужно подозревать. Честно вам скажу, я бы чувствовал себя намного спокойней, если б сам попер эти ружья, или твердо знал, что их припрятал полковник. Ведь тогда бы к концу отдыха министра эти ружья обязательно "нашлись"!
- Нехорошо это, - сказал отец Василий. - Взаимные подозрения - это отрава. Надо вам с этим кончать.
- Как? - с грустной усмешкой спросил Михаил.
- Очень просто, - ответил отец Василий. - Не подозревать.
Он произнес это с особым упором, так что его речь даже для нас прозвучала очень округленно и окающе - а ведь у нас все "окают", и оканья мы обычно не замечаем, приезжие из Москвы из Санкт-Петербурга иногда даже подтрунивают над этой особенностью говора наших краев. У отца Василия последнее слово, из-за этого упора на оба "О", прозвучало как бы с тройным ударением: "не пОдОзревАть". Вот так, приблизительно. И оттого вся его фраза получилась особенно убедительной, хотя, вроде, ничего такого он не сказал.
- Вам легко говорить, - возразил Михаил. - Но ведь в нашей работе без подозрений не обойдешься.
- А вы не думайте о том, что так надо, - сказал отец Василий. - Вы не подозревайте, вот и все. Вы по-человечески судите.
- Это как? - Михаил, похоже, совсем растерялся. К такому повороту разговора он не был готов.
- Да вот так, - ответил отец Василий. - Ведь по-человечески вы чувствуете, что никто из подозреваемых ружья не брал, разве нет? И про себя вы знаете, что вы их не брали, но не знаете, поверят ли в это другие, так?
- Допустим, так, - согласился Михаил.
- Так вот и не надо подозревать по обязанности. Я не говорю, что надо быть совсем доверчивым, но лишнее недоверие - это такое же издевательство над данным Богом разумом, как и лишняя доверчивость. По людям смотрите, а не мимо людей. Ведь по сумме прикладных фактов кого угодно можно к делу подверстать. Не то, простите уж меня, станете вы похожим на этого полковника... Который так всех начал опутывать подозрениями, что сам к этой паутине прилип.
- Вы считаете, что ружья стащил полковник? - Ванька, не выдержав, встрял в разговор взрослых.
- Вот уж нет! - ответил отец Василий. - Я в другом смысле... Он, понимаете, из тех честных служак, которые кроме службы ничего не видят. Не в его характере ружья прятать, чтобы охранить того, кто ему вверен. А вот всюду злые козни видеть - это в его характере. Натерпелся я от них... Если б не был таким упорным, то, может, давно бы в Москве служил...
- Не любите вы нас, да? - спросил Михаил.
- При чем тут "нас"? - сказал отец Василий. - Нет двух одинаковых людей. Относиться ко всем по-христиански - мой долг, а уж больше или меньше мне нравится человек, так ведь сердцу не прикажешь. Я о том, сколько я с вашим ведомством в прежние годы намучался. Сколько меня приглашали, сколько подкатывались, то с кнутом, то с пряником - "Вам, ведь, батюшка, многие исповедуются, так вы бы намекнули разок, кто нехорошие антисоветские мыслишки подумывает или ещё в чем перед законом грешен, а то, может, и отчетик бы представили, о настроениях среди вашей паствы". "Нет, - говорю, - тайна исповеди свята, и отчетов писать не буду, потому как я священник, а не докладчик". "Зря вы так, - говорят мне, - сколько ваших коллег и пишет, и намекает - и ничего. А вот вы... Вы думаете, почему на ваш перевод в Москву или в другой крупный город мы "добро" не даем? Ну, сами посудите, зачем нам в Москве лишнего несговорчивого священника иметь?" Сейчас-то времена изменились, но я давно к здешним местам душой прикипел, меня отсюда и калачом не выманишь! И ведь искренне они недоумевали, как же так можно не пересказать полномочным органам, если человек тайными мыслями с тобой поделился...
- То есть, если б к вам на исповедь сейчас пришел человек и рассказал, что украл ружья, вы бы его не выдали? - спросил Михаил.
- Ни в коем случае! - твердо ответил отец Василий. - Убедил бы его вернуть ружья, епитимью бы на него наложил, но раскрывать тайну исповеди никогда бы не стал! И я хочу, чтобы вы меня поняли. Потому что полковник тот уже никогда не поймет. Возникни у него подозрение, что мне кто-то на исповеди в преступлении признался - он меня и мытьем и катаньем донимать будет, мол, выложите, батюшка, наконец, что вам известно. И будет удивляться, как же это я следствию не хочу помочь, и будет мою упертость поповской блажью считать. Вот это понимание надо иметь, что не все вам и вашему миру принадлежит. Вы паренек хороший, и если вы это понимание в себе сохраните, то и отношения у нас будут самыми добрыми. Вот только, боюсь... Видите ли, в вашей должности очень легко это понимание растерять. Поэтому я не в осуждение полковника призываю вас быть на него непохожим - полковника пожалеть надо, его вся жизнь таким выковывала, уже не перекуешь. Хотя всякие чудеса случаются... Но, честно вам скажу, очень грустно мне будет, если не удержитесь вы, и превратит вас ваша служба в такого вот... - отец Василий задумался, подбирая слова поточнее и помягче. - В сеятеля подозрений, не ведающего, какую он бурю пожнет.
- Может, и в лоб мне тогда врежете? - рассмеялся Михаил, припоминая предновогодний разговор.