– И этот есть в списке.
– Водитель такси… Эти допросы надо изучить хорошенько. Султанбекова Гюзель Гейдаровна… А это дама из универмага… Что в ее допросе? «Августу Францевну я знаю много лет, наши семьи знакомы с довоенного времени…» Жаль, что она теперь где-то в загранке болтается, много чего старуха могла бы поведать…Так, еще одна фамилия… Сорокина Искра Тимофеевна.
– Во всех трех списках фигурирует! – хмыкнул Гущин. – Еще кто?
– Ванин Сергей…
– Есть такой.
– Электрик ЖЭКа… Черт, он даже задержан был на трое суток… Потом отпущен, с этим допросом надо разбираться… Некая Волкова Ольга…
– Такой нет.
– Сотрудница собеса… Так, что тут у нас… приносила пенсию, покупала продукты, иногда помогала по хозяйству… Здесь и еще одна допрошена дважды – Капитолина Грушко… ой, да ей тогда уже семьдесят восемь было… Это кто такая? Приходящая домработница балерины… Что говорит старушка? «В марте этого года седьмого числа я была госпитализирована в Четвертую Градскую больницу с острым приступом желчнокаменной…» Так, понятно, на момент убийства балерины она в больнице лежала… И кто еще у нас в списке… Ага, это уже интересно…
– Кто? – спросил Гущин.
– Владелец универмага Шеин Борис… Допрос от 17 марта, допрос от 20 марта и допрос от 22 марта… Молодой был тогда, не больше тридцати лет, а бабке под восемьдесят… И что говорит?.. «Августу Францевну знаю около года, познакомились у общих знакомых на дне рождения…»
– Он тоже во всех трех списках, – сказал Гущин. – Но в принципе все это пока только анализ. Практически это нам ничего не дает.
Глава 35 МАМЕНЬКИН СЫН
Иннокентий Краузе вошел в кабинет Гущина с выражением человека, которого слишком долго заставили ждать. Катя вспомнила, что говорил о нем оперативник: Краузе устроил на проходной бучу, едва лишь увидел, что и мать его приехала на Петровку, 38. Но сейчас в облике этого высокого, худощавого, хорошо одетого мужчины ничто не указывало на то, что этот лощеный тип с телефоном iphon в руке может запросто устроить в официальном учреждении семейный скандал.
– Садитесь, Иннокентий Григорьевич, прошу, – Елистратов вежливо указал на стул. – Простите, что побеспокоили. Но в связи с трагическими событиями в универмаге, принадлежащем вашему шефу Шеину, мы допрашиваем всех без исключения. И с Шеиным на днях мы тут беседовали. Правда, это было еще до второго убийства. А сейчас ситуация в корне изменилась.
– А я не понимаю, в чем суть изменений? Одно, два убийства… в конце концов, речь идет о человеческой жизни… Или у вас какой-то особый счет, все дело в количестве?
Голос Краузе звучал вежливо, но… И опять все дело в интонации! «Адвокат, – подумала Катя, – деляга, будет тут словами жонглировать».
– Дело не в количестве, уважаемый коллега, дело в обстоятельствах, в неких поразительных совпадениях, – Гущин со своего места вмешался – вполне, впрочем, миролюбиво. – Мы вот сейчас с вашей матушкой одно старое дело вспоминали – об убийствах в этом же самом универмаге. Какой-то он у вас прямо заколдованный!
– Это не мой универмаг. Я туда заезжаю от силы раз в месяц, а то в два, когда надо документы для налоговой проверить, – Краузе откинулся на спинку стула. – А моя мать… Она сюда к вам в прежние годы приезжала запросто, сколько у нее знакомых тут было среди самого высшего руководства – все старались дружить с директором Замоскворецкого универмага, сколько барахла она вашим доставала… особенно ОБХСС… Да и не только вашим. А дипломаты? Артисты? А партийных сколько… Я пацан был, а не забыл – телефон у нас дома порой просто разрывался: «Маму позови… маму позови…» Все это давно ушло, а она все это помнит, ну я тоже… Поэтому не очень люблю это место, честно говоря, – универмаг. Это все из той, прошлой жизни. Сейчас у нас совсем другая жизнь.
– Это хорошо, когда перемены к лучшему, – сказал Гущин.
– Что можете сказать нам о происшествиях в универмаге? – Елистратов решил «закруглить» разговорчивого юриста.
– Ничего. Только то, что я слышал от персонала. Убили покупательницу, а потом уборщицу.
– Уборщицу Гюльнар Садыкову вы знали?
– Знал? Я? Уборщицу? – Краузе усмехнулся. – Я ее видел там. Ползала по этажам со своими тряпками.
«И она тебя видела… то есть твою машину в ту ночь, – подумала Катя. – А теперь вот она мертва».
– А покупательницу Ксению Зайцеву?
– Нет, никогда такой фамилии не слышал.
– Вот ее фото, – Елистратов протянул ему снимки.
– Нет. Я ее не знаю, никогда не встречались.
– Вы сами водите машину? Или у вас шофер?
– Я сам вожу отлично. И никогда не нарушаю правила.
– Какой марки ваша машина?
– «БМВ». Последняя модель.
Елистратов, низко склонившись над столом, что-то записал. «Вот сейчас спросит: «А как ваш «БМВ» оказался в ночь убийства Зайцевой рядом с универмагом? Машину видела ныне покойная уборщица», – подумала Катя. Затаила дыхание… ну… ну же, давай, пусть опять вся соль будет скрыта в интонации – твоей, полковник, и его…
– У вашего шефа Шеина хорошо идут дела?
Вопрос прозвучал из другой оперы.
– Да не жалуется. Отчетные финансовые документы всегда в порядке, с арбитражем стараемся не связываться.
– По нашим данным, он чрезвычайно дорожит зданием универмага. Мы тут справки навели, за короткое время он скупил все помещения хоздвора, принадлежавшие различным собственникам, причем арендаторам, чей срок аренды еще не закончился, выплатил двойную компенсацию с тем, чтобы они убрались оттуда… Последнее приобретение его – продуктовый магазин, непосредственно примыкающий к зданию.
– Там каждый метр земли на вес золота. Самый центр Москвы.
– Да, он нам тоже так объясняет свой интерес к этому обветшавшему строению.
– Универмаг – памятник архитектуры.
– Вы юрист. Скажите, в чем настоящая причина?
– Я вам уже сказал. Да мне тоже кажется, что Шеин неровно дышит к этому месту. И дело не только в дорогой земле. Может, это связано с воспоминаниями юности?
– Насколько я понял, ваша семья… ваша мать знакома с Шеиным давно?
– Они вместе работали еще в советской торговле, – Краузе усмехнулся. – Я пацан был, не мне судить, но, кажется, наш Борис Маврикьевич в годы своей юности активно искал покровителей… покровительниц… Тогда система торговли была чем-то вроде закрытой масонской ложи. Связи и рекомендации… смешно, но знаете, это до сих пор работает – еще те московские связи, те рекомендации, те семьи… Правда, стало что-то слишком много питерских товарищей, и они как-то это не секут, толкаются локтями, а зря… Москва всегда останется Москвой.
– Шеин в молодости был знаком с пожилой женщиной, бывшей балериной – некой Августой Маньковской. Ваша семья ее не знала?
– Нет.
– Она жила в доме… серый дом возле универмага.
– А, «генеральский»… Старуха-балерина… Что-то я припоминаю… Шубы у нее были норковые до пят и палка… Знаете, такая вычурная, с рукояткой, инкрустированной янтарем… Видел ее пацаном, ребята во дворе болтали, что она любовница была какого-то маршала…
– А где вы жили в то время?
– На Пятницкой улице, пять остановок на троллейбусе. Я к матери на работу приезжал и пацанов знал окрестных. Там площадка, футбол – во дворах, – Краузе усмехнулся и потер подбородок. – Как начинаешь вспоминать… как жили… А куда денешься – детство… Детство – это наше все.
– А про те старые убийства, Иннокентий Григорьевич… – начал было Гущин.
– Мать никогда со мной об этом не говорила. Мне всего тринадцать тогда исполнилось, она оберегала меня.
– Я понимаю, но…
– Потом, конечно, обсуждали… Маньяк, животное.
Маньяк… Он произнес это буднично, с каким-то даже безразличием… деланым, как показалось Кате.
– А при чем все это сейчас? Все эти воспоминания? – спросил он после паузы.
– При том, что мы усматриваем некую связь.
– Какую же?
– Ну скажем – единство места, – ответил Гущин.
– А, понимаю. Вряд ли… столько лет прошло. Мне вот уже за сорок, а этому типу должно… Нет, как юрист я в это не верю.
– Возможны и другие варианты.
Краузе посмотрел на Гущина.
– Да, конечно, возможны, вам виднее.
– Где вы находились в ночь первого убийства? – спросил Елистратов.
– Тогда, тридцать лет назад, или сейчас?
– Сейчас.
– И тогда, и сейчас – дома. Тогда с мамой, сейчас с женой. Мы все наши вечера проводим вместе с женой, у меня на редкость счастливый брак.
– По нашим данным, вашу машину видели в ту ночь во дворе того самого «генеральского» дома.
– Кто это вам сказал?
«Чисто адвокатский вопрос, но на такие вопросы не дают ответа следователи и опера», – подумала Катя.
– Уборщица Гюльнар Садыкова, ставшая по странному стечению обстоятельств второй жертвой, – Елистратов решил нарушить правила.
– Она ошиблась, бедняжка. Как она могла узнать мою машину, когда я лично… я с трудом могу узнать ее на фото? Я ее видел мельком, и для меня, простите, все азиаты вообще на одно лицо, я их не различаю.
– Она ошиблась, бедняжка. Как она могла узнать мою машину, когда я лично… я с трудом могу узнать ее на фото? Я ее видел мельком, и для меня, простите, все азиаты вообще на одно лицо, я их не различаю.
– И все же, что вы можете по этому поводу показать?
– Ничего. Она ошиблась.
«Она не ошиблась, – сказала Катя сама себе, – она правду сказала, только вот очной ставки между вами уже не проведешь».
– А вчера с восьми вечера до девяти утра где вы находились?
– Я обязан отвечать?
– Желательно, конечно, вам же нечего скрывать?
– Я приехал к матери вместе с женой. Мы решили провести на Рублевке все выходные. Надеюсь… надеюсь, мать моя вам это сейчас подтвердила?
Катя смотрела на его лицо. Он лгал им. Странное чувство возникает, когда кто-то лжет, – не по-взрослому, не по-адвокатски, а вот так – откровенно, почти по-детски, как маменькин сын, стараясь изо всех сил это скрыть.
Глава 36 ЧЕГО ТАК ВСЕ БОЯТСЯ?
– М-да, фрукт этот Краузе-младший, – хмыкнул Гущин, когда допрос завершился.
– Наблюдение за ним установить? – Елистратов жевал «гавану». – Он всего в одном списке у нас, а Шеин вон в трех сразу… За кем приоритеты? Правда, есть еще показания убитой Садыковой, увы, на протокол никем не записанные. А он юрист… И мамаша вон как орлица… Насчет биоэкспертизы тоже пока рановато, наши там все возятся с материалом. И потом факт один налицо, и от него никуда не денешься.
– Какой факт? – с любопытством спросила Катя.
– Тот, что Федор Матвеевич с вашей подачи мне к делу оперативно-разыскному велел приобщить – до выяснения… рапорты.
– Рапорты патрульных вневедомственной охраны?
– Факт налицо, – Елистратов усмехнулся. – Много я всего в своей жизни читал, но такого… Но все равно – факт есть факт, и он задокументирован. Обязаны проверить.
– Боже мой, как же это хорошо, – Катя вскочила. – Какой же вы славный… умный… Вот, Федор Матвеевич, я же вам говорила… Я не знаю, что они слышали, эти ребята, но они не врали, понимаете? И вы… и мы обязаны узнать. Так… продавщицы тут у вас пока еще в управлении?
– Да, следователь прокуратуры с ними беседует, а что?
– Вызовите Слонову Наталью, она из отдела женской одежды, того, что рядом с отделом постельного белья.
– Так, кто там у нас, – Елистратов снял трубку внутреннего телефона. – Алло, следователь там закончил? Собирается пропуски отмечать. Пусть погодит. Слонова Наталья, давайте ее ко мне для беседы.
– Только можно я сама с ней поговорю? – спросила Катя.
Елистратов усмехнулся, Гущин вздохнул.
Продавщица Наталья Слонова вошла в кабинет минут через пять.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте, моя фамилия Елистратов, начальник отдела убийств МУРа, а это вот мои коллеги.
– Да, встречались уже, – Слонова повернулась к Кате.
– Садитесь, пожалуйста, Наташа. Необходимо с вами срочно побеседовать, – Катя выдвинула ей стул рядом со своим креслом.
– О чем? Обо всем уже переговорено. Муж мой изнервничался весь, потому как то милиция к нам в дом, то в универмаг, то меня сюда к вам.
– А кто ваш муж по профессии?
– Шофер, в доставке продуктов работает.
– Понятно, и дочка у вас… большая семья, дружная. В универмаге вы… вы, собственно, ради них работаете?
– Конечно, график хороший, зарплата так себе, но зато близко ехать – на метро прямая ветка, я на «Нагорной» живу. Хотела было уходить, а куда? Сунулась в продуктовый, а там все свои – в одном целая семья, в другом целый аул… не в палатке же сидеть, водкой из-под полы торговать. А то бы давно ушла.
– А почему?
– Двух человек убили – это вам как?
– Но вы ведь хотели уходить еще до убийств, – сказала Катя. – Или я неправильно вас поняла сейчас?
– Правильно, но…
– А почему?
Слонова стиснула сумочку. Пальцы ее с аккуратным «французским» маникюром аж побелели.
– Потому, – сказала она тихо.
– И все же?
– Вы этого не поймете. А объяснять… я не хочу.
– Почему? – спросила Катя как можно мягче.
– Да потому что… не хочу, не буду. Имею право. Дурой еще меня сочтете ненормальной.
– В вашем универмаге что-то происходит. И это началось еще до убийств, ведь так?
– Да убийства эти… думаете, это впервые там у нас людей на тот свет отправляют? Такая бойня там была…
– Вы про убийства восьмидесятого года?
– А вы о них разве знаете? – наивно спросила Слонова.
– Мы знаем. И вы, как я вижу, тоже. Кто вам сказал?
– Хозяин.
– Шеин?
– Ну да… как только купил универмаг, сразу же собрал нас всех, то-се, маркетинг, основные направления… А потом рассказал: мол, поосторожнее, здание-то с историей, с душком кровавым.
– А до того, как он стал хозяином…
– Я не знаю, я на работу поступила за неделю до того, как в универмаге собственник поменялся, до этого хаос был полнейший, а с Шеиным все вроде как наладилось.
– И все же, Наташа, я очень вас прошу… Я приходила туда к вам, вы помните… Там, не знаю, как описать… Вроде все как в обычном магазине, но иногда… Мне, например, все время хотелось оглянуться… Вы понимаете, оглянуться и…
– Вы тоже это почувствовали? Или специально лжете? – спросила Слонова.
– Я не лгу, – Катя, правда, и сама не знала. Азарт допроса и воображение – великие вещи.
Гущин и Елистратов хранили молчание.
– Нет, все равно. Это я обсуждать не желаю.
– Но вы ведь там все чего-то боитесь! – не выдержала Катя. – Это же видно по вашим лицам… этого не скроешь. Может, потому и атмосфера там у вас какая-то… я не знаю, замогильная… И покупатели к вам не ходят!
– Покупатели ходят. Это же днем. А вот вечерами…
– Так, что вечерами? – вмешался Елистратов. – Слушайте, девушка, дорогая моя, я вам верю, понимаете? Я, начальник отдела убийств МУРа, верю вам, и мой коллега полковник Гущин – тоже. У нас два убийства нераскрытых – я в черта лысого поверю, только чтобы на волосок приблизиться к их раскрытию. И вот тут у меня рапорты сотрудников. Если что-то там у вас… действительно странное… то вы не одна, есть и другие, понимаете? Вполне независимые и заслуживающие доверия свидетели. Так что говорите все начистоту.
– Говорите, Наташа, я прошу вас, – Катя настаивала.
– Вы все равно мне не поверите.
– Мы поверим. Вы… вы что-то видели там, да?
– Нет. Я ничего не видела. Я слышала. И они, другие, тоже это слышали.
– Что? Пожалуйста, все подробности.
– В марте… восьмого числа… Да, это впервые случилось тогда. Универмаг закрылся, как обычно, для покупателей, но мы все не расходились, небольшой корпоративчик по случаю Женского дня, понимаете? Шампанское Марк – охранник Шеина – привез.
– Шеин тоже был с вами?
– Нет, только поздравление прислал через Марка, тот тоже сразу уехал. Ну а мы поотмечали. Часов в одиннадцать начали расходиться. Все спустились в раздевалку, а я, Вероника Петрова и Гюльнар… мы были на втором этаже.
– А что вы там делали?
– Да прикалывались. Платья мерили в примерочной, костюм я себе хотела подобрать… И вдруг… Я не знаю, что это было… Но мы услышали это. У меня просто сердце оборвалось сразу.
– А что? Что вы услышали?
– Это трудно описать… вой… нет… я не знаю… ЗВУК… Не очень громкий, но… потом все громче… вой, вопль… Понимаете, люди, живые люди так не кричат!
– Может, это было что-то с трубами не в порядке? С отопительной системой? – спросил Гущин.
– Какая, к черту, отопительная система, – Слонова махнула рукой. – Я же вам говорю – жуткое что-то… С нас весь хмель разом слетел, мы в примерочной все эти тряпки бросили и бегом по лестнице вниз. Там Хохлов Веронику ждал, ну и нас, чтобы здание на охрану сдать. И он…
– Он тоже слышал?
– Конечно, слышал, это по всему универмагу как эхом… Словно кто-то воет или рычит… словно кто-то заперт где-то и наружу выбраться хочет… добраться до нас, живых…
– Хохлов тоже слышал? – уточнил Елистратов.
– Да, да, да! Только он Веронику стал успокаивать, прикинулся, тоже, как вы вот, Фома неверующий, – мол, трубы, водопровод…
– И уборщица?
– Гюльнар и потом слышала это… эти звуки… было еще несколько случаев, когда она в здании после закрытия убиралась. Она сама нам говорила – мне, и кассирше, и Неле Ивановой из отдела игрушек! Та тоже слышала. Мы все, все, понимаете вы это? Что же, мы все с ума сошли – всем коллективом? А тут еще эти разговоры про те, старые, убийства… Ведь его, этого мясника, тогда так и не нашли, понимаете? Кто это был – до сих пор неизвестно. Человек… конечно, человек… маньяк, как Шеин его называет, хозяин наш… А вот как окажешься в универмаге – одна на этаже – да услышишь этакое… кажется, что это… это не человек был… Такие звуки, как эти, человек издавать не может! Это они оттуда такие звуки сюда нам, живым, подают. Как знак свой, как сигнал…
– Сигнал чего? – спросила Катя.
– Берегитесь, мол, пока еще вы живые… Берегитесь, потому что я, кто бы я там ни был и откуда, – вернулся.