Глава 14
СВИДЕТЕЛЬ НОМЕР ТРИ
Катя решила, что полковник Гущин вместе с Елистратовым где-то наверху, осматривают этажи, и хотела было подняться к ним. Как вдруг увидела на ступеньках, ведущих в подвальный этаж, ту самую уборщицу, показания которой ей так и не удалось выслушать.
Та спускалась, и Катя, не раздумывая, устремилась за ней.
Это ведь она первая обнаружила тело.
– Гюльнар… (Так, кажется, ее звал опер из МУРа.) Гюльнар, подождите.
Ступеньки, ступеньки… Низкий потолок. Справа дверь – надпись «Химчистка-прачечная, приемный пункт… часы работы…» Стеклянная перегородка, дальше – закрытый киоск с выставленными на витрине пыльными рамками для фотографий и образцами багета.
Еще дальше – коридор и двери, двери с замками – складские помещения. Что-то звякнуло. Катя обернулась – рядом с киоском еще одна дверь в маленький закуток. Уборщица в сером комбинезоне стояла на пороге. За ней – полки с порошком, ведрами, швабра в углу.
– Гюльнар… Я капитан милиции Петровская Екатерина, – Катя подошла.
Маленькая, хрупкая уборщица доходила ей едва до плеча. Смуглая кожа, широкие скулы, тяжелые темные волосы.
– Я все уже рассказала. Мне надо уходить, мне надо домой, а никого не выпускают.
– Пока идет осмотр, никого и не выпустят, – ответила Катя. – Я у вас кое-что хотела спросить не для протокола, но сначала коротко повторите мне, как это было… все с самого начала. Вы давно работаете в универмаге?
– Два месяца. Я не хотела, мой жених меня заставил. Сказал – надо, иди, деньги нужны.
– Ваш жених тоже работает здесь?
– Он техник… дворник. А вообще-то он инженер-механик, учился в электротехническом институте… мы из Душанбе.
– Вы по-русски отлично говорите, Гюльнар, без малейшего акцента.
– Я учительница русского по профессии, – маленькая уборщица выпрямилась. – Жили в своем доме… а тут вот в подвале ютимся. Хорошо еще помещение отдельное, в соседнем – пятеро с маленькими детьми.
– Как вы ее обнаружили? – спросила Катя.
– Поднялась и увидела.
– Вы сразу поднялись на второй этаж из раздевалки?
– Протерла прилавки и витрины на первом. И пошла туда. Там витрин немного. В отделе белья их совсем нет.
– И увидели…
– Я сначала не поняла, что там на постели… а когда подошла… Я закричала, испугалась очень.
– Любой бы испугался на вашем месте. И на ваш крик прибежал Хохлов?
– Алексей… Он сразу позвонил в милицию с мобильного и хозяину.
– Вы приближались к телу?
– Я очень испугалась.
– Может быть, вы что-то нашли на полу и подняли?
– Нет. Аллах свидетель – я ничего не стала бы там трогать.
– А в примерочные вы заходили? Где зеркала?
– Нет. Я вообще стараюсь в эти наши здешние зеркала не глядеть.
– Почему? Это что, обычай у вас такой?
– Нет. Это просто… – Гюльнар поджала губы, – инстинкт, если хотите… мера предосторожности.
– Как это понимать?
– Никак, – уборщица отвернулась к полкам. – Это все?
– Нет, не все… А раньше эту женщину… покупательницу вы видели в универмаге?
– Я не помню покупательниц. Я убираю зал, лестницу и туалет. В туалете я ее никогда не встречала.
– А когда вы вошли в здание с Хохловым, двери… ну центральный вход и служебный – вы их открыли?
– Служебный вход открыл Хохлов и тут же запер. Центральный вход открывается в девять, когда открывается универмаг.
– То есть до приезда милиции универмаг был на замке?
– Я не понимаю.
– Все закрыто и вы внутри?
– Да. Но я бы предпочла оказаться на улице. Я хотела, Хохлов не позволил. Это все?
Она снова повторила свой вопрос.
– Нет, не все, – собственно, тема исчерпала себя, почти… И, судя по всему, уборщицу Гюльнар об этом обо всем уже дотошно и въедливо допрашивали. И ей явно надоело отвечать одно и то же. Интонация этой свидетельницы это доказывала.
Но…
– Послушайте, – Катя наклонилась, – а вы сами… вы сами никогда не замечали тут чего-то такого… раньше…
– Такого? – Гюльнар смотрела прямо перед собой.
– Странного.
– Странного?
– Я случайно оказалась свидетельницей одного разговора о том, что произошло здесь у вас в универмаге прошлой ночью.
– По ночам тут никого нет. В здании.
– Я понимаю, но…
– Об этом вам никто ничего тут не скажет.
– О чем об этом?
– О том, о чем вы меня спрашиваете, – Гюльнар обернулась к Кате.
Долгий взгляд.
А о чем я тебя спрашиваю?
– Почему?
– Кому охота прослыть дураком. Сумасшедшим.
– Люди кое-что слышали, Гюльнар. И это случилось прошлой ночью. Только те люди… они находились снаружи, на улице.
– Об этом вам здесь никто ничего не скажет, – повторила уборщица. – И я сама ничего никогда не слышала.
– Так, может, вы что-то видели?
– Я видела. Только это было не здесь.
– А где? Когда? Сегодня ночью?
– Вечером, поздно. В нашем дворе. Мы живем в семнадцатом доме, в подвале. Я потому сюда и устроилась, что близко. Жених мой… Ахат так приказал. Я приготовила ужин, а он все не шел – подметал двор. И я решила позвать его. Было темно, Ахата я не видела, слышала только, как шуршит его метла, и пошла… я прошла почти весь двор.
– Из вашего двора видно здание универмага, да?
– Да. Но дело не в здании. То, что я увидела… Понимаете, это была машина, и я ее сразу узнала. Иномарка, очень дорогая. Я всегда любовалась ею, когда замечала ее возле нашего универмага.
– Вы узнали машину? – странно, но в глубине души Катя отчего-то считала себя разочарованной.
– На ней ездит помощник хозяина – Иннокентий Викторович. Но раньше он никогда не ставил машину в нашем дворе, он оставлял ее прямо на тротуаре перед универмагом… днем.
– А сегодня утром, когда вы шли на работу, машина стояла на месте?
– Я не видела, я повернула в другую сторону. Наш двор сквозной, и так мне гораздо ближе.
Глава 15 ЗАВТРАК НА ТЕРРАСЕ
В то время, когда в здании универмага на Александровской улице шел осмотр места происшествия, благостная, почти пасторальная сцена развертывалась на летней террасе итальянского ресторана на Рублевском шоссе, где владелец универмага Борис Маврикьевич Шеин частенько завтракал вместе со своей старой знакомой Ольгой Аркадьевной Краузе, жившей в особняке неподалеку.
Даже будучи уже весьма состоятельной женщиной, Ольга Аркадьевна в любое время года в любую погоду вставала в одно и то же время – в половине седьмого утра.
«Привычка, – говаривала она, закуривая свою первую утреннюю сигарету, – я всегда работала как лошадь, и мне времени в сутках не хватало. Сейчас вроде хватает, но все равно не могу валяться как колода… как старая колода в постели».
Шеин приезжал в этот ресторан не то чтобы с большим удовольствием, скорее по привычке и по обязанности, ведь с Ольгой Аркадьевной его связывали деловые отношения. И сейчас, и раньше – исключительно деловые. Иногда он восхищался ею, иногда ненавидел – за жесткость, иногда просто молча слушал ее велеречивые советы, но всегда поступал по-своему.
И почти всегда его сопровождал его помощник и телохранитель Марк Южный. Он выбирал себе столик у входа на террасу, заказывал творог или сметану… необычный заказ для итальянского ресторана, и молча ждал, когда Шеин и его дама закончат беседовать.
– Ты куда-то торопишься, Боря? – спросила Ольга Аркадьевна. – Все на часы поглядываешь.
– Нет, собственно, особо никуда… А вообще-то в сто мест надо успеть. В префектуру, потом в Москомимущество… Там я с одним договорился вроде, такой индюк надутый, затем в комитете по охране памятников надо одни документы забрать, другие подписать, заверить. Уйма бумаг везде, Оля.
– Я не понимаю всех этих твоих бесконечных хлопот… бесполезных хлопот, связанных с этой развалиной… Соглашусь, и для меня это памятное знаковое место… Универмаг… Сколько я там проработала – полжизни. Но сейчас это просто хлам, Боря. Нельзя сломать, нельзя перестроить более функционально… памятник архитектуры…
– Место само за себя говорит – центр, Оля.
– Но тебе ведь никогда не разрешат построить там, на этом месте что-то другое, более коммерчески перспективное.
– Я к этому и не стремлюсь, – Шеин зачерпнул ложку каши с медом и грецкими орехами. За завтраком он всегда выбирал все только самое полезное, малокалорийное.
– А к чему тогда ты так стремишься? – Ольга Аркадьевна щурилась. – Что-то я тебя не пойму… А ведь раньше понимала. Все-таки какой-то ремонт ты в здании планируешь провести? Мне сын говорил, Кешка.
– Потом, не сейчас, – Шеин отмахнулся. – Сейчас с финансами напряг, ты сама это отлично знаешь.
– Я говорила тебе тогда – не связывайся с тем банком, с теми кредитами…
– Ты говорила, а я не послушал, мне срочно нужны были деньги.
– Тебе всегда все срочно.
– Не всегда, когда-то… – Шеин улыбнулся уголками губ. Солнечные лучи, заливавшие террасу ресторана, золотили его лысину. – Когда-то я так мало просил от жизни. А какой я был, помнишь?
– Не всегда, когда-то… – Шеин улыбнулся уголками губ. Солнечные лучи, заливавшие террасу ресторана, золотили его лысину. – Когда-то я так мало просил от жизни. А какой я был, помнишь?
– Красивый и кудрявый, – Ольга Аркадьевна улыбнулась. – И все наши бабы… и в отделе торговли, да и в исполкоме на тебя ой как заглядывались. Но ты так быстро женился.
– Жену свою я любил, ты знаешь.
– Когда-то все равно наступает время пожить только для себя. – Ольга Аркадьевна усмехнулась: – Я тут слыхала – у тебя молодая подружка. Что ж ты мне ее не представишь?
– Как-нибудь.
– Ладно, шалунишка, как знаешь. Только будь осторожным. Молодая – это не старуха. Тебе по молодости лет одной такой старой грымзы хватило.
– Брось, не вспоминай.
– Почему? Я ее тут по телевизору увидела – не ее, только снимки, конечно. Передача о жизни маршала Иллиодора Хвостова, ну и ее имя упоминалось, видно, не забыли, кто ее – балерину из Варшавы привез в Москву. Но когда ты начал жить с ней… сколько ей уже набежало? Семьдесят пять или больше?
– Я ей просто помогал. И давай не будем об этом, – Шеин повысил голос.
– Ладно, не кричи, – Ольга Аркадьевна щурилась как пантера. Казалось, ей доставляло удовольствие дразнить этого лысого, грузного, немолодого мужчину. – Знаем друг друга сто лет, чего в прятки играть… Я тоже не святая, как видишь. Возраст, конечно, давит на мои хрупкие плечи, но я бодрюсь. То, что мы можем взять или купить, – оно ведь наше, правда? Вот я беру и покупаю. И не стыжусь делать это. Все вот гляжу… а хорош он у тебя… такой славный…
Шеин проследил ее взгляд, направленный на Марка.
– Бесполезно, дорогая, – сказал он.
– Ты думаешь?
– Угу, – Шеин кивнул и улыбнулся. – Этот… мой… И глазом моргнуть не успеешь – задушит.
– С той твоей старой пассией что-то ведь тогда произошло, да? В этом роде… Дело возбудили, но так никого и не нашли. Это случилось до той кошмарной истории у нас в универмаге?
– Сколько лет прошло, Оля, с тех пор. Миллион.
– Некоторые вещи…
– Нас с тобой это не касается.
– Я официанта позову – тебе кофе или чай?
– Чай зеленый, как обычно. И попроси джем из красной смородины.
– Знаешь, мне тут на Рублевке жить стало суетно. Хочется большой дом где-нибудь на реке… И сад, и чтобы просыпаться каждое утро счастливой. Смородина красная в саду… Мой сын и его жена, они ничего не хотят понимать… Она, Василиса, она его забрала у меня. А я не вижу смысла бороться за Кешку… Кстати, как он? Ты доволен им?
– Со своими обязанностями он вполне справляется.
– Не много у него этих самых обязанностей, – хмыкнула Ольга Аркадьевна. – А ведь он взрослый уже. Мужик…
– Мне кажется, тебе надо меньше давить на него, Оля.
– Я на него давлю? – на щеках Ольги Аркадьевны под макияжем вспыхнули алые пятна. – Это она… моя невестка на него давит так, что… Мой сын, Кешка… мне тревожно в последнее время. С ним что-то творится, что-то неладное. И я это вижу. Но он отказывается поделиться со мной.
– Тебе надо меньше давить на него, – повторил Шеин. – Чуть-чуть отпусти вожжи.
Ольга Аркадьевна кивнула.
В зарослях плюща, вьющегося по террасе ресторана, гудел шмель.
Глава 16 В НЕУРОЧНЫЙ ЧАС, В НЕУРОЧНОМ МЕСТЕ
Когда Катя после разговора с уборщицей Гюльнар вернулась на первый этаж, ее окликнул полковник Гущин.
– Между прочим, я тебя жду, Екатерина. Пока что все, больше нам тут делать нечего, у них здесь своя работа.
– Подождите, Федор Матвеевич, я должна вам кое-что рассказать.
И Катя поведала о показаниях уборщицы – только о конкретных фактах: машина, оставленная в неурочное время в соседнем дворе, принадлежащая некоему Иннокентию Викторовичу, помощнику здешнего босса.
Но Гущин слушал, хоть и внимательно, однако как-то не так, как обычно. Складывалось впечатление, что его мысли далеко.
– Федор Матвеевич! – Катя едва за рукав пиджака его не дернула. Но нет, так забываться нельзя. – И вот еще что я сказать вам хотела. Эта наша потерпевшая Ксения Зайцева… Вчера при мне у следователя ей угрожала свидетельница по делу – некая Ева Комаровская, точнее, потерпевшая. «Я тебя убью», – кричала, и я это слышала собственными ушами, и следователь наш слышал, спросите, спросите его, когда вернемся.
– Да, конечно, спрошу. – Гущин среди сотрудников на лестнице увидел полковника Елистратова. – Ну, какие новости от экспертов? – спросил он его. – Что с этим тюбиком помады?
– Там только ее отпечатки, Зайцевой, – ответил Елистратов.
– А надпись в примерочной?
– Этой самой помадой и сделана.
Катя насторожилась: это походило на некий странный код – их короткий обмен репликами. Словно вот это и было самое главное, основное во всем происшествии. Их интонация и то, как они посмотрели друг на друга.
– Я слышала показания продавщицы Петровой из отдела парфюмерии, – сказала Катя, – Ксения Зайцева не покупала в универмаге ничего, не покупала помады. Значит, тюбик либо принадлежал ей, либо убийца…
– Тогда, помнишь, Федь, – тихо сказал начальник отдела убийств МУРа полковник Елистратов, – тоже в парфюмерии он ничего не взял, использовал то, что нашел в кармане или в косметичке…
– Дурдом, – ответил Гущин. – Я бы не поверил, что такое вообще возможно, если бы…
Он не договорил. И все опять уперлось в интонацию и в эту вот его многозначительную паузу. Но Катя ничего не поняла.
Она оглянулась – черт, тут все такие сейчас или только эти двое – главные начальники?
Но все кругом вроде было как обычно, как на всех прежних осмотрах мест происшествий – кипела деловитая профессиональная суета.
– Все здание осмотрели, да? – спросила Катя.
Гущин кивнул.
– Там ведь два верхних этажа закрыты, как я слышала.
– Пятый закрыт, в аварийном состоянии, мы там все осмотрели, – ответил Елистратов. – Четвертый – там тоже никого… Полуподвальный, где химчистка… В подвале пока еще работают мои сотрудники.
Катя вознамерилась спросить: но у вас есть уже какие-то предположения, как убийца проник в здание и как его покинул? Но… она поняла по их виду – рано и бесполезно спрашивать об этом.
Чуть позже…
А может, стоит пораскинуть мозгами самой.
– Знаешь, я вот все смотрю, – Гущин прищурился, – двери-то здесь совсем другие. Пластиковые, хай-тек… А тогда, помнишь, Леш…
– Дубовые, здоровенные дверищи, как не помнить, – ответил полковник Елистратов. – И открывалась всегда только одна створка – либо правая, либо левая. И все лезли, толкались.
– Екатерина, ступай, подожди меня около машины, – Гущин повернулся к Кате.
И она послушно подчинилась. Вышла из универмага на воздух, на солнце, оглянулась. Нет, эти двое что-то путают. Насколько она помнит, двери тут действительно когда-то были другие – стеклянные, с очень тугой, упругой пружиной. Нянька тогда с усилием открыла эту дверь, потому что толкала створку только одной рукой. А другой удерживала вырывавшегося, визжавшего ребенка.
Девочка, да что же ты так кричишь? Это же просто большой магазин. Тут нечего бояться…
Словно тень легла на ступеньки, мазнула сумраком по фасаду, а через мгновение снова стало солнечно и светло.
И синий троллейбус проехал мимо.
Катя спустилась и, подходя к машине, увидела того самого паренька Феликса Комаровского. Он стоял на остановке троллейбуса и смотрел на оцепление.
А ведь Катя думала, что никогда его больше не увидит. Фокусник-угадчик… И надо же, появился – и тоже в неурочный час, в неурочном месте.
Смотрел, словно впитывал все происходящее как губка.
– Привет. Я гляжу – вы это… ты это или не ты, какими судьбами тут?
– Доброе утро, – Феликс приставил ладонь козырьком ко лбу – солнце било ему прямо в глаза, отражаясь в витрине универмага. – Это вы… Такая легкая походка у вас, и сандалии… кожаные сандалии… В горах и в лесах…
– В каких еще горах? – Катя подумала: а не с приветом ли этот пацан? Нет, правда… Вид у него сейчас, как у блаженного, у юродивого. Отрешенность и какая-то щенячья восторженность. И он ведь даже не спросил – что тут случилось? Почему столько милицейских машин, зевак, патрульных.
– Если смотреть на это здание против солнца, оно как гора. Как высокая гора, – ответил Феликс. – А вон тот двор – как ущелье. И кто знает, что там, в глубине, в недрах, какие монстры обитают. И лишь одна охотница… божественная охотница – длинноногая, стремительная… С такими же, как у вас, серыми глазами, светлыми волосами, с румянцем и сердцем, полным бесстрашия и любопытства… В белой тунике, в кожаных сандалиях… Артемида-охотница с колчаном, полным стрел, потому что охота лишь началась, со сворой гончих, еще не взявших следа…
Катя посмотрела на свое белое платье, на свои сандалии. Мальчишка… в таком возрасте и такие комплименты… И комплименты ли это? А что дальше будет, когда подрастет, возмужает?