ЦАРСТВО СТРАХА - Томпсон Хантер С. 12 стр.

Так, например, отель «Дорал» - где в 1972-м году, в это убогое «Лето Съездов», по очереди гнездились предвыбор­ные штабы Ричарда Никсона и Джорджа Макговерна - был построен так близко к воде, что минимум половина относя­щегося к отелю пляжа и весь так называемый «Олимпий­ский бассейн» удобно устроились на принадлежащей госу­дарству земле. Небольшое судебное расследование по этому вопросу обернулось бы для «Дорала» финансовой катастро­фой адских масштабов, однако владельцы отеля не сильно переживали по этому поводу. Четыре ночи подряд во время «Съезда Демократов» меня арестовывали за «плавание в бассейне в неположенные часы».Часа в три-четыре утра обычно.

После первых двух эпизодов это превратилось в ритуал. Я появлялся в патио перед бассейном, залитым лунным све­том, здоровался с черным копом-охранником, раздевался и складывал одежду на пластиковый стул, стоявший у трамп­лина. Разговор, состоявшийся между нами в первую ночь, повторялся потом почти без изменений.

- Вам тут не положено, - говорил наемный коп. - Эта территория по ночам закрыта.

- Отчего же? - спрашивал я, снимая ботинки.

- Это против закона.

- Какого такого закона?

- Того самого, за выполнением которого я слежу, черт по­бери. Того самого, который говорит, что плавать по ночам за­прещено.

- Ну... - говорил я, снимая часы и укладывая их в мою жесткую белую кроссовку, - а что произойдет, если я сейчас все-таки прыгну в бассейн и поплаваю там, несмотря ни на что?

- Вы, правда, собираетесь так сделать?

- Ага, - отвечал я. - Мне неудобно тебя беспокоить, но поверь, выхода просто нет. У меня нервы на пределе, единст­венный способ расслабиться - это прийти сюда и поплавать всласть.

Он горестно качал головой.

- Ну что же, выходит, ты собираешься нарушить закон.

- Сомневаюсь.

- В смысле?

- Насколько я понимаю, - отвечал я, - примерно 6 мет­ров бассейна с той стороны, что ближе к океану, находятся в собственности государства.

Он пожимал плечами.

- Об этом мы спорить не будем. Но законом запрещено плавать тут по ночам.

- И все-таки я попробую. Что тогда произойдет?

- Я вызову полицейских. Иначе меня просто уволят. И я несомненно полезу туда за вами, черт вас возьми.

- Еще вы можете застрелить меня, - отвечал я, подходя к краю бассейна. - Выбьешь мне мозги прямо в воде. Потом скажешь, что принял меня за акулу.

Он улыбался, когда я нырял в воду... но 15-20 гребков спустя у воды уже стояло двое городских копов, святящих прямо в меня своими фонариками.

- Давай, чувак, - говорил один из них, - вылезай. Ты аре­стован.

- За что?

- Сам знаешь, - говорил другой, - вылезай.

Они отводили меня в холл к дежурному администратору, который, узнав, что я отстегиваю $85 за комнату и кроме то­го зарегистрирован как «пресса», снимал с меня всякие об­винения. Я подобру-поздорову уходил в свой номер, и на этом инцидент исчерпывался.

Эта церемония повторилась 24 часа спустя, потом на третью ночь, на четвертую... но пятой ночью охранник уже по каким-то причинам не заговаривал со мною. Я поздоро­вался и стал раздеваться, ожидая, что он, как обычно, по­звонит по телефону и вызовет подмогу, как это происходи­ло в предыдущие ночи... но вместо этого он просто стоял и смотрел, как я ныряю, не двигаясь. Следующие 45 минут он меня подчеркнуто игнорировал. Но когда, ближе к рассвету, какие-то типы попытались заснять на видео, как я плаваю, он их выгнал. На резонный вопрос, почему я могу плавать по ночам, а им нельзя даже близко к бассейну подойти, он не стал вступать в пререкания, а только указал им дубин­кой на дверь.

Я так и не выяснил, в чем дело. Наплававшись вдоволь, я выбрался из бассейна, крикнул ему «спасибо!» и помахал рукой на прощанье. Он махнул в ответ, бесцельно прохажи­ваясь взад-вперед по патио. Несколько минут спустя из своего номера на седьмом этаже с видом на океан я увидел, как он, перегнувшись через перила, встречает восход. Его дубинка беззаботно болталась на правом запястье, фураж­ка заломлена назад. Хотел бы я знать, что у него было на уме в тот момент: молодой черный наемный полицейский, 25-30 лет, неделю напролет проводит каждую ночь - с 8 ве­чера до 8 утра - следя за выполнением дурацкого закона, который, если его читать повнимательнее, даже и не запре­щает купаться по ночам в большом безлюдном бассейне, незаконно выстроенном на государственной земле жадны­ми белыми негодяями, владельцами отеля на Майами Бич. В ходе моих дискуссий с ночным менеджером «Дорала» он узнал, что правило, запрещающее плавать по ночам, обус­ловлено скорее соображениями безопасности отеля, неже­ли государственными законами.

Я еще немного посмотрел на копа, задумавшись, а не смотрит ли на него в эту самую секунду Джордж Макговерн из своего пентхауса... но нет, пришло мне в голову в сле­дующий момент: Макговерн может и стоит сейчас у окна, но скорее уж он смотрит на океан, косясь на свой большой Магнум калибра 358, которым ему не терпится застрелить аку­лу-другую. Странное, в самом деле, зрелище: кандидат от демократов выбрался на рассвете на балкон своего пентхауса в Майами и стоит, осматривая бурные воды океана в поиске серых плавников молот-рыбы, с заряженным ружь­ем наизготовку. Стакан Кровавой Мэри примостился на столике, и он убивает акул, чтобы прочистить себе мозги в это утро триумфа.

Нет, в самом деле. Макговерна выдвинули Кандидатом в Президенты, и, как серьезному сотруднику прессы, мне представлялось совершенно необходимым знать о каждом его движении, каждой мысли в этот час. Что бы он сказал, например, если бы сейчас я позвонил на NBC-TV и рассказал всему свету о том, что с утра пораньше Макговерн палит в акул из своего пентхауса в отеле «Дорал»?

Меня так и подмывало позвонить, просто для того, чтобы Макговерн вскочил пораньше и растолкал Фрэнка Манкевича, чтобы тот ни свет ни заря сел сочинять опровержение для пресс-конференции, которая без сомнения последует за моими скандальными разоблачениями... но, подумав, я от­клонил эту идею; мне надо было выспаться хорошенько, а после подобных звонков спать обычно не приходится. Разразился бы дикий скандал, в результате которого меня ославили бы как Опасного Законченного Торчка, человека, пере­шедшего все пределы экстрима в своих галлюцинациях и других формах агрессивного, общественно опасного слабоумия. Манкевич, заместитель губернатора Южной Дакоты и протеже Макговерна, Билл Дауэрти, они выставят все в та­ком свете, что я не только окажусь дискредитированным, но того гляди меня просто посадят за счет благодарного государства, подвергнут принудительному лечению и шоковой терапии.

ЧТОООО? Даже не упоминайте тут это слово!

Шоковая терапия? Расстрел акул? Знаете что... мы, кажется, тут немного зарвались, не пора ли сменить тему?

Июль 1972

Записка от шерифа

Одним холодным зимним утром я выглянул в окно и увидел, как Хантер подходит к моей двери. Никогда прежде я не видел Хантера раньше 10 часов утра, ну, кроме как в суде. Он зашел узнать, не собираюсь ли я составить ему компанию до Луисвилля, где ему собирались в торжественной обстановке вручать ключи от города. Я моментально согласился.

В 7.30 следующего утра мы уже готовились к выходу. Самолет улетал в 8.30. В восемь он спросил, сколько у нас остается времени.

- Сейчас восемь, - отвечал я.

- О-ба, а на моих 7.30! Это антиаэропортное время.

Я понял, что он имеет в виду. По дороге к самолету мы обогнали двадцать машин, и это на заснеженной двухколейке. Хантер похвалил мои водительские таланты. У меня все-таки было предчувствие, что в этой поездке придется изрядно постараться.

До Луисвилля мы добирались весь день. Там нас ждал Уэйн Эвинг, подготовивший церемонию как следует. В отеле мы зарегистрировались под псевдонимами: А. Линкольн и Д. Бун. В номере Хантера была гостиная, где уже стояли сорок или пятьдесят креветочных коктейлей.

На следующий день оставалось только проверить звук в зале. Уоррен Зевон, Джонни Депп, сын Хантера Хуан, а также еще множество друзей Хантера, включая меня, веселились на этой вечеринке.

Хантер был счастлив. Он стрельнул Зевону в спину из огромного огнетушителя, пока Уоррен наигрывал на фортепиано. Напугал его до полусмерти.

Нам доставили «Седан де Вилле», чтобы Хантер мог распоряжаться им по своему усмотрению, как бывало. Еще он хотел купить большой кнут, чтобы периодически щелкать им во время торжества. Две студентки из местного университета, назначенные нам в помощницы, отвели его в большой магазин товаров из кожи.

На следующий день оставалось только проверить звук в зале. Уоррен Зевон, Джонни Депп, сын Хантера Хуан, а также еще множество друзей Хантера, включая меня, веселились на этой вечеринке.

Хантер был счастлив. Он стрельнул Зевону в спину из огромного огнетушителя, пока Уоррен наигрывал на фортепиано. Напугал его до полусмерти.

Нам доставили «Седан де Вилле», чтобы Хантер мог распоряжаться им по своему усмотрению, как бывало. Еще он хотел купить большой кнут, чтобы периодически щелкать им во время торжества. Две студентки из местного университета, назначенные нам в помощницы, отвели его в большой магазин товаров из кожи.

Ни один из кнутов Хантеру не понравился, но он купил студенткам ботинки и куртки. Остаток дня мы колесили по Баскетбольной Аллее, парку Чероки и другим памятным местам детства Хантера. Все шло гладко - пока что.

Прямо перед началом торжества Хантер попросил меня сообщить организаторам, что он не появится на сцене до тех пор, пока ему не выдадут пакет из оберточной бумаги, набитый наличными долларами. Свой разговор с организаторами я начал со слов «Вообще-то я не привык к подобным просьбам, и все-таки...».Через две минуты перед самым выходом на сцену я вручал Хантеру искомый пакет. Хантер требует многого от своих друзей.

Воцарилась чудесная атмосфера любви и доверия. Одна поэтесса прочитала оду, посвященную Хантеру, невероятно его растрогав. В четыре утра он лично сел за руль и отвез женщину домой.

По дороге он то и дело заезжал на тротуары, порой проскакивая в доле сантиметра от росших вдоль дороги деревьев. Давно уже я не видел столь возмутительной езды.

- Хантер, езжай-ка ты по мостовой! Сейчас каждый яппи из этих довоенных особняков хором названивает в полицию. Что ты скажешь копам?

Хантер ответил, что я слишком много переживаю по пустому поводу. Мы доставили поэтессу домой и вернулись в отель. Никаких проблем. Никаких арестов.

В последний день Хантер навестил Виргинию, свою маму. Она жила теперь в доме престарелых за пределами города. Хуан, я и стриптизерша по имени Бэмби составили ему компанию. Бэмби хотела, чтобы Хантер расписался у нее на заднице, и она смогла бы сделать по этому эскизу татуировку.

Я привез Хантера и Хуана в Епископальный Центр Ухода, и сказал, что мы с Бэмби скоротаем час в баре. Весь час ушел на поиски бара, безуспешные в этом «сухом» округе. Жизнь постепенно развеивает любые иллюзии.

Когда мы вернулись в дом престарелых, я проводил Бэмби в туалетную комнату, путь к которой шел через довольно большой холл. Ее микро-платье, высокие ботинки и обильный макияж вызвали сильное оживление у старых ловеласов.

Виргиния пригласила большинство своих родственников на встречу с Хантером. Так что уже скоро он был не прочь поскорее унести оттуда ноги. Мы вернулись в отель. Бэмби исчезла без автографа, а мы поужинали с Зевоном. Никаких проблем. Никаких арестов.

Наше возвращение домой началось довольно странно: когда самолет устремился к солнцу под углом в сорок пять градусов, Хантер встал со своего кресла и направился к мес­там первого класса. Хотя там оставалось немного свободных мест, никто не попытался призвать его к порядку. Может, так произошло из-за того, что предварительно он издал 30-секундный сумасшедший душераздирающий дикарский вопль диапазоном в две октавы.

- Это как раз то, что люди хотят услышать во время взлета, - объяснил он.

Когда самолет набрал высоту, в туалет выстроилась небольшая очередь. Стюардесса подошла ко мне и сказала:

- Не знаете случайно, что ваш друг там делает все это время?

- Несет его весь день, диарея, вот что, - не раздумывая солгал я.

- О, никаких проблем, - сказала она и прошептала стоя­щим в очереди что-то успокаивающее.

Полчаса спустя дверь открылась, оттуда появился Хантер и сел слева от меня.

- Что ты делал там так долго? - спросил я его.

- Ну, помылся немного, побрился, переоделся. А что, проблемы какие?

Нет. Никаких проблем. Никаких арестов.

Хантер говорил потом, что путешествовать со мной - то же самое, что путешествовать с Суперменом. А Оливер все­гда говорил, что если у Хантера крыша поедет в его собст­венном доме, лучше просто уйти. Я не мог бросить его в Луисвилле. И никогда бы не смог. Крыша у него так и не по­ехала.

Боб Браудис, шериф округа Питкин.

Расклады с Окружным прокурором: до и после

(КОЛОНКА РЕДАКТОРА)

Доктор Томпсон вторично арестован по политическим соображениям в 1995-м году. Причиной послужил безупречно им организованный «Бунт Избирателей», демонстрация против действий всевластной Лыжной Компании Эспена, которая собиралась модернизировать и расширить местный аэропорт так, чтобы он смог бы принимать огромные новые лайнеры, что подключило бы город к «индустрии туризма». Лыжная Компания загодя сговорилась с United Airlines и местными землевладельцами, в сделке бы­ли также заинтересованы такие компании, как General Dynamics и Enron.

Имея у себя в тылу таких Голиафов мировой промышленности, Лыжная Компания совсем не ожидала никакого сопротивления и чудесный новый аэропорт, оплаченный из кармана налогоплательщика, должен был заработать еще до 2000-го года после голосования в Ноябре... Никакого сопротивления действительно не возникало, пока вдруг вечно чем-то недовольный Комитет Вуди Крика не изменил свою позицию и не объявил войну аэропорту и всему, что с ним было связано. И если раньше считалось само собой разумеющимся, что Лыжная Компания и ее корпоративные кредиторы получат концессию на строительство и эксплуатацию гигантских лыжных комплексов в нашей долине, о которых в кризисном лыжном бизнесе раньше никто и мечтать не мог, то теперь всё оказалась под вопросом. Инвесторы предупреждали, что Эспен обречен на прозябание, если не нач­нет резко расширять и модернизировать лыжную инфраструктуру, не встанет на путь «новой эры коммерциализации». Одним словом, в экономическом плане расширение аэропорта означало выбор между «жизнью и смертью».

Проведенная Томпсоном 11-часовая акция против расширения аэропорта является классическим примером организации политической борьбы в двадцатом веке. И если первого октября против расширения аэропорта высказывалось ноль процентов избирателей, то в ночь перед выборами 7 ноября цифра взлетела до 50 процентов. В эту ночь доктора Томпсона арестовали и посадили в следственный изолятор, прямо после того, как он выступил на шумном предвыборном митинге в центре Эспена, проходившим под лозунгом «Убирайтесь Вон», и в котором также участвовали мэр города, шериф и голая женщина из Малибу, продававшая поцелуи.

Новость об аресте Томпсона быстро распространилась, и в результате 2/3 избирателей проголосовали «против» строительства аэропорта. Лыжная Компания потерпела сокрушительное поражение и так никогда уже не оправилась от этой катастрофы. Лыжный бизнес в Эспене по-прежнему не процветает.

Следующие три (3) документа излагают историю безжалостного противостояния, которое продлилось более двух лет и завершилось подписанием беспрецедентного с Соглашения Строгого Ошейника», навсегда ограничившего права местной полиции - по крайней мере до тех пор, пока Генеральный Прокурор не восстановил прежнее положение в рамках борьбы с терроризмом.

Традиционно агрессивный стиль поведения доктора Томпсона в суде цитируется здесь по протоколу заседания, и мы ни в коей мере не пытаемся пропагандировать подобное поведение. Бросить вызов превосходящим силам полиции - это всегда риск, но порой не бросить этот вызов еще опаснее, даже фатально. Это решение не следует принимать под воздействием импульса. Закон может оказаться жестоким и немилосердным, особенно по отношению к беззаботности и глупости. Будьте бдительны и ведите себя тихо. Вы Невиновны, пока не доказано обратное, так что поступайте соответственно. И не забывайте Закон о Соучастии в Убийстве. Вы можете находиться в Чикаго, когда эту бедную женщину изнасилует обдолбанный спидом беглый раб, но это вам не поможет. Будьте готовы оказаться в тюрьме. Распрощайтесь со всякой надеждой, даже если вы невиновны... Это странный и жестокий закон, придуманный обвинителями для обвинителей, поскольку он отвергает необходимость Доказательства и даже отмахивается от Очевидности.

Томпсон и полицейские заключают «Соглашение Строгого Ошейника»

Не я начал эту драку. Она навалилась на меня на пустынной дороге в конце дикой ночи политических реалий и продолжилась как пародия и позорище. С самого своего ужасного начала дело тут не столько в человеке, которого обвиняют в преступлении, сколько во всей сути полицейского департамента Эспена.