– Владу! – раздалось в шаге от отроковицы.
И ласковые руки духа подняли вскормленника на ноги, прижали к себе, снимая томление с головы.
– Я уйду, – вытирая ладонью лицо от слез, молвила отроковица. – Уйду из поселения… Днесь… Разве я свершил, что-то плохое… спасая мальчиков от той пакости. Так почему же меня наказывают? По первому забрали братьев, а теперь обижают и тебя. – Юница говорила ту речь часточко прерываясь, выплескивая не просто слова, а целые фразы.
– Нет! Меня не обижают, – чуть слышно отозвался дух ласково голубя волосы отроковицы. – Я это заслужил. Я ослушался Богов… поступил не верно… не должен был так поступать. В том повинен лишь я, но не ты… Не ты, лапушка, и ты не должна говорить такие страшные слова… Уйдешь… Куда? Куда?
– В лес, – звонко откликнулась девочка, вдавливая живот духа вглубь его тела своей головой. – Уйду в лес. Убегу и буду там жить! Одна! Одна! Раз я иной… тогда и место мое иное. Уйду! – и юница резко дернулась в сторону, словно намереваясь исполнить прямо сейчас свою страшную угрозу.
– Нет! Нет! – зашептал Выхованок, при том весьма крепко удерживая девочку. – Пойдем! Пойдем к капищу, там…
– Нет! Не пойду к капищу! Не пойду! – выплескивала Влада свою боль, каковая переполнив ее голову, сызнова вынырнула кровавыми каплями из обеих ноздрей, да стекла по губам и подбородку, упав на прозрачное тело вуя.
Выхованок еще крепче обхватил вскормленницу за руки, стараясь не выпустить и, очевидно, страшась за ее горячность. Он сильнее вдавил девочку в свое тело и миролюбиво проронил:
– Зиждитель Дажба! Зиждитель Дажба звал тебя! Велел мне привести тебя обратно… Он…
– Он такой же как Батанушко, такой же, – ерничая отозвалась девочка. Она резко оторвала голову от тела духа, уткнула свой взор в его глаза, и, передразнивая Бога, сказала, – как же так… девочка… Что скажет Небо?!
– Ох! – захлебнулся страхом Выхованок и на мгновение, ослабив хватку, выпустил руки отроковицы из своих объятий.
И Владелина немедля дернувшись, отскочила в сторону и запальчиво зыркнув в лицо духа, прокричала:
– А мне! мне все равно, что скажет Бог Небо. Ибо я сам творю свой удел. Я, а никто иной, так учил нас Бог Дажба.
Юница суматошливо развернулась и скорым шагом направилась вон из поселения, тотчас сойдя с дороги и минуя хозяйственные постройки, дворы, избы… туда, к могучим стенам леса подымающегося точно ограда невдалеке.
Время… время, движение одного мгновения жизни за иным. Лишь оно лечит, выравнивая в памяти события, налагая на них дымчатую завесу забывчивости, а порой и вовсе стирая их из наших воспоминаний. И Владе тоже нужно было время, которое принесло ей успокоение. А может быть девочке нужно было участие… забота близких, родных тех, которые могли утешить…
Теплые лучи солнца, зараз озарившие поселение людей, огладили и кудри юницы. Они неспешно пробежались по тонким локонам, всколыхали каждый завиток, а после поцеловали в макушку. Отроковица остановилась на краю поселения, и, уткнув лицо в ладони, горько плакала… очень… очень давно она так не плакала.
Уйти Владелина не могла, потому как чувствовала тогда, что-то порвется внутри ее головы от той невыносимой разлуки… Разлуки, которую она давно несла в себе… давно хоронила… И днесь к той неизлечимой, болезненной разлуки с кем-то очень дорогим, не могла она прибавить еще и расставание с Выхованком, мальчиками и главное с Богами… коих так трепетно любила и к коим так мечтала прикоснуться. Потому и замерла она на краю поселения давая возможность покинуть слезам очи, а вместе с тем излиться и тугой тоске охватившей все ее тело.
– Надо вернуться, – пролетели подле кудрей отроковицы едва слышимые слова, словно принесенные легчайшим порывом ветра. – Надо вернуться, чтобы вуй… мой милый вуй… чтобы никто не сказал, что он не исполнил указанное Богом.
Девочка отерла рукавом рубахи хлюпающий нос и мокрые глаза, из каковых все поколь выскакивали махие слезки, оставив на желтом полотнище материи тонкий кровавый след. Она муторно вздохнула, и чуть зримо заколыхалась ее вздрагивающая грудь, да окончательно приняв решение вернуться, поверталась. Нет, идти на праздник она не собиралась, однако и уйти из поселения не могла, потому решила отправиться в избу, взобраться на ложе, и, положив голову на подушку, застыть. Владелина неспешно прошла сквозь широкий двор, принадлежащий духу по имени Ведогонь, и, миновав хозяйственные постройки и избу, вышла на дорогу да тотчас, в некотором отдалении, заметила поникшую фигурку Выхованка.
Дух, согнув ноги в коленях и свернув в середине свое полупрозрачное тело пожухнувши сидел… стоял… али, вернее молвить, висел над дорогой, опираясь на деревянный его настил единожды ногами и руками. Его голова беспомощно покачивалась вправо-влево, точно жаждая оторваться. Казалось со стороны, Выхованок умер, и то колебалась, медленно угасая, чуть зримая его тень.
– Вуй! Вуечка! – пронзительно вскрикнула девочка, подумав, что дух и впрямь сейчас иссякнет, да, что есть мочи рванула к нему.
Однако, не добежав пару шагов до Выхованка также резво остановилась, оно как последний, стремительно испрямился и ярко-голубыми глазами блеснул на юницу. И в тех огнях враз просквозила радость и невыразимо трепетная нежность к вскормленнику, столь нуждающемуся в той любви. А может так блеснула ласковость ко всему этому необыкновенно щедрому, красивому и теплому месту бытия, где доколь не правили зло и добро, впрочем, уже появилась боль и обида.
– Вуечка, – тихонько позвала девочка духа, и, перейдя на шаг, прерывисто задышала. – Ты, что вуечка… что?
– Лапушка, ты возвернулся? – плаксиво дохнул Выхованок. – Уже возвернулась?! А я думал, что ты решил уйти… покинуть меня, что ты обижен на меня… Лапушка!
– За что же вуечка я могу на тебя обижаться?! – то Влада не спрашивала, она утверждала. – Нет, не за что… Но я бы хотел уйти… туда, где меня будут любить… туда, откуда доносится этот зов… Зов, который любит меня и ждет… который не станет обижать и делать больно, – и сызнова из уже просохших глаз отроковицы потекли тонкими струями слезы. – Но я не знаю, откуда доносится этот зов. И не могу покинуть тебя и Богов, потому как люблю вас.
Выхованок сделал торопливый шаг навстречу девочке, и, приняв ее в объятия, крепко вдавил в свое подвижное тело.
А в небосводе насыщенным голубым светом парила белая дымка облаков. Она растянулась повдоль всего зримого горизонта кружевным полотнищем, перепуталась тончайшей нитью с солнечными лучами. Едва колыхались ее ажурные волоконца по краю, словно приголубленные ровные проборы волос. Ярчайшая звезда Солнце та, что даровала жизнь этой Земле, малыми полосами света соприкасаясь с кружевным плетением облаков, оставляла на них вспыхивающую изумительными переливами капель. Подле каковой, верно, касаясь ее своими крылами парили две большие птицы воспевая любовь отца к сыну али матери к дочери.
Глава десятая
Выхованок и Владелина медленно шли по направлению к капищу. Духу в этот раз не пришлось убеждать девочку вернуться, он всего-навсе попросил, а она не в силах была отказать, потому как за неимением большего всю тоскливую любовь переносила на своего пестуна.
Подойдя к капищу, они остановились. Удивленно воззрилась Влада на стоящего на лестнице и не сводящего с нее пронзительного взгляда своих голубых очей Бога Дажбу. Еще издали юница приметила тишину, царящую на площади, хотя все лавки были плотно забиты детьми, а в широком проходе, разделяющем рядья на два корпуса, толпились вроде подпирая друг друга духи. Видимо, оброненная Дажбой фраза, после того как убежала с площади огорченная несправедливыми словами Батанушки девочка: «Что ж… подождем Владелину!» все еще витала в воздухе. И наполнила она и само капище, и площадь отишьем так, что казалось и нет никого там, лишь стоят в проходе чуть трепещущие отражения теней, а на лавках сидят тряпичные куклы, не смеющие даже шевельнутся.
Влада, замершая на дороге так и не доходя до крайнего ряда лавок, малость вглядывалась в лицо Бога, будто ожидая от него осуждения за свое поведение. Но, так и не получив какой-либо молви, обвела взором близлежащую лавку, и, углядев небольшой промежуток меж двух ребятишек, торопливо шагнула к нему. Она обхватила правой рукой плечо одного из мальчиков и, когда тот всполошено обернулся, кивнула ему, повелевая тем медленным движением головы подвинуться да дать ей место присесть. Малец шибутно толкнул своего соседа в бок и освободил немного места подле себя. И Влада также суетливо перешагнула через лавку да опустилась на деревянную ее поверхность. И стоило девочке усесться на последнюю лавку меж мальчишек, как у Дажбы лучисто вспыхнул красным светом убор на голове, похожий на усеченный конус с плоским навершием в оное была вставлена золотая маковка.
– Владелина! – сие Бог выдохнул, так как произносили слова духи, громко и не открывая рта.
Юница, уставившаяся взором на свои кожаные, бурые поршни неспешно оторвала глаза от обувки и слегка приподняв голову, посмотрела на Раса.
– Мы тебя вельми долго ждали, – продолжил свою молвь Дажба. – Быть может, ты займешь свое место? Место, на котором сидела всегда… и на котором так и будешь сидеть!
Одначе отроковица не трогалась с лавки, она глядела в лицо Бога и вспоминала широкую комнату с белыми стенами и уходящим высоко, куда-то в незримые дали, потолком. А после всю ее плоть, голову, руки и ноги наполнили сказанные Воителем слова: «А покуда, Отцов нет! я подарю ей свою клетку… За ее беспримерную отвагу и сияющую искорку.»
И так захотелось ей не слушать указание Дажбы, а остаться на этом… хоть верно и худшем месте. Тягостно ворочалась внутри девочки ее душа, то нашептывая уступить Богу, то наоборот остаться при своем выборе. А тем временем вкруг нее витала напряженная тишина, она вроде отскакивала от склоненных голов духов, ударялась об трепещущие лица детей и обымала юницу, слегка колыхая ее кудреватые локоны волос настырно тулясь ко лбу, ушам, желая в них вползти и тем самым подавить желание не подчиняться.
Наконец, Владелина поднялась с лавки, неторопливо, оно как ощущала внутри себя слабость, оперлась о плечо мальчика вытянутыми перстами. Еще, кажется, миг медлила, да все же решившись, стремительно переступила через лавку и тронулась к указанному месту. И не мешкая в проходе духи подались в разные стороны, плотнее прижавшись друг к другу и высвобождая девочке дорогу, а она не забыв о Выхованке, схватив его руку в свою, направилась к переднему ряду лавочек.
Рука вуя выскочила из тонких перст отроковицы уже почти около первого ряда лавок. И дух незамедлительно остановился там, где допрежь того случая всегда помещался. А Влада повернув налево подошла к бывшим членам своей семьи и когда Миронег, и Златовлас спешно раздвинулись, опустилась меж них. Она надрывно вздохнула и воззрилась на свои чуть вздрагивающие от волнения конической формы пальцы, даже сейчас сказывающие о ней, как о человеке с твердыми убеждениями. И тогда Дажба вновь заговорил, только теперь обращаясь не столько к отроковице, сколько ко всем присутствующим на площади:
– Теперь, когда Владелина заняла свое место, вот что я хочу вам всем сказать! То, что неделю назад совершила Владелина, не может быть подвергнуто осуждению, – и голос Зиждителя пронзительной птицей воспарив к поднебесью, накрыл своей силой все поселение. – Не должно кому бы то ни было указывать Владе. – Бог впервые назвал юницу коротким величанием. – Ее место в этом поселении, на этой площади, ибо девять дней назад своей смелость и отвагой она завоевала право быть в этом селении-первой. А посему Батанушко она будет как и допрежь того сидеть на первой лавочке, первого ряда. – Дажба не смотрел на духа, однако голова последнего от расстройства нежданно свершила пару порывистых кругов, отчего сидящим на лавках детишкам показалось, что она сейчас отвалится от тела. – И вовсе для вас недолжно быть важным девочка она или мальчик, потому как своей жертвенностью во имя членов семьи, она показала Богам, какой великой душой обладает. Посему отныне и до конца своих дней Владелина наречется ратником, потомком Зиждителя Воителя, первым из рода землян защитником этого поселения.
Юница, услыхав речь Бога, еще ниже опустила голову, густая краснота покрыла ее щечки и обильно вспотел лоб, подносовая ямка, будто то теплые лучи солнца обожгли их своей непоседливостью.
– Поднимись Владелина! – то уже звучал глас Воителя, выходившего из завесы капища.
И отроковица враз торопливо вскочила на ноги, вскинула голову и порывчато задышала, боясь захлебнуться нахлынувшей на нее любовью, что была прислана раскатистой волной молви Бога. Воитель медлительно спустившись по лестнице, и, миновав стоящего Дажбу, сдержал свою поступь парой ступеней ниже него да громогласно произнес:
– Никогда бесстрашие и доблесть не будут наказуемы Влада! – сказал Бог лишь ей одной. – Никогда за решимость и мужество Расы не взыскивали, а только одаривали. И ноне, ты, Влада. – Воителю, несомненно, нравилось звать девочку коротким величанием. – Будешь мною одарена! Мой первый, дорогой ратник!
Зиждитель внезапно резко, что не было присуще Расам, вздел руку вверх и по его бело-золотой коже пробежала яркая радуга света, а морг спустя в дотоль голубом небе, укрытом сквозным белым одеялом облаков раскатисто громыхнуло. Облако нежданно и вовсе все набрякло, оно точно стало сжиматься, пульсируя по мере уплотнения в более густой ком… И уже вмале это смотрелись не тонкие ажурные полосы, а какой-то ядреный густо-серый сгусток. Лучисто полыхнуло в его перьевой массе серебряная полоса света, и, вырвавшись из густоватой серости, острием вниз понеслась к земле.
– Ступай ко мне Влада! – прогрохотал бас Воителя, и вслед за тем зарокотало небо.
Девочка резво шагнула вперед… раз… другой… не сводя завороженного взора с лица Бога. Она ступила на каменную ступеньку и принялась подбадриваемая взглядом среднего сына Небо подниматься к нему. Вскоре преодолев разделяющее их расстояние, и не дойдя до Бога одной ступени, остановился, и только тогда заметила ядреный луч света, стремительно приближающийся к земле. Ходором из стороны в сторону заплясало внутри груди сердца, заструился со лба полупрозрачный пот, и тело Влады судорожно вздрогнуло, ощущая над собой ни с чем несравнимую мощь Божества, наполнившего той неведомой, немыслимой силой все кругом и точно затопившей изнутри ее плоть, мозг. А луч-молния, очевидно, решив удариться в саму каменную лестницу, Воителя али девочку неудержимо приближался к ним. По мере подлета та, теперь явственно проступившая, с острым наконечником и кудлатым хвостом молния выбрасывала в обе стороны от себя серебристые ленты света, слегка расчерчивая ими небо, прокладывая позади своего движения полосы. По первому серебристые полосы лишь блеклыми долгими лентами пролегали по небу. Разрывы меж них блистали ядреной голубизной цвета, так схожей с глазами Дажбы. Одначе, когда молния приблизилась достаточно близко к земле, нежданно вроде поглотил тот божественный оттенок весь небосвод не плотной серебристой мантией. Еще морг и мантия окрасилась в насыщенный чагравый цвет так, что, почудилось, надвигается гроза и голубизну небес заволокли плотные тучи.
А молния невдолге нависла над стоящим на ступенях Воителем и, не снижая быстроты своего движения воткнулась в его поднятую руку. Отчего стоящей чуть ниже Бога девочке показалось, она своим острым концом пробила кость Раса, выскочив с обратной стороны его длани, и тем самым сдержала полет. Молния лучисто блеснула, ослепив светозарностью сидящих на первых лавочках мальчиков, да только не тронула тем сверканием очи Влады. Потому юница и смогла узреть, как изогнутая в середине и достаточно широкая молния порывисто задрожала, и, выпустив из себя густой белый дым, на доли секунд окутала теми испарением и себя, и руку Бога вплоть до локтя. Прошло совсем немного времени, и резво дернулась в изогнутом своем центре молния, да рывком испрямившись, обрисовала ровный клинок. Еще морг и в верхушке ее, где когда-то имелся кудлатый хвост, вроде расчесанный гребнем, появилась мощная короткая рукоять, состоявшая из перекрестья и навершия, оное смотрелось выступающей полукруглой головкой разделенной на три части. На перекрестии и навершие поместилось увитое изысканным орнаментом в виде перевитых нитей ребро. Однако и само навершие, и перекрестие было богато украшено золотыми накладками, а в макушке трех головок располагались крупные, красные рубины с лучистым фиолетовым отливом. По полотну клинка с закругленным острием, проходили одна широкая и несколько узких желобчатых выемок.
Воитель медленно принялся опускать руку, а вместе с ней, как оказалось парящий в непосредственной близи от нее меч. Густоватый, белый чад, зависнув на прежнем месте и словно расчлененный на части клинком заметно колыхнувшись, стал испаряться. А рука Зиждителя уже опустилась настолько, что оказалась почти напротив лица отроковицы и тогда Владелина узрела над златой поверхностью ладони Бога, замерший на небольшом удалении клинок меча.
– Возьми этот меч Влада! – загромыхал своим могучим басом Воитель, и забитое серым полотном туч небо пророкотало в поддержку Зиждителя. – И будь от ныне и до века… сама и весь Род твой ратиборцами. Ратниками кои жертвуют собой во имя жизни своего народа.
Девочка надрывно выдохнула, и тем рывком будто выплеснула волнение в собственную плоть, и, вторя тому беспокойству, одновременно легохонько затрепетала ее необыкновенная, сияющая суть, надавив болезненным томлением на лоб. А Бог нежданно убрал свою руку с под меча, и тот чуть зримо заколебавшись в воздухе, неспешно начал снижаться. Вскоре меч поравнялся с грудью девочки, и тогда, она, вскинув правую руку, крепко ухватила его за рукоять. Еще малость того бреющего полета так, что не ощущался даже вес меча, и он также резко содрогнулся и тотчас отроковица почувствовала его полновесную тяжесть. Одначе, сдержав меч, в том чуть наклоненном виде, лишь погодя опустила его к долу, уткнув острие в каменное полотно ступени.