— Делать вид, что не знаешь, — этим проблему не снять, Анита.
— Мне это известно, но переживать — тоже не способ поменять ситуацию.
— Очень практично, если ты это умеешь.
— Что? Не переживать?
Она снова кивнула. Я пожала плечами:
— Будем переживать несчастья, когда они произойдут. По одному.
— Ты действительно можешь так разделить себя на отсеки?
— Так как будем лечить Грегори?
— Я так понимаю, что это «да», — заключила Лилиан.
— Да, — улыбнулась я.
— Как я уже сказала, будь ты Нимир-Ра в полной силе, ты могла бы вызвать его зверя даже на фоне седативов.
— Но раз я еще ни разу не перекинулась, такой возможности нет?
— Сомневаюсь. Это довольно специализированное умение, даже среди оборотней.
— Рафаэль умеет?
Она улыбнулась, как улыбнулся бы почти любой крысолюд в ответ на вопрос о своем царе.
Улыбка теплая и гордая. Они его уважали и любили.
Бывают правильные лидеры.
— Нет.
Это меня удивило, и, очевидно, удивление было заметно.
— Я же тебе сказала, что это редкий талант. Твой Ульфрик это умеет.
Я уставилась на нее:
— Ричард?
— Ты знаешь другого Ульфрика? — усмехнулась она.
Я чуть не улыбнулась в ответ.
— Нет, но нам же нужен тот, кто умеет вызвать леопарда-оборотня?
Она кивнула.
— Как насчет Мики?
— Я его уже просила. Ни он, ни Мерль не умеют вызывать зверя в другом. Мика предложил попробовать вылечить Грегори взыванием к плоти, но травмы такие, что его способностей мало.
— И когда же он пытался лечить Грегори?
— Пока ты была в душе.
— Я же мылась очень недолго.
— Почти сразу выяснилось, что раны Грегори ему не под силу.
— Но ты бы не поднимала этот вопрос, если бы не было какой-то надежды?
— Я могу другими лекарствами попытаться снять седативный эффект.
— Но? — спросила я.
— Но сочетание лекарств может вызвать разрыв сердца или такое обширное кровоизлияние в других органах, что он погибнет.
Я поглядела на нее пару секунд.
— И насколько плохи наши шансы?
— Достаточно плохи, чтобы я перед попыткой спросила разрешения Нимир-Ра.
— А Грегори дал согласие?
— Он в ужасе. Он хочет снова слышать. Конечно, он хочет, чтобы я попыталась, но я не уверена, что он мыслит ясно.
— И ты обратилась ко мне, как при лечении ребенка обращаются к родителям.
— Мне нужен кто-то, ясно мыслящий и могущий принять решение от имени Грегори.
— У него есть брат... — Я нахмурила брови, вспомнив, что не видела Стивена в лупанарии. — А где Стивен?
— Мне сказали, что Ульфрик велел брату Грегори не приходить сегодня на сход. Что-то насчет того, что нехорошо заставлять его видеть казнь брата. Вивиан пошла за ним.
— Ну и ну. Какое великодушие со стороны Ричарда!
— Не стоит язвить.
— Разве я пытаюсь? Я просто злюсь, Лилиан. Ричард готов подвести под бойню многих, кто мне дорог, не говоря уже о себе самом.
— С риском для тебя и Мастера Города.
Я снова нахмурилась:
— Кажется, все уже об этом знают.
— Мне тоже так кажется, — сказала она.
— Да, он рискует нами всеми ради своих высоко-моральных идеалов.
— Идеалы стоят жертв, Анита.
— Быть может. Но я не могу сказать с уверенностью, что хоть раз в жизни близко видела идеал, за который отдала бы дорогих мне людей. Идеалы могут умирать, но они не дышат, не кровоточат, не плачут.
— И ты готова пожертвовать всеми своими идеалами за людей, которые тебе дороги?
— Не уверена, что у меня сейчас вообще есть идеалы.
— Но ты же христианка?
— Моя религия — это не идеал. Идеалы — абстракции, которые не потрогать и не увидеть. А моя религия не абстракция, она очень реальна.
— Но ведь Бога не увидеть, — возразила Лилиан. — Не взять Его в руку.
— Сколько ангелов может поместиться на кончике иглы, да?
— Нечто в этом роде, — улыбнулась она.
— Мне приходилось держать крест, пылающий так ярко, что весь мир вокруг превратился в белый огонь. Я видела, как том Талмуда обратился в пламя в руках вампира, а когда книга догорела, вампир продолжал гореть, пока не умер. Я стояла перед демоном и читала Священное Писание, и демон не мог меня тронуть. — Я мотнула головой. — Нет, доктор Лилиан, религия — не абстракция. Она органичная, она живая, она растет и дышит.
— Органичная — это уже не христианство, это викканство какое-то, — сказала она.
Я пожала плечами:
— Я училась с одной спириткой и ее викканскими подругами около года. Трудно было этим не пропитаться.
— Разве изучение викканства не поставило тебя в неловкое положение?
— Ты имеешь в виду, что я монотеистка?
Лилиан кивнула.
— У меня Богом данные способности и не хватает обучения, чтобы ими управлять. Почти все церкви косо смотрят на спиритов, не говоря уже об аниматорах, которые поднимают мертвых. Мне нужно было обучиться, и я нашла людей, которые мне в этом помогли. И то, что они не христианки, я считаю недоработкой церкви, а не этих людей.
— Есть и колдуньи-христианки, — сказала она.
— Я некоторых видала. Они все жуткие зелотки, будто им надо быть больше христианками, чем любому другому, — доказать, что они хорошие и вообще могут быть христианами. А я зелотов не люблю.
— Я тоже, — улыбнулась она.
Мы посмотрели друг на друга. Наступали сумерки. Лилиан приподняла кофейную чашку — я ей выдала ту, где был огромный дракон и крохотный рыцарь. «Без храбрости нет славы».
— Долой зелотов! — провозгласила она.
Я подняла свою кружку — с пингвиненком, мою любимую.
— Долой зелотов!
Мы выпили. Она поставила кружку на подставку и спросила:
— Даешь ли ты мне разрешение попытаться купировать седативы?
Я медленно вдохнула, так же медленно выдохнула.
— Если он согласен, то да.
Она встала из-за стола:
— Пойду все приготовлю.
Я кивнула, но осталась сидеть. Я как раз молилась, когда кто-то вошел. Даже не открывая глаз, я знала, что это Мика.
Он подождал, пока я подняла голову и открыла глаза.
— Не хотел мешать.
— Я уже кончила.
Он кивнул и улыбнулся своей улыбкой — отчасти веселой, отчасти грустной и отчасти еще какой-то.
— Ты молилась? — осторожно спросил он.
— Да.
От какой-то игры света его глаза поблескивали в темноте, будто в зелено-золотых глубинах затаилась искорка огня. Иллюзия спрятала его глаза и почти все лицо в тени, и только остался этот трепещущий огонек, будто танец цвета в его глазах Ъылреальнее, чем он сам.
Но даже не видя его лица, я знала, что он огорчен. Я ощущала это как тяжесть вдоль позвоночника.
— В чем дело? — спросила я.
— Не могу вспомнить, когда я молился.
Я пожала плечами:
— Многие не молятся.
— Почему-то меня не удивляет, что молишься ты.
Я снова пожала плечами.
Он шагнул вперед, и свет упал на его лицо и эту непростую улыбку.
— Мне надо идти.
— Что случилось?
— Почему ты думаешь, будто что-то случилось?
— Очень напряжены ты и твои коты. В чем дело, Мика?
Он потер глаза пальцами, будто от усталости. Поморгал.
— Срочное дело в парде. У нас есть одна женщина, которая не смогла сегодня приехать, и она попала в беду.
— Какого рода беду?
— Вайолет у нас вроде твоего Натэниела, самый недоминантный экземпляр.
Он говорил так, будто это все объясняло. Может быть, но не мне.
— И? — спросила я.
— И я должен отправиться ей на помощь.
— Мика, я не люблю секретов.
Он вздохнул, провел пальцами по волосам, сдернул резинку с конского хвоста и уронил на пол, стал расчесывать волосы руками, повторяя движения, будто собирался делать это всю ночь. Очень резкими и напряженными были эти движения.
Он глядел на меня, растрепанные черные волосы обрамили лицо, глаза сверкали. Вмиг из приятного и привлекательного мужчины он стал диким, чужим. Дело было не только в волосах или кошачьих глазах — зверь его булькал, пробиваясь наружу, как кипяток из чайника. Я уже была знакома с его силой, но сейчас она обжигала... и тут я поняла, что вижу этот жар, вижу.Он окружал Мику, почти невидимый, но именно почти, как что-то, что можно заметить мельком уголком глаза. Почти виделась чудовищная тень, окружившая его, как дрожание над летней мостовой, воздушная рябь. Я уже много лет водилась с оборотнями, но такого видеть не приходилось.
В дверях вырос Мерль:
— Что-нибудь случилось, Нимир-Радж?
Мика повернулся, и будто что-то огромное и невидимое повернулось вокруг и над его телом. Голос его прозвучал низко, с порыкиванием:
— Случилось? Что тут могло случиться?
— Мика, нам пора, — сказала Джина, протолкнувшись мимо Мерля.
Мика поднял руки, и сопровождающий образ шевельнулся вместе с ним. Я не видела меха и когтей, только намек на них, плавающий в воздухе. Мика закрыл глаза руками, и эти призрачные когти прошли сквозь, внутрь, мимо его лица. У меня закружилась голова, и пришлось опустить глаза к столешнице, чтобы восстановить равновесие.
Марианна говаривала, что может видеть ауру силы возле других людей и ликантропов, но я раньше не была на это способна.
Я ощутила, как сила эта складывается, втягивается, уходит обжигающее ощущение с кожи, будто океан отступает от берега. Подняв глаза, я уже не увидела той якобы невидимой ауры — тело ее втянуло в себя.
Он посмотрел на меня внимательно:
— У тебя такой вид, будто тебе явился призрак.
— Ты ближе к истине, чем ты думаешь.
— Она испугалась твоей силы, — бросила Джина презрительно.
Я посмотрела на нее:
— Я видела его ауру, видела как белый фантом, окружающий тело.
— Ты так говоришь, будто никогда раньше ее не видела, — сказал он.
— Визуально — нет.
Джина взяла его под руку, ласково, но твердо, и попыталась потянуть к двери. Он только глянул на нее, и я ощутила его присутствие, его личность — за неимением лучшего слова — почти на ощупь. Джина рухнула на пол, сжимая его руку, и потерлась об нее щекой:
— Мика, я не хотела оскорбить!
Лицо его осталось холодным. Его сила, мощь снова начала наполнять комнату.
— Нимир-Радж! — обратился к нему Мерль. — Если ты идешь, то надо идти. Если ты не идешь...
Он говорил, тщательно взвешивая слова и тоном почти жалостливым. Почему — я не поняла.
Мика, я думаю, рыкнул на Мерля. И тут же прозвучал его голос — обычный, человеческий.
— Я знаю свой долг Нимир-Раджа, Мерль.
— Я никогда бы взял на себя смелость объяснять тебе долг Нимир-Раджа, Мика.
Вдруг лицо Мики снова стало утомленным, и сила ушла. Он помог Джине встать, хотя это выглядело довольно неуклюже — она была почти на голову выше.
— Пойдем.
Все повернулись к двери.
— Я надеюсь, что с твоим леопардом ничего плохого не случилось, — сказала я вслед.
Мика оглянулся:
— Натэниел позвал бы на помощь, если бы с ним ничего не случилось?
Я покачала головой:
— Нет.
Он кивнул и повернулся к двери:
— И мои нет. — Он замялся в нерешительности, потом сказал, не оборачиваясь: — Я возьму с собой Ноя и Джину, но ты не против, если я оставлю здесь Мерля и Калеба?
— Они тебе не будут нужны?
Он обернулся, улыбаясь:
— Мне только нужно забрать Вайолет. Бойцы мне для этого не нужны, а тебе может пригодиться пара лишних.
— Ты думаешь, что Джейкоб может охаметь?
Он улыбнулся шире.
— Охаметь. Да, вот именно. Хорошее слово.
Они вышли, и я осталась за столом одна. Вернулась Лилиан и посмотрела на меня, прищурившись.
— Ну и что? — спросила я.
Она покачала головой:
— Не мое дело.
— Вот именно.
— Но если бы было мое... — начала она.
— Но оно не твое.
Она улыбнулась:
— Но если бы было мое, я бы сказала две вещи.
— Ты же их все равно скажешь?
— Да.
Я махнула рукой — давай, говори.
— Во-первых, приятно видеть, что ты дала волю своему сердцу с новым мужчиной. Во-вторых, этого мужчину ты не знаешь. Аккуратнее смотри, кому ты отдаешь сердце, Анита.
— Я пока еще никому не отдала сердце.
— Пока еще, — повторила она.
Я посмотрела на нее хмуро:
— Ты ведь понимаешь, что зовешь меня дать волю сердцу и не давать ему воли одновременно?
— Понимаю.
— Два противоречивых совета.
— Полностью противоречивых, — согласилась она.
— Так какому же ты велишь мне следовать?
— Обоим, разумеется.
Я затрясла головой:
— Пошли спасать Грегори, а насчет моей жалкой личной жизни будем беспокоиться опосля.
— Я не могу обещать, что мы его спасем, Анита.
Я подняла руку:
— Док, я помню твою оценку шансов.
И я вышла за ней в затемненную гостиную, заставляя себя верить — по-настоящему верить — в чудеса.
Глава 29
Мы решили этим заняться на задней террасе. Она у меня выходит на пару акров старого леса — никаких соседей, никто нас не увидит. К тому же терраса вдвое больше кухни и единственная часть дома без ковра на полу. Если оборотень перекинется на ковре, то ковер придется либо чистить паром, либо выбрасывать. На самом деле это не я вспомнила, что Грегори испортит ковер, — это сказал Натэниел. Его можно понять — скорее всего до прихода экономки чистить ковер пришлось бы ему — я вряд ли даже знаю, где у меня пылесос.
Грегори свернулся в клубок посреди террасы, положив голову на колени брата, обняв себя руками. Желтые волосы, бледные в свете луны, покрывали голый торс Стивена — он разделся, готовясь к перемене, чтобы сразу рвануть в лес вместе с братом. Это в предположении, что Грегори после перемены выживет. Шансы были пятьдесят на пятьдесят, что не так уж плохо, если за проигрыш расплачиваться деньгами, но если жизнью — то как-то кажется маловато.
Стивен взглянул на меня. Васильковые глаза в свете луны посеребрились. Вид у него был бледный, несколько воздушный. Лицо исказилось эмоциями, в глазах светился разум и воля, что со Стивеном бывало нечасто. Он был типичным подчиненным, хрупким в каждый миг своей жизни, но сейчас его глаза смотрели на меня требовательно и страдание искажало его лицо. Руки напряженно вцепились в тело брата, который так и лежал, свернувшись у него на коленях, в водопаде светлых волос на бледной коже. Грегори был гол в жаркую летнюю ночь, и я это только сейчас заметила. В этой наготе не было ничего эротического — была только абсолютная незащищенность.
Стивен смотрел на меня и каждой мышцей своего тела, выражением лица, глазами спрашивал то, что робость не давала ему спросить вслух. Не надо было телепатии, чтобы понять, чего он хочет. Спаси его, спаси моего брата, кричали его глаза. Говорить это вслух уже было не нужно.
Вивиан, такая же хрупкая, как Стивен, такая же подчиненная и робкая, все же это произнесла:
— Пожалуйста, попытайся вызвать его зверя. Хотя бы перед попыткой введения лекарств.
Я глянула на нее, и что-то в моем лице, наверное, ее напугало, потому что она рухнула на колени и поползла ко мне — не грациозно-крадучись, как ползают леопарды, а по-человечески — неуклюже, медленно, опустив голову и закатив глаза. Она демонстрировала подчиненное поведение леопарда, чего я терпеть не могла. Ощущать эту ее боль, будто я какой-то людоед, которого надо ублаготворить, — очень противно, но я не стала останавливать Вивиан. Ричард мне показал, что случается в группе оборотней, когда доминант отказывается быть доминантом.
Она подползла к моим ногам, стала тереться об меня телом, опустив голову. Обычно леопарды катаются у ног, как большие кошки, но Вивиан сегодня просто жалась к ногам, не как ласкающаяся кошка, а как испуганная собака. Я наклонилась погладить ее по волосам и услышала, как она тихо-тихо бормочет себе под нос: «Пожалуйста, пожалуйста!» Чтобы не обратить внимания на такую мольбу, надо быть даже холоднее меня.
— Все хорошо, Вивиан. Я попробую.
Она потерлась о мои штаны подбородком, задирая голову, глядя на меня снизу вверх, все еще как перепуганная собака. Вивиан всегда при мне робела, но такого сильного испуга я у нее еще не видела. Вряд ли дело было в пытках, которым подвергли Грегори. Скорее на нее произвело впечатление, как я превратила Элизабет в решето. И я не могла портить урок, рассказывая Вивиан, что в нее я стрелять не буду. Мерль и Калеб все слышали, и если мы действительно собираемся объединить парды, очень неплохо будет для начала, если я стану внушать страх.
Я посмотрела на ту сторону террасы и увидела, что Мерль внимательно за мной наблюдает. Он был все так же полностью одет — джинсы, сапоги, даже джинсовая куртка на голой груди, и шрам на животе блестел в свете луны как молния. Мы встретились глазами, и сила его взгляда, физический потенциал, дрожащий вокруг Мерля, заставили пошевелиться волосы у меня на затылке. Мне много лет приходилось иметь дело с опасными людьми и опасными чудовищами — Мерль принадлежал к обеим категориям. Если я смогу заставить его по-настоящему меня бояться, это будет отлично.
Калеб же начал сразу раздеваться вместе со всеми, и только мой протест, подкрепленный Мерлем, заставил его остаться в штанах. Он расхаживал по террасе босиком, сверкая колечками пирсинга в свете луны. Когда он глядел прямо на меня, кольцо в брови искрилось. А ходил он вокруг Черри, которая так и не оделась после купания вместе с Грегори. Высокая, не испытывающая от наготы неловкости, она просто не обращала на него внимания.
То, что он заметил ее наготу, было нарушением этикета оборотней. Наготу полагается замечать лишь тогда, когда тебя приглашают к сексу. В остальных случаях все прикидываются бесполыми, как Барби.
Зейн встал между Черри и кружащим Калебом и зарычал. Калеб засмеялся и отступил. Правильно. Не нужна мне еще одна головная боль в парде, а Калеба иначе не назовешь.
Доктор Лилиан стояла за мной, держа большой шприц наготове. За ее спиной стояли два охранника-крысолюда, Клодия и Игорь. Они меня удивили, когда на обратном пути в машине вооружились пистолетами. В лупанарии пистолеты запрещены, но для телохранителя это вещь незаменимая. Клодия засунула сзади за пояс десятимиллиметровую «беретту». Уже один этот факт показывал, насколько ее ладонь больше моей. Игорь надел наплечную кобуру с девятимиллиметровым «глоком». И то, и другое — оружие хорошее, и крысолюды обращались с ним умело. Рафаэль настоял, чтобы они остались со мной — на случай если у Джейкоба или его союзников возникнет мысль о превентивном ударе.