— Ему сказал один из моих людей.
Ричард стоял на коленях, вместо того чтобы встать, пригнувшись. Лицо его было спокойным, почти безмятежным.
— Я хочу, чтобы их посадили сюда. Всех, кто помогал Джейкобу. Кто принес эти чертовы ушные затычки. Всех сюда.
Он обратил на меня эти спокойные глаза, и я увидела в них гнев под этим глубоким спокойствием.
— Разве ты можешь так с кем-нибудь поступить? Вставить кому-то в уши эти штуки? Кому бы то ни было?
Я подумала — подумала по-настоящему. Я злилась до потери пульса. Я хотела кого-то наказать, но...
— Нет. Я могу убить, могу застрелить. Но это — нет.
— И я нет.
— Ты знал, что Грегори здесь, в этой яме, но ты не знал, что с ним сделали? Так?
Он мотнул головой, опираясь коленями на слой костей, глядя на окровавленные затычки, будто в них был ответ на вопрос, который слишком трудно задать вслух.
— Знал Джейкоб.
— Ты Ульфрик, Ричард. Ты должен знать, что делается от имени твоей стаи.
Гнев разгорелся так жарко и туго, что заполнил тесную пещерку, как заполняет закипающая вода. Грегори захныкал, глядя на Ричарда полными страха глазами.
— Знаю, Анита. Знаю.
— И ты не собираешься посадить сюда Джейкоба?
— Собираюсь, но не так. Он здесь посидит, но без цепей и без пыток. — Ричард огляделся. — Тут сидеть — достаточная пытка.
Я даже не пыталась спорить.
— А что будет с теми, кто ему помогал?
Ричард посмотрел на меня:
— Я их найду.
— И что дальше?
Он закрыл глаза, и лишь когда он разжал руку и я увидела мазок крови, мне стало понятно, что он вдавил себе в ладонь серебряное острие. Он вытащил заглушку и уставился на свежую кровь.
— Анита, не дави. Не надо.
— Стая тебя достаточно хорошо знает, Ричард. Каждый знает, что ты никого бы сюда не посадил, особенно со всеми этими украшениями Райны. Этим был брошен вызов твоей власти.
— Я знаю.
— Я не хочу боя, Ричард, но ты должен наказать за это всех. Иначе ты еще больше территории уступишь Джейкобу. Даже если ты его сюда посадишь, брожение не прекратится. Должны ответить все, кто причастен к этой мерзости.
— Ты сейчас не злишься, — сказал он озадаченно. — Я думал, ты хочешь мести, но ты очень хладнокровна сейчас.
— Я хотела мести. Но ты прав, я не могу ни с кем так поступить и не могу приказать никому сделать то, чего не сделала бы сама. Вот такое у меня оказалось правило. Но в стае полный бардак, и если ты хочешь остановить это сползание и не допустить гражданской войны, вервольфы против вервольфов, тебе придется быть суровым. Ты должен ясно дать понять, что не будешь с этим мириться.
— Это действительно так.
— Тогда есть только один способ довести это до стаи, Ричард.
— Наказание. — В его устах это прозвучало как ругательство.
— Да.
— Я месяцы — да что там, годы — затратил на то, чтобы уйти от системы, которая держится на наказаниях. И ты хочешь, чтобы я отбросил все, ради чего трудился, и вернулся к тому, что было.
Медленно, болезненно поднялась рука Грегори, чтобы ухватиться за мою руку. Я погладила спутанные волосы, и прозвучал его голос, хриплый, униженный, будто все еще сквозь кляп, как все эти дни.
— Я... хочу... отсюда. Пожалуйста.
Я кивнула так, чтобы он видел, и в глазах его просияла такая радость, для которой нет слов в языке. Я обернулась к Ричарду.
— Если бы твоя система действовала лучше старой, я бы ее поддержала, но она не работает. Мне очень жаль, Ричард, однако это так. Если ты будешь продолжать этот... эксперимент с демократией и более мягкими законами, начнут погибать люди. Не только ты, но Сильвия, и Джемиль, и Шанг-Да, и все, кто тебя поддерживает. Но это еще не самое худшее, Ричард. Я видела стаю. Она разделилась почти пополам. Будет гражданская война, и они разорвут друг друга в клочья — те, кто пойдет за Джейкобом и кто откажется. Погибнут сотни вервольфов, и может кончиться стая Трона Скалы. Посмотри на трон, на котором ты восседаешь как Ульфрик. Он древен, ты это сам ощущаешь. Не дай же погибнуть всему, что он символизирует.
Он не сводил глаз со своей кровоточащей ладони.
— Давай вытащим отсюда Грегори.
— Ты накажешь Джейкоба, но не остальных, — сказала я безнадежно.
— Сначала я узнаю, кто это, а там посмотрим.
— Я люблю тебя, Ричард, — сказала я, качнув головой.
— Я слышу «но».
— Но я ценю людей, которые рассчитывают на мою помощь, больше, чем я ценю любовь.
Сама похолодела, произнося такие слова, но это была правда.
— И чего же стоит такая любовь?
— Ричард, не вешай на меня всех собак. Ты бросил меня как вчерашнюю газету, когда стая проголосовала за мое исключение. Ты же мог сказать: «Идите вы к черту, берите трон, Анита мне дороже». Но не сказал.
— Ты действительно думаешь, что Джейкоб дал бы мне уйти?
— Не знаю, но ты же не предложил? Тебе же даже в голову не пришло!
Он отвернулся, потом снова посмотрел на меня, и в его глазах было такое страдание, что я хотела бы взять свои слова назад — но не могла. Пришло время говорить. Как в старом анекдоте про слона в гостиной — все делали вид, что его там нет, пока слой дерьма не стал так глубок, что нельзя было ходить. Глядя на Грегори, я понимала, что глубина дерьма достигла критической отметки и не замечать его больше нельзя. Нам могла помочь только правда, как бы сурова она ни была.
— Уйди я с поста Ульфрика, даже если бы Джейкоб отпустил меня, гражданской войны избежать не удалось бы. Он бы все равно казнил ближайших ко мне волков. Я бы скорее погиб, чем ушел бы, оставив их на избиение.
— Если это действительные твои чувства, Ричард, то у меня есть план получше. Сделай пример из Джейкоба и его прихвостней.
— Это не так просто, Анита. У Джейкоба достаточно поддержки, чтобы война все-таки была.
— Ее не будет, если наказание окажется достаточно кровавым.
— То есть?
— Заставь их себя бояться, Ричард. Заставь бояться. Макиавелли говорил это примерно шестьсот лет назад, но правда остается правдой. Каждый правитель хочет добиться любви подданных. Но если это не получается, заставь их себя бояться. Любовь, конечно, лучше, но страха достаточно.
Он пошевелил губами, на лице его отразилось что-то, близкое к страху.
— Я думаю, что мог бы убить Джейкоба и казнить парочку из его людей, но ты же скажешь, что этого мало?
— Зависит от способа казни.
— Что ты просишь меня сделать, Анита?
Я вздохнула и погладила Грегори по щеке.
— Я тебя прошу сделать то, что необходимо сделать, Ричард. Если ты хочешь, чтобы стая не развалилась, хочешь спасти сотни жизней, то я тебе говорю, что это можно сделать с минимальным кровопролитием.
— Я могу убить Джейкоба, но не могу сделать то, что ты просишь. Не могу сделать что-то настолько ужасное, чтобы вся стая меня боялась.
Он смотрел на меня, и дикая паника отразилась на его лице — как у зверя в загоне, который вдруг увидел, что выхода нет.
Я ощутила, как становится спокойным мое лицо, как я погружаюсь куда-то, где есть лишь белый шум и твердое, почти приятное ощущение, что ничего не чувствуешь.
— А я могу.
Он отвернулся, будто я ничего не сказала, и крикнул наверх, чтобы сбросили обвязку. Мы надели ее на Грегори, говоря лишь об этой текущей работе, без метафизики, без политики. На веревке спустили и вторую обвязку, и Ричард заставил меня ее надеть. Мне предстояло держать Грегори, защищая его телом от ударов о стены.
— Я никогда такого не делала, — сказала я.
— Я слишком широк в плечах, чтобы еще ширину Грегори прибавлять к моей. Придется тебе. Кроме того, я знаю, что ты его убережешь.
Выражение его глаз вызвало у меня необходимость ответить, но Ричард дернул веревку, и мы стали подниматься в воздух.
Ричард смотрел на нас снизу, его фонарь отбрасывал странные тени вокруг. Мы оказались внутри туннеля, и я перестала его видеть. У меня были полные руки работы, в переносном и в прямом смысле — не давать Грегори стукаться об стены. Его руки и ноги пока что были почти бесполезны. Не знаю, было это от долгой скованности, от лекарств, которыми его накачивали, или от всего вместе. Наверное, последнее.
Грегори все говорил «спасибо, спасибо, спасибо», едва слышно.
Когда мы добрались до верха, у меня слезы уже засыхали на щеках. Что бы там ни решил Ричард, но кто-то за это заплатит.
Наверху был Джейкоб, уже закованный в серебряные цепи, и три вервольфа несли его как отбивающийся груз. На нем оставили шорты — хорошие парни донага не раздевают. Должна же быть разница, иначе как отличить хороших от плохих?
Черри уже осматривала Грегори, отгоняя других леопардов. Они все лезли его потрогать.
Я посмотрела на Джейкоба, и мне хватило выражения его глаз. Ричард может быть щепетильным, если ему так хочется, но если я оставлю безнаказанным то, что сделали с Грегори, то Джейкоб и его свора сочтут это за слабость. Они уничтожат нас, как только Джейкоб укрепит свою власть. Потому что для Джейкоба есть только один способ избежать гражданской войны, и как раз тот, к которому я склоняла Ричарда. Если он сделает что-то настолько ужасное, что остальные члены стаи испугаются драться, то он станет Ульфриком без кровавой бани. Я видела, что он сделал с Грегори. Считайте это женской интуицией, но я знала, что Джейкоб не остановится ни перед чем, если ему это будет нужно. Он не произвел на меня впечатление слишком щепетильного.
Из дыры вылез Ричард:
— Сажайте его туда.
— Вводить ему седативы? — спросила Сильвия.
Ричард кивнул.
— А повязку на глаза и так далее?
Ричард покачал головой:
— Нет необходимости.
Джейкоб снова забился в цепях:
— Не имеете права!
Ричард присел рядом с ним, схватил за густые волосы. На вид это было больно.
— Кто тебе показал, где эти штуки? — Он протянул на ладони серебряные затычки с острыми концами.
— Боже мой! — выдохнула Сильвия.
— Что это? — спросили остальные вразнобой.
Джейкоб смотрел, не говоря ни слова.
— Я мог бы их вставить тебе, — сказал Ричард.
Джейкоб побледнел, но не ответил. Он так сжал зубы, что видна была пульсация челюстных мышц, но не сказал, кто ему помогал. Он даже не спросил, освободит ли его от ублиета ответ на этот вопрос. Я не могла этого не оценить, но восхищаться была не обязана.
— Ты этого не сделал бы. — Это сказала Пэрис. Сейчас в ней поубавилось уверенности. Она даже явно была не в своей тарелке в этом обтягивающем платье.
Ричард посмотрел на нее долгим взглядом, или этот взгляд показался долгим, и она отвела глаза.
— Ты права. Я не могу пытать ими Джейкоба или вообще кого бы то ни было. — Он оглядел поляну, собравшихся волков и тех, кто стоял дальше, в деревьях. — Но слушайте, что я вам скажу: если есть еще такие штуки, пусть их уничтожат. Когда Джейкоб выйдет из ублиета, мы его запечатаем намертво. Вы ничему от меня не научились, если способны на такие вещи. Ничему.
Он махнул рукой Сильвии, и она со шприцом вышла вперед.
Трем вервольфам пришлось держать Джейкоба, пока она делала укол. Когда он обмяк и веки опустились, тогда только отпустили его руки и ноги.
— Он проснется в ублиете, — сказал Ричард. В голосе его звучала даже не усталость — поражение. Он повернулся ко мне, пока Джейкоба несли к дыре. — Бери своих леопардов и своих союзников, Анита, и езжай домой.
— Ты не забыл, что я лупа? Меня нельзя вот так вышибить из дел стаи.
Он улыбнулся, но глаза остались пустыми, усталыми.
— Ты по-прежнему лупа, но сегодня ты еще и Нимир-Ра, и ты нужна своим леопардам. Займись Грегори, и — как бы мало это ни стоило — мне очень жаль, что так вышло.
— Сожаление — вещь не бесполезная, Ричард. Оно лишь не меняет положения дел.
— Как всегда, — ответил он.
Я не могла понять его настроения. Это не была печаль, или грусть, или тревога, или усталость — ничего, что я могла бы назвать, кроме поражения. Будто он уже проиграл битву.
— Что ты будешь делать? — спросила я.
— Я выясню, кто помогал Джейкобу в этом деле.
— Как? — спросила я.
Он еще раз улыбнулся и покачал головой:
— Езжай домой, Анита.
Я встала, поглядела на него секунду, потом повернулась к моим леопардам. Грегори лежал на носилках, Зейн с Натэниелом их несли. Черри говорила с врачом-вервольфом, который перевязывал нос Джейкобу, и почти все время кивала. Инструкции получала, очевидно.
Мика стоял на краю группы, глядя на меня. Мы встретились глазами, но никто из нас не улыбнулся, Я оглянулась, но Ричард уже уходил в лес, сопровождаемый Джемилем и Шанг-Да. Когда я шла к Мике, лицо его абсолютно ничего не выражало. И надежды у меня уже тоже не было. Я могла бы сыграть холодную уверенность, но не хотелось. Я устала, устала смертельно. Одежда воняла, как сельский сортир, кожа, наверное, тоже. Я хотела душ, чистую одежду и чтобы исчез этот загнанный взгляд у Грегори. Душ и одежда — это было просто. А с Грегори я даже не знала, с чего начать.
Я протянула руку Мике — не ради неотмирной энергии: депрессия ее глушит, но просто потому, что хотела подержаться за чью-то руку. Я хотела уюта, человеческого тепла и ни о чем не думать. Просто чтобы меняподержали за ручку.
Он раскрыл глаза, но принял мою руку, осторожно пожал. Я пошла к деревьям, ведя его за руку. Остальные пошли за нами — даже царь лебедей и крысолюды. Анита Блейк, гаммельнский флейтист для оборотней. Мысль должна была бы вызвать улыбку, но тоже не вызвала.
Глава 28
Через два часа я уже приняла душ, а Грегори — ванну, хотя я помылась сама, а у Грегори была компания. Руки и ноги его еще не до конца слушались. По-моему, Черри, Зейну и Натэниелу не было нужды залезать голыми с ним в ванну, но я-то помощь не предложила, так чего теперь брюзжать? Кроме того, это не было сексуальным действием — вроде бы соприкосновение тел было необходимо как часть процесса лечения. Может, так оно и есть.
Я сидела за своим новым кухонным столом — мой старый, двухместный, был слишком мал, чтобы все мои леопарды утром одновременно завтракали рогаликами с сыром. Новый стол был из светлой сосны с золотистым лаком. За ним тоже не совсем хватало места усесться всем сразу, но все-таки лучше. Для этой цели нужен был бы банкетный стол, но у меня кухня слишком маленькая. Не одна была причина, что у феодалов были большие замки — нужно место — хотя бы, чтобы кормить своих людей.
Единственным присутствующим за столом, кроме меня, сейчас была доктор Лилиан. Элизабет отвезли в тайную больницу оборотней в Сент-Луисе, а остальные мои леопарды толпились возле Грегори. Мика и его коты бродили вокруг. Калеб хотел участвовать в коллективной ванне, но получил отказ. Весь пард Мики нервничал, не знал, куда себя девать. У меня на этот вечер была главная задача — заниматься Грегори, все остальное может подождать. Все несчастья по одному, иначе потеряешь ориентацию — да и рассудок.
Доктор Лилиан была маленькой женщиной с седыми прямыми волосами до плеч. Волосы отросли с нашей первой встречи, но все остальное не изменилось. Никогда я не видела у нее на лице косметики, но оно было приятным и привлекательным, как бывает у женщин за пятьдесят — хотя на самом деле, как я недавно узнала, ей далеко за шестьдесят. Просто она на свои годы не выглядит.
— Препараты еще не выведены из организма, — сказала она.
— Препараты? Множественное число? — спросила я.
Она кивнула.
— У нас метаболизм такой активный, что для сколько-нибудь долгого седативного эффекта нужен целый коктейль.
— Грегори не был одурманен седативами. Он вполне осознавал обстановку, — возразила я.
— Но сердечная деятельность, дыхание, рефлексы — все это было подавлено. Если нельзя получить полный эффект от прилива адреналина, перемена невозможна.
— А почему?
Лилиан пожала плечами и поднесла кофе к губам.
— Этого мы не знаем, но что-то есть у нас в реакциях «бей или беги», открывающее ворота для нашего зверя. Если лишить оборотня такой реакции, то можно не дать ему перекинуться.
— Сколь угодно долго?
— Нет. Полнолуние принесет перемену, сколько бы препаратов ни закачать в организм.
— И когда же Грегори вернется к норме?
Она опустила глаза, затем подняла, и мне не понравилось, что ей нужна была эта секунда, когда я их не видела. Будто меня ждали неприятные известия.
— Препараты выведутся примерно через восемь часов, может, раньше, может, позже. От очень многого зависит.
— Значит, он останется так, пока они не выведутся, потом он перекидывается, и все в порядке? — Я придала фразе вопросительную интонацию. Слишком серьезно держалась Лилиан, чтобы все оказалось так просто.
— Боюсь, что нет.
— А в чем дело, док? Откуда такая мрачность?
Она устало улыбнулась:
— За восемь часов травма ушей у Грегори может сделаться постоянной.
Я заморгала:
— То есть он останется глухим?
— Да.
— Это не годится.
Она улыбнулась чуть шире:
— Ты так говоришь, Анита, будто одна твоя воля может переменить ситуацию. Как будто совсем юная.
— Ты хочешь сказать, что мы ничем не можем ему помочь?
— Нет, этого я не говорю.
— Пожалуйста, док, выкладывай.
— Была бы ты истинной Нимир-Ра, ты бы могла вызвать зверя из его плоти и форсировать перемену, даже на фоне седативов в организме.
— Если мне кто-нибудь расскажет, как это делается, я попробую.
— Значит, ты веришь, что в полнолуние станешь истинной Нимир-Ра? — спросила Лилиан.
Я пожала плечами и отпила кофе:
— Не на сто процентов, но свидетельства тому множатся.
— И что ты чувствуешь по этому поводу?
— Насчет стать Нимир-Ра по-настоящему?
Она кивнула.
— Я очень стараюсь не слишком об этом думать.
— Делать вид, что не знаешь, — этим проблему не снять, Анита.
— Мне это известно, но переживать — тоже не способ поменять ситуацию.
— Очень практично, если ты это умеешь.
— Что? Не переживать?
Она снова кивнула. Я пожала плечами:
— Будем переживать несчастья, когда они произойдут. По одному.
— Ты действительно можешь так разделить себя на отсеки?
— Так как будем лечить Грегори?
— Я так понимаю, что это «да», — заключила Лилиан.
— Да, — улыбнулась я.
— Как я уже сказала, будь ты Нимир-Ра в полной силе, ты могла бы вызвать его зверя даже на фоне седативов.