— Я могу на день съездить в село?
— Можешь, но в понедельник, двадцать девятого октября, ты должен оформиться. Связь будем поддерживать через сотовые телефоны. Но это на начальном этапе. Не исключено, что люди Графа потом поставят тебе в салон «жучки». Ты определишь это с помощью специального сканера. Если такое произойдет, то передача информации и инструкций будет осуществляться через пассажиров из числа бойцов и персонала обслуживания отряда либо где-нибудь в кафе. В экстренном случае действует тревожный сигнал. Что еще?
— Да вроде все ясно. У меня вопрос к подполковнику Седову.
— Пожалуйста, — разрешил Трепанов.
— Командир, я могу в воскресенье привезти на служебную квартиру женщину, о которой мы говорили?
Трепанов улыбнулся и осведомился:
— Это ту самую, которой Крылов работу подыскивал?
— Так точно.
Седов пожал плечами:
— Это твое личное дело, Рома. Одно условие!.. Уважаемая Екатерина Степановна даже догадываться не должна, чем ты в действительности станешь заниматься.
— Конечно. Я таксист, она — продавец, обычная рабочая семья.
— Вот именно. Вообще-то нежелательно, чтобы она жила с тобой. Мало ли как пойдет игра. Бандиты могут манипулировать женщиной, если у них возникнут подозрения насчет тебя. Но и запретить тебе общаться с ней я не могу. Помни, что Екатерине будет предоставлено общежитие. Так что решай, где ей устроиться. Хотя если ты будешь навещать ее в общаге, пусть и редко, это обязательно станет известно людям Графа и Фрола. Короче, определяйся сам. В случае необходимости мы сможем вывести ее из-под удара, а вот тебя, Рома, при всем желании — нет. Только после того как выполнишь задание.
Николаев усмехнулся и спросил:
— Тогда на кой черт вы говорили о сигнале тревоги?
— Экстренный случай может быть и не связан с задачей по Фролу. Работа таксиста сейчас опасна, Рома.
— Слыхал, читал и по телевизору смотрел. Знаю, что иногда с ними случается.
— Если вопросов нет, то я поехал. — Трепанов поднялся. — Да, совсем забыл, Белоногов тебе, Рома, привет просил передать.
— И где он?
— Кто?
— Не кто, а что. Привет, который передал генерал.
Трепанов поморщился, потом понял, что прапорщик шутит фразой из детского мультфильма, рассмеялся и заявил:
— Вижу, ты в тонусе, Рома. Это хорошо. Удачи.
— До свидания, Александр Владимирович.
Вскоре после отъезда Трепанова с территории базы выехал и прапорщик Николаев. Ведя автомобиль домой, он думал о предстоящем задании. Чем дольше он анализировал ситуацию, тем яснее понимал, насколько оно непростое.
Роман думал и о Екатерине. О том, что женщина, на которую он раньше не обращал внимания, как-то внезапно стала частью его жизни. Родилась ли в нем любовь? На этот вопрос ответа у него не было, но прапорщик чувствовал, что Катя небезразлична ему. Вот ведь как бывает!
Глава 4
Николаев вернулся в Шанино после обеда. По пути он перекусил в придорожном кафе. Прапорщик едва успел поставить машину под навес, как начался дождь. Нудный, мелкий, осенний. Роман затопил печь, чтобы к ночи дом прогрелся, и решил проведать Гусева.
Проходя мимо дома Воронцовых, он не увидел никого из соседей. Лишь слегка колыхнулась шторка в окне спальни Екатерины. Но Роману это могло и показаться.
Гусев был дома, трезвый, ремонтировал утюг. Елена что-то готовила на кухне. Вовка чем-то занимался в своей комнате.
— Привет, Коля! — поздоровался с другом Николаев.
— Привет!
— Ну и что тут у вас?
Елена вышла из кухни.
— А ничего у нас, Рома, — сказала она, сняла фартук и присела на диван. — Все Колька прощения просит, клянется, что бросит пить.
— Так это же хорошо. Осознал, значит, человек, что вел себя неправильно.
— Знал бы ты, сколько раз он обещал, божился бросить пить.
— Я, Лена, знал достаточно мужчин, которые также обещали, клялись, тут же срывались, а потом все же бросали, и жизнь у них налаживалась. Тебе бы поддержать мужа.
— Не нуждаюсь! — заявил Гусев.
— Вот! — Елена развела руками. — А ты говоришь…
Николаев подсел к другу.
— В чем дело, Коля?
— Ни в чем. Хреново мне, понимаешь?
— Пройдет до понедельника.
— Да не о том я. Не о похмелке. Здесь хреново! — Он указал на левую сторону груди.
— И там пройдет. Нужно время.
— Знаешь, что он мне с утра сказал? — спросила Елена.
— Что?
— Тяжело ему со мной. Не может забыть… ты сам знаешь что, поэтому нам лучше расстаться. Дом обещал отдать, сам же намерен перебраться в Москву. Мол, будет заезжать иногда к Вовке, деньгами помогать. — Елена не сдержалась, заплакала. — Рушится семья у нас, Рома.
Николаев подтолкнул друга, упорно молчавшего и глядевшего на детали утюга.
— Это правда?
— Да.
— Понятно. Лена, давай выйдем. — Николаев наклонился к Гусеву: — Надеюсь, ты не против?
— Мне плевать.
— Ты одну и ту же деталь третий раз на место ставишь и снимаешь. Брось это дело.
— Что хочу, то и делаю.
— Ну-ну.
Николаев и Елена вышли на крыльцо.
Она вытерла слезы и сказала:
— Вот видишь, Рома, ничего не получается. Конечно, понимаю, во всем виновата я. Но зачем тогда было забирать меня из Москвы, оставлять дома, обещать все забыть?
— А ты поставь себя на его место, представь, что приехала к нему на работу, а он в сторожке или где-нибудь еще с бабой развлекается. Как ты среагировала бы на это?
— Понимаю я все, Рома, но можно же начать жизнь с чистого листа. Ведь живут же вместе мужчины и женщины, которые ничего не знают о прошлом друг друга. Они и не пытаются в нем копаться, потому что его уже нет.
— Но ведь и память тоже никуда не уходит.
— Скажи, что мне делать.
— Из меня, Лена, плохой специалист по разрешению семейных проблем. Возможно, я и не прав, но мне кажется, все у вас устаканится. Потому что Колька любит тебя. Время притупит воспоминания.
Елена вздохнула и спросила:
— А как теперь жить? Пока не притупятся эти проклятые воспоминания?
— Живи так, как сердце подсказывает. В понедельник ему на работу?
— Да.
— Ну вот, к его приезду приготовь что-нибудь вкусненькое, сама нарядись.
— Если он вернется.
— Вернется. Не сможет без вас. Голова просветлеет, по-другому на ваши отношения посмотрит. Лишь бы опять по приезде не сорвался.
— Ну, не знаю. А может, нам действительно какое-то время врозь пожить?
— Решайте сами.
— А вдруг он в Москве и взаправду загуляет?
— Тогда прощать его будешь ты, если захочешь. Сейчас же будь такой, какая есть. Если что, я дома до понедельника. Передай Кольке, пусть не спешит в район. Мне самому надо двадцать девятого числа быть в столице, подброшу его. Заодно и поговорю.
— Хорошо, передам.
— Будет желание, заходите вечером.
Впервые за день Елена улыбнулась.
— Так к тебе и без нас есть кому прийти, — заявила она.
— Вы, женщины, неисправимы. А главное, все знаете. Откуда?
— У нас особое чутье на такие дела.
— Что ж тогда оно тебе не подскажет, как снять проблемы в своей собственной семье?
— А вот об этом оно молчит.
— Ладно, пошел я.
— Я передам Кольке насчет понедельника.
— Передай.
Елена зашла в дом, Николаев направился к себе. На своем крыльце курил Степан Петрович.
— Будь здоров, Рома! Как съездил в столицу?
— Здравствуй, Петрович! Нормально съездил.
— Катька говорила, тебя начальство вызывало, да?
— А если и так, то что?
— Ничего. Интересно просто. Скучно у нас в селе стало, за любую новость хватаемся. Кстати, ты там вроде насчет Катькиного устройства хотел похлопотать.
— Хотел и похлопотал.
— Что получилось?
— Это я с ней обсужу, если она захочет.
— Хорошо было бы, если бы Катька устроилась в Москве. А то мается баба, сохнет, сидит в четырех стенах, только во двор и кажет нос. Подруга к ней с того края приходила, так она не вышла. Сказала, не о чем мне с ней разговаривать. Добро еще, что на отца с матерью не срывается, не грубит. Но чего ни спросишь, ответа не дождешься. Отмалчивается.
Николаев присел на крыльцо рядом с Петровичем, прикурил сигарету и спросил:
— На меня обиделась.
— Наверное, хотя чего ей обижаться? Ты ее не соблазнял. Она не девка, которую ты обманом в койку заволок, сама к тебе на шею бросилась. Вот на себя пусть и обижается. Мне, отцу, конечно, жаль ее, но так, как она, порядочные бабы себя не ведут. Да, жених ты, понятное дело, завидный, только не для таких, как Катька.
— Это еще почему?
— Ты меня слушал или о своем думал?
— Тебя слушал.
— Незаметно. Иначе услышал бы. Когда с ней о работе говорить будешь?
— Ты скажи Екатерине, чтобы зашла ко мне.
— Незаметно. Иначе услышал бы. Когда с ней о работе говорить будешь?
— Ты скажи Екатерине, чтобы зашла ко мне.
Петрович выкинул окурок в лужу и заявил:
— Не пойдет! Хоть и поздно, но гордость выкажет.
— Ты передай, а прийти или нет, решать ей. Не появится она, тогда завтра я зайду сам.
— Но ты хоть скажи, Рома, получилось с работой-то?
— Получается.
— Ну и слава богу. А Катьке твои слова я передам, не сомневайся. Сейчас домой зайду и скажу.
— Вот и ладно.
— Ты обедал? А то Марина щей наварила, за неделю не съесть.
— Обедал, спасибо.
— Может, вечерком по граммулечке?
— Нет, Петрович, обойдемся без граммулечек.
— Ну, как хочешь, а я выпью. Я, Рома, на эту жизнь новую трезвым глазом смотреть не могу. На выкрутасы дочери и оханье жены тоже.
— А ты попробуй, вдруг получится?
— И пробовать не буду. Мне это на хрен не надо.
— Давай!
Николаев вернулся домой. В углу на старом кресле лежали рубашка, джинсы, нижнее белье, носки, прикрытые спортивной майкой. Все это надо было стирать, да и куртку почистить.
Прапорщик тяжело вздохнул, достал из-за печи корыто, поставил на табурет, рядом примостил пачку стирального порошка. Он переоделся в спортивный костюм, взял в сенях ведра, сходил к колодцу, принес воды. Роман бросил белье в корыто, стал читать инструкцию по применению импортного порошка, и тут в дверь тихо постучали.
— Открыто! — крикнул он.
В комнату вошла Екатерина.
Николаев отложил в сторону пачку порошка и проговорил:
— Вот изучал инструкцию, сколько нужно засыпать этой массы. Хорошо, когда есть стиральная машина.
— Здравствуй, Рома, — в ответ сказала Екатерина.
— Извини, здравствуй.
Женщина стояла на входе, прислонившись к косяку.
— Зачем звал? Насчет работы?
— Проходи, поговорить надо.
Екатерина прошла в комнату, присела за стол.
— Я слушаю тебя.
— В общем, так, Катя, работу для тебя нашли. Точно не знаю где, но в каком-то гипермаркете.
— Не уверена, что справлюсь. В этих столичных магазинах столько народу, и каждый со своими претензиями!
— Ты сначала пройдешь подготовку, стажировку, а уж потом встанешь за прилавок. У тебя все получится, ты человек коммуникабельный.
Екатерина невесело усмехнулась и осведомилась:
— Ты намекаешь на то, что с мужиками быстро схожусь?
— Я о том, Катя, что ты умеешь общаться с разными людьми.
— Ладно, с этим понятно. Меня, как я вижу, не собираются спрашивать, хочу ли я работать продавцом или нет. Ну и пусть. Я привыкла, что многое за меня решают другие, даже если их не просят. Жить-то где буду? В общаге какой-нибудь за половину зарплаты?
— Тут два варианта. Есть общежитие, но не какое-нибудь, а нормальное, семейное, за небольшую плату и со всеми удобствами. Конечно, соседей там у тебя будет побольше, чем в обычных жилых домах.
— Ясно. Какой второй вариант?
— Жить у меня.
— Что? — Екатерина изобразила удивление. — У тебя? В качестве кого? Содержанки, домработницы, женщины для утех?
Николаев с силой ударил кулаком по столу, от чего Екатерина вздрогнула.
— Ты прекратишь ерунду молоть? Специально, что ли? Какая содержанка, домработница, женщина для утех? Я предлагаю тебе жить вместе.
— С чего это вдруг? То гонишь из дома, то зовешь в постель.
— Во-первых, я не гнал тебя, во-вторых, спать со мной или нет, решать только тебе. Приставать не собираюсь. Да и видеть меня ты будешь редко.
— А как же соседи? Что мне говорить им? Тебя они наверняка знают, а вот кто для них буду я? Кем мне представляться? Сестрой двоюродной?
— Женой!
— Чего? Ну и рассмешил!.. Сам-то подумал, что сказал?
— Подумал. Обещать ничего не буду, поживем — посмотрим.
— Что посмотрим, Рома?
— Да чего ты душу рвешь? А то не знаешь?
— Представь себе, не знаю. Ты, оказывается, непростой человек. Это мы в селе все такие, как пять копеек, а ты другой. Как же я могу знать, что у тебя на уме?
— Что ж, хочешь напрямую, пожалуйста. Ты симпатична мне, я небезразличен тебе, нам хорошо вместе. Есть ли у меня к тебе любовь, не знаю, но сейчас уверен в том, что жить с тобой смогу. И это главное.
— Он сможет?! — воскликнула Катя. — А ты спросил, смогу ли я?
— Ты тоже сможешь и хочешь этого. Не надо ничего говорить. Если хочешь, собирай вещи и переходи ко мне прямо сегодня. Или же будь готова в понедельник, в шесть часов утра выехать в Москву, а до этого определись, где намерена жить. С нами поедет Гусь. Подбросим его.
Екатерина посмотрела в глаза Николаеву и сказала:
— А если я откажусь ехать в Москву? Работу и в районе найду. Мне много не надо, одной-то.
— Тогда привезу документы обратно и живи как хочешь. Насильно мил не будешь, настаивать на чем-то не стану. У меня серьезная работа впереди. Мне не до того, чтобы уламывать капризную бабу. Остальное за тобой, а мне стирать надо.
Екатерина встала, собрала вещи Николаева в сумку и заявила:
— Убирай корыто и порошок. Постираю сама. Ты, видать, не привык это делать. Вечером, если высохнет, принесу все чистое, поглаженное.
— Но погоди, Катя! Там трусы, носки…
— Стесняешься?
— Конечно.
— Не надо, я на такие мелочи не обращаю внимания.
— А если не высохнет?..
— Тогда не принесу, будет дальше висеть.
— Сама придешь?
— Поживем — увидим. Ведь так ты говоришь? — Екатерина улыбнулась и пошла домой.
Прапорщик отложил в сторону пакет со стиральным порошком, прикурил сигарету. Ну вот, дело сделано. Главное, он сказал Кате то, что хотел. Если бы ему за неделю до этого намекнули, что он будет добиваться расположения Катьки Воронцовой, то Роман просто рассмеялся бы. Раньше он и подумать не мог, что вдруг испытает какие-то чувства к женщине, на которую не обращал никакого внимания. Сейчас же прапорщику было не до смеха.
Кто-то скажет, что в жизни так не бывает. К счастью или к сожалению, но случается. Причем не так уж редко. Роман выставил ведра с водой в сени, корыто повесил на место, в закутке у печи.
Через час к другу заглянул Гусев:
— Петрович сказал, что ты в понедельник едешь в Москву и хочешь меня забрать?
— Если ты не против.
— Я же не идиот, чтобы от такого отказываться.
— Тогда в шесть утра с вещами у меня. Как дома дела?
Гусев пожал плечами:
— Не знаю! Ленка делами занимается, а мне вроде работы нет, решил вот баньку истопить. Приходи попаришься.
— Баня — это вещь. Приду. Во сколько?
— Да часов в восемь и приходи.
— Хорошо. Настроение по-прежнему подавленное?
— А с чего ему быть хорошим?
— Это тебя похмелка в депресняк вгоняет. Оклемаешься — легче станет и настроение поднимется.
Гусев усмехнулся и заявил:
— Не вижу повода радоваться.
— Коля, насчет твоих отношений с Еленой я тебе все сказал.
— Ясное дело.
— Но ругаться не советую. А насчет всего прочего смотри сам.
— Да не денусь я никуда, Рома. Ты прав, люблю я ее.
— Как у нас говорил командир перед боевым выходом, все будет как надо. Прорвемся. Вот и у тебя все будет как надо.
— Ладно, пошел я. Так ты приходи.
— Приду, если…
Гусев взглянул на Николаева:
— Что если?
— Если буду вечером один.
— Катька должна прийти?
— Никто, Коля, никому не должен. Но зайти может. Она взяла мои вещи постирать. Так что, если придет, не взыщи. Кстати, Катя в понедельник вместе с нами поедет.
— А ты что, останешься в столице?
— Да. Проблему одну надо решить.
— Катьку, значит, с собой забираешь. А что, Рома, в Москве разве нет баб получше наших деревенских?
— Но ты ж не нашел себе лучше Елены.
— У меня особый случай.
— У меня тоже.
— Впрочем, ты прав. Как и всегда. Катька — баба хорошая. Она гулять от мужа не будет.
— Все-то ты знаешь!
— Нет, Рома, не все. Ладно, пошел, приходи.
— Спасибо за приглашение.
Гусев ушел, а в семь часов пришла Екатерина.
Она выложила из сумки одежду Николаева и сказала:
— За печкой подсохло. Утюгом высушила, принимай работу.
Роман, смущаясь, положил трусы и носки в шкаф, развесил одежду.
— Спасибо, Катя.
— Не за что.
— К тебе Гусь чего приходил?
— Пригласил в баню.
— Я смотрю, дым из бани валит, полчаса как топит. Пойдешь?
— Если ты останешься, нет.
— Ты предлагаешь мне остаться?
— Да.
— Чем угощать будешь?
— Да придумаем что-нибудь. Продукты есть. Даже бутылка вина найдется.
Екатерина сняла куртку и заявила:
— Ты сходи попарься, а я пока ужин приготовлю.
— Так ты останешься?
— Останусь.
— Вот и ладно.
— Ступай, мне еще полы протереть надо, пыль убрать. И как же быстро вы, мужики, умудряетесь беспорядок организовать!