Спецназовцы переглянулись. Самым легким и молодым был Никита.
– Я так и знал, что этим кончится, – убитым голосом сообщил Никита. – Молодым везде у нас дорога – так, что ли? – Он поднялся на подрагивающих ногах, перехватил у Крамера трос, опасливо подергал его, как-то тоскливо глянул на товарищей.
– Если заберешься наверх, закрепи надежнее крюк, а сам не маячь на открытом месте, – распорядился Глеб.
– Это хорошо, что ты сказал, вдруг забуду, – тоскливо пробормотал Никита. – И, знаешь, больше всего в твоем высказывании меня порадовало слово «если».
Неизвестно, волновался ли Никита, карабкаясь наверх, но у товарищей, наблюдающих за «восхождением», чуть сердца от страха не выскакивали. Трос был тонкий, обжигал кожу, выскальзывал из рук – он меньше всего напоминал канат, висящий в школьном спортзале. Никита подтягивался, хрипя от натуги, трос дрожал, мог сорваться в любое мгновение, дул порывистый ветер, и его отбрасывало от борта, потом опять ударяло…
– Не могу на это смотреть, – пролепетал Платон, принял позу сидячего турка и закрыл глаза. – Сообщите, когда все кончится.
Это было муторно, тягостно, страшно… Вроде бы восемь метров, зато какие восемь метров! И когда правая рука Никиты совершила резкое движение по дуге и ухватилась за что-то на борту, нервы уже были натянуты до такой степени, что все тело горело! Он перебросил вторую руку, подтянулся, замелькали ноги, пропадая из зоны видимости. Дружный вздох облегчения…
– Уже всё? – встрепенулся Платон, со скрипом поднимаясь. – Можно смотреть?
Они стояли, задрав головы, и весело оскалились, когда через борт перегнулась пылающая пятнами физиономия, и нетвердый голос сообщил:
– Не, ребята, адом вы меня уже не напугаете… Слушайте, не поверите, пока я тут занимался экстремальным альпинизмом, у меня все чакры открылись, третий глаз, третье ухо, и такая, блин, связь с космосом пошла… Кстати, можете подниматься, крюк я закрепил, на палубе никого, буду контролировать надстройку…
Сомнительно, что в этот час в разрушенной взрывом кают-компании могли объявиться посторонние. Работа пошла веселее – Глеб карабкался по тросу, обдирая пальцы, мечтая о перчатках, испытывая потрясающие, берущие за душу ощущения… Перевалился через борт, с благодарностью глянув на пасмурное небо, схватил какую-то болванку, валяющуюся на палубе, и еще глубже всадил в трещину между жестяными листами клык крюка. Перекатился, стаскивая со спины автомат, подмигнул Никите, который скорчился за разбитым механизмом кормовой рампы.
Остальные взобрались без приключений. Разбегались по раскуроченному полуюту, выискивая «естественные» укрытия, залегали, таращились друг на друга с недоверием, словно на оживших мертвецов. Надо же, какие усилия приходится затрачивать, чтобы исправлять собственные ошибки…
– В надстройке никто не объявлялся, Глеб, – шипел Никита. – Чего делать будем?.. Ой, прости, сорвалось… – Он сделал испуганные глаза, когда командир пытливо и с прищуром на него посмотрел. Где-то справа гоготнул Платон.
– За мной, – буркнул Глеб, выбираясь из укрытия. – Да не толкаться, по одному…
Он повел своих людей на левый борт, где между покореженной надстройкой и прогнувшимся леером имелось пространство для прохода порядка метра шириной. Люди перебегали открытый участок, когда-то заставленный контейнерами, прятались за стену надстройки. Некогда им было таскаться за своими манатками, оставшимися в заблокированном помещении, – успеется еще… Глеб горел от нетерпения – разделаться с упырями, а потом уже и решать первоочередные задачи по спасению утопающих. Зачистку контейнеровоза он планировал начинать с верхней палубы, постепенно продвигаясь вниз. И каково же было изумление, когда он вывернул из-за надстройки… и чуть не прирос к палубе! Сердце застучало, он попятился, прижался к стене. Невероятная удача! Или… не совсем удача? Он сделал соответствующую мину, прижал палец к губам – и подчиненные прониклись ответственностью момента – Крамер отступил, остальные залегли…
Господин Ландсберг и его подручный Райдер находились в семидесяти метрах от них! Они стояли спиной к надстройке, у левого борта, примерно в том месте, где заканчивалась грузовая палуба и начиналось возвышение полубака. Они не шевелились, пристально смотрели вперед и лишь изредка поворачивали головы друг к другу, чтобы обменяться короткими фразами. Всё это выглядело как-то зловеще и интригующе. От надстройки невозможно было понять, что именно привлекло их внимание, но, видимо, зрелище было достойное. Трепетали по ветру лохмотья «партикулярного» костюма Александра Карловича, шевелились, как змеи, подернутые сединой волосы. Раскачивалась косичка, свисающая с затылка Райдера. Ветер забирался под полы засаленной форменной куртки, надувал ее, как парус, но мужчина не обращал на это внимания. В опущенной руке он держал пистолет – уже знакомую по предыдущей встрече модель «стечкина». Ландсберг что-то сжимал под мышкой – с расстояния было трудно различить, но что еще может сжимать под мышкой человек, сконструировавший и собравший «высокотехнологичный» инфракрасный излучатель и трясущийся за него, как за родное дитя?
– Им чё там, кино показывают? – не понял Платон.
Глеб судорожно размышлял. Семьдесят метров – как ни крути, дистанция. Бесшумно не подойти. На палубе есть открытые участки, но есть и заваленные металлоломом… Он уже высматривал короткий путь – если напрямик, немного в сторону, дважды перепрыгнуть через загородку из тавровых балок…
– Атакуем? – деловито осведомился Никита.
– Нет, чай им предложим, – хмыкнул Глеб. – Слушайте сюда, мужики. Не знаю, что там у Ландсберга с излучателем – работает ли эта штука или уже дуба дала… но брать его нужно быстро и бесшумно, чтобы не успел ее на нас наладить. Ландсберг требуется живым. Райдер, по возможности, тоже. Но если начнет стрелять… в общем, знаете, что с ним делать. Дополнительные потери нам не нужны. Оборачиваться они пока не собираются. И не ожидают нападения, свято веруют, что мы заперты в трюме. Пошли…
Это стоило заснять на камеру. Атака голых мужчин – в трусах и с автоматами! Они бесшумно, максимально пригибаясь, выскальзывали из-за надстройки, бежали, ускоряясь, выставив автоматы, способные вести огонь практически в любой среде, кроме плазмы и вакуума. «Только не запнуться, только не шуметь…» – пульсировало под черепной коробкой. Они ускорялись, сдерживали дыхание – расстояние сокращалось стремительно! Эти черти уже рядом, уже мерцают на фоне пасмурного неба, которое в обозримом будущем начнет темнеть, поскольку ход времени неумолим… Глеб вырвался вперед, перепрыгнул, как кенгуру, через покореженную стальную балку – все, тишина уже не актуальна! Попались, голуби! И вдруг эти двое резко повернулись, услышав шум за спиной! Перекошенные лица, в глазах не просто страх, а форменный ужас! Забилась косичка, напоминающая конский хвост. Райдер так быстро вскинул «стечкина», что на бегу и не опомнились. Бабахнул выстрел, бабахнул другой, заорал кто-то справа от Глеба, грохнулся, покатился по палубе, и сердце рухнуло в пятки от страха за товарища!
– Сука! – возопил Платон. – Ногу подвернул!
Слава богу! Ну, конечно, кончаются девять жизней… Открыли огонь практически разом, в три ствола, били в упор, опустошая магазины, по идеальной мишени, которой – видит Бог – хватило бы и одной пули! Такого Глеб еще не видел – чтобы одному человеку досталось столько свинца! «Стечкин» прочертил дугу, уносясь в океан, а его обладатель трясся, как припадочный, а тело разрывалось, летели ошметки одежды, кожи, кровь хлестала фонтанами! Он рухнул, переплетя ноги, и дрожь пошла по палубе – словно кран многотонный свалился…
– Вывели из обращения! – победно ликовал Никита.
В глазах профессора Ландсберга метался пещерный ужас. Он не верил своим глазам. Какие-то голые мужики, что за бред? Он издавал горловые каркающие звуки, пятился к ограждению, потом сообразил, вскинул свою занятную вещицу – и Глеб успел заметить, что эта штука действительно напоминает с одной стороны фен для просушки волос, а с другой – электрическую дрель, на которую насадили головку, но не вставили сверло. И всё, ничего он больше не заметил! Прозвучала длинная очередь в исполнении Крамера, штуковину выбило из поднятой руки – и она умчалась в волнующийся океан вслед за «стечкиным»! Вот так номер! Ландсберг повалился на палубу, испытывая адскую боль в отбитой руке, глаза безумно вращались, его коробило и выгибало – ненависть, страх, отчаяние теснились в орущих глазах, трансформировались в хриплый лебединый крик.
– И кто из нас попался, урод?! – подскочил к нему торжествующий Никита и прижал подошвой кроссовки к палубе. – Ты арестован, ублюдок! Ты имеешь право хранить молчание, которое будет использовано против тебя!
– Вывели из обращения! – победно ликовал Никита.
В глазах профессора Ландсберга метался пещерный ужас. Он не верил своим глазам. Какие-то голые мужики, что за бред? Он издавал горловые каркающие звуки, пятился к ограждению, потом сообразил, вскинул свою занятную вещицу – и Глеб успел заметить, что эта штука действительно напоминает с одной стороны фен для просушки волос, а с другой – электрическую дрель, на которую насадили головку, но не вставили сверло. И всё, ничего он больше не заметил! Прозвучала длинная очередь в исполнении Крамера, штуковину выбило из поднятой руки – и она умчалась в волнующийся океан вслед за «стечкиным»! Вот так номер! Ландсберг повалился на палубу, испытывая адскую боль в отбитой руке, глаза безумно вращались, его коробило и выгибало – ненависть, страх, отчаяние теснились в орущих глазах, трансформировались в хриплый лебединый крик.
– И кто из нас попался, урод?! – подскочил к нему торжествующий Никита и прижал подошвой кроссовки к палубе. – Ты арестован, ублюдок! Ты имеешь право хранить молчание, которое будет использовано против тебя!
– Ну, наконец-то! – расслабленно захохотал Крамер. – Взбесившееся добро победило зло! Ату его! Держи засранца, Никита, ишь, как трепыхается!
– Неслабо мы оттянулись, а чё… – ковылял, припадая на правую ногу, Платон – явно раздосадованный, что не успел принять участие в заключительной части концерта. – Слушайте, а вы его на крючок, за жабры – и в воду, пусть угомонится…
– Что же вы делаете… что же вы натворили, невежды, и как вас земля носит… – хрипел и извивался под подошвой спецназовца «шибко умный» научный работник. – Верните излучатель… ловите, отыщите его, пожалуйста, умоляю… вы даже не представляете, насколько он ценен, какие деньги в него вложены, сколько умственных затрат…
– Ага, сейчас все бросим и пойдем нырять за вашим излучателем. – Глеб почувствовал, как губы его расползаются в широкую издевательскую улыбку. Он подошел поближе, пристально смотрел на бьющееся в судорогах тело. К черту излучатель, если он кому-то и нужен до скрежета зубовного, то этот человек никак не майор Дымов. Не было такого, чтобы в инструкциях на выполнение задания значилось добыть какой-то там излучатель. А что касается гениальных изобретений, не способствующих беззаботной жизни человечества, и их авторов, страдающих маниакальными расстройствами, то он недолюбливал и то, и другое. Ну не сторонник он разнузданного прогресса…
– Ничего страшного, Александр Карлович, – хихикал Никита. – Отсидите и сделаете копию. Нотариально заверенную.
– Твари… – в горьком отчаянии выл Ландсберг. – Какие же вы твари! Будьте вы прокляты! – Он плюнул в лицо склонившемуся над ним человеку, но так умело, что слюна залила его собственное перекошенное лицо, хлынула обратно в горло, и он надрывно закашлялся.
– Давно уж прокляты, Александр Карлович, успокойтесь. – Глеб пошарил глазами, оторвал от ветшающего пиджака гениального ученого кусок полы вместе с боковым карманом, скомкал и принялся усердно затыкать ему рот – чтобы не орал, не плевался и начал думать о чем-нибудь другом. Мужчина мычал, лютая ненависть сочилась из глаз. Он мотал головой, выдавливал зловонную ветошь языком, пришлось прикладывать усилие.
А вокруг этой парочки между тем установилось загадочное молчание. Люди куда-то смотрели.
– Глеб, извини, что приходится тебя отвлекать, – каким-то надтреснутым голосом сказал Никита, – но мне кажется, ты должен это увидеть.
– Да подожди ты… – отмахивался Глеб, борясь с нежеланием доктора наук глотать зловонную тряпку.
– Знаешь, Глеб, – неторопливо и рассудительно изрек Крамер, – это кажется не только Никите, но и всем нам – ты обязательно должен на это посмотреть, а потом уж заниматься своими делами.
– Впрочем, если тебе не хочется новых фантастических впечатлений и ощущений, то ты, конечно, можешь и не смотреть, – добавил Никита.
– Ну, что еще? – Он раздраженно провернул тугую затычку по часовой стрелке, ввинчивая ее в горло Ландсберга, и пружинисто поднялся. И чуть не прикусил язык, когда уставился туда, куда смотрели его товарищи.
Судно, неторопливо дрейфующее на северо-восток, приближалось к группе небольших лесистых островов…
Вернее, не совсем еще приближалось – до островов оставалось порядка семи морских миль, но просматривались они довольно четко…
«А это точно еще нейтральные воды?» – ущипнула неприятная мысль. Он всматривался вдаль до рези в глазах, забыв о том, что делал минуту назад. Острова выплывали из синеватой дымки, превращаясь из эфемерных, полупрозрачных точек в реальные объекты. Видимо, это и были те самые клочки суши, о наличии которых недалеко от входа в Аляскинский залив предупреждали устроители операции. Синеватые шишки на ровном месте, протянувшиеся плотной грядой с северо-запада на юго-восток. Их было много, пугающе много, они теснились везде, где тормозился взгляд. Незначительные вздутия в океане, окруженные скалами и поросшие лесами, – и, судя по их количеству, шансы «Альбы Майер» во что-нибудь не ткнуться в ближайшие часы стремились к никаким…
Молчание затягивалось, люди потрясенно молчали. Видно, каждый представлял, велики ли шансы выжить у человека на борту неуправляемой громадины, если эта громадина во что-нибудь врежется. Впрочем, как ни крути, а шансы были…
– Столько дел, столько проблем… – меланхолично забормотал Никита. – Не успеешь на одну забить, как тут же возникает следующая… Знаешь, командир, ты, конечно, снова будешь возмущаться, но у меня к тебе имеется неожиданный вопрос…
– Заткнись, – пробормотал Глеб. – Я даже не знаю, что сказать.
– А это не беда, когда не знаешь, что сказать, – рассудительно изрек Платон. – Главное, чтобы ты знал, что делать.
– И еще, – добавил Никита, – как гласит китайская мудрость: если ты не знаешь, что сказать, то скажи какую-нибудь китайскую мудрость. Ты знаешь хоть одну?
– Я тоже хочу сказать свое веское слово, – вставил Крамер. – Возможно, вы этого не замечаете, но после того, как наш командир героическим ударом ноги расширил пробоину в кормовой части, мы начинаем тонуть значительно быстрее, и крен на корму уже становится просто неприличным. Странно, что это замечаю только я.
– Боже, вы можете, в конце концов, заткнуться?! – вскричал Глеб. – Вы разносите мой мозг! Дайте минуту подумать!
Он в скоростном порядке переваривал факты. Он тоже чувствовал, что палуба уходит из-под ног, дифферент на корму растет и становится угрожающим. Ну, минут сорок эта каракатица еще продержится на плаву. Максимум час. За это время волны и ветер отнесут «Альбу Майер» к островам – так что еще неизвестно (или, как сейчас говорят, вариативно), сама ли она потонет или с чем-нибудь столкнется. Встреча с островом скорее даже предпочтительнее – будет жестокий удар, но это ведь не легкий катерок, люди не пострадают, если будут находиться на открытом безопасном месте – например, на верхней палубе! Если призадуматься, у них еще вагон времени!
– В общем, так, – очнулся Глеб, – горячку не пороть. Как твоя нога, Платон?
– Да как, как… Хреново, – проворчал боец.
– Остаешься здесь и сторожишь товарища ученого. Можешь связать его… если найдешь чем. Будет брыкаться – разрешаю утилизировать, – сказал он громко, чтобы услышали все и в первую очередь ученый, который уже не знал, что делать с обуревающей его ненавистью. – Крамер, Бородач, у вас все в порядке с визуальной памятью? Помните витиеватую дорожку от машинного отделения к кормовому отсеку? Проникнуть в нужный коридор, разобрать завалы, открыть дверь, забрать наше барахло – да поживее, пока его там не затопило! На обратном пути прихватить из машинного отделения Котова и Дарью Алексеевну. Разрешаю их хорошенько навьючить – а то сидят там, облезают от безделья…
– А ты куда? – не сориентировался Никита.
– За Ольгой, – буркнул Глеб.
– За какой Ольгой? – не понял Платон и ударил себя по лбу. – А, точно, е-мое… Погибель наша ходячая…
– Лежачая, – поправил Никита.
– А может, и ходячая, – возразил Крамер. – Могла встать, отряхнуться и уйти. Слушайте, мужики, мне одному кажется, что наш командир всегда выискивает себе работенку полегче?
И только сейчас он почувствовал, что начинает замерзать. Хорошенькое же лето выдалось в северной части света… Стуча зубами, мечтая о чашечке крепкого коньяка, он нырнул в люк на полубаке, пробежал по коридорам, спрыгнул в разоренную мастерскую, оттуда – в трюм, бежал, подпрыгивая, мимо контейнеров, один из которых прямо у него на глазах вдруг начал поскрипывать, трещать… и пополз по наклонной плоскости, пока не уткнулся торцом в соседа! Страсти-то какие… Он перемахнул через трюм, где горели несколько ламп, снова взлетел по лестнице и застыл перед дверью. Поосторожнее бы надо, как знать, что на уме у этой чертовой бабенки… Но опасения оказались напрасны – женщина, чье лицо не рекомендовалось лицезреть перед сном (и не только перед сном), уже пришла в себя, ей удалось перетереть веревки на запястьях и ногах – с помощью дефекта литья на трубе за спиной. Но это было все, на что ее хватило. Она сидела, подогнув колени, дрожала, как заяц, боролась с зевотой и смотрела по сторонам мутными глазами. Глеб опасливо приблизился, стараясь не выпячивать автомат, но и не скрывать, что он имеется. Дружелюбно улыбнулся, загоняя в желудок непокорную тошноту – смотреть на это подобие живого человека (из Освенцима красивее выходили) без тошноты было невозможно.