Помнится, он мгновенно очаровал Мутти и папу. Он им, по-моему, казался подарком свыше. Такой славный, почтительный мальчишка из католической семьи, преданно болевший за меня на всех состязаниях. Родители вдруг стали одобрять мою светскую жизнь. Они радовались, когда я отправлялась с ним на свидания, приглашали его к нам домой и были счастливы, когда он заглядывал без приглашения. Они даже не возражали, чтобы по уик-эндам он посещал Марджори — это когда я уехала к ней тренироваться. По их мнению, Дэн был решительно неспособен на скверный поступок… Это-то и сгубило все дело…
Неужели я была такой кромешной дурой? Связалась с Роджером лишь из-за того, что увидела на лице Мутти неудовольствие, когда представила его ей? Она не одобряла его протестантскую веру, ей не нравился его характер — «ни рыба ни мясо», и это приводило меня в восторг. Казалось бы, всякая мать должна радоваться, когда дочь приводит знакомиться студента-юриста с третьего курса, но к Мутти это не относилось. И я сделала единственное, на мой тогдашний взгляд, закономерное — бросила Дэна и принялась встречаться с Роджером…
…Странное дело, у меня было такое чувство, что, дотянись я прямо сейчас до руки Дэна, мы с ним возобновили бы отношения с той же точки, на которой расстались. С чего я взяла, что у него до сих пор сохранился ко мне какой-то интерес? Что за чушь! В прежние времена мне было чем зацепить парня. Я была вся такая особенная, наездница, чемпионка. А теперь?
Дэн ерзает в кресле, меняя положение ног, и задевает рукавом мое открытое плечо. Я чуть-чуть прижимаюсь к нему, и он не отодвигается. Весь остаток фильма я думаю только об этом пятачке хлопковой ткани и о живом тепле, которое сквозь него ощущаю.
* * *Потом он ведет меня ужинать в итальянское бистро. Мы едим лингвини с крабовым мясом, усыпанные крохотными кубиками помидоров, и в разговоре всплывает все та же тема. Я пытаюсь отмахнуться со смехом — дескать, поняла, какую чушь городила.
— И правда, предположение выглядит невероятным. Но хотя бы из чистого интереса ты мог бы сравнить фотографии и живого коня? Я к тому, что ты сам говорил, какая это редкая масть. Но чтобы еще и отметины до последних мелочей совпадали?..
— Шансов меньше, чем выиграть джекпот в лотерею, — говорит он.
Он крутит вилкой в тарелке, стараясь подцепить кусочек морского гребешка, скользкий от масла. К нему прилип крохотный обрезок укропа, разветвленный, как папоротник.
— Поэтому я и подумала… Ты знаешь о чем.
— Да. Знаю.
Мы молча продолжаем есть, потому что развивать тему небезопасно. Как прикажете восстанавливать отношения, если он всерьез уверится в моем сумасшествии?
— Я полдня думал над твоими словами, — заявляет он неожиданно.
Он откладывает вилку и скрещивает на груди руки. Я поднимаю взгляд, не очень уверенная, к чему он клонит. А Дэн продолжает:
— Вообще-то я даже предпринял маленькое исследование по наследованию масти, и у меня получилось, что вероятность точного повторения очертания пежин практически равна нулю.
Я таращу на него глаза.
— Ты не выкинула те фотографии? — спрашивает Дэн.
— Нет, конечно!
— Дашь взглянуть, когда я тебя домой завезу?
Когда мы покидаем бистро и идем обратно к машине, я самым естественным образом беру его под руку. Он смотрит на меня сверху вниз, широко улыбаясь, и накрывает мою руку своей.
* * *— Да чтоб меня разорвало, — произносит он, переводя взгляд с фотографии на пасущегося Гарру.
Я не могу скрыть энтузиазма.
— Ну вот видишь? Видишь?
Дэн медленно качает головой.
— Я вижу, почему ты пришла именно к таким выводам.
Я хмурюсь.
— Разуй глаза, Дэн! Сам говорил, что проще джекпот выиграть!
— Все верно. Но снимок сделан с большого расстояния, и корпус лошади виден хорошо если на четверть. Кроме того, седло и всадник закрывают порядочный участок. Поэтому говорить о полном совпадении отметин я бы не стал…
— Правильно, но посмотри на его плечо, на шею! И эта звездочка на лбу…
Надо отдать ему должное, Дэн действительно смотрит. Он морщит лоб, вглядываясь в потертую фотографию. Щурится, изучая стоящего в отдалении Гарру. И наконец отдает мне снимок, медлительно кивая:
— Да, сходство очень велико…
— Значит, ты все-таки мне не веришь?
— Дело не в том, верю я тебе или нет.
Я надуваю губы.
— Думай о смысле того, что говоришь, — продолжает он. — О настоящем смысле.
Я рассматриваю траву под ногами, боясь разреветься.
— Как все это объяснить, я пока не знаю, — говорит Дэн. — Случайное сходство выглядит невероятным. Бывает, но не до такой же степени! Быть может, они близкие родственники. После всего, что я тут прочитал, я готов поверить, что у всех трех коней был общий предок. И даже достаточно близкий. Но, Аннемари… блин…
В моих глазах стоят слезы. Дэн делает шаг и заключает меня в объятия, прижимая к груди. Я зарываюсь лицом в его рубашку, мой затылок приходится чуть пониже его подбородка. Господи, до чего же хорошо. Его тепло… Его запах…
* * *— Что, повеселилась? — спрашивает Ева, когда я появляюсь на кухне.
Она стоит почти в дверях, опираясь одной рукой о стол. Должно быть, наблюдала в окошко.
— Я спрашиваю — повеселилась?
Она почти кричит.
— Ева…
— Ты противная! — бросает она. — Стоило папе уйти, и через десять минут ты уже бойфренда себе завела?
— Все не так, как тебе кажется. Дэн просто…
— И не пытайся оправдываться! Ты похотливая старая тетка! Ты гадкая! Меня от тебя тошнит!
Похотливая? Старая?.. Это с каких пор в тридцать восемь записывают в старухи?.. Я открываю рот для ответа, но Ева уже вылетела в коридор, оставив после себя только запах духов.
— Ева!
— Что тут у вас происходит?
На пороге возникает Мутти, она хмурит брови.
— Папа только-только задремал…
— Не знаю, — говорю я. — Ева за что-то на меня рассердилась.
— Что такое?
— Она превратно поняла кое-что, чему нечаянно стала свидетельницей.
— И что же она такого увидела?
Меня не тянет рассказывать ей. Но если я этого не сделаю, у нее будет только версия Евы.
— Дэн обнял меня на прощание, когда подвозил.
Какое-то время Мутти продолжает мрачно смотреть на меня, потом ее лоб разглаживается.
— Я с ней поговорю, — обещает она.
— Не надо, пожалуйста, — говорю я торопливо, потому что она поворачивается, чтобы уйти. — Я сама. Я просто… я хотела, чтобы она сперва успокоилась, вот и все.
К моему удивлению, Мутти возвращается. Подходит к буфету, открывает дверку и достает две небольшие рюмки на высоких ножках.
— Хочешь «Ягермейстера»? — спрашивает она.
— С удовольствием.
Она ставит рюмки на стол и скрывается в коридоре, чтобы вскорости вернуться с бутылкой. Наливает понемногу в каждую рюмку.
— Здесь сядем или в гостиную пойдем?
Я отвечаю:
— Давай лучше в гостиную.
Устроившись в уютных ушастых креслах, мы молча потягиваем напиток.
— Сколько лет я его не пробовала, — говорю я наконец, разглядывая рюмку на свет.
Лампа красновато-оранжевая, жидкость в рюмке кажется густым янтарем.
— Вкусно…
— Значит, повеселилась нынче с Дэном? — спрашивает Мутти, то ли нарочно, то ли случайно употребив те же слова, что и Ева.
Она смотрит мне прямо в глаза.
— Да, — говорю я, — мы хорошо провели время.
— Чем же вы занимались?
— Посмотрели кино, потом поужинали…
Она неторопливо кивает.
— Молодец, что выбралась развеяться.
— На самом деле это не было свиданием, — говорю я.
— Что же тогда это было? — спрашивает она. — У тебя должна быть личная жизнь.
Я отпиваю из рюмки. Мутти уточняет:
— Если, конечно, ты окончательно бросила Роджера.
— Это он бросил меня, Мутти.
— Я знаю, Schatzlein. Я знаю.
Она так неожиданно употребила это ласковое прозвище, что у меня слезы навернулись на глаза. Я смотрю на ободок своей рюмки, боясь сморгнуть.
— Вы с ним плохо ладили? — спрашивает Мутти.
Я вздыхаю и отворачиваюсь к окошку.
— Нет, — говорю я наконец. — Не то чтобы плохо… Но и особой гармонии не было. Мы, скажем так, просто сосуществовали.
— А потом появилась эта Соня.
— Ну да. Потом появилась эта Соня, и Роджер решил, что простого сосуществования ему мало.
— Консультироваться не пробовали? — спрашивает она.
Я смотрю на нее, пытаясь угадать, к чему она клонит. Потом коротко отвечаю:
— Нет.
— Почему?
— Не знаю. Как-то в голову не приходило.
— А ты хотела, чтобы он остался?
— Не знаю. По-моему, не очень.
Произнеся это, я чувствую что-то вроде освобождения, но Мутти не слишком удивлена.
— Тогда, вероятно, все к лучшему, — говорит она.
— Тогда, вероятно, все к лучшему, — говорит она.
— Вот уж не думаю, чтобы Ева с тобой согласилась…
— Да, ей пришлось нелегко.
Я молчу.
— Ты сама знаешь, как это бывает между папами и дочками…
Я быстро возражаю:
— Там ничего подобного не было!
— Ты так в этом уверена, Аннемари?..
У меня едва не срывается с языка уверенное «да!», ведь Роджер никогда не направлял Еву так, как направлял меня папа. Никогда не делал дочь орудием своего личного честолюбия. Потому что Роджер всегда считался с желаниями Евы и ни разу не «наезжал» на нее, внушая дочери, что она разрушит всю его жизнь, если не посвятит свою собственную исполнению отцовской мечты…
Я поднимаю взгляд и вижу, что Мутти наблюдает за мной.
— Я знаю, что на тебя много всего сразу свалилось, Schatzlein, — говорит она мягко, и я понимаю, что она имеет в виду папу, то есть правильно истолковала все отражавшееся у меня на лице. — Потерпи, недолго осталось.
Я мотаю головой, у меня опять на глазах слезы.
— Еще я знаю, что не ты заварила всю эту кашу. Но не надо, чтобы происходящее между Роджером и тобой влияло на отношения Роджера с Евой.
— Это он бросил нас, Мутти! Не мы его, а он нас!
Мутти поднимает рюмку и указывает ею на меня.
— Он разводится с тобой, Аннемари, — произносит она ласково и твердо. — Не с дочерью. К тому же, надобно думать, и ты не без греха. До краха семью можно довести только вдвоем.
Если на то пошло, развода требую именно я, но спорить не хочется. Кроме того, мне надо спросить ее кое о чем.
— К слову, Мутти, — произношу я как можно небрежнее, изучая рисунок на донышке рюмки. — Ты мне так и не рассказала, чем Дэн последние девятнадцать лет занимался?
Когда я все-таки поднимаю голову, то вижу, что на лице матери медленно появляется улыбка.
* * *Спустя четверть часа я поднимаюсь наверх и обнаруживаю, что Евы нет в ее комнате. Выходя, я слышу щелчок дверного замка и замечаю, как она выскальзывает из моей спальни.
— Ева? — спрашиваю я, двигаясь навстречу. — Что ты там делала?
Она что-то неразборчиво ворчит и направляется к лестнице.
— Ева! — окликаю я, но она не удостаивает меня ответа.
Снизу доносятся ее шаги, хлопает наружная дверь.
Я захожу в свою комнату и быстро осматриваюсь. Все выглядит как обычно. Постель нетронута, лишь на покрывале — вмятина по форме тушки Гарриет. Компьютер включен, но на экране — переливы заставки.
Я подхожу к окошку и вижу, как Ева пересекает двор. За ней по пятам семенит Гарриет. Тут я неосознанным движением берусь за телефонную трубку и замечаю, что она теплая.
Я беру ее, подношу к уху и нажимаю повтор последнего набранного номера.
Раздается попискивание, потом тишина — происходит соединение. После третьего гудка трубку снимают.
— Алло?
Я так и замираю. Голос Роджера.
— Алло? — повторяет он после паузы.
Я открываю и закрываю рот. Я собираюсь отключиться, но он произносит:
— Ева? Деточка, милая, это ты?
Проклятье, у него там АОН.
— Нет, это не Ева, — говорю я.
Вот уж что мне никак в голову не приходило, так это что Ева позвонит отцу. Представить не берусь, что она ему наговорила. Не знаю и знать не желаю.
— A-а… Привет, — говорит он.
— Тебе Ева только что звонила?
— Да, — говорит он.
— Голос нормальный был?
— А что, что-то случилось?
Кажется, я сама рою себе яму.
— Нет. То есть… В смысле, она тут на меня разозлилась, вот и все. Я просто не ждала, что она тебе позвонит…
— Мы с ней часто разговариваем. Она мне раза два в неделю звонит.
— Правда?
— Правда. А из-за чего вы с ней поссорились?
— А разве она не доложила тебе?
— Нет.
Я с облегчением мотаю головой.
— Да так… Житейские мелочи.
— Если что-то расстроило ее, это уже не мелочь.
— Ну ты же знаешь Еву. Обычная буря в стакане воды.
— Ладно, если ты так уверена…
Повисает невыносимое, нескончаемое молчание.
— Тебе что-нибудь нужно? — говорит наконец Роджер.
Ах да, ну конечно, он думает, что я позвонила ему с какой-то целью.
— Нет, — говорю я.
Боже милостивый, неужели это все, что я способна придумать?
— Так у вас точно все хорошо?
— Лучше не бывает, — отвечаю я, раздражаясь.
— В любом случае рад, что ты позвонила. Ты почту-то проверяешь? Я все с тобой связаться пытаюсь…
— Проверяю, только нечасто. Я теперь в конюшне работаю, так что больше ящиком родителей пользуюсь.
— Ты знаешь, что нам суд назначен?
— Нет, — говорю я, чувствуя внезапную дурноту.
— Двадцать шестое июля.
Я присаживаюсь у столика, из меня словно выдернули стержень. До назначенного срока меньше трех недель. И суд состоится через пять дней после восемнадцатилетия нашей свадьбы.
— Как-то быстро уж очень…
Я напряженно потираю лоб.
— В смысле, мы еще ни о чем письменно не договорились…
— То-то я и удивляюсь, что от тебя нет ответа. Ты хоть читала вариант, который я прислал?
— Нет, — говорю я.
Мне совестно в этом признаваться.
— Так ты прочитай, хорошо?
— Ладно, ладно, обязательно прочитаю.
И вновь повисает молчание, но уже не такое тягостное.
— Аннемари?
— Да?
— Ну так ты правда в порядке?
— Конечно, а как же иначе?
Мне не хочется продолжать этот разговор. Может, рядом с ним там сейчас Соня. В шелковом неглиже, открывающем молодые стройные ножки. И этак нежно держит его за руку…
— Мне пора, — говорю я.
— Хорошо. Значит, ты…
— Да, да, я обязательно прочитаю проект соглашения.
* * *Следующий пункт назначения — конюшня.
Успело стемнеть, и, пока я иду через двор, на меня накидывается комарье. Я отказываюсь припустить бегом, вместо этого довольно безрезультатно отмахиваюсь руками, надеясь, что Жан Клод не смотрит в окно. Вот странно — в какие-то дни кровососы почти исчезают, а в другие — того и гляди, подхватят и прямо в лес унесут.
Двери открыты. На пороге стоит большущий, фута четыре высотой, вентилятор. Он гонит по проходу влажный воздух снаружи. Все лампочки выключены, но ярко светит луна, позволяя видеть коридор до самого манежа.
Я люблю ночную конюшню. Днем здесь тоже неплохо, но по ночам, когда никого нет, кроме лошадей, чувствуешь себя как на другой планете. Сладковатый аромат опилок и сена, кожи, овса и навоза… Всхрапывание, фырканье и характерный свистящий звук, с которым лошади выдергивают сено из рептухов. Ну и конечно, самый лучший на свете запах — запах лошадей. Его ни с чем не спутаешь, его нельзя ни с чем сравнить. Когда-то я любила заходить в денники и прижиматься лицом к лошадиным шеям просто ради того, чтобы вдохнуть этот запах. Я и сейчас это делаю — прежде чем приступить к поискам Евы.
Для начала я проверяю комнату отдыха. Там ее нет. Я заглядываю в амуничник, в комнату для призов, в длинный коридор между рядами денников, потом в тот, где хранятся вещи частных лошадей… Ева может оказаться где угодно, в том числе — в деннике с лошадкой. Или спрятаться в уголке мойки. Или даже за ящиком. Могла забраться по лесенке на сеновал, могла укрыться за диваном в комнате отдыха… Если она не хочет быть обнаруженной, ее нипочем не найти.
Я иду в денник к Бержерону и запускаю руку ему под гриву. Несмотря на ветерок от вентилятора, он весь вспотел. Я покидаю его и иду проверить других лошадей. У всех та же картина. Те, в чьих денниках есть окна, стоят мордами к ним.
Я спешу на манеж, чтобы открыть там двери наружу. Ступив на песок, я замечаю отблеск света позади. Я останавливаюсь, чтобы оглянуться.
Оказывается, в моем офисе горит лампа. За моим столом, задрав на него ноги, устроилась Ева. Она смотрит в мой монитор, держа в руке мою мышь. Она меня еще не заметила.
Я со вздохом пересекаю манеж. Пыхтя от усилия, откатываю тяжелые гофрированные створки. Немедленно начинается сквозняк, и я несколько мгновений стою, наслаждаясь прохладой.
Когда я оборачиваюсь, Ева смотрит на меня сквозь стекло. Наверное, услышала рокот дверей. Мы обмениваемся долгими взглядами — я и моя дочь. Потом я иду обратно домой.
* * *Я не удивляюсь той истерике, которую закатила Ева на кухне. Странно даже, что этого не произошло раньше. Я опять что-то пропустила. Чего-то не заметила. Опоздала.
Я, в общем, чувствовала, что это назревает, но ничего не предприняла. Я могла бы увести ее в уголок и вызвать на откровенную беседу, но не сделала этого. Она всегда такая сердитая, что я сочла это бессмысленным. Может, мне все равно следовало попытаться? Ну, отшила бы меня, в конце-то концов. По крайней мере, она знала бы, что я не хотела причинить ей боль.
Они с Роджером всегда были близки, немудрено, что она так остро переживает его уход из семьи. И соответственно, ждет, что я тоже буду страдать. Что мне с этим делать, право, не знаю. Она злится, видя, что я не пытаюсь его вернуть. И какое ей дело, что это он ушел от меня, а не я от него.