«Волга», коньяк, водка
Однажды моей жене Александре Стрельченко звонит жена знаменитого хоккеиста Сашки Рагулина Люда. Он в 1973-м году выигрывает чемпионат мира и становится десятикратным чемпионом мира. Звонит и говорит: «Шура, я прошу, я только могу Сашу отправить с Вовой. Ему выдали «Волгу». И мы должны ее получить в Горьком (сейчас это Нижний Новгород. — Авт.). Володя пусть поможет перегнать». Шура меня просит: «Езжай. Я на два дня концерты снимаю, чтобы не было концертов». Мы едем. Заезжаем на вокзал, там я покупаю четыре бутылки коньяка и две бутылки водки, а он шесть шампанского и два коньяка, и ещё двадцать клюшек — на подарки. Садимся в поезд, и выходим в Горьком навеселе. Только мы вышли, на нас накидываются таксисты. Рогулин — это же чемпион! А он — парень метр девяносто, красавец, его вся страна знает, что вчера всё выиграл. Мы садимся в такси и он командует водителю: «Вези в шашлычную!» Я пытаюсь возразить: «Саша, у нас все документы, мы должны ехать в заводоуправление, какие шашлычные? Меня же послали вроде как следить за тобой». Уговорил — мы заезжаем в заводоуправление. Машина уже стоит. Вдруг приезжают все местные хоккеисты вместе с Витей Коноваленко, знаменитым хоккеистом, вратарем, девятикратным чемпионом мира из Горького. И они просят: «Саша! Поехали с нами, всего 400 километров, там рыбу половим, там гулять будем!» Я спасаю Сашку: «Какой гулять! Завтра нас ждет министр обороны!» Это была такая фраза-уловка, которая спасала от ненужных приглашений. Все уважительно начинали вздыхать: «Ну раз сам министр! Тогда ладно, езжайте.».
Однако с ребятами выпили, потом сели в новую машину, она была без номеров. А выпито уже четыре бутылки шампанского и водки. Я еду, ничего не вижу, Шурик сидит рядом. Ехать 450 км до Москвы. Вдруг Саша мне говорит: «Стоп!» Я удивился — ведь мы только выехали! Спрашиваю: «Зачем?» А он: «Колодец! Пить хочу». Остановились, пьем коньяк, запиваем водой из колодца. Это надо было видеть! Выпиваем — запиваем. Потом он садится за руль. Через три километра — опять колодец рядом с деревней. Короче говоря, мы у всех колодцев останавливались, пока четыре бутылки коньяка не выпили.
Въезжаем в Москву. А у нас нет номеров, только какая-то проездная бумага. Нас сразу остановила ГАИ. А я за рулем как раз был. ГАИшник смотрит на нас строго: «Ну, что, приехали?». А у нас машина запотела, мы вдугаря — это даже мягко сказано. А я ГАИшнику говорю: «Ты что Рогулина не узнаешь?!» Они увидели Сашку — и обалдели. Предлагают: «Может, вас довезти?» Я отказываюсь: «Нам тут рядом, осталось 300 метров», а сам пьяный. Какие 300 метров! Мы же только в Москву въехали! В общем, уехали. И решили немного поспать в Серебряном бору, прямо на песке. Утром встаем в 6 утра. Я спрашиваю: «Саш, что делать? Ведь Люда ждет нас давно. А мы вдугаря». И предлагаю: «Поехали в Мошковские бани!» В бане выпили только четвертинку на двоих. И сразу стало легче! Через час звоним, и я докладываю Саше Рогулиной: «Люда, мы только въехали в Москву, через 25 минут будем, машина белая, как ты просила». А та уже накрыла стол, ждет нас и машину. Тогда, в 1973-м, получить машину было большим счастьем. В итоге, приезжаем, а она смотрит на нас, — мы оба еле на ногах стоим. Вот такой был цирк!
Хлебосольная Молдавия
А однажды поехали мы в Молдавию (сейчас республика Молдова. — Авт). Там проходила декада Российского искусства. Приезжаем мы в Кишинёв таким составом: Стрельченко, Зыкина, Кобзон, Ротару, Пугачёва и я руководитель ансамбля. Но нам вдруг говорят: «Вы поедите на север республики». Я возражаю: «Мы же только в Кишинёв прилетели». Не хотелось на север! Для нас, артистов, север всегда было нехорошим словом. Но выяснилось, что на юге Молдавии 38 градусов тепла, а на севере — 37 градусов. Вот такой, оказывается, у них «север».
Мы садимся в автобус с ансамблем. Приезжаем на место, нас встречает ансамбль девочек с вином и хлебом. Прекрасно! Мы выпиваем вино, едим хлеб. Думаем — все, пора за работу. Но тут местная администрация заявляет: «Это была разминка, а сейчас мы вас приглашаем по-настоящему». А по-настоящему это было так — мы садимся за стол, и сверху вишни висят, и на столе огромные груды вишни. И первый секретарь встает и говорит речь про дружбу между «младшим братом» (Молдавией. — Авт.) и «старшим братом» (СССР. — Авт.). В итоге мы выпиваем всё, что только можно, коньяк «Аист» лился рекой. Теперь думаем, что всё, пора работать. И тут встает второй секретарь и говорит: «А вот теперь мы через пять километром переедем ко мне». Мы переезжаем туда, и там хлопаем коньяка. И все начинается по новой. И там мы, наконец, понимаем, куда мы попали! Какая к черту декада! Короче говоря, нажирается весь наш ансамбль. А все и это происходило в первой половине дня. А вечером-то концерт! Но мы, артисты, крепкой выдержки. Вечером выходим на сцену, славим Молдавию. В общем, концерт проходит нормально. Но и тут ничего не заканчивается. После выступления мы едем на какой-то остров. А там столько еды и выпивки, что уже смотреть на нее не можем! Какая клубника, какая черешня, какая икра, какая рыба?! Всё, наелись-напились! Утром мы встаем. Встречают нас со скрипкой, опять вино с хлебом, выпивка. И тут я строго приказываю: «Нет, мы пить не будем». Но знаю, что вообще-то мы уже начинаем выдрющиваться, потому что вчера нажрались сходу. В общем, пьянка длилась 15 дней! Так прошла наша декада русского искусства в Молдавии. А я помню, что всем девочкам там дарил кружева. Вот такая была у нас чума!
Подпрыгнул — заработал
У меня в ансамбле была проблема: как платить музыкантам, когда они работали на сольных концертах? Ведь им перепадали копейки. Надо было что-то придумать. Вот, например, музыкант получает 15–20 рублей, а концертов — два в день, остальные идут в фонды местной филармонии. Что сделать, чтобы больше платили? И я нашел выход: «Ребятки, сейчас Шура будет петь песню «Кадриль», а вы чуть-чуть потанцуйте рядом. Просто сделайте два раза ногой». Они сделали кадриль. Я иду к директору и говорю, что мои артисты танцевали — и он платит еще сверх четверть их зарплаты! Потом я своим ребятам советую: «А ну-ка, теперь подпойте «Кадриль». Они подпели — и директор ещё накинул 15 рублей! Потом — ещё 15. И так набирались моим людям очень хорошие деньги. А что делать? Приходилось так вертеться. И музыканты это ценили, и мы были одним из самых лучших ансамблей.
Не наш человек — расплатись
Был случай с художественным руководителем Сережей Меликом. Однажды он мне говорит: «Володь, ты днем обедаешь в «Советском» ресторане, (а ресторан «Советский» находился в одном здании с Москонцертом. — Авт.) пойдем вместе, а то ты ребят там знаешь, а я нет, и я бы тоже заодно с тобой поел». А Сережа был какой-то странный в этом отношении человек — людей стеснялся что ли. Мы пришли, меня все знают. На столе икра, крабы, хорошо кушали. На второй день опять Сережа приходит. А компания была у нас умная, не жадная, но все равно все стали недоумевать: «А что Сергей все время приходит?» Сережа — чужой для нас был человек. Ну и решили мы его разыграть. У нас было за счастье, если бы кто-то за нас расплатился. И мы решили, что, если Сережа еще раз напросится в «Советскую», то расплатится он. Сережа напросился. Сидим все за столом. Я от души заказал икру, коньяк. А в конце вечера официант принес счет ему. И Сереже некуда было деваться — заплатил. Потом он посмеялся, как мы его «сделали», но больше к нам в компанию в ресторан не напрашивался.
Опасный обмен
В Чехословакии был случай. Там проблема была с обменом денег, и надо был как-то решать эту проблему, потому что за границей артистам платили копеечные суточные. Мы, конечно, как-то выкручивались: что-то провозили, что-то продавали. Но в тот раз мы привезли мы немножко денег. И в Чехословакии по линии армии — мы ездили по военным частям — приехали и договорились с чехами, что они нам сделают обмен валют: по сто рублей. Не бог весть какие деньги. А бывший директор Москонцерта — он у нас тогда был руководителем группы — сидит с нами в военной части и что-то неладное подозревает. Тогда такой обмен валют был наказуем. А я думаю, что бы сделать, чтобы он ушел? Ведь деньги всех ребят были у меня. И чехи ждали уже. И я придумал: «Ребята, отойдите куда-нибудь за угол, как будто вы пошли погулять». Они спрятались. А я так наигранно всполошился перед директором: «Посмотри, ребята все ушли, пойди, посмотри, а то вдруг что случится!» И он побежал за ними. А я за это время деньги обменял. Ребята вернулись, и всё обошлось.
Немодные русские песни в Баку
Один раз пришла очень интересная телеграмма. Мы должны были от Союзконцерта ехать в Баку. Петь должна была моя жена Александра Стрельченко. А перед гастролями я всегда звонил и узнавал, где работаем, на какой площадке, когда, сколько концертов… И начальник концертного отдела в Баку присылает мне свой ответ телеграммой, в которой спрашивает о гастролях Стрельченко: «А на чем ОН играет?». То есть он подумал, что это мужчина. Я сразу понял, что в Баку Шуру не знают, да и русская песня там была тогда не очень модная. И я сразу снял гастроли.
Предсказание цыганки
На гастролях в Сочи нас селят в гостинице «Чайка». Это гостиница около рынка и вокзала. Мы обычно жили в гостиницах попроще, а тут вдруг «Чайка»! У меня, как всегда, три комнаты, люкс. Артисты со своими женами и детьми тоже хорошо устроились. В общем, все прекрасно. Был выходной, и мы решили пойти на местный рынок за продуктами. Заходим, берем помидоры, огурцы, фрукты, яблоки, виноград. Набрали. Я выхожу с рынка, вдруг подходит ко мне цыганка и спрашивает: «Хочешь, погадаю?» А денег у нас было достаточно. Я отдаю ей червонец и прошу: «Скажи, сколько я жить буду? Мне больше ничего и не надо». Она смотрит на мою руку и говорит: «Восемьдесят лет». Я говорю: «Врешь, наверное». Идем дальше, ищем такси, и снова цыганки встретились. Я товарищам говорю: «Смотрите, сейчас будут снова врать!» Сам подхожу к одной и требую: «Возьми червонец, и говори, сколько я жить буду». Она смотрит и повторяет предыдущее предсказание: «Восемьдесят лет». И я задумался. Ведь уже два совпадения. Садимся в машину и едем, туда, где расселились наши артисты. Вижу — Райка, жена Соколова, директора Елисеевского магазина, и вспоминаю, что она тоже гадать умеет. Я бегу к ней и показываю ладонь: «Рай, скажи, сколько жить буду». Она мне отвечает: «Восемьдесят два года». Я обрадовался: целых 80 лет, да еще два года в придачу. Хорошо! И быстренько прошу: «Ребята, шампанского!» Принесли десять бутылок, гуляем. Трое мне сказали про практически один возраст, тогда особенно было приятно.
А вскоре летим мы на Дальний Восток. В самолете за мной в салоне сидит Саша Альтерман, конферансье, которого я в самолет всегда еле-еле загонял — он так боится летать! И вот я сижу впереди, и вдруг чувствую, что самолет как-то плохо летит. Как будто падает. Я вскочил в ужасе! Поворачиваюсь, вижу — сидит Альтман, который боится летать, такой спокойный-преспокойный. И мне объясняет свою невозмутимость: «Я же с тобой лечу, поэтому мне до жопы. Тебе ж нагадали жить до 80 лет. Значит, не упадем!». И курит, гад, — тогда курить можно было. А я так испугался, вцепился в жену, боюсь! Я — который никогда не боялся! А Сашка сзади все смеялся: «Тебе же сказали — будешь восемьдесят лет». Вот теперь жду — сбудутся предсказания гадалок или нет. Но хотелось бы прожить до 120 лет! Ученые говорят, что этого возраста прожить реально. Может, баня мне поможет?
Истории про российских звезд
Плеяда особенных людей
Нынешние «звезды» на гастролях составляют такие райдеры, что их предшественникам даже представить было сложно. Они требуют парфюмирование салона авто ароматом моря, и негазированную воду определенной марки, и даже сцену определенного размера!
А в мое время все артисты были из плеяды особенных людей. На концертах перед выступлениями они ютились чуть ли ни в одной комнате или одном небольшом зальчике. И даже переодевались вместе. Представьте себе: Клавдия Шульженко переодевается, и входит Давид Ойстрах: «Клавочка, а можно мне нотку попробовать, мне скоро на сцену». То есть уголок себе выпрашивает САМ Давид Ойстрах, который только приехал от короля Англии, где выступал. Просит нотку спеть, пока наша несравненная Клава носик пудрит. И она разрешает: «Да, Додик, пожалуйста». И Додик пробует нотку. А потом Райкин входил и говорил: «Можно я, Клавочка, — а Клавочка причесывалась, — ботинки надену здесь». Она говорит: «Пожалуйста, Аркаша, одевай». То есть у них были совершенно другие манеры исполнения, манера разговора, воспитанность, культура. И мне здорово повезло, что я в 16 лет попал в Москонцерт, и сразу в ведущие ансамбли. И все время работал с такими необыкновенными людьми! Многих, конечно, уже сейчас никто не помнит: Яблочкин, Царёв, Ильинский, Мартинсон. На сцене в то время работали все выдающиеся артисты того времени кино и театра.
И такие концерты в Колонном зале, какие я помню, сейчас и собрать нельзя. Представьте: первый выходил Ойстрах, например, вторым выходил молодой Сличенко Коля и пел так, что просто закачаешься. Выходил третьим Иван Любезнов, рассказывал какие-то свои басни. Потом выходил молодой Магомаев, пел «Фигаро», потом выходил пел «Любимый город Земли». Заканчивал ансамбль «Березка». Вот это было потрясающе! Все это проходило в Колонном зале, там сравнительно небольшой зал, но один из самых лучших. Во втором отделении был ансамбль Моисеева или Александровского — это сто человек на сцене. И всё это вживую. Первое отделение вел Эмиль Радов, второе — Борис Брунов, или наоборот. Ведущие конферансье, ведущие артисты — все они были совершенно другими.
Давид Фёдорович Ойстрах (1908–1974) — советский скрипач, альтист, дирижёр и педагог. Народный артист СССР (1953). Лауреат Ленинской (1960) и Сталинской премии первой степени (1943). В годы войны музыкант активно участвовал в военно-шефской работе, выступал как солист на мобилизационных пунктах, в госпиталях, в блокадном Ленинграде, перед моряками Северного флота. Член ВКП(б) с 1942 года. С 1943 года играл в ансамбле с пианистом Л. Н. Обориным и виолончелистом С. Н. Кнушевицким. Этот ансамбль просуществовал до кончины Кнушевицкого в 1963 году. После войны Ойстрах начал активную концертную деятельность. В 1945 году большой интерес публики вызвало его исполнение в Москве двойного концерта И. С. Баха совместно с Иегуди Менухиным (первым зарубежным исполнителем, приехавшим в СССР после войны). В 1946–1947 годах Ойстрах организовал цикл «Развитие скрипичного концерта», в котором исполнил концерты Я. Сибелиуса, Э. Элгара, У. Уолтона и написанный специально для него концерт Арама Хачатуряна. Ойстраху же посвящён Первый концерт для скрипки с оркестром Дмитрия Шостаковича, исполненный на его первых гастролях в Нью-Йорке в 1955 году. Музыкант умер от сердечного приступа 24 октября 1974 в Амстердаме (Голландия) через несколько часов после очередного концерта.
Магомаев — большой ребенок
Муслим был, как большой ребенок. Очень искренний, очень честный, очень благородный. Нынешние звезды ему в подметки не годятся! Вот сегодня эти так называемые звезды продают свои концерты за полгода, чтобы у них был народ. И, как правило, одни не выступают, а вызывают всех — и хазановых, и кобзонов, и лещенко, и Пугачевых, и киркоровых. А один Магомаев 15 тысяч народу собирал за день — в зал было попасть невозможно. У него было то, чем должен отличаться певец. Не голым торсом, а голосом. А у нас начинают вилять, а не петь. Ведь есть пение, есть секс-клубы, где у шеста танцуют. Но ведь каждый человек должен заниматься своим делом, и уж если ты певец, так ты пой. Будь ты Шаляпиным! У нас Шаляпина народ не знает, а Катю Лель — знают. А кто такая Катя Лель, я, честно говоря, даже не понимаю, я ни одной песни этих «лель» до конца не дослушал, потому что уши вянут.
…Так вот с Магомаевым случай был на гастролях в Минске. Обычно мы не ходим на гастролях по городским ресторанам, а там зашли. Заплатить хотел Муслим. Но я решил, что я заплачу. И после этого Муслим со мной неделю не разговаривал. Он обиделся, что я заплатил за шесть человек за обед, а не он: такой был щедрый человек.
Потом в Минске нам устраивают прекрасный вечер, и он предлагает: «Пойдем, поиграем в бильярд». А я прилично в бильярд играю. А Муслим не очень. Но любил играть во всё, как взрослый большой ребенок. В бильярд я выигрываю у Муслима шесть-ноль. А в бильярд, в американку, играют до восьми. В общем, видно было, что я явно выигрываю. И вот проходит минут пятнадцать после игры, Муслим мрачнеет и вдруг обиженно говорит: «Так, ребята, я через два дня уезжаю в Москву на запись, потом — Таллинн — Вильнюс- Рига, эти гастроли у нас на пятнадцать дней, так вот я не поеду». А он такой артист, что если он захотел гастроли, то нам через полчаса звонили — всё продано. Через полчаса! Все заводы давали заявки на десять тысяч, на сто тысяч мест. Столько во Дворец спорта не помещается. В общем, Магомаев — это явление! Никакие Пугачевы рядом с ним и близко не стоят. Да и еще и красавец какой был! И вот он заявляет, что никуда не едет! Меня вызывают ребята и просят: «Ну-ка быстренько проигрывай!» А я недоумеваю: «Как проигрывать?» Они: «Проигрывай! Не то все гастроли снимутся!» И я два часа играл, еле-еле проиграл. Муслим выиграл у меня восемь-шесть. «Володька, вот как я тебе форы дал!» — радостный был. И согласился сразу ехать на гастроли.