Но в 1974 году посевы опийного мака в Киргизии все-таки закрыли.
И вот спустя почти двадцать лет решено было их возобновить. Понятно, природные богатства
республики скудные, источников валюты практически нет. А опий - ценнейшее сырье, на
международном рынке за него можно получать миллионы и миллионы долларов.
Но международное сообщество, организация по борьбе с наркобизнесом, в которую входят
двадцать четыре ведущие державы мира, заявили решительный протест. По их мнению, это
стало бы трагедией для всей Европы. При полном распаде межгосударственных связей, при
поднявшейся волне организованной преступности, при очевидной слабости
правоохранительных органов поток наркотиков хлынет туда, на Запад, и мы быстро
превратимся во вторую Колумбию.
А наши-то хозяйственники возликовали: ура! вперед! даешь валюту! Размахнулись сразу на
девять-десять тысяч гектаров!
Но протест международной ассоциации сильно остудил пыл.
Со своей стороны, резко выступило против и Министерство внутренних дел республики. Мы
не возражали против посевов мака. Но разъясняли, как это надо делать, чтобы обеспечить
гарантии безопасности своим гражданам и международному сообществу.
Основной поставщик опийного мака на международный рынок - Австралия. Австралийский
резидент Международной службы по борьбе с наркотиками рассказывал мне, как там
устроено производство.
Во-первых, плантации мака расположены на острове, что само по себе уже немалая изоляция.
На Тасмании.
В-вторых, там ведь супертехнология, ультразвук, на плантациях практически нет людей.
В-третьих, собственно производство закрытое. Рабочий входит на фабрику и выходит оттуда
только через три месяца. Система охраны на всех этапах - как на золотодобывающих
фабриках, как для транспортов с золотом. Унести, украсть ни практически, ни теоретически
невозможно.
Мы предлагали нашим хозяйственникам: если уж выращивать мак, то давайте организуем
производство по австралийскому типу. А они, как водится, сказали: на такое производство
сейчас денег нет, вот когда разбогатеем, тогда... Словом, как обычно у нас.
Но самая большая опасность подстерегала всех нас со стороны наркомафии. Только вышел
указ о производстве мака, а все брошенные и неброшенные дома в районах Иссык-Куля были
уже куплены за бешеные деньги самыми разными людьми, прилетевшими сюда со всех
концов, от Кавказа до Магадана. На самые последние развалюхи цены взлетели в пятьдесят
раз, а уж приличные дома приобретались за целые состояния. Ничего не жалели, лишь бы
обосноваться здесь официально, получить прописку, легализоваться. Вот какой капитал был
сюда брошен! Вот как работают! Наркомафия в несколько дней приготовилась к новому
повороту в экономике республики.
Поэтому мы предупредили: республика только-только открыла двери в международное
сообщество, стали налаживаться контакты, уже капиталы западных и восточных стран
инвестируются в нашу экономику. .. - и всему этому сразу же придет конец, как только мы
начнем сеять мак. Безалаберно, как и раньше, фактически порождая и подкармливая
наркомафию. От нас же все отвернутся, цивилизованные страны прекратят с нами все
отношения, кроме вынужденно официальных. Во всем мире на производство наркотиков
смотрят совершенно однозначно.
Но конечно, в первую очередь свое слово сказала высокая политика, решительная позиция
двадцати четырех высокоразвитых стран, входящих в Международную организацию по
борьбе с наркотиками.
Взвесив все обстоятельства, президент республики отменил прежние решения о
выращивании опийного мака.
Беспредел
Евгений Зенченко, врач-нарколог
Беспредел - норма нашей жизни, наш быт. Мы своими руками творим беспредел ежедневно
и ежечасно.
Нынешний наркоманский беспредел во многом был порожден так называемой
антиалкогольной кампанией 1985 года - этим партийно-административным беспределом
ханжества, скудоумия и дуболомности. Творцы тех указов почиют на персональных пенсиях, а
страна бьется в наркоманских корчах.
Этим «железным» коммунистам и неведома была, и ненавистна сама мысль, что человек - не
винтик и механический исполнитель их «предначертаний», что человек слаб и подвержен
соблазнам, что соблазны и слабости входят в систему жизни человека как составная часть .
Что стремление человека иногда изменить свое состояние - это естественное, природное
свойство. Что бутылка дешевого портвейна на пятерых подростков - это некая отдушина, выход, удовлетворение возрастных потребностей, естественное стремление подростков к
поискам полузапретных приключений. Все прошли через это - и слесаря, и президенты. Но
как-то странно и непонятно забыли. А в голове осталось только одно: «Запретить!»
«Уничтожить!»
Запретили. Уничтожили.
И получили то, что мы имеем сегодня.
Сейчас средний возраст зарегистрированных наркоманов - 13-14 лет.
Удар нанесен по здоровью нации, по генофонду нации, по будущему нации.
Я врач, по должности своей обязан быть гуманистом. Только вначале хорошо бы определить, в чем тут суть. Если в том, чтобы все развалить и равнодушно смотреть на гибель поколения, то я не гуманист и не демократ. А давайте вспомним, как демократ, лидер Литвы доктор
Ландсбергис издал совершенно драконовский закон о борьбе с наркоманией. Прямо заявил: пусть меня осудят, пусть обвинят в том, что я нарушаю права человека, но пока я у власти, я не
дам обществу погибнуть от наркомании.
А у нас правительства и парламенты заняты чем угодно, но только не этой надвигающейся
опасностью. И пока они сами не знают, чего хотят, мы уже получили потерянное поколение.
Истинные масштабы подростковой наркомании не известны никому, кроме самих
подростков, которые точно могут сказать, сколько мальчишек и девчонок во дворе и сколько
из них курят анашу или колются синтетическими наркотиками. Мы немало средств
затратили, сил и энергии, чтобы создать эту больницу; американскую методику лечения
наркомании освоили и успешно применяем, а койки пустуют.
Улицы и дворы захлестнуты подростковой наркоманией, а у нас койки пустуют...
У нас до сих пор нет четкой правовой базы для лечения подростков. Милиция говорит: мы
бессильны, надо соблюдать принцип добровольности. Со взрослыми наркоманами - понятно.
Это их личное дело, их беда или вина. Но почему принцип добровольности распространяется
и на подростков? Почему общество, заботясь о своем будущем, не имеет права на
принудительное лечение несовершеннолетних?! Получается, мы ждем, когда они станут
законченными наркоманами, совершат уголовные преступления, - и только тогда
повернемся к ним всей мощью государства?..
Подростки - неустойчивы во всех отношениях. Психически, физически, морально. У них еще
нет четкой ориентации ни в чем. Организм и психика подростка разрушаются под
воздействием наркотика моментально. И там уже возможны любые патологии, любой
физический и нравственный беспредел. По многим пациентам знаю: для них границ
дозволенного и недозволенного, приличного и неприличного, стыдного и бесстыдного - нет.
Они, многие из них, на глазах у всех способны сотворить такое, от чего любой человек
содрогнется. И не потому, что они плохие - тут это слово неуместно, ибо неточно, - а потому, что все разрушено, личности нет, человека нет. Повторю: подростки - люди, не сложившиеся
ни физически, ни нравственно. Во всех смыслах. Вплоть до того, о чем мы говорить и
стесняемся, и боимся: у них еще нет, например, четкой сексуальной ориентации. И потому
там, в притонах наркоманов, возможно все.
СОН ПЯТЫЙ
Лариса Гринберг, 21 год, Москва
Мама у меня ведущий инженер, папа умер, когда мне было пять лет. Сестра закончила
театральное училище, вышла замуж. Двоюродный дедушка - народный артист СССР. В
принципе семья благополучная.
Я с детства мечтала о подружке, с которой можно было делить все. В пятом классе у меня
такая подружка появилась, приехали они из Воронежа. Вот с нее-то мои беды и начались. Нас
было четыре девчонки по тринадцать-четырнадцать лет. С нами встречались друзья ее, подружкиного, брата, им по шестнадцать-семнадцать лет было. Мы собирались у нее на
квартире, курили, выпивали, но до чего-нибудь такого дела не доходило. И вот седьмого
ноября - у меня все беды происходят седьмого ноября, - когда мы там собрались, подвыпили
сильно, ее брат изнасиловал меня в извращенном виде. Его посадили, но с той девочкой мы
продолжали дружить.
Так прошло два года. На седьмое ноября мы снова собрались у нее. Смотрю, там какие-то
продолжали дружить.
Так прошло два года. На седьмое ноября мы снова собрались у нее. Смотрю, там какие-то
незнакомые ребята. На меня не обращают внимания, переглядываются, уходят в дальнюю
комнату. Я - за ними. А меня выгоняют: тише, тише, кайф сломаешь. Смотрю, а они лежат -
кто на полу, кто на диване, и на глазах полотенца, платки. Ну, когда вмазался и ждешь
прихода кайфа, то ложишься и закрываешь глаза полотенцем, тряпкой...
Ребята молодые, довольно-таки интересные. Думаю: что же это они такое ощущают, что им
даже девушки неинтересны? Меня это заело: понимаете, на меня всегда обращали внимание, а тут даже не смотрят. Я им говорю: «Дайте и мне!» А они радостно: «Держи, малыш!» И
вкололи мне первинтин. Вот так я и влилась в круг наркоманов. Я человек по натуре
общительный, добрый, с любой мразью могу поговорить по-человечески, и поэтому круг
общения у меня был широкий. С пятнадцати лет я уже не приходила ночевать домой, правда, маме звонила. А знакомых много, притонов много, на одной хате на три дня зависнешь, на
другой - на пять дней, на третьей просто отоспишься. А в семнадцать лет стала жить с
барыгой, год прожила у него. Там у меня впервые и поехала крыша. Раньше-то я понемногу
кололась, не было в достатке. А тут меня привели к человеку, у которого в холодильнике стоит
тридцать бутылок по десять кубов в каждой. Я из каждой попробовала!
Вот тогда и был передозняк . Я потеряла сознание уже в тот момент, когда вводили иглу. А
очнулась, когда иглу вытаскивали. Несколько секунд. Но за это время у меня уже все
стронулось. Я успела увидеть звездочки на обоях, какие-то мужчины кругом, потом все начало
расплываться, как в тумане, в пару, и я решила, что мы все в бане. А у меня пунктик был... Я
там уже три дня жила и все никак не могла помыть голову: то вода горячая отключается, то
мы в кайф впадаем и не до этого. Грязная, сальная голова, меня это мучило - и я
зациклилась. Просыпаюсь, вокруг все плывет, как в бане. Ага, думаю, раз в бане, значит, они
меня насиловали. Но как они могли меня насиловать, если у меня менструация. Значит, в рот
и в зад. Подзываю хозяина и говорю: «Юра, ладно, что вы меня насиловали куда хотели, но
если повели в баню, то хоть голову могли мне помыть?»
А он стоит тут же, еще со шприцем в руках. Конечно, сразу сообразил, что у меня крыша
поехала, и с того дня стал меня контролировать. Да я и сама начала бояться, все время в
голове сидел тот случай.
А потом я от него ушла... Надоело. Забыла, видно, что сама по себе я никто и ничто, надо
постоянно у кого-то кормиться. В общем, при такой жизни рано или поздно попадаешь к
ворам. Так что сейчас я живу с кавказцами. Вначале с Джемалом, сейчас с другим. Джемала
застрелили, может, слышали, про это многие знают, на Ломоносовском проспекте было. Они
ехали с товаром, с раствором, а постовой милиционер начал их останавливать. Погоня
получилась, менты подмогу вызвали. А Джемал высунулся в окно с пистолетом, его и
прошили из автомата.
Конечно, с ворами тяжело: все время ждешь, что случится... Или застрелят кого, или зарежут, или заметут сразу всех и тебя вместе с ними, упрячут в зону. Но зато есть защита: и кайфом
обеспечат, и в обиду не дадут, и вообще, никому другому не дадут, не пустят в хоровод , как с
винтовыми девочками делают.
А так, если одна, то выбора нет. Или иди, чтобы тебя через хоровод пропускали, или на
Черемушкинский рынок, на экспресс-такси . Что такое экспресс-такси ? Ну, тут надо
вначале суть объяснить…
Понимаете, при моем образе жизни, при том, что я состою при банде, я все время живу под
статьей. Во-первых, все равно не остаешься в стороне от уголовщины, так или иначе, но тебя
используют в бандитских делах, хотя бы в той же роли подсадной утки… А если даже и не
участвуешь, то когда заметут всех - а это рано или поздно произойдет - вместе со всеми
заметут и тебя. И ты загремишь на зону . Где и будешь хлебать лагерную баланду, с ужасом
глядя на давалок и пытаясь отбиться от коблов. Не отобьешься, и не таких там ломают, зачушкивают … Не приведи судьба кому-нибудь не то что попасть - увидеть и услышать
женскую зону! Женская зона , это всем известно, страшнее самого страшного сна.
Так что есть умненькие, трезвенькие девочки, которые сразу понимают, какая им предстоит
жизнь. Но бросить-то они не могут, наркотик уже забрал над ними власть, и без дозы они не
могут. А где ее взять и как ее взять, чтобы в то же время и не участвовать в банде? Только на
экспресс-такси!
Ну это когда барыги по утрам берут такси и развозят товар по клиентам. А сначала заезжают
на Черемушкинский, на Даниловский рынки, на другие, всем известные точки в Москве и в
других городах. Везде ведь одно и то же. А там их уже ждут девочки. Ныряют в машину, прямо
там сосут барыгам член, то есть делают минет, получают свою дозу - и до свидания, до
завтра. Так и живут. Зато вроде бы свободны…
Дорога
К нашему несчастью, в Чуйской долине сходятся три великих железнодорожных пути. Или
так - отсюда исходят три большие дороги, по которым гонцы, груженные чемоданами с
анашой, устремляются во все концы страны.
Более того, железная дорога от станции Арысь на западе до станции Чу на востоке проходит
как раз вдоль Чуйской долины. И на всем ее протяжении на больших станциях, маленьких
полустанках и глухих переездах в вагоны входят вполне цивильные молодые люди с
большими чемоданами, объемистыми сумками, громадными туристскими рюкзаками. Кто
осмелится к ним подойти, кто имеет право? Да никто. И правда ведь, c какой стати, на каком
основании? Досмотр вещей? Извольте предъявить санкцию прокурора. И правильно, и верно.
Так что, особый режим ввести на дороге? А потом уже ходить с собаками по вагонам? Уж
собаки-то не подведут.
Эта ветка, Арысь - Чу, как раз и соединяет, замыкает три большие дороги. По ней легко
можно выбрать любой путь в любой конец СНГ.
От станции Арысь на запад открывается дорога на Аральск, Актюбинск, Уральск и далее в
Россию через Саратов, громадный город, криминогенный город, благодатный для сбыта
марихуаны.
От станции Чу через Алмату гонцы выходят на восток, на Турксиб, то есть через Талды-Курган
и Семипалатинск на Барнаул, Новосибирск, Новокузнецк.
А путь на север - через Караганду, Астану и Петропавловск.
Караганда - перевалочный пункт. Здесь можно прийти в себя, отлежаться, осмотреться.
Можно и продать товар, благо покупателей здесь как нигде в Казахстане: каждый второй
подросток или молодой человек если не сам курит, то знает, кто курит, сколько, с кем и где
взять. Мощный, богатый рынок сбыта - Караганда.
Это ведь не просто самый большой город в Центральном Казахстане.
Это столица печально знаменитой империи под названием Карлаг.
Отсюда на тысячу километров на север и на юг, на запад и на восток простирались по степи и
полупустыне странные поселения из длинных бараков, огороженных колючей проволокой, с
шатрами сторожевых вышек. В свое время, в середине шестидесятых, я прошел по одной
только ветви: от Караганды через Жарык до Джезказгана, а оттуда через Кенгир, где было
знаменитое восстание, описанное Солженицыным в «Архипелаге ГУЛАГ», до Джезды, Карсакпая и Шенбера и своими глазами видел сгнившие бараки и поваленные столбы, проржавевшую колючую проволоку, до последнего издыхания обнимающую несчастную
казахстанскую землю. О ней, о казахстанской земле, Олжас Сулейменов сорок лет назад
сложил горькие строки: «Казахстан, ты огромен: пять Франций, без Лувров, Парижей, Монмартров. Уместились в тебе все Бастилии грешных столиц. Ты огромною каторгой плавал
на маленькой карте. Мы, казахи, на этой каторге родились».
Караганда была столицей той громадной, всесветной каторги. А на ней, на каторге, ведь были
не только политические. Далеко и не только. И после амнистий, после срока, многие, очень
многие из них так и остались здесь, создав странную, непонятную армию людей, собирающихся уехать домой. В шестидесятые годы на рудниках Марганца, Никольского, на
строительстве дороги Джезды - Карсакпай я еще встречал мужиков, которые уже десять лет
зарабатывают себе на дорогу да никак не могут донести деньги до автобусной или
железнодорожной кассы. Но эти - худо ли, бедно ли - работали, были при деле. А кто считал
тех, кто просто остался жить в многочисленных слободках, трущобах социализма или же
просто встал в ряды блатного мира.