– Совсем исчезло? – удивился Серега. – Как это?
– Ничего удивительного, – пожал плечами Соломон Борисович. – Вспомни, какое время на дворе стояло! Конец тридцатых, репрессии, аресты… не только рукописи – люди исчезали навсегда! – Шампоровский помолчал, посмотрел на показавшиеся впереди краснокирпичные стены Кремля. – Первые два тома были официально изданы, а третий как корова языком слизнула!
– А сам Стеллецкий никому не говорил… ну-у… куда это все деться могло? Может, это не чекисты отобрали, а он сам куда-то спрятал?
– Все может быть… но узнать это уже нельзя. Во время войны Стеллецкий оставался в Москве, жил впроголодь, много болел… в конце концов захворал серьезно. Писать уже не мог. И умер в результате.
– Жаль… – вздохнула Белка. – Жизнь угробить на эту… Либерею – и так ничего и не найти!
– Не факт, – проворчал Атаманов. – Может, и нашел. Только правительство припрятало.
– Зачем? – резонно возразил Шампоровский. – Здесь-то как раз прятать было нечего. Книги – это же не ядерные боеголовки и не стратегическое оружие. Просто исторический памятник! Вполне можно было отдать ученым, выставить в музее… Нет, думаю, чекисты здесь ни при чем. Но никто ничего не знает, и поэтому Либерею ищут до сих пор… Однако мы пришли! А вон и мои знакомые!
Солнце пятнами ложилось на аллею Александровского сада. Шампоровский и компания Полундры прошли к самой дальней скамейке, на которой расположились двое – парень и девушка. Выглядели они довольно устрашающе. Огромный, похожий на гориллу парень был в кожаной куртке в заклепках и черной бандане, из-под которой свисали свалявшиеся дреды, украшенные разноцветными бусинками. Мрачную небритую физиономию пересекал неровный шрам. Девушка тоже была в кожаной куртке, волосы заплетены в небрежную косу, на запястье татуировка – паук на паутине. Зеленые глаза из-под длинных ресниц смотрели недружелюбно. У ног колоритной парочки стояла закрытая спортивная сумка.
– Здрасте, Сол Борисыч, – сквозь зубы поздоровался парень. – А что это вас так много? Мы так не договаривались!
– Это моя дочь и ее друзья, – невозмутимо отозвался Шампоровский. – И если тебя, Кирпич, что-то не устраивает – разойдемся красиво, как два лайнера в океане. Я тебе пока еще ничего не должен.
Татуированная девица фыркнула и сипло проговорила:
– Не стоит ссориться по пустякам. Мы нашли то, что вы просили. Договор наш в силе?
– Силен как никогда, моя дорогая, – заверил Шампоровский. – Братва, это Кирпич и Росомаха. Самые крутые «черные» диггеры Москвы.
– Кто-кто? – оторопело переспросила Полундра.
– Диггеры, – любезно пояснил Шампоровский. – Исследователи подземелий города. Так что как раз в нашу сегодняшнюю тему. Как прошла операция, Кирпич?
– Могло быть и хуже, – нехотя процедил парень. – Тот рукав под Колокольным водой залило, и вся рыба вверх рванула. Часа четыре невозможно было дело делать – сплошная охота шла, тараканы стаями летали. Росомаха в переходе еле отбилась, да еще крысы…
– Ка… какие крысы? – бледнея, пискнула Белка. Зеленоглазая Росомаха фыркнула снова, лениво стянула куртку. Ее сильное смуглое предплечье было перетянуто несвежим бинтом, на котором сквозь марлю проступили бурые пятна.
– Очень опрометчиво, дорогая, – мрачно сказал Шампоровский. – Твое счастье, что не попала инфекция…
– Еще как попала, – в тон ему отозвалась Росомаха. – У меня сразу темпа к сорока подскочила! Но у Лимона сыворотка была, вкололи прямо на месте… кажется, обошлось. Так что с вас, Сол Борисыч, лишняя сотня за ущерб.
– Ничего подобного, – спокойно отказался Шампоровский. – Вы знали, на что шли, а я знал, за что плачу. Вы не грядки в Подмосковье раскапывали. Если вас не устраивает моя цена, я пойду к другим людям.
– Другие не полезут под Лубянку, – пожала плечами Росомаха. – Там последнее время черви активизировались и у Кобольда двое пацанов пропали. Прямо под Сандуновским переулком. Они ищут, конечно, но… по-моему, гибляк. Черви – они вообще-то спокойные, но если брачный период… А сейчас весна как раз… Так что Кобольд не возьмется, у него сейчас головной боли хватает.
Покосившись на Белку, Полундра поняла, что подругу сейчас начнет тошнить. Она отвернулась и почти уткнулась лицом в куртку Батона. Тот стоял с каменным лицом, и Юлька поняла, что Андрюха напряженно соображает. Он уже открыл было рот, чтобы заговорить, но его неожиданно опередила Натэла.
– Ска-ажите, па-ажалуйста, Кирпич… – по прорезавшемуся акценту стало ясно, что Натэла крайне взволнована. – А все эти крысы… тараканы… чэрви… Это что? Это какая-то спэциальная тэрминология?
Кирпич хмыкнул, но явно не решился нахамить в ответ на культурно заданный вопрос.
– Это не специальная терминология, детка, – почти вежливо пояснил он. – Это КРЫСЫ, ТАРАКАНЫ И ЧЕРВИ. Как в учебнике твоем по биологии. Только хуже. И больше.
– Ва-а-ах… – чуть слышно простонала Натэла. Взглянув на нее, Шампоровский сказал:
– Вот что, Кирпич… Черт с тобой, плачу вашу цену… тем более что Росомаха действительно пострадала. Но взамен условие. Вы сейчас объясняете этим юным гопникам, ЧТО там ползает по переходам. Только без брехни и нагнетания. Просто как есть. Фильм ужасов мне тут не нужен. Девчонки вон и так зеленого цвета. Но если вы им сейчас не расскажете, они из меня будут душу вынимать по нитке. А мне и так есть чем заняться.
Кирпич усмехнулся краем тонких губ. Потер щетину на подбородке, погладил шрам.
– Слушайте, дети, – тоном воспитательницы младшей группы детского сада начал он. – Мне тоже особо языком чесать некогда, но из уважения к Соломону Борисычу… В общем, ремесло у нас нервное. Кто из вас тараканов боится?
Первой вскинула руку Белка, которую появление на кухне юркого безобидного усатого создания способно было загнать с ногами на стол. Помедлив, отозвалась и Натэла:
– Я не боюсь… но они противные.
Атаманов и Батон только презрительно усмехнулись. Одним из их любимых развлечений были тараканьи бега на лестничной клетке. Фаворит принадлежал Атаманову, звался Молния-Маккуин и жил в стеклянной банке на подоконнике. Впрочем, Серегина мать ежедневно обещала отравить звезду гонок «Доместосом». Полундра тараканов тоже не боялась и вела с ними регулярную войну на кухне с применением химического оружия.
– В подземельях их до черта, и они летучие, – небрежно сообщил Кирпич. – И размером примерно с… ну вот, – он показал свою ладонь – огромную, потрескавшуюся, всю в мозолях и царапинах. – Прямо гроздьями висят на стенах… и, в общем-то, не кусаются. Но если побеспокоить, могут налететь стаей и… Детка, тебе плохо?
Белка что-то жалобно булькнула в батоновскую спину.
– Да фигня эти ваши тараканы! – презрительно вмешалась Росомаха. – Отмахнулся и дальше пошел. И вообще, они противотуманного фонаря боятся. Хуже, когда крысы приходят. Не, они тоже вменяемые… Ты их не трогаешь – и они тебя не тронут.
– А как же… это? – осторожно спросила Натэла, показав на грязный бинт на руке девушки.
– А это уже мутант, – серьезно пояснила Росомаха. – Понимаешь, они там, под землей… не знаю, может, испарения какие-нибудь или химические отбросы… в общем, несколько популяций мутировало.
– Как черепашки-ниндзя? – уточнил Батон.
– Почти, – кивнула диггерша. – Только крысы не очеловечились, а просто стали крупнее и агрессивнее. Величиной с собаку примерно. И чуть что – кидаются. Если успеешь электрошокером шарахнуть – твое счастье. А нет – будешь иметь вот такой укусик. Так что у нас сыворотка всегда с собой. Эти заразы кожаные куртки прокусывают как бумагу.
– А… черви? – нервно икнув, спросил Батон.
– Фу, это самое поганое, – сморщился Кирпич. – Не, ну они тоже не всегда появляются… они где-то внизу, там, где озера.
– Озера?..
– И реки. Под землей ведь много чего течет. И вот наши червячки там размножаются. Они слепые, но на запах лезут… и там уж как успеешь. Выход заблокировать им – пара пустяков. Росомаха, помнишь, как они Яху уволокли?
Девушка мрачно усмехнулась.
– Между прочим, не дай бог еще в мертвую зону попасть. А то будет как с Волчицей. Она в дыру под Ивановым монастырем спустилась – а домой вернулась только через четыре года! Родители ее уже похоронить успели! Крики, вопли, у отца сердечный приступ, мать в обмороке… А Волчица ничего не понимает! Ей-то казалось, что ее часа два всего не было! Потом ее еще в новостях снимали, какие-то дяди серьезные с ней работали… Но толку все равно никакого. Сидит в психушке, домино складывает. Я всегда говорил, что бабью под землей не место…
– Язык сейчас вырву и в карман положу, – лениво пообещала Росомаха. – А помнишь, как Карась возле Тверской Обходчика встретил? Тоже ведь «дуркой» кончилось!
– А кто это – Обходчик? – осторожно спросила Полундра. – Самая главная крыса? Как Мастер Сплинтер?
– Язык сейчас вырву и в карман положу, – лениво пообещала Росомаха. – А помнишь, как Карась возле Тверской Обходчика встретил? Тоже ведь «дуркой» кончилось!
– А кто это – Обходчик? – осторожно спросила Полундра. – Самая главная крыса? Как Мастер Сплинтер?
Кирпич заржал, но Росомаха серьезно ответила:
– Не крыса, а человек. То есть призрак. Он, когда живой был, в метро работал, в обходной бригаде. Пути там налаживал, проводку ремонтировал. А потом погиб, при обвале… на «Маяковской», кажется. Ну, вот теперь и появляется иногда. Особенно на заброшенных станциях. Ворчит, по рельсам стучит. Если его увидишь – все… Или свихнешься, или вовсе концы отдашь.
– Но как же вы тогда там… работаете? – содрогнулась Натэла.
– Когда деньги нужны, деточка, то червячки не в счет, – серьезно сказал Кирпич. – И потом – мы в этом деле много лет. У нас оборудование нехилое, мы все ходы под городом знаем. Работаем бригадой, с подстраховкой. Если чего не знаем – не суемся. И то иногда накладочки случаются. Так что, Сол Борисыч, лишняя сотняга наша.
– Заметано, – отозвался Шампоровский. – Показывайте товар… а вы, братва, шагом марш домой. Вам тут смотреть не на что.
Озадаченные ребята не стали возражать и молча покинули Александровский сад.
Вечером все вместе сидели в комнате Полундры в ожидании генерала Полторецкого. Было еще светло. В открытое окно лился запах сирени вперемешку со слабым бензиновым душком. Ветерок шевелил листы книги, которую, взобравшись с ногами на кровать, читала Натэла. Это были оба тома записей Игнатия Стеллецкого. Полундра расхаживала взад и вперед по комнате походкой агента Тайгера и пыталась думать. Остальные молча с уважением наблюдали за ее перемещениями: посмеивался лишь Пашка из-за своего айпэда.
В прихожей хлопнула дверь и послышался знакомый бас деда:
– Павел, ты дома?
– Все дома! – отозвался Пашка. – Дед, иди к нам! Только тебя и ждем! И Натэла пирог с орехами специально для тебя принесла!
– Даже так? – старый генерал появился на пороге комнаты. – Вам, я вижу, в самом деле крайне необходима информация о нашем родственнике? Скобине Льве Венедиктовиче?
– Так вы с ним общались все-таки?! – удивилась Юлька. – А сам говорил, что этот Скобин вообще никого к себе не пускал! И трубку бросал, когда ему звонили!
– Да, началось у него такое, к сожалению, с годами… – Игорь Петрович сел за стол и с восхищением понюхал пирог, который только что разрезала Натэла. – М-м… Натэлочка, как ты это делаешь? Запах фантастический!
– Гвоздика, кардамон, корица и немного имбиря! – весело отозвалась Натэла. – Бабушкин рецепт! Ну, я еще попробовала класть тмин и…
– Великолепно! Хочу два куска! Лучше завтра сделаю лишний заплыв в бассейне… Что, и кофе есть? Чудно… – генерал отпил из дымящейся чашки и некоторое время сидел не двигаясь, словно не замечая на себе напряженных взглядов. Затем, глядя в темнеющее окно, не спеша заговорил: – Про Андрея Даниловича Скобина, мистика и масона, вы, я вижу, уже знаете. Он был первым владельцем дома на Солянке, который сам же и построил.
– Веселый кекс был этот Скобин! – согласился Пашка. – В собственном подземелье заблудился так, что найти не смогли! Это правда, дед? Или это его наследнички канделябром по голове стукнули, чтоб семейные деньги на всякую лабуду не тратил? А потом под землю тихарем спустили?
– Павел, откуда же я могу знать? – пожал плечами старый генерал. – Все может быть… Но, кажется, наследники все-таки честно пытались его отыскать. Им крайне невыгодно было его исчезновение, поскольку никакого завещания Андрей Скобин не оставил. И его сыновья чуть потом не рассорились насмерть, стараясь поделить лавки, дома и магазины. Но факт остается фактом: Андрей Скобин бесследно исчез в московских подземельях. Его сыновья и внуки никакой мистикой не увлекались, пекли свои калачи с баранками, увеличивали капитал – в общем, были самыми обычными московскими купцами-староверами. Спуск в подземный ход, скорее всего, был накрепко заколочен и забыт, – Игорь Петрович откусил еще кусок пирога, блаженно вздохнул и умолк.
– А дальше-то, дед? – нетерпеливо спросила Полундра.
– А дальше, Юлия, – революция семнадцатого года. Что в стране тогда началось, ты, надеюсь, знаешь? Все благополучие Скобиных рухнуло, фабрики были национализированы, в семейный дом заселилась куча чужого народу… Старший из братьев погиб в Гражданскую войну, средний с остатками семейного богатства бежал за границу, младший умер от тифа… Его вдове и малолетнему сыну осталась лишь одна комната в доме на Солянке. Вдова умерла, и шестнадцатилетний Лев остался сиротой.
– Вах, как же он жил совсем один? – с ужасом спросила Натэла. – Ведь у него в Москве ни одного родственника не осталось? Каш-шмар… Юлька, что ты улыбаешься? Не понимаю, как он мог жить!
Полундра только вздохнула. Она сама считала, что от родственников больше вреда, чем пользы, – особенно когда они всем скопом приезжают на семейные праздники, расселяются по комнатам и шумно галдят на кухне, заглушая сериал про агента Тайгера. Но Натэла, обожавшая свою многочисленную родню, такого подхода не понимала.
– Тогда, Натэлочка, многие так жили, – вздохнул старый генерал. – Другое было время… и люди совсем другие. Вы сейчас в шестнадцать лет можете только клянчить у родителей на очередной… как это называется, Павел?.. Сифон?..
– Айфон, – с каменным лицом поправил Пашка.
– Ну вот, я же так и говорю… и сплетничать в соцсетях, как старые бабки. А раньше парни в эти годы шли работать на завод и одновременно – на рабфак или в вечернюю школу учиться. Они понимали – кроме них, некому спасать эту страну, некому наладить в ней жизнь… И зря ты, Юлия, улыбаешься: Россию из развалин поднимали тогда именно молодые. Наш родственник работал на стройках, носил кирпичи, возводил стены… Кстати, неподалеку отсюда – в Новоспасском монастыре. При этом он учился, состоял членом Астрономического общества, посещал публичные лекции. Тогда это было модно. Уцелевшие профессора университетов, знаменитые ученые ездили по фабрикам и казармам, читали лекции рабочим, рабфаковцам, красноармейцам… И те слушали, искренне веря, что это их чему-то научит… На одной из этих лекций наш Лев Венедиктович, очевидно, и познакомился с профессором археологии Игнатием Стеллецким. Тот был уже достаточно известен в Москве, занимался раскопками под Сухаревой башней, тогда еще не снесенной, на Таганке, у нас здесь, в Симоновом монастыре… В Москве лекции Стеллецкого пользовались огромным успехом! Зал Политехнического института, где он читал, рабочая молодежь буквально брала приступом! И покажите мне сейчас хоть одного молодого человека, рвущегося на научную лекцию по спелеологии, если сам он, предположим, работает в офисе рекламным менеджером! Ох, не то сейчас время…
– Время как время! – обиделся Пашка. – Попробовали бы твои тогдашние рабфаковцы хоть одну компьютерную программу создать! Или президентскую защиту взломать! Или распаролить Внешинтербанк! Или…
– Павел! Я же не о тебе говорю! Меня твои пиратские наклонности вообще давно настораживают!
– Тебя не интересует собственная обеспеченная старость? – невинным голосом спросил Пашка.
– Хорошенькая у меня будет старость, если тебя заберет Интерпол!
– Может, и заберет! – по-разбойничьи усмехнулся Пашка. – Чтобы консультации попросить! Погоди, дед, я еще этому Интерполу буду межгалактические программы писать и… Соня, королева моя, что тебя так пугает?
– Твое межгалактическое самомнение! С которым тебя ни один Интерпол не примет! – отрезала Соня. – Игорь Петрович, рассказывайте, пожалуйста, дальше! О чем были те лекции?
– Полагаю, на главные для Стеллецкого темы: подземные ходы, древняя Москва, библиотека Грозного… Игнатию Яковлевичу и самому, думаю, были необходимы эти встречи с народом. После лекций, когда наступало время непринужденного общения со слушателями, студенты рассказывали профессору много интересного. Ведь все они были москвичами, жили в старых домах, которые тогда активно сносились и перестраивались, работали на стройках… – старый генерал помолчал. – Возможно, именно тогда молодой рабфаковец и строитель Скобин рассказал знаменитому профессору о подземном ходе в доме своих предков. И между ними завязалось тесное общение. Видимо, это знакомство со Стеллецким повлияло на то, что после окончания рабфака Лев Скобин поступил в исторический институт. Всерьез увлекся историей религии и иконописью. И на долгие годы стал помощником Игнатия Яковлевича в его подземной деятельности.
– Погодите, Игорь Петрович, – вдруг открыл рот Атаманов. – Так вы про этот подземный ход, выходит, знали?!
– Вся наша семья более или менее знала… но считала это некоей семейной легендой. Я был еще мальчишкой, когда однажды за праздничным столом Лев Венедиктыч начал рассказывать про московские пещеры, ходы под землей, собственный ход семейства Скобиных… Но когда я спросил, где этот ход, Скобин немедленно ответил, что он никуда не ведет и вообще давно завален по приказу правительства.