Ричард Матесон Е…
Автомобили остановились, взвизгнув тормозами. Приглушенные проклятия забились в лобовые стекла. Прохожие шарахнулись в стороны — глаза широко распахнуты, рты удивленно растянуты заглавными буквами «О».
Громадная металлическая сфера появилась из ниоткуда прямо посреди перекрестка.
— Что? Что такое? — пробурчал регулировщик, покидая пределы своего бетонного островка.
— Святые небеса! — воскликнула секретарша, с разинутым ртом застывшая у окна третьего этажа. — Что это может быть?
— Выскочил прямо из воздуха! — выкрикнул вдруг какой-то старик. — Прямо из воздуха, клянусь!
Удивленные ахи. Все с колотящимися сердцами подались вперед.
Круглая дверь сферы открылась изнутри.
Наружу выпрыгнул человек. Он с интересом огляделся по сторонам. Внимательно посмотрел на людей. Люди внимательно посмотрели на него.
— В чем дело? — громогласно вступил регулировщик, вынимая бланки протокола. — Нарываетесь на неприятности?
Человек улыбнулся. Люди, стоявшие поближе к нему, услышали, как он сказал:
— Я профессор Роберт Уэйд. Прибыл к вам из тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года.
— Может быть, может быть, — пробормотал полицейский. — Но прежде всего уберите отсюда эту штуковину.
— Но это невозможно, — ответил человек. — Во всяком случае, прямо сейчас.
Полицейский закусил нижнюю губу.
— Невозможно, как же, — с вызовом произнес он и подошел к металлическому шару. Толкнул его. Тот не шелохнулся. Пнул его. И взвыл от боли.
— Прошу вас, — произнес чужак, — Ничего хорошего из этого все равно не получится.
Рассерженный полицейский отодвинул дверь. Заглянул внутрь сферы.
И отшатнулся назад, вопль ужаса слетел с его побледневших губ.
— Что? Что это такое? — выкрикнул он, не веря своим глазам.
— А что случилось? — поинтересовался профессор.
На лице полицейского смешались потрясение и праведный гнев. У него стучали зубы. Он был вне себя.
— Если вы… — начал пришелец.
— Молчать, грязная скотина! — проревел полицейский.
Профессор с испугом отступил на шаг, лицо его вытянулось от изумления.
Полицейский сунул руки внутрь сферы и достал некие предметы.
Началось всеобщее смятение.
Женщины отворачивались с испуганным криком. Взрослые мужчины ахали и смотрели, замерев. Маленькие дети подглядывали исподтишка. Юные девицы падали в обморок.
Полицейский быстро спрятал предметы, завернув в китель. Поднял сверток дрожащей рукой. Потом с силой ударил профессора по плечу.
— Негодяй! — прорычал он. — Свинья!
— Вздернуть его! Вздернуть! — принялась скандировать группа выведенных из себя пожилых дам, колотя по мостовой своими тростями.
— Как не стыдно! — пробормотал священник, заливаясь багровым румянцем.
Профессора потащили по улице. Он возмущался и пытался вырываться. Крики толпы заглушали его голос. Ему грозили зонтиками, тростями, костылями и свернутыми в трубочку журналами.
— Скотина! — орали они, взмахивая жаждущими мести руками. — Наглый развратник!
— Какая мерзость!
Но в дальних закоулках, в венозных барах и бильярдных многие скрывали за злобными масками дикие фантазии. И новость распространилась повсеместно. Сдавленные смешки, гортанные и в высшей степени неприличные, слышались на городских улицах.
Профессора отправили в тюрьму.
Двое из полиции контроля были приставлены сторожить металлический шар. Они отгоняли от него всех любопытных. И кидали горящие взгляды внутрь сферы.
— Лежит прямо перед нами! — снова и снова повторял один из полицейских, взволнованно облизывая губы. — Надо же!
Верховный комиссар Каслмоулд рассматривал неприличные открытки, когда зажужжал видеотелефон.
Его цыплячьи плечики судорожно дернулись, вставные челюсти испуганно щелкнули друг о друга. Он спешно смел открытки в кучку и скинул их в ящик письменного стола.
Бросив последний жадный взгляд на картинки, он задвинул ящик, напустил выражение официальной сосредоточенности на худосочное лицо и передвинул рычажок.
На экране телесвязи появился капитан Рэнкер из полиции контроля, его жирная шея расплывалась над тугим воротничком.
— Господин верховный комиссар, — пропел капитан, все его черты просто сочились подобострастием. — Простите, что беспокою вас, отрывая от размышлений.
— Ладно, ладно, что там у вас? — резко спросил Каслмоулд, нетерпеливо ударяя ладонью по сверкающей поверхности письменного стола.
— У нас заключенный, — сказал капитан. — Утверждает, что путешествует во времени и прибыл из тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года.
Капитан виновато скосил на что-то глаза.
— На что вы там смотрите? — заскрежетал комиссар.
Капитан Рэнкер сделал рукой успокаивающий жест. Затем, потянувшись под стол, он достал три предмета и водрузил их на регистрационный журнал, чтобы Каслмоулду было лучше видно.
Глаза Каслмоулда предприняли попытку выкатиться из орбит. Кадык дернулся.
— А-а-а! — завопил он. — Где вы это взяли!
— Это было у арестованного, — смущенно ответил Рэнкер.
Видавший виды комиссар пожирал предметы глазами. Оба они хранили изумленное молчание. Каслмоулд ощутил, как у него начинает кружиться голова. Он засопел, раздувая тонкие ноздри.
— Оставайтесь на месте! — выговорил он высоким скрежещущим голосом. — Я уже еду!
Он щелкнул рычажком, секунду подумал, щелкнул еще раз. Капитан Рэнкер резко отдернул руку от стола.
— И не прикасайтесь к этим штукам, — предупредил Каслмоулд, прищуриваясь. — Не трогайте их. Поняли?
Капитан Рэнкер тяжело глотнул.
— Да, сэр, — пробормотал он, густой румянец затопил его жирную шею.
Каслмоулд усмехнулся, снова переключая рычажок. После чего, сладострастно посмеиваясь, выскочил из-за стола.
— Ха-ха! — воскликнул он. — Ха-ха-ха-ха!
Он забегал по кабинету, потирая тощие ладошки. Он в восторге шаркал узкими черными ботинками по толстому ковру.
— Ха-ха! Ха-ха-ха-ха!
Он позвонил, чтобы подали его личный автомобиль.
Звук шагов. Дюжий охранник отпер дверь, отодвинул ее в сторону.
— Эй ты, вставай, — просипел он, презрительно кривя рот.
Профессор Уэйд встал и, сердито сверкая глазами на своего тюремщика, вышел в коридор.
— Направо, — приказал охранник.
Уэйд повернул направо. Они двинулись по коридору.
— Лучше бы я остался дома, — пробормотал Уэйд.
— Молчи, бесстыжая скотина!
— Сам заткнись! — вскипел Уэйд, — Вы тут, наверное, все рехнулись. Нашли немного…
— Молчать! — заревел охранник, торопливо оглядываясь по сторонам. Он передернулся. — Не смей даже произносить это грязное слово в моей чистенькой тюрьме.
Уэйд поднял полные мольбы глаза.
— Это уже слишком, — произнес он, — кроме того, вам все равно сейчас придется на это смотреть.
Его ввели в кабинет, на двери которого висела табличка: «Капитан Рэнкер, начальник полиции контроля».
Капитан спешно поднялся, когда Уэйд вошел. На столе лежали три предмета, стыдливо прикрытые белой тряпкой.
Какой-то иссохший пожилой человек в погребального вида униформе остался сидеть, у него было проницательное интеллигентное лицо.
Две руки одновременно махнули на стул.
— Сядьте, — приказал капитан.
— Сядьте, — приказал комиссар.
Начальник полиции извинился. Верховный комиссар хмыкнул.
— Сядьте, — повторил Каслмоулд.
— Вы хотите, чтобы я сел? — уточнил Уэйд.
Апоплексический румянец затопил и без того уже идущее пятнами лицо капитана Рэнкера.
— Сядь! — гаркнул он. — Когда господин верховный комиссар Каслмоулд говорит сесть, это значит — надо сесть!
Профессор Уэйд сел.
Оба чина не двигались, но будто кружили ястребами, предвкушающими скорую добычу. Профессор посмотрел на капитана Рэнкера.
— Может быть, вы объясните мне…
— Молчать! — отрезал Рэнкер.
Уэйд в раздражении стукнул по подлокотнику кресла.
— Да не буду я молчать! Меня уже тошнит от вашей идиотской болтовни. Вы заглянули в мою кабину для перемещения во времени, нашли эту ерунду и…
Он сдернул материю с того, что она прикрывала. Оба полицейских отскочили назад и ахнули, словно бы Уэйд сорвал одежду с их бабушек.
Уэйд вскочил, швырнув тряпку на стол.
— Ради господа, да что тут такого?! — возмутился он. — Это еда. Е-да. Немного еды!
Полицейские вздрагивали каждый раз, когда он произносил это слово, как будто бы стояли под порывами ураганного ветра.
— Захлопни свою грязную пасть! — произнес капитан придушенным, сиплым голосом. — Мы не желаем выслушивать твои оскорбления.
— Оскорбления! — воскликнул профессор Уэйд, широко раскрывая от недоверия рот и глаза. — Я правильно услышал?
Он схватил один из предметов.
— Это коробка с крекерами! — произнес он ошеломленно. — И вы уверяете меня, что это оскорбительно?
Капитан Рэнкер закрыл глаза, содрогаясь с головы до ног. Пожилой комиссар взял себя в руки и, поджав свои побелевшие губы, глядел на профессора маленькими хитрыми глазками.
Уэйд отшвырнул коробку. Пожилой полицейский побелел. Уэйд схватил два оставшихся предмета.
— Это банка консервированного мяса! — яростно выкрикнул он. — Фляга с кофе. Какое, черт побери, оскорбление заключается в мясе и кофе?
Мертвое молчание заполнило комнату, когда он завершил свою тираду.
Все трое глядели друг на друга. Рэнкер трясся как холодец, его лицо пылало в беспомощном смятении. Взгляд пожилого полицейского переходил с гневной физиономии Уэйда на предметы, поставленные обратно на стол. Он напряженно размышлял.
В конце концов Каслмоулд кивнул и многозначительно кашлянул.
— Капитан, — произнес он, — я хочу остаться с правонарушителем наедине. Я докопаюсь до сути этого преступления.
Капитан посмотрел на комиссара и кивнул своим гротескным черепом. Он молча поспешил выйти из кабинета. Они услышали, как он, громко сопя, неверной походкой удаляется по коридору.
— Итак, — произнес Каслмоулд, опускаясь в безразмерное кресло Рэнкера. — Просто скажите мне, как вас зовут.
Голос его сделался масляным. Он говорил полушутя.
Потом поднял двумя пальцами ткань и опустил ее на оскорбительные предметы с самообладанием кардинала, набрасывающего свою мантию на обнаженные плечи стриптизерши.
Уэйд со вздохом опустился в другое кресло.
— Сдаюсь, — сказал он. — Я прибыл из тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года в кабине для перемещения во времени. Я привез с собой немного… еды… на всякий пожарный случай. А потом все вы принялись кричать, будто бы я бесстыжий пес. Боюсь, я ничегошеньки не понимаю.
Каслмоулд сложил руки на впалой груди и медленно кивнул.
— Ммм. Что ж, молодой человек, я вам верю, — сказал он. — Такое возможно. Я допускаю подобную вероятность. Историки рассказывают нам о таких периодах, когда, гм… средства жизнеобеспечения принимались орально.
— Я рад, что хоть кто-то понимает, — сказал Уэйд. — Но мне бы хотелось, чтобы вы разъяснили мне здешнюю ситуацию с едой.
Верховный комиссар чуть вздрогнул при этом слове. Уэйд снова посмотрел озадаченно.
— Неужели возможно, — произнес он, — чтобы слово… «еда»… сделалось неприличным?
При повторе этого слова в мозгу Каслмоулда как будто что-то щелкнуло. Он подался вперед и с горящим взором приподнял кусок ткани. Он, кажется, упивался видом фляжки, коробки, жестяной банки. Язык облизывал пересохшие губы. Уэйд смотрел во все глаза. В нем поднималось чувство, близкое к омерзению.
Пожилой человек провел дрожащей рукой по коробке с печеньем, словно это была ножка танцовщицы. Воздух клокотал в его легких.
— Еда. — Он выдохнул слово с плохо скрытым сладострастием.
После чего поспешно накинул тряпку обратно, очевидно пресытившись сводящим с ума зрелищем. Блестящие старческие глаза уставились в глаза профессора Уэйда. Уэйд осторожно втянул в себя воздух.
— Е… ладно, — произнес он.
Уэйд откинулся на спинку кресла, начиная ощущать, как жар смущения заливает все тело. Он помотал головой и поморщился при этой мысли.
— Поразительно, — пробормотал он.
Он опустил голову, чтобы укрыться от взгляда пожилого полицейского. Затем, подняв глаза, он увидел, что Каслмоулд снова подглядывает под покрывало с волнением подростка, впервые попавшего в стрип-бар.
— Господин комиссар.
Похожий на крысу старик дернулся в кресле, углы рта растянулись, от испуга он с шумом втянул в себя воздух. Он силился взять себя в руки.
— Да, да, — произнес он, с трудом сглатывая комок в горле.
Уэйд поднялся. Он снял тряпку и расстелил на столе. Потом сложил предметы посередине и завязал углы. Пододвинул узелок к себе.
— Я не хочу осквернять ваше общество, — сказал он. — Будем считать, что я уже узнал о вашей эпохе все, что хотел, и теперь я отправляюсь обратно и забираю свою… забираю это с собой.
Страх исказил худое лицо комиссара.
— Нет! — выкрикнул Каслмоулд.
Уэйд посмотрел на него с подозрением. Верховный комиссар взял себя в руки.
— Я хочу сказать, — зарделся он, — нет нужды уезжать так быстро. В конечном счете…
Он взмахнул худосочными руками в непривычном жесте.
— Будьте моим гостем. Давайте пойдем ко мне и…
Он шумно откашлялся. Встал и поспешно обошел вокруг стола. Похлопал Уэйда по плечу, и его рот растянулся в ухмылку гостеприимного шакала.
— Вы сможете почерпнуть всю необходимую информацию из моей библиотеки, — сказал он.
Уэйд ничего не отвечал. Пожилой полицейский виновато огляделся.
— Но только… э-э… не стоит оставлять здесь этот узелок, — сказал он. — Лучше забрать его с собой.
Он заговорщически захихикал. Уэйд глядел с еще большим подозрением. Каслмоулд заговорил жестче.
— Не хотел об этом говорить, — произнес он, — но нижним чинам доверять нельзя. Все отделение могут охватить беспорядки. Вот из-за этого, как вы понимаете.
Он подчеркнуто беспечно взглянул на узелок. Он втянул в плечи тощую шею, выказывая искреннюю озабоченность.
— Никогда не знаешь, что может произойти, — продолжал он. — У некоторых людей нет никаких принципов, знаете ли.
Он произнес это так, словно подобная чудовищная мысль только сию секунду непрошено явилась в его незамутненный разум.
Он двинулся к двери, избегая дискуссии. Взявшись за ручку, развернулся.
— Подождите здесь, — велел он, — я подпишу ваше освобождение.
— Но…
— Не стоит благодарности, — произнес Каслмоулд, поспешно выскакивая в коридор.
Профессор Уэйд покачал головой. Затем сунул руку в карман пальто и вынул плитку шоколада.
— Лучше как следует припрятать ее, — сказал он самому себе, — а не то меня отправят на костер.
Когда они вошли в прихожую его дома, Каслмоулд произнес:
— Давайте я возьму сверток. Положим его ко мне в стол.
— Мне кажется, не стоит, — возразил Уэйд, удерживаясь от желания громко рассмеяться прямо в горящее страстью лицо верховного комиссара. — Это может оказаться слишком сильным… искушением.
— Для кого, для меня? — воскликнул Каслмоулд. — Ха-ха, как смешно.
Он стоял, держась за сверток профессора, губы его оскорбленно надулись.
— Вот что я вам предлагаю. — Он с жаром принялся торговаться. — Мы идем ко мне в кабинет, и я сторожу ваш сверток, пока вы делаете выписки из моих книг. Как насчет такого уговора?
Уэйд прошел вслед за прихрамывающим полицейским в кабинет с высоким потолком. Все происходящее по-прежнему казалось ему абсурдом. Еда. Он мысленно попробовал слово на вкус. Самое обычное, безобидное слово. Однако, как и любое другое слово, оно приобретает именно то значение, какое в него вкладывают люди.
Он заметил, как перевитые венами руки Каслмоулда ласкают узелок, заметил его бегающий взгляд и алчное выражение, исказившее это старческое лицо. Он задумался, можно ли оставить… Улыбнулся собственным сомнениям. Вот, уже и его проняло.
Они пошли по широкому ковру.
— У меня лучшее собрание книг в городе, — похвастался комиссар. — Полное.
Он подмигнул пронизанным красными жилками глазом.
— Не вычищенная цензурой, — пообещал он.
— Чудесно, — отозвался Уэйд.
Он стоял перед стеллажами, пробегая глазами по корешкам книг, которые протянулись параллельными рядами через все стены комнаты.
— А есть у вас… — начал он, оборачиваясь.
Верховный комиссар отошел от него и теперь сидел за письменным столом. Он развязал узелок и глядел на жестянку с тушенкой со сладострастием скряги, считающего свои золотые.
Уэйд громко окликнул его:
— Господин комиссар!
Старик нервно дернулся и уронил банку на пол. Он сейчас же исчез под столом и появился из-под него мгновением позже, полный смущения и досады, причем крепко сжимал жестянку обеими руками.
— Да? — учтиво откликнулся он.
Уэйд спешно отвернулся, его плечи тряслись от жестоко подавленного смеха.
— А есть у вас… исторические труды? — Голос у него срывался.
— Да, сэр! — выпалил Каслмоулд, — Лучшие книги по истории в городе!
Его черные ботинки проскрипели по полу. С полки, покрытой толстым слоем пыли, он снял увесистый том.
— Сам читал на днях, — произнес он, передавая книгу профессору Уэйду.
Уэйд кивнул, сдувая с книги облако пыли.
— Так вот, — продолжил Каслмоулд. — Вы устраивайтесь прямо здесь. — Он похлопал по кожаной спинке кресла. — А я принесу вам письменные принадлежности.