Второй – организованная правоохранительными органами СССР кампания по выявлению и наказанию лиц, совершавших разные виды экономических преступлений,– цеховиков, перекупщиков, фальшивомонетчиков, не говоря уже про банальных мошенников, аферистов и воров. Кампания проводилась в конце 1940-х гг. Только в 1949 г. за такие преступления было осуждено на длительные сроки более 100 тыс. человек. Показательно, что в конце 1940-х гг., когда ликвидация «теневиков» завершилась, экономические статьи из списка расстрельных были изъяты[135].
После войны (как и в 1930-е гг.) карательные методы борьбы с теневым капиталом сочетались с поощрением мелкотоварного производства и кооперации. Предоставим слово исследователю теневой экономики в СССР Михаилу Козыреву: «Сталин победил в схватке за власть в советской верхушке, НЭП был свернут. Начались индустриализация и коллективизация. Казалось бы, частный бизнес должен был быть ликвидирован, а те, кто им занимались, поголовно отправлены рыть каналы. Но нет… В сталинские десятилетия в СССР процветали так называемые кустари и их артели, если говорить простым языком – разного рода малый и очень малый бизнес, что в свете устоявшегося мнения об СССР 1930-1950-х гг. как о тоталитарном государстве, безжалостно подавляющем любые ростки самостоятельности и инакомыслия (в экономике, политике, искусстве), выглядит несколько неожиданно. Но фактом остается то, что в конце 1940-х – начале 1950-х гг. разного рода малым частным предпринимательством занимались сотни тысяч, если не миллионы человек. Конечно, кустари как классово чуждый и априори сомнительный элемент находились под чутким надзором органов. Но команды на тотальную ликвидацию этого слоя так и не поступило.
…После войны советская экономика лежала в руинах. Начавшаяся гонка вооружений требовала ускоренного восстановления тяжелой промышленности, которая пожирала все наличные ресурсы государства. Власти по необходимости смирились с существованием обширного частного сектора в экономике. К концу 1950-х гг. прошлого века в СССР было зарегистрировано около 150 000 артелей (кооперативов) и частников-кустарей»[136].
9 ноября 1946 г. по личному указанию Сталина было принято постановление «О развитии кооперативной торговли в городах и поселках продовольственными и промышленными товарами и об увеличении производства продовольствия и товаров широкого потребления кооперативными предприятиями», в котором были определены основные направления по деятельности кооперации в послевоенные годы. Меры, принятые правительством, дали свои результаты. В 1945 г. по стране были открыты около 25 тыс. магазинов и торговых палаток; в 1946 г. – 40 тыс., в 1947 г. – более 60 тыс. К концу 1947 г. в стране насчитывалось 256 магазинов и 89,3 тыс. палаток. Количество предприятий общественного питания возросло с 73,4 тыс. в конце 1945 г. до 82,1 тыс. в конце 1947 г.[137]
Даже в городах не было абсолютного доминирования государственного сектора. Вот данные за 1952 г. Частный (мелкотоварный) сектор составлял, по разным оценкам, от 6 до 8% производства товаров народного потребления и бытовых услуг. Этот сектор официально именовался промысловой кооперацией и был представлен всевозможными кустарными мастерскими (пошивочными, слесарно-ремонтными, ювелирными, часовыми). В нем также были такие виды деятельности, как заготовка утильсырья, бытовые строительные и ремонтные работы, преподавание и репетиторство, кустарные производства и пр. Такие промыслы осуществлялись при наличии патентов и ограничивались законодательно только численностью наемных работников.
Промысловая кооперация продолжала существовать в СССР и после смерти Сталина, до конца 1950-х гг., и в некоторой мере компенсировала постоянный дефицит товаров народного потребления. К концу 1950-х гг. в ее системе насчитывалось свыше 114 тыс. мастерских и других промышленных предприятий, где работали 1,8 млн. человек. Они производили 5,9% валовой продукции промышленности, например до 40% всей мебели, до 70% всей металлической посуды, более трети верхнего трикотажа, почти все детские игрушки. В систему промысловой кооперации входили 100 конструкторских бюро, 22 экспериментальные лаборатории и два научно-исследовательских института[138].
Хрущевский демонтаж сталинской экономики
Демонтаж сталинской экономики начался уже в 1950-е гг. – при Н. С. Хрущеве. Я уже об этом писал. Сейчас хочу особое внимание обратить на то, что этот руководитель сделал все возможное, чтобы уничтожить в СССР мелкотоварное производство.
Во-первых, были почти полностью ликвидированы приусадебные (подсобные) хозяйства колхозников. В период 1953–1958 гг. наблюдалось неуклонное наращивание продукции личных подсобных хозяйств крестьян. Однако с конца 1950-х гг. ситуация стала резко ухудшаться. В 1959 г., в частности, было принято партийно-государственное решение об обобществлении скота, который находился в личных хозяйствах колхозников (он в добровольно-принудительном порядке передавался колхозам). Одновременно произошло урезание размеров приусадебных участков. Были также непродуманные решения об укрупнении колхозов, превращении колхозов в совхозы (государственные сельскохозяйственные предприятия), ликвидации МТС, резком ограничении колхозных рынков и многое другое. Все это в совокупности сильно осложнило жизнь колхозного крестьянства. Только за 1960–1964 гг. из села в город переместилось около 7 млн. человек. Деревня обезлюдела. Одновременно усилился дефицит многих продовольственных товаров не только в государственных и кооперативных магазинах, но даже на колхозных рынках (деятельность которых также была сильно ограничена).
Во-вторых, был нанесен удар по промысловой (производственной) кооперации. 14 апреля 1956 г. появилось постановление ЦК КПСС и СМ СССР «О реорганизации промысловой кооперации», в соответствии с которым ее предприятия подлежали передаче в ведение государственных органов. При этом паевые взносы подлежали возврату в 1956 г. согласно уставам артелей. К середине 1960-х гг. промысловую кооперацию полностью ликвидировали[139].
А. Нилов назвал в качестве второй причины быстрой активизации теневой экономики резкое ослабление контрольных функций государства в области экономики[140]. После 1953 г. произошло почти полное сворачивание функций МВД СССР в части экономического контроля. Одновременно происходило сокращение экономического контроля и со стороны прокуратуры, Министерства государственного контроля, Министерства финансов, Госбанка, других ведомств. Эйфория экономической свободы длилась примерно 5–7 лет. Экономическая преступность в самых разных формах нарастала (хищения социалистической собственности, приписки, взятки, незаконное обналичивание денежных средств предприятий, создание подпольных производств, нелегальная торговля дефицитом, операции с валютой и т. п.). Дело зашло так далеко, что в начале 1960-х гг. началась тщательная проверка деятельности хозяйственных организаций и органов власти, были выявлены очень значительные размеры коррупции и злоупотреблений. К суду тогда были привлечены за эти злоупотребления около 12 тыс. руководящих работников, в т. ч. 4 тыс. партийных работников. Целый ряд подсудимых был приговорен к высшей мере наказания – смертной казни.
Количество смертных приговоров в 1961 г., когда была введена смертная казнь за экономические преступления, выросло по сравнению с 1960 г. более чем втрое – до 1990. В 1962 г. высшая мера наказания была применена 2159 раз[141]. В дальнейшем количество смертных приговоров сократилось. Для усиления борьбы с экономическими преступлениями 27 ноября 1962 г. совместным постановлением ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета СССР и Совета Министров СССР был образован общесоюзный Комитет партийно-государственного контроля ЦК КПСС и Совета Министров СССР и соответствующие органы на местах. В принципе, принятые меры были правильными. Конечно, масштабы кампании впечатляющие. Но, между прочим, размах борьбы Сталина с подпольными миллионерами и экономической преступностью в конце 1940-х гг. был большим, чем кампания Хрущева начала 1960-х гг. Загнать выпущенного на свободу в 1950-е гг. «джина» экономической преступности в бутылку так и не удалось.
Картина теневой экономики при Хрущеве
Во времена Хрущева подпольная экономика была представлена в виде так называемых цеховиков и барыг.
Цеховиками называли тех, кто организовывал производство дефицитных товаров из неучтенного сырья и материалов либо на производственных мощностях действовавших предприятий, либо в специальных помещениях на неучтенном оборудовании. Фактически это был производственный капитал.
Картина теневой экономики при Хрущеве
Во времена Хрущева подпольная экономика была представлена в виде так называемых цеховиков и барыг.
Цеховиками называли тех, кто организовывал производство дефицитных товаров из неучтенного сырья и материалов либо на производственных мощностях действовавших предприятий, либо в специальных помещениях на неучтенном оборудовании. Фактически это был производственный капитал.
Фактически первым разоблаченным цеховиком в СССР стал Шая Шакерман. Устроившись начальником мастерских в психоневрологическом диспансере, в 1958 г. он закупил промышленные швейные и вязальные машины, которые тайком установил в бараках лечебницы. На них больные изготавливали модную одежду. Подельником Шакермана был Борис Ройфман (директор Перовской текстильной фабрики, имевший 60 подпольных предприятий в разных регионах страны). В 1962 г. оба цеховика были арестованы. При обысках у них было изъято ценностей на сумму около 3,5 млн. руб. В 1963 г. оба были приговорены к смертной казни.
Барыгами называли тех, кто имел доступ к товарным фондам советской торговли и занимался реализацией товаров из-под прилавка. Иногда барыги выстраивали достаточно сложные схемы сбыта дефицита, в которых были задействованы сотни и тысячи людей. Барыги представляли торговый капитал.
Начинали они со спекуляций товарами народного потребления. Позднее товарный ассортимент деятельности барыг расширился, они начали торговать продуктами и материалами, которые использовались в промышленном и сельскохозяйственном производстве, строительстве, на транспорте. Это такая промежуточная продукция, как кирпич, цемент, пиломатериалы, бензин, солярка, химические удобрения и т. п. Часть такой продукции шла цеховикам, часть сбывалась для личного использования. Для этого на государственных предприятиях пользовались приписками (в т. ч. завышенный расход материалов и другой промежуточной продукции). Приписки помогали фиктивно выполнять и перевыполнять план, а образовывавшиеся излишки материалов списывались. Вот пример (правда, относящийся к более позднему времени): колхозы и совхозы Тюменской области в 1977 г. продали за наличные деньги на сторону 637 т дизельного топлива и 2830 т бензина[142].
Были еще обычные спекулянты, которые не были встроены в какие-то устойчивые цепочки сбыта, а действовали стихийно, эпизодически, самостоятельно. Разновидностью спекулянтов были фарцовщики. Они занимались реализацией товаров, выменянных или перекупленных у иностранцев. Этот вид спекуляции существовал преимущественно в Москве, Ленинграде и крупных портовых городах. Фарцовщики стали достаточно распространенным явлением после VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве в 1957 г. Кроме импорта реализовывалась и советская продукция (зачастую под видом фирменной), создававшаяся в подпольных цехах. Фарцовщики нередко были и валютчиками, т. е. занимались куплей и продажей иностранной валюты, что квалифицировалось как уголовное преступление (в стране, как известно, существовала государственная валютная монополия).
Сращивание теневого капитала и партийно-государственного аппарата
Именно во времена Хрущева стали наблюдаться признаки сращивания теневой экономики с партийно-государственным аппаратом – сначала на уровне районов и городов, а затем и выше. Современный исследователь советской подпольной экономики К. Скоркин пишет об этом сращивании: «Преодоление последствий культа личности освободило сознание партийно-советских функционеров от страха за свою шкуру, сформировало психологию корпоративной солидарности и безнаказанности. Это величайшее достижение хрущевской „демократии“. Важно также отметить, что уровень жизни партийно-советских функционеров районного и городского звена к началу шестидесятых годов был относительно низок. Зато их бытовые потребности за послевоенные годы постоянно росли. Теневой капитал предложил таким мелким функционерам КПСС и Советской власти дополнительный доход в материальной и денежной форме через систему государственной торговли. Такой подкуп партийно-советских функционеров районного уровня осуществлялся десять лет. Он завершился к началу семидесятых годов»[143]. Всего в аппарате КПСС во времена Хрущева право на так называемое «специальное обслуживание» имело не более 7% функционеров высшего звена. Вместе с тем во многих городах и районных центрах появлялись неофициальные распределители, где могли получать дефицитные продовольственные и промышленные товары даже инструкторы райкомов КПСС и мелкие чиновники райисполкомов. В порядке встречной услуги партийные функционеры и чиновники государственного аппарата занимались «крышеванием» теневого капитала.
К. Скоркин далее пишет: «Кормильцем районных функционеров КПСС и советского аппарата являлся теневой капитал». А если он стал кормильцем, то, соответственно, все более влиял на принятие решений в районе, а затем и на более высоких этажах власти. Теневая экономика продолжала укрепляться все последующие годы вплоть до перестройки М. Горбачева.
В стране стал складываться государственный капитализм, на что обратили внимание некоторые зарубежные коммунисты. Член Коммунистической партии Германии (ФРГ) Вилли Дикхут выпустил книгу, получившую название «Реставрация капитализма в Советском Союзе» («Die Restauration des Kapitalismus in der Sowjetunion»); она выходила частями в 1971–1988 гг., позднее была переведена на русский язык и опубликована в прошлом десятилетии в России[144]. Приговор В. Дикхута оказался очень жестким. Он констатировал, что Хрущев не просто совершил ряд ошибок в деле социалистического строительства (об этом говорили и некоторые другие коммунисты за рубежом). При нем в конце 1950-х – начале 1960-х гг. произошла реставрация капитализма. Этот вывод у немецкого коммуниста вытекал из другого, шокирующего по тем временам вывода: партийно-государственная бюрократия в СССР стала превращаться в буржуазию, т. е. в СССР стал складываться государственный капитализм. Реставрация капитализма началась на XX съезде КПСС (1956 г.), на котором Хрущев развенчал культ личности И. Сталина. Немец совершенно правильно оценил выступление Никиты Сергеевича, сказав, что удар наносился не лично по Сталину, а по той модели социально-экономического развития СССР, которая была разработана и практически воплощалась в жизнь Сталиным. Это была выверенная модель реального социализма. Заметим, что немецкий коммунист датирует полную реставрацию капитализма как раз тем временем, когда Н. С. Хрущев на XXII съезде КПСС (1961 г.) провозгласил, что к 1980 г. в СССР будет построен коммунизм. Немец оказался весьма прозорливым.
Я уже писал о вкладе, который реформа Косыгина-Либермана (1965–1969 гг.) внесла в разрушение сталинской экономики и в дело реставрации капитализма в нашей стране. По мнению некоторых исследователей, указанная реформа – плод не каких-то умственных размышлений и открытий, а результат лоббистских усилий со стороны представителей теневого капитала, который расцвел пышным цветом во времена Хрущева. Уже цитировавшийся нами ранее К. Скоркин пишет: «К 1965 г. теневой капитал настолько окреп и обнаглел, что предпринял впервые в СССР попытку повлиять на экономическую политику ЦК КПСС. Именно он инициировал так называемую реформу 1965–1966 гг.»[145].
Реформа создала благоприятные условия для дальнейшего укрепления теневой экономики. О разрушительных последствиях реформы Косыгина-Либермана известно много. Главное, что они не заставили себя ждать. Уже в 1966–1967 гг. органами МВД СССР были ликвидированы подпольные цеха на 45 государственных заводах и фабриках, относящихся к пищевой, легкой и текстильной промышленности, производства строительных материалов, обработки леса. Руководство ЦК КПСС тогда осознало силу криминальных денег и не на шутку испугалось. Формально реформа имеет хронологические рамки 1965–1969 гг. Однако «тормоза» были включены уже в 1966 г. (недаром К. Скоркин сказал, что это была реформа 1965–1966 гг.). После этого наступил длительный, почти двадцатилетний застой. За внешней статичностью советской жизни скрывался невидимый процесс накопления сил подпольного капитала.
Масштабы операций цеховиков и барыг во времена Брежнева возросли во много раз по сравнению с временами Хрущева. Можно вспомнить, в частности, нашумевшую историю, которая получила название «Меховая мафия». Речь идет о крупнейшем организованном преступном формировании в нашей стране, раскрытом КГБ СССР в 1970-е гг. Расследование этого дела курировал лично председатель КГБ Юрий Андропов. Основные фигуранты дела – Лев Дунаев, Рудольф Жатон, Петр Снобков, Иосиф Эпельбейм. Все они – цеховики, производство «левой» продукции было налажено на базе фабрики в г. Караганда, Казахской СССР. 7 января 1974 г. были арестованы в общей сложности около 500 человек, причастных к «меховой мафии». На квартирах, дачах, местах работы обвиняемых были проведены массовые обыски. Были найдены миллионы рублей в трехлитровых банках, сотни килограммов драгоценных камней, драгметаллов. У одного только Снобкова было изъято 24 кг золотых колец, более 5 млн. руб. наличными, около сотни сберкнижек на предъявителя. Несмотря на многочисленные улики, дело начало разваливаться, т. к. лидеры «Картеля», как окрестили «меховую мафию» следователи, имели связи на самом верху. Андропов с большим трудом сумел отстоять уголовное дело. Снобков, Эпельбейм и Дунаев были приговорены к расстрелу, Рудольф Жатон получил 15 лет лишения свободы.