…Впереди еще час – уйма времени. Главное, не отвлекаться на глупости вроде сбора сумки или обеда. Осталось полчаса. Нужно, жизненно важно успеть – только не надо одеваться, ни в коем случае не прятать себя друг от друга. Десять минут. Вещи в беспорядке запихиваются в сумку. Куда, черт возьми, подевались трусы?! Быстро одеться – на все три минуты. И долгий, пьяный, сладкий до боли и горький до слез последний поцелуй. Все!!! Бегом!
Электричка в Москву ехала почти пустой – кому же придет в голову уезжать с дачи в пятницу вечером, когда погода стоит распрекрасная и лето в самом разгаре? Обидно до слез. А мне через два часа садиться в поезд и возвращаться в Казань. Бог ты мой, неужели есть такой город на карте?! Где он? Зачем? Есть. Есть! Есть!!! Могло бы и не быть, но в нем живет моя маленькая, беззащитная Катя. А я еду к ней.
«Что ты думаешь насчет Москвы? – Артем, который ни на минуту не отпускал моих рук, спросил это так неожиданно, что я, затерянная в собственных мыслях, даже не поняла, о чем идет речь.
– В каком смысле? – Я внимательно посмотрела на него.
– Переезжай. – Он сказал это так просто, словно ничего запредельного не было в том, чтобы вот так взять и разом все бросить.
– Как? – Я боялась спросить прямо, но каким-то образом нужно было выяснить, что именно он имеет в виду – переезжать к нему или просто, независимо от наших отношений, менять место жительства.
– Так. – Он пожал плечами. – Ты же сама говоришь, что заниматься преподаванием или наукой в Казани невозможно – с голоду умрешь. Устроиться на приличную работу тяжело. Да и не факт, что ты с такой чувствительностью ко всему приживешься в бизнесе. А здесь всегда можно найти что-нибудь интересное. Переводы. PR. Да мало ли чего еще!
– Не знаю. – Я судорожно сглотнула ком, застрявший в горле. – Артем не предлагал мне ехать «к нему». Просто хотел, чтобы я оказалась ближе. Была под рукой. Хотя зачем, если он сам уже почти решил уехать в Кембридж?
– Я помогу. – В его глазах читалось искреннее желание сделать так, чтобы мне жилось лучше. Только, как и в его случае с мамой, это самое «лучше» каждый из нас понимал по-своему. – Поищу что-нибудь через знакомых. Поспрашиваю про квартиры.
– Не сейчас. – Я отвернулась, сделав вид, что разглядываю проносящиеся в окне пейзажи. – Нужно хотя бы диссертацию защитить.
– Ну, это само собой! – Артем улыбнулся. – Я же не говорю, что ехать нужно сразу.
– Я подумаю.
И я не соврала – с этого момента все мои мысли устремились в одно-единственное русло: как, зачем и стоит ли переезжать в Москву. Разумеется, я бы не колебалась ни минуты, если б Артем говорил о том, что переезд будет означать совместную жизнь. Но именно об этом не было сказано ни слова. А как в таком случае я должна поступить? Бросить Катеньку и, разрушив все отношения с родственниками – понятно же, что по головке меня за подобное решение никто не погладит, – навсегда уехать из родного города? Уже страшно. Меня же просто размажут по стенке, прежде чем я заикнусь о чем-нибудь подобном. И потом, как Артем представляет себе то, что я вынуждена буду бросить ребенка: здесь-то, пока не встану на ноги, с Катенькой нам не прожить. Ни квартиры, ни дедушек-бабушек, которые могли бы помочь. И никакой гарантии, что когда-нибудь наступит волшебный период благоденствия. Смогу ли я когда-нибудь позволить себе содержать няню и купить жилье? Звучит, по крайней мере, так же, как мечта слетать однажды в космос.
На вокзал мы приехали в абсолютно новом состоянии – оба задумчивые, серьезные, хмурые. Видимо, и Артему было неспокойно оттого, что он только что взвалил на себя вполне серьезный груз ответственности. Ведь если я все-таки решусь приехать, он будет обязан мне помочь. Иначе я запросто могу умереть от голода в чужом городе – особенно в первое время, пока ищу работу.
Мы дружески попрощались – словно все, что имело отношение к страсти или любви, осталось в Подмосковье, – и я поднялась в вагон. Ночь обещала быть бессонной. Мне предстояло о многом подумать. Я должна была для самой себя определить последствия самовольного поворота «колеса судьбы». Тем более что от принятого решения будет зависеть не только моя собственная жизнь, но и жизни близких мне людей. Особенно Кати. А потому я не имею права ошибиться и обязана действовать только «во благо».
Глава 6
Несмотря на нежелание уезжать из Москвы и расставаться с Артемом, вернуться в Казань на этот раз было очень и очень приятно. То ли потому, что я, ничего еще для себя не решив, уже начала страдать ностальгией, то ли оттого, что действительно соскучилась по родному городу. А еще больше – по Кате.
Дочка встретила меня с восторгом таким искренним и бурным, на который способен только человек двух лет от роду. Она меня задушила в объятиях, зацеловала и вообще вытворяла что-то невообразимое. А потом мы сели за стол – завтракать, и Катя случайно смахнула свою чашку с чаем на пол. Она испуганно сжалась – думала, будут ругать – и выдала на полном автомате адаптированный вариант моего излюбленного ругательства: «Таю мать!» Пока я соображала, что к чему и никак не могла решить, можно смеяться или это непедагогично, Слава начал орать как ненормальный. Он обвинял меня в том, что это все мои словечки, что я вообще не контролирую ни свою речь, ни свои действия, что на днях он лично слышал от Кати слово «бять». А кроме меня, никто так в доме не ругается. И вообще, я живу только своей эгоистичной жизнью и мне нельзя доверять воспитание детей!
Впервые я посмотрела на свое поведение со стороны. И поняла, что, разумеется, Слава прав. Только удивительно, почему это сам он, разглядев в моих очах соринку, не видит бревна в собственном глазу. Я-то по крайней мере стараюсь проводить с ребенком как можно больше времени, а он большую часть Катиной жизни пропадает где-нибудь. И еще – не ожидала, что муж все-таки замечает, что происходит со мной и вокруг. А я-то думала, он живет с закрытыми глазами. Что ж, тем лучше. Меньше нужно будет объяснять, когда время придет. Я молча встала из-за стола и пошла в комнату, чтобы включить компьютер.
«Артем, спасибо тебе за эти четыре дня! – Я писала не прячась. Если бы супруг захотел прочесть – ему достаточно было встать у меня за спиной. – Мне было необыкновенно хорошо с тобой, и я окончательно поняла, что отказаться от тебя добровольно – выше моих сил. Разумеется, есть и будут угрызения совести, никуда не денется чувство вины, останутся мысли о неопределенности и безысходности, но ощущение тебя рядом, нежность или жестокость твоих рук, улыбка во сне, грусть и смех в твоих глазах – все это стоит того, чтобы жить. И быть рядом.
А за собой я заметила одну странную особенность – какая-то схожесть с зеркалом, которое всегда готово тебя отражать. Поэтому мне несложно тебя почувствовать, поэтому мои эмоции во многом определяются твоим настроением. Не знаю, хорошо это или плохо, но, по крайней мере, ты всегда волен «настроить» меня на свою волну.
Пиши, как только сможешь. Целую. Яна».
Странно, но Слава не стал ничего читать. И вопросов тоже не задавал. Он вообще превратился в задумчивую статую, которая перемещалась по квартире молча, только изредка меняя выражение лица с тоскливого на тоскливое невероятно. Так продолжалось целую неделю, пока не настал канун очередной годовщины нашей свадьбы. Не знаю как Слава, а я физически не могла поверить в то, что мы прожили в браке уже целых пять лет. И до сих пор по какому-то странному недоразумению продолжали называться мужем и женой.
Слава вернулся с работы в тот день раньше обычного. Зашел на кухню, где я кормила Катю. Вытащил из кармана пиджака какие-то сложенные вчетверо бумаги и положил их передо мной на стол.
– Что это? – мельком взглянула я на них. – Заявление на развод?
– Дура, – устало и беззлобно сказал Слава.
– А что? – во мне проснулось обычное женское любопытство.
– Сама посмотришь, – бросил он и ушел в спальню переодеваться.
Я докормила ребенка, вымыла и вытерла кухонным полотенцем руки, а потом взяла со стола бумаги, которые оказались путевкой в какой-то местный санаторий. Досада и удивление возникли одновременно. Ну зачем нам куда-то вместе ехать, о чем мы будем говорить, что станем делать посреди леса, вдали от привычной жизни, где мы как тени ходим друг мимо друга?
– Собирайся, – Слава внезапно вырос в проеме кухонной двери. – Уезжаем завтра рано.
– А Катя? – Мне упорно не хотелось никуда отправляться вдвоем с мужем.
– С Катей будет моя мама, – интонации такие суровые, что бессмысленно возражать.
– А работа? – Я никак не желала смириться.
– Отпуск у меня, понятно? – Слава повысил голос. – И пятилетие свадьбы, если кто забыл!
– Да помню я, помню, – нехотя я поднялась из-за стола и, просочившись между Славой и дверным косяком так, чтобы никого из них не задеть, отправилась собирать сумку.
– С Катей будет моя мама, – интонации такие суровые, что бессмысленно возражать.
– А работа? – Я никак не желала смириться.
– Отпуск у меня, понятно? – Слава повысил голос. – И пятилетие свадьбы, если кто забыл!
– Да помню я, помню, – нехотя я поднялась из-за стола и, просочившись между Славой и дверным косяком так, чтобы никого из них не задеть, отправилась собирать сумку.
Санаторий, в который мы ехали, прятался в глубине марийских лесов рядом с озером неописуемой красоты. О «Марийке» у меня со студенчества были самые добрые и трепетные воспоминания – костры пряными летними ночами, купания нагишом, песни под чувственную гитару и неукротимая радость бытия. Приятно, черт возьми, когда тебя осыпают восхищенными взглядами и комплиментами только потому, что все молоды, горячи, а жизнь только начинается. А вот теперь все было по-другому: и лес, и озеро покрылись туманным налетом печали и тоски. Не было даже намека на ощущение праздника – никакой романтики. Сколько можно повторять себе и всем, что не входят дважды в одну и ту же реку?! Хотелось, чтобы Слава передумал, чтобы мы уехали в город ближайшим же автобусом. Но муж, судя по выражению его лица, был тверд в намерении довести начатое до задуманного финала: любой ценой устроить нам праздник. Я даже начала опасаться, как бы он не начал настаивать на непременном атрибуте празднования дня свадьбы во всех нормальных семьях. Вот это точно уже было бы выше моих сил.
Мы бросили сумки в номере, и я, демонстрируя острое желание искупаться, потащила мужа на озеро. До вечера я плескалась в воде, то и дело выползая на деревянный настил, чтобы погреться на солнышке. Супруг все это время с недовольным видом читал книгу, периодически одаривая меня укоризненным взглядом. Наконец солнце село за горизонт, а я покрылась мурашками с ног до головы и, как ни старалась плотнее сжать громко стучащие от холода зубы, сделать с собой ничего не могла. Слава взял меня за ледяное запястье и потащил в нашу комнату. Одеваться.
После горячего душа я облачилась в джинсы, теплый свитер и хотела было увести Славу на вечернюю прогулку в лес, но, выйдя из ванной, просто обомлела. Интересно, у кого и где мой муж успел научиться «созданию обстановки»? В фильмах, что ли, насмотрелся? На низком туалетном столике горело множество свечей, а их огонь отражался в стекле двух бокалов и бутылки шампанского. Красиво, ничего не скажешь. Слава, чарующе улыбаясь, взял в руки шампанское, вполне профессионально открыл и наполнил бокалы. Потом протянул мне тот, в который было налито больше.
– Ну? – Он выдержал театральную паузу. – За нас с тобой?
– Как скажешь. – Я робко улыбнулась в ответ. После всех его стараний и приготовлений с моей стороны было бы просто свинством испортить человеку вечер.
Мы выпили. Слава поставил свой бокал на стол и обошел меня сзади. Обхватил руками за талию и крепко к себе прижал. Я напряглась – ощущение было неприятным, – но вырываться не стала.
– Ян, – Слава говорил шелестящим шепотом.
– Что? – спросила я намеренно громко.
– Не кричи, – тихо попросил он.
– Буду, – твердо возразила я.
– Ты что, боишься меня? – Он с трудом вытащил из моих рук бокал, в который я вцепилась мертвой хваткой, и повернул меня к себе лицом. – Яна, это же смешно.
– Тогда смейся, – сама того не желая, я начала дрожать как от холода в его руках.
– Ну что ты, что ты! – Он потянул меня к кровати, сел сам и усадил меня к себе на колени.
Противный ком, предвещающий слезы, подкатил к самому горлу: от прикосновений мужа я не ощущала ничего, кроме неприятного и тяжелого страха. Хотелось оттолкнуть этого чужого мне человека, вырваться, убежать. Усилием воли я не позволила себе этого сделать, но вся гамма чувств, похоже, отразилась на моем лице. Слава посмотрел на меня зло, а потом пересадил на кровать.
– Яна, послушай меня. – Он заговорил четко, произнося каждое слово отдельно: – Тебе нужно к врачу.
– Зачем? – Я сидела, закрыв лицо руками.
– Потому что ты больна. – Он чуть-чуть отодвинулся. – У тебя психоз, понятно?
– Какой еще психоз? – Я отняла руки от лица и внимательно посмотрела на мужа – вот уж не ожидала, что он способен снизойти до анализа моих душевных состояний. Мне всегда казалось, что у него другая, никак не связанная со мною жизнь.
– Такой! Вызванный этим твоим извращенцем Аполлинером. – Слава буравил меня злобными глазами. – Я тут почитал на днях ваши «Одиннадцать тысяч палок». Чуть не стал импотентом!
– Что, в оригинале? – Я невольно засмеялась. – И почему «наши»? Я соавтором не выступала.
– Да какая разница! – Слава бросил на меня колючий взгляд. – Зато напереводила достаточно – мне лично хватило. Ты посмотри, до чего он тебя довел! Ужас, да и только!
– Что – ужас-то? – Я продолжала хихикать, никак не могла остановиться.
– Мы с тобой не живем как муж и жена уже больше двух лет! – Слава явно нервничал, зато я вдруг стала неожиданно спокойной. – Сначала я, дурак, думал, что все это беременность, роды, стресс. Потом смотрю – другие-то ничего, рожают и трахаются дальше. А ты больна! Фригидна! Да и неудивительно – после мерзких вывертов твоего дорогого Аполлинера.
– А зачем ты его читал? – спросила я серьезно. – Это же совершенно не твое. И, кстати, откуда сведения о том, как другие «рожают и трахаются дальше»?
– Не в-важно! – Слава споткнулся на полуслове, но тут же исправился. – Друзья говорят!
– А-а-а. – Я понимающе кивнула и порадовалась про себя тому, что у мужа моего, кажется, случаются любовницы. Ну, или постоянная одна – не суть.
– Хорошо. – Я взяла его за руку. – Про лечение мы поговорим. Потом. А сейчас – пойдем лучше ужинать, пока не поздно, и гулять.
Я вышла из комнаты, предварительно и с удовольствием задув все свечи. Слава взял ключи и побрел за мной. Настроение у меня было самое что ни на есть прекрасное – полезно все-таки иногда поговорить с собственным мужем. Много нового и о нем, и о себе узнаешь. Особенно порадовала меня его реакция на прозу Костровицкого: как ни крути, а эпицентр чувств. Можно сказать, Аполлинер собственным телом только что прикрыл Артема – если бы не пресловутый эротический роман, чем бы Слава объяснил себе произошедшие во мне в последнее время перемены?
Супруг мой был чернее тучи. А я никак не могла сообразить – почему. Если ему давно понятен тот простой факт, что я его уже не люблю, а он сам, по большому счету, никогда не испытывал ко мне чувств, зачем, настойчиво и неумело, играть роль заботливого супруга? Зачем обманывать себя, да и меня заодно? Просто потому что мы женаты, так, что ли? Можно ведь спокойно и честно поговорить (я бы лично с удовольствием уже все ему рассказала, боялась только вызвать серию семейных истерик и скандалов – как и Артема, от всего этого меня тошнило), и вместе решить, как жить дальше. Так ведь нет, он упорно делает вид, что мы с ним муж и жена. Но смысл-то имеют не формальности и штампы, а любовь! Хотя, если уж весьма «продвинутый» Артем был не в состоянии это понять, куда уж недалекому Славе? И все равно я не понимала, почему бы не признать это. Ханжество просто – думать одно, а делать другое. Да-а-а. Видимо, разные книги мы с ним в детстве читали! Да и потом. Вот и получилось два совсем разных человека.
В моей-то литературе, включая творчество Аполлинера, значение всегда имела только любовь.
Оставшиеся два дня в санатории мы занимались тем, что ничего не делали: катались на лодке, купались, загорали, гуляли в лесу – одним словом, сплошные удовольствия безо всякого там «полового влечения» и «плотских утех». В общем, я окончательно убедилась в том, что супруг стал для меня родным человеком (кем-то вроде брата, потому что спать-то я с ним не могу). А Артем все время был где-то рядом, мне не удалось забыть о нем ни на минуту. Совершенно четко я осознавала, что физически не в состоянии ему изменять. Пусть даже и с собственным мужем. На самом деле, если покопаться, все это было довольно грустно и вызывало пресловутое ощущение «неудавшейся жизни». Да еще и Славик подливал масла в огонь, с упорством барана делая вид, будто «все путем».
Мы вернулись в Казань, жизнь завертелась по заученному кругу. А я все упорнее думала насчет работы в Москве – только вот безо всякого оптимизма. Было ощущение, что за последние два года я забыла все, что раньше знала. А основные преимущества – свободный французский и вполне приличный английский – еще чуть-чуть, и без устной практики элементарно сойдут на нет. Останутся только навыки «книжного червя», привыкшего бесконечно копаться в иностранной литературе. Поэтому заинтересовать собой приличного работодателя я буду просто не в состоянии. Хотя желание работать после почти двух лет сидения с ребенком у меня было просто огромным. Мне даже казалось, что уже совершенно не важно, будет моя работа соответствовать специальности или нет. Да я уже и в уборщицы готова была пойти. Лишь бы это обеспечивало материальную независимость и давало возможность быть рядом с любимыми людьми.