До вечера я все успела: привела в порядок оба костюма, постирала блузку, убралась в квартире и приготовила мясо по-французски. Артем звонил несколько раз, жаловался, что скучает, хотел приехать. Я уговаривала его потерпеть до завтра, хотя и сама уже малодушно изнывала от желания увидеться с ним. Но нужно было проявить силу воли: в спокойной обстановке подумать и что-то наконец решить. Мы договорились встретиться завтра днем, после интервью с губернатором.
Перед сном я позвонила Славе с Катей – они тоже укладывались спать. Как я поняла, Татьяна читала Кате на ночь книжку, а Слава складывал разбросанные за день игрушки. Ничего не скажешь – идиллия. При мне муж почему-то никогда особенно не интересовался детскими делами и уж точно не снисходил до каких-то там уборок. И что с ним такое сделала эта Татьяна? Может, для Славы много значила полноценная, в том числе и в сексуальном смысле, жизнь? То, чего я давно уже не могла ему дать?
И для меня, конечно, тоже близость с любимым человеком была очень важна, но в том-то все и дело, что с любимым. А со Славой этот момент давно потерялся. Прошел.
Катенька обрадовалась, когда узнала, как скоро я к ней приеду, и до слез растрогала меня, ответив на вопрос: «Что тебе, солнышко, привезти?», одним-единственным словом: «Себя». Ну как же такую дочку можно больше жизни не любить?! После звонка домой на душе стало легче – в Казани все было спокойно, никто мою Катеньку не обижал, и я напрасно изводила себя мучительными страхами и кошмарами.
Сергея с Надей я в тот вечер так и не дождалась – рано уснула.
Было здорово ехать по пустой воскресной Москве. Машина неслась по красивейшим центральным улицам города, а Уэнди с Беатрис, опустив до предела стекла, высовывались из окон и громко кричали: «Look! It’s wonderful!»[6] – каждый раз, когда мимо нас проносилось огромное и величественное сооружение сталинской эпохи. Я надувалась от гордости за державу и со снисходительной улыбкой на губах делала вид, что всю жизнь, каждый день вижу такие дома. А сама смотрела по сторонам с не меньшим восторгом и любопытством. Надо же, стоит очистить город от массы кишащих всюду людей и огромной своры нетерпеливых машин, как к нему возвращается утраченный в будни дух величия и кристальной чистоты, которую способны транслировать в мир только произведения искусства. Пораженная этим открытием, я шепотом признавалась Москве в любви. Несмотря на все связанные с ней страхи, разочарования и тоску, я чувствовала одно: Москва – это мой город. Обещающий, манящий, зовущий город моей любви. Из всех городов, что мне довелось увидеть, ни один не вызывал у меня такого поклонения и восторга, как этот, бывший для меня то эссенцией реальной жизни, то эликсиром волшебной сказки. Оставалось только заслужить право остаться в нем, отвоевать свое место под солнцем. И обязательно поделиться им с моей маленькой Катей.
Борис Всеволодович – приятный седовласый мужчина с гордой осанкой военного человека в высоком звании – встретил нас на пороге огромного светлого кабинета. Улыбнулся доброжелательной открытой улыбкой и пригласил садиться. Мне даже показалось, что на меня он посмотрел особенно нежно – как на внучку. На душе стало тепло. И правда, много ли человеку надо? Да чтобы заметили его, одарили ласковым взглядом и отнеслись как к живому существу, а не как к предмету обстановки.
Губернатор говорил четко, с расстановкой, терпеливо ждал, когда я закончу с переводом, и только потом приступал к следующей фразе. Беатрис, поддавшись созданному гостеприимным хозяином общему настроению тепла и уюта, не тараторила как заведенная, следуя своей журналистской привычке сказать и услышать как можно больше, а задавала вопросы размеренно. И с улыбкой. Было видно, что и ей Борис Всеволодович очень понравился. А может, это такая профессиональная психологическая фишка – отражать своего собеседника. Настраиваться на тот же эмоциональный лад, говорить в том же темпе и тем же тембром, делать схожее выражение лица. Зная о подобном методе из курса психологии, я теперь имела возможность получить о нем максимальное представление на практике. Жаль, что я так не умею и вряд ли когда-нибудь научусь – если уж человек мне нравится, я и безо всякой психологии буду солнышком сиять и «отражать» его, а если не нравится, как вчерашний министр, бессмысленно пытаться выдавить улыбку. Все равно она получится фальшивой. Но я дала себе честное слово потренироваться. Глядишь, с таким умением и жить станет легче.
Мы говорили о ресурсах Московской области, о ее инфраструктуре, о культуре, сельском хозяйстве, производстве и сохранившихся ремеслах. Губернатор рассказывал так интересно и заразительно, что мне и самой захотелось побывать в разных городах и селах Подмосковья, увидеть сохранившиеся старинные церкви и крошечные деревенские музеи, попасть на восстановленные заводы, погулять по красивым лесам и полюбоваться на озера и реки. Беатрис все больше напирала на то, чтобы губернатор дал нам рекомендации, адресованные руководителям крупнейших подмосковных предприятий с объяснениями, как полезно будет Московской области привлечение иностранного капитала. Но я не стала переводить весь этот бред. Не хотелось мне, чтобы, прикрываясь именем Громова, Беатрис навязывала людям рекламные услуги. Если моим соотечественникам действительно понадобится иностранный капитал, они и сами сообразят, как его привлечь. Подрывная деятельность Беатрис и ее сотрудников к благим намерениям помочь встать на ноги государству Российскому никакого отношения не имела. Им бы деньги, как и всем, содрать.
Вместо того чтобы выклянчивать у человека подпись на заготовленные нами заранее письма, я самовольно задала вопрос, который не давал мне покоя в течение всего интервью.
– Извините, Борис Всеволодович, но зачем вам столько телефонов? – На столе Громова громоздился десяток разных аппаратов – от старинных из дерева, отделанного желтым металлом, до современных моделей из пластика. – Они что, все работают?
– Работают, разумеется! – Губернатор весело рассмеялся. – На рабочем столе вообще не должно быть ничего лишнего – только то, что нужно для дела.
– А как же быть, если они вдруг начнут звонить все сразу? – не удержалась я от следующего глупого вопроса.
– Правильно расставить приоритеты, – серьезно, но с улыбкой, ответил Борис Всеволодович. – Что же еще?
– Спасибо! – Я не удержалась от широкой улыбки. – Я запомню.
Из приемной мои работодатели выбирались в самом отвратительном состоянии духа – Беатрис шипела на меня, как змея, а Уэнди ей поддакивала.
– Ты плохо переводила про рекомендации! – Она потрясала в воздухе своим дорогущим, явно дизайнерским, кожаным портфелем.
– Я все перевела дословно, – мне не хотелось ни с кем ругаться. Встреча с Громовым оставила приятное ощущение уверенности и покоя. Нужно было сохранить его, не растрачиваясь на глупые эмоции. Еще с Артемом предстоят тяжелые переговоры. Пригодится.
– Почему тогда он ничего не подписал? – Беатрис даже раскраснелась от гнева.
– Наверное, не захотел подписывать без согласования с заместителями. – Я старалась успокоить разбушевавшегося руководителя проекта. – Мы же оставили бумаги. Подпишут – позвонят.
– Дура! – Мы уже вышли на улицу, и Беатрис не сочла нужным сдерживать свои эмоции дальше. – Если сразу не подписал, значит, просто выбросит! Ясно?!
Я пожала в ответ плечами. И даже не подумала оскорбляться. Зато Уэнди неожиданно перешла на мою сторону и зашептала что-то Беатрис на ухо – видимо, призывала к корректности в обращении с русскими сотрудниками. Беатрис отмахнулась от нее, как от мухи, и, отвернувшись от нас обеих, залезла в машину. Уэнди забралась следом. Я, как всегда, села вперед, рядом с шофером. Кажется, по этикету это место обычно отводится охраннику или тому, кто значительно младше по рангу. Но я не возражала – во-первых, ни за что не хотелось сидеть слишком близко от Беатрис, во-вторых, впереди укачивало меньше. А ранги, чины и регалии – дело наживное. Да и к чему все это нужно? У меня по-другому расставлены приоритеты. Я улыбнулась, вспоминая слова губернатора, и прикрыла глаза. Продержусь еще пять суток, потом сяду в поезд и поеду к Кате. На целых два дня забуду и про журналистов, и про интервью, целых тридцать шесть часов пробуду с любимой дочкой, не отходя от нее ни на секунду.
По приезде в офис мне неожиданно и приятно повезло – Уэнди, пока Беатрис не видела, отсчитала мне двойную зарплату: целых пятьдесят долларов! Всего за полдня работы! И шепотом попросила не обижаться, дескать, у Беатрис сегодня «не все дома». А для наглядности покрутила пальцем у виска. Оказывается, та поссорилась со своим непутевым бойфрендом, который путешествовал с ними кем-то вроде приживала и постельного ленивца. Редко кто видел его за пределами кровати или дивана, а главное, без стакана в руке. Но, видимо, были у него какие-то иные, тайные, заслуги, и теперь Беатрис мучительно переживала его поспешный отъезд в Великобританию и свое одиночество. Я понимающе кивнула и сказала, что совсем не обижаюсь. Тем более что у Беатрис весьма уважительная причина для злости на весь белый свет – кому же знать, как не мне. Я попрощалась и убежала – через тридцать минут мы должны были встретиться в метро с Артемом.
Глава 5
– Куда пойдем? – Я взяла Артема за руку и прижалась к нему плечом. Сколько ни пыталась воспитывать свое упрямое тело и внушать ему, что пора вести себя скромнее и поумерить бурные реакции на появления Артема, прислушиваться оно ко мне не собиралось. Каждое прикосновение по-прежнему оборачивалось жаждой подчинения и страстью. Ну что ты будешь делать?!
– Для начала – прогуляемся. – Артем успел почувствовать мое состояние и успокаивающе погладил по руке. – Потом в японский ресторан: у нас с тобой сегодня встреча с хорошим человеком насчет работы. Ну, и вечером, если Серега не будет против, поедем вместе к нему.
– С ночевкой? – Я обрадовалась как ребенок. С момента моего поселения в Москве мы еще ни одной ночи не провели вместе с Артемом.
– Да. – Он чмокнул меня в губы и потащил за собой.
Мы вышли из метро и зашагали вверх по улице, оставляя за спиной Кремль, который успели наводнить толпы любопытствующих туристов. Было хорошо. Рядом с Артемом я сегодня ощущала себя так, будто он был и воздухом, и весной, и солнцем. Я помнила о том, что он ни на что не может решиться, знала, что его раздирают мириады противоречий. Но сегодня я была уверена в том, что он любит меня на самом деле – иначе стал бы так переживать, заботиться, волноваться? Все еще может у нас сложиться – главное, не отчаиваться. Ему только нужно на-учиться преодолевать свой страх. Жить собственной жизнью. А я должна объяснить, что бояться – значит обрекать себя на печальную участь (рассказать ему, что ли, историю Анни Плейден?), бояться – значит жить по указке других, бояться – значит запретить себе любить. Ладно, нужно будет как-нибудь собраться с духом. Или книжки правильные подарить. Пусть прочитает, наверняка на многие вещи посмотрит по-другому. Точно. Заеду завтра после работы в книжный магазин. Что ж делать, придется действовать не раз уже испытанным его мамой способом. Не все ей одной подсовывать ему религиозные статьи.
Пока мы гуляли, я болтала без умолку, рассказывая Артему о своем новом, практически «правительственном» образе жизни, а он снисходительно улыбался. Потом мне стало интересно, с кем мы идем встречаться и чем нам это может помочь. И Артем рассказал про своего давнего приятеля – Матвея, весьма известного в определенных кругах человека, руководившего закрытым пиар-агентством. Специализировалась его контора на организации предвыборных кампаний разного рода и ранга политикам – то бишь всем, нацеленным на депутатские и правительственные кресла.
– Подожди-подожди. – Я как-то не сразу уловила смысл сказанного. – А разве не партии предлагают своих кандидатов и организуют предвыборную кампанию?
– Слушай, ну я не специалист. – Артем пожал плечами. – Я только знаю от того же Матвея, что за определенную сумму он создает из просто богатого человека депутата, что называется, под ключ. Понимаешь, кто-то же должен разработать программу продвижения, организовать расклейки, рассылки, телеэфиры, побегать по инстанциям с пухлыми конвертами. То есть, по сути, сделать все, чтобы создать продукт, который заинтересует финального потребителя – избирателя.
– Что-то больше смахивает на бизнес. – Я задумчиво покачала головой.
– А это бизнес и есть. Ты еще не заметила, что у нас все успешные производственники и предприниматели либо в родственной, либо в иной какой связи с политиками? – Артем свернул в очередной переулок.
– Наверное, – на ум услужливо пришел пример родного Татарстана, где любая состоявшаяся в большом бизнесе личность оказывалась так или иначе родственной Президенту.
– Так вот, – Артем извлек из кармана мобильный телефон и стал набирать номер, – Матвей рассказывал, у нас многие правительственные должности созданы, чтобы лоббировать чьи-то интересы, и потому элементарно стоят вполне конкретных денег.
– Да ладно! – Я отмахнулась от жуткой картины, невольно созданной Артемом. – Не верю.
– Дело твое. Я и не настаиваю. – Он пожал плечами и прижал телефон к уху.
Через десять минут мы уже сидели в огромном двухэтажном японском ресторане с Матвеем – худощавым мужчиной лет тридцати пяти с сединой в густых волосах – и его, судя по всему, полуслучайной подругой, полной брюнеткой, которая была уже подшофе, а потому безжалостно липла к своему кавалеру. После каждой предпринятой ею атаки Матвей отодвигался, но деревянная лавка угрожающе близилась к концу. Ее длины хватило бы максимум еще на два-три нападения со стороны хищной девицы.
Я с любопытством оглядывалась по сторонам, рассматривая официанток в длинных кимоно, иероглифы на стенах, бамбуковые перегородки и столы из тяжелого рельефного дерева. Было непривычно. Перспектива оперировать палочками вместо вилки немного пугала.
В три часа дня я уже хотела есть так, будто меня не кормили целую вечность: все эти интервью с руководителями страны высасывали море энергии и нервов. Но, едва взяв в руки меню, я поняла, что придется терпеть до дома. Во-первых, цены были, мягко говоря, негуманными, во-вторых, как ни старалась, я не могла найти ничего похожего на понятную организму русского человека пищу. Ну, разве что «пельмени с креветками», хотя назывались они как-то совсем по-другому, и, если бы не разъяснения под названием, я бы никогда не догадалась ни о форме, ни о содержании продукта. Матвей, заметив смятение на моем лице, воспользовался ситуацией и пересел ко мне на скамейку.
– Так, Артем ничего не понимает. – Он вытащил у меня из рук меню и принялся энергично листать. – Я тебе сейчас все объясню.
И объяснил. Про сырую рыбу, отварной рис, водоросли, соевый соус, васаби и прочую белиберду. С голоду от подобных рассказов меня начало немного мутить, и я малодушно подумала, что лучше было бы купить в «Макдоналдсе» гамбургер и съесть его с риском для жизни. Но назад пути не было – над нами уже доброжелательным оранжевым столбиком возвышалась казахской наружности официантка. Пришлось выбирать. Проблему несколько облегчило заверение Матвея в том, что он угощает всех. Я остановилась-таки на пельменях в силу их понятности и простеньких – без изысков – роллах. Рис, рыба, водоросли. Бр-р-р.
На поверку все оказалось не так уж страшно, а уж под саке и вовсе пошло хорошо. Вот еще одна особенность русского человека – есть он будет далеко не все подряд, какой бы ни был голодный. И станет предварительно дотошно выспрашивать, что, к чему да как. А вот что касается алкогольных напитков – выпьет что дадут. Лишь бы градус был. Помню, как сильно меня порадовал в свое время ответ одного нашего общего с Каримом знакомого на вопрос: «Андрей, вы пьете кальвадос?» – «Если жидкий – пью», – резонно заметил Андрей.
Чем чаще на нашем столике меняли пустой глиняный кувшинчик с саке на полный, тем веселее всем становилось. Матвей говорил много и охотно, а я удивлялась тому, как сильно его жизнь отличается от нашей с Артемом. А ведь, казалось бы, в одной стране живем.
Артем подкараулил момент, когда Матвей окончательно расслабился, и начал рекламировать меня, выводя рулады на все лады, «какая я хорошая, умная, ответственная и вообще, кандидат наук». Матвей слушал, опустив голову на грудь и мечтательно закатив глаза.
– В любовницы возьму, – заплетающимся языком подытожил он и повернулся ко мне: – Пойдешь?
– Как Артем скажет! – Черт бы побрал это саке! Чего только под влиянием незнакомой жидкости не ляпнешь. Вредно мне было, видно, столько читать о парижской жизни артистической молодежи времен Аполлинера. Совсем стыд потеряла! Я испуганно взглянула на Артема, чтобы посмотреть, не обиделся ли он.
– Да?! – Артем нетрезво удивился. Он-то, как ему казалось, пытался пристроить меня на постоянную работу, почти по профилю, а тут – нате вам, в любовницы. Потом на его лице расплылась хитрая улыбка. – Сколько?
– Тебе – штука. Единовременный одноразовый платеж. – Матвей улыбнулся мне. – Яне – пятьсот в месяц, пока не надоест.
– Дешево, – однозначно заявил Артем. Он поднял кувшинчик и стал разливать по керамическим рюмкам.
– Ладно, – Матвей посмотрел на него, с трудом фиксируя в нужном направлении мутный взгляд, – сам скажи.
Я сидела не дыша: совершенно перестала понимать, что происходит. То ли они вполне серьезно затеяли эти торги, то ли шутят. Девица Матвея к тому времени уже обиделась и испарилась, так что даже апеллировать было не к кому. Да еще, как назло, то ли от выпитого, то ли от фривольности ситуации, меня охватило невыносимое возбуждение. Хотелось сию же секунду, чуть ли не здесь же – на этом самом столе, – отдаться Артему. И если Матвею нравится, пусть смотрит. О-ой, что-то голова совсем закружилась.
– Мне – пять, ей – по штуке. – Артем не рассчитал и налил Матвею через край.
– Не-е-е, – Матвей отрицательно покачал головой и поднятым указательным пальцем одновременно. – Сейчас не могу. Тяжелые времена. Так что трахай сам.
– Буду! – тяжело кивнув головой, согласился Артем. И они, пьяно перемигнувшись, одновременно рассмеялись.