А.П.: Сегодня я почувствовал во время посещения лодки: она состоит из такого количества комплектующих, что если бы ВПК в целом рухнул, то строительство лодки не состоялось бы. Значит, сам факт существования этой лодки свидетельствует о том, что потенциал жив.
И.С.: В девяностые годы потенциал завалился крепко. У нас процентов 30–40 насыщения боевых кораблей шло из республик, и с отпадением республик эти проценты рухнули. Но теперь довольно быстро идет процесс «русификации» комплектующих. Самую большую «встряску» получила российская часть лодки. Мы ринулись за Урал. Там жизнь оказалась устойчивей. Многое уцелело, в основном за счет зауральских и уральских ракетостроителей. Кооперация налажена. К сожалению, мы теряем теперь на рабочем классе. «Мозговики» есть, а рабочие уходят, оголяются уникальные предприятия.
А.П.: Скажите, развитие лодок ограничено какими-нибудь «потолками»? Или это бесконечное совершенствование?
И.С.: Наука, техника, технология никогда не будут стоять на месте. Казалось бы, сделали все, лучше не придумаешь. Я был замконструктора атомной лодки первого поколения с баллистическими ракетами. Сделали – само совершенство. В море на ней долго плавал, наблюдал. Приезжаю домой – новый опыт, за это время наука что-то новое подкинула – теория винтов, сплавы, материалы. Все время идеи развиваются, накапливаются, а потом переходят в новое качество, рождая корабли нового поколения. Так и в ракетных системах. У нас были стотонные ракеты, а сейчас сорокатонные. Материалы новые появились, топливо нового качества, электроника миниатюрная. Поэтому улучшение – бесконечный процесс.
А.П.: Вы прогнозируете этот процесс?
И.С.: Безусловно. Например, мы понимаем, куда идет электроника. Искусственный интеллект скоро будет привлекаться. Разве это дело, – 1200 человек экипажа приходит на авианосец? Ужасная цифра. Нужно минимизировать проектирование, создание, управление корабля.
А.П.: А что стимулирует это развитие? Может быть, конкуренция между фирмами и конструкторскими бюро?
И.С.: Я не понимаю, как в одной стране можно иметь два конструкторских бюро по производству лодок. Например, во Франции – одно конструкторское бюро. А у них – третий флот мира. И крейсера, и лодки, и корабли на воздушной подушке – все исполняет одно КБ. Я спрашиваю руководителя: «Но ведь это же монополия? Нет конкуренции?» Он долго не мог понять. Внутри одной страны какая-то конкуренция? Распыление гигантских средств. Конкуренция по кораблю? Абсурд. Какой выбрать дизель – нужна конкуренция. Какую выбрать автоматику – нужна конкуренция. А по кораблю в целом? Не знаю. Например, разница между нашими «рубиновскими» лодками и нашим собратом «Малахитом» – ограждение палубы и разная конфигурация рубки. Все остальное идентично. Вкусовые различия. Сейчас проблема в другом. Молодежь идет в КБ. Мы взяли четыреста человек прекрасной молодежи из институтов, из «корабелки». Через три года некоторые, наиболее способные, стали уходить. Женились, дети, семья, надо кормить. Спрашиваю: «Куда уходишь? Великолепную профессию потеряешь!» Отвечает: «Я профессию потеряю, зато семью сохраню». И уходит каким-нибудь менеджером или дилером. Чем распылять средства в ненужной «внутренней» конкуренции, надо их сконцентрировать в рамках одного КБ.
А.П.: В советское время много говорили о «космической цивилизации» и о «подводной цивилизации». Помню, еще молодым писателем, я познакомился с адмиралом Горшковым. В своем кабинете, крутя огромный тяжелый глобус, говорил о «подводной цивилизации», разумея под ней не только подводные лодки, военную борьбу, протекающую в глубине морей, но и подводные поселения, подводные предприятия, жизнь человечества под водой. Сейчас это куда-то ушло, перетекло в область фантастики.
И.С.: Нет, никуда это не ушло. Всем ясно, что при таком росте населения Земли – 12 миллиардов к двадцатому году, ресурсов земных не хватит. Поэтому океан, обладающий гигантскими ресурсами, будет осваиваться. Сегодня ринулись в океан за добычей газа. У России богатейшие шельфы. Наша фирма проектирует ледостойкие платформы, глубоководные аппараты. За рубежом освоили технологии погружения до 1600 метров. Наше газоносное Штокмановское месторождение – 300 метров. Сейчас для его освоения приглашают иностранцев, будто у нас не существует своих возможностей. Понятно почему. Если иностранцы, то поездки за границу, приемы, все зарубежное великолепие. Но привлеченные к разработкам иностранцы обращаются к нам. Например, одна мощная французская фирма попросила нас спроектировать подводную лодочку, которая будет становиться на выведенные со дна «окончания» – трубы, вентили, заглушки – и оттуда управлять ими. Экипажи будут работать вахтенными методами. Мы спроектировали прекрасную лодку. Французы были в восторге. «Нам так понравилось, как вы все это сделали. Мы хотим и дальше привлекать вас к работам». А почему? Да мы за всю работу взяли 30 тысяч евро, а западный исполнитель содрал бы с них на порядок больше. Сообразили. Немцы нас уже наняли, французы нанимают. Когда же русские?
А.П.: Помню, были сообщения, что Потанин хотел зафрахтовать подводный флот и перевозить подо льдом никель. Где эти идеи?
И.С.: Пока во главе «газовых дел» был Богданчиков, он нас зарядил, дал нам фронт работ. Но потом он «ушел в нефть», а все газовые месторождения купил Газпром. А он привык работать с иностранцами.
А.П.: Мне показалось, что вы исполнены некоторого внутреннего скептицизма и академической печали.
И.С.: Вы ошибаетесь. Если бы я жил в печали, я бы давно концы отдал. Я по своей натуре оптимист. Просто я вижу все трудности и не всегда понимаю, как с этим бороться. Сомнения остаются, но мы вкалываем.
Из беседы с директором судостроительного завода Владимиром Леонидовичем Александровым у причальной стенки завода, где покоилась на воде лодка «Лада», окруженная невской синевой и далекими отражениями золотых куполов. Словно корабль был частью великолепного города, под стать его статуям, дворцам и соборам.
Александр Проханов: Владимир Леонидович, что значит создание этой лодки для флота, для завода, для города и для России в целом?
Владимир Александров: Все эти вещи взаимосвязаны. Для завода это означает, что он находится на таком производственном, технологическом, организационном уровне, который позволяет создавать изделия мирового класса. Квалификация рабочих, познания инженеров, информационные технологии проектирования, парк заводского оборудования помогли создать лодку, не уступающую, а по иным параметрам и превосходящую немецкую подводную лодку 212 и 214-го проекта, французские лодки и лодки других стран. Низкая шумность, высокая скрытность, продленная автономность плавания, уменьшенное водоизмещение, новая архитектурная форма, новый двигатель, мощнейший гидроакустический комплекс, новое, сверхточное, с мощным поражением оружие, малочисленный экипаж, создание комфортных условий для проживания моряков и надежная техника. Подводная лодка – это компромисс множества технических решений, который опирается на прежний опыт. Наш завод построил 302 подводные лодки, в том числе и знаменитую лодку 641-го проекта, которая за изящество, маневренность, быстроту хода получила у «натовцев» название «Фокстрот», принимала участие во всех «горячих точках», в том числе и в Карибском кризисе. На «Ладе» использовался опыт не только судостроительных организаций, но и передовые открытия, накопленные в авиации и космической сфере. В этом смысле «Лада» являет собой синтез всей отечественной науки и техники. Флот, получая серию этих кораблей, начинает долгожданную модернизацию, что не просто усилит его боеспособность, но вдохнет новую атмосферу в морские коллективы, которые хотят плавать, повышать мастерство, добиваться карьерного роста. Мы намерены выпускать 2–3 лодки в год, соизмеряя потребности флота и возможности военного заказа.
А.П.: Вы станете поставлять эти лодки на экспорт?
В.А.: Эту лодку заметили иностранцы на Военно-морском салоне, где мы ее выставили. Уверен, что ею заинтересовались Китай, Индия, страны Средиземного моря. Мы живем в «рыночное время» и освоили «рыночные методы», завязав отношения со многими странами, готовыми покупать нашу продукцию. Кстати, в тяжелейшие 90-е годы, когда все вокруг рушилось, мы выстояли благодаря нашим экспортным инициативам, когда проданные за рубеж корабли давали деньги для поддержания завода, зарплаты рабочим, сохранения замечательной социальной инфраструктуры – оздоровительного центра, детских лагерей. Все это удержало на заводе основную часть коллектива. Мы не боимся рынка и готовы конкурировать на нем с производителями ведущих мировых держав.
А.П.: А что значит завод для Петербурга? Ведь он находится практически в черте города?
В.А.: Вы, должно быть, слышали, что в свое время завод исполнял самые престижные заказы города. На нашем заводе отливалась фигура ангела на Александрийской колонне. Создавались чугунные украшения на здании Главного штаба. Апостолы Исаакиевского собора тоже родились здесь, на нашем литейном производстве. Знаменитые мосты через Неву несут в себе наши конструкции. Петербург – мощный индустриальный центр с заводами-гигантами, такими, как «Электросила», «Ижорский», «Кировец». Мы занимаем среди них почетное место. Вся общественная, политическая, культурная жизнь города проходит с участием «Адмиралтейских верфей». Когда в праздничные дни в Неву входят корабли Балтийского флота и увешанные иллюминацией являют собой часть праздничного украшения города, среди этих кораблей есть и те, что строили мы. В каком-то смысле наши корабли – это тоже городские шедевры.
А.П.: Как страна, народ России реагирует на появление этого нового шедевра – «Лады»?
В.А.: О лодке сообщала пресса, о ней были сделаны телепередачи. Ее появление вызвало энтузиазм, прилив патриотических чувств. Это значит – Россия жива, развивается, прошла самые опасные моменты своей недавней истории. Действительно, мы – страна, на богатства которой многие зарятся, и мы должны их защищать. Атомные лодки «Борей» с баллистическими ракетами «Булава» должны патрулировать в океане, сдерживая «стратегического соперника». Корабли и лодки меньшего класса должны защищать берега, присутствовать там, где еще не решены проблемы спорных территорий, как, например, на Дальнем Востоке. Возможность террористических атак, в том числе и с моря, заставляют поддерживать высокую боеспособность флота. Развившееся в последние годы морское пиратство, откровенный бандитизм, задержание наших торговых судов то у берегов Африки, то в Азии и Европе, заставляют нас подтверждать военное присутствие во всех акваториях. Все это побуждает Россию укреплять свою армию и флот, своих «главных союзников». И страна в состоянии решить эту задачу.
Завод «Адмиралтейские верфи» сам – как огромный корабль, омываемый невскими и финскими водами. Плывет сквозь века, эпохи и царства. Меняет экипаж, командиров. Не меняет одного – служения Государству Российскому.
Властелин стальных колец
«Северо-европейский газопровод» – две тысячи километров стальной трубы, от вологодского поселка Грязовец до берега Балтийского моря, где труба нырнет на дно и пойдет в глубине до немецкого города Грайфсвальд, что под Ростоком. Магистраль ответвляется от могучего газопровода, поднимающего газ из полярных топей Ямала, Тазовской и Обской губы. Задумано продление трассы из Германии в Англию, ответвления в Швецию и Норвегию, а также в Калининградскую область – соединение изолированного русского анклава с «материковой» Россией. Двигаюсь вдоль огромной, растянутой на сотни километров стройки. Погружаюсь в леса и топи. Глохну от рева трубоукладчиков. Благоговею перед красой первозданной природы. Чувствую, как вокруг железной, вживленной в почву оси вращаются громадные массивы явлений, непомерные пространства земли, вихри мировой и русской истории.
«Крановый узел» – синяя железная кубышка с ярко-желтыми элементами, лежащая на земле, словно яркий, экзотический плод, выросший на бахче. Окружен легчайшей серебристой сеткой, цветами кипрея с невидимым, уходящим в глубину корневищем. Здесь берет начало газопровод, уже углубленный в почву, еще не связанный с главной, действующей магистралью. Ее присутствие ощущают стопы – земля под ногами содрогается глубинной дрожью, непрерывной трепетной судорогой. Внизу, незримые, проложены трубы, в которых с огромной скоростью мчится газ, словно подземный поезд. Лесная пчела, присевшая на розовое соцветье кипрея, испуганная вибрацией, улетает с цветка. Синяя бочка, вживленная в просеку, – сферический кран, управляемый пневматическим приводом. Слабый электронный сигнал, поворот крана – и газ ринется в новое русло. Сжатый стальными кольцами, с гулом пойдет на запад, из огромного пузыря Южно-Русского месторождения, что притаилось среди ямальских болот и льдов. Смотрю на точное сопряжение раскрашенного стального изделия с почвой, с кромкой песка, с розовым цветком иван-чая. Гигантская индустрия газопроводов, проникшая в земную кору, соединяет рукотворное и первозданное, человеческое и божественное. Превращает планету в единую «мегамашину».
Просека с углубленной трубой катится сквозь сосняки, наполненная вдалеке сине-розовой дымкой. Словно гигантский парикмахер провел машинкой по рыжим волосам, оставляя в лесах прогал. Упрямый вектор, долбящая упорная сила, неодолимый порыв пробили трассу в безлюдных лесах, соединяя две точки, разделенные тясячью километров.
Трассу определяли, рассматривая фотографии космической съемки. Вели ее, минуя непролазные топи, в обход городов, огибая природные заповедники и секретные объекты военных. Представители Газпрома встречались с администрацией районов, по которым пройдет труба. Споры, согласования, землеотводы. Компенсация за каждые сенокос или выпас, лесную вырубку или потерю пашни. «Сторгуются» (сойдутся) с районным начальством – приходит черед экологов, рыбнадзора, лесников. Строительство ведется под неусыпным надзором природоохранных органов. Потревоженные водоемы, нарушенная почва, испуганное зверье – все подлежит рекультивации. Завершенная трасса – не уродливый шрам, оставленный человеком в природе, а длинный, уходящий в бесконечность газон, где техника лишь изредка явит себя в виде экзотического, вырастающего из-под земли изделия. По трассе, прежде чем зарычат на ней моторы, пройдут саперы с миноискателями, «выуживая» из болот неразорвавшиеся снаряды и бомбы, делая «проходы» в забытых минных полях со времен сражений за Тихвин, Ленинград и Выборг. Экскаватор, роющий траншею, остановится перед древним курганом, первобытным стойбищем, остатками капища – приезжают археологи, проводят раскопки, увозят в лаборатории и музеи драгоценные черепки, наконечники стрел, шлифованные кремневые топоры. А если железный ковш вдруг выхватит из болота солдатскую каску, залепленный илом пулемет, полуистлевшие кости, то останки героя перенесут в братскую могилу, и, быть может, еще одна семья получит из прошлого запоздалую «похоронку».
Здесь, на трассе, самое время подумать о Газпроме с его громадной, нарастающей ролью в жизни современной России. О суперкорпорации, превратившей страну в «энергетическую сверхдержаву». О «централизме» Газпрома, влияющего на все проявления сегодняшней российской действительности. О загадочном экономическом божестве, «по образу и подобию» которого выстраивается Государство Российское.
Созданный в советское время, призванный питать развитие колоссальной советской индустрии, ее переход на новый, постиндустриальный уровень, Газпром вошел в период катастроф, как гигантский корабль входит в «штормовые широты», в полосу бурь и волнений. В 90-е годы, после краха страны, его шатало, трепало, несло на рифы. Рядом с ним, не выдержав бури, гибли заводы, индустриальные центры, целые отрасли, а он, словно флагман великой флотилии, подбирал тонущих, спасал погибающих, принимал на борт рассеянные экипажи. В эти безумные годы «реформ», когда страной, по меткому выражению Черномырдина, управляли «мальчики в розовых штанишках» и исчезала на глазах великая «советская цивилизация», Газпром, как донор, бесплатно отдавал свой газ в дома замерзающих граждан, поил даровым топливом гибнущие заводы. Кормил своей плотью оголодавшую индустрию, которая не могла оплачивать поставки газа и благодарила, – кто железом, а кто картошкой и подсолнечным маслом. Жуткий «бартер» дополнялся налетом пронырливых хищных дельцов, старавшихся отломить от Газпрома лакомые кусочки, создававшие воровские «дочки», через которые разбазаривалось достояние «отца», напоминавшего в те годы ослепленного короля Лира, чье состояние делили между собой бессовестные дочери. Но Газпром уцелел в своем ядре. Выстоял в страшные годы. Помог устоять и выжить Государству Российскому.
Кланяюсь Газпрому на этой трассе, как невидимому, витающему в небесах божеству, чье присутствие ощущаю по стеклянным миражам над цветами, по таинственному дрожанию земли.
Рабочий участок трассы – тугое, нарастающее давление идущих в наступление войск. Рев механизмов, хриплые дымные выхлопы, хруст «лежневки» под тяжкими гусеницами. Десяток трубоукладчиков «КАМАЦУ», похожих на колонну слонов, с угрюмой мощью и грацией подхватили хоботами толстенный, упругий ствол. Сдвигают плавным многомерным усилием. Бережно грузят в траншею. Труба, глянцевитая, черная, кажется мягкой, резиновой. Послушно ложится в землю, отливая фиолетовым блеском, словно змеиное тулово. Два бульдозера валят в траншею рыхлые ворохи, засыпают трубу, неуклюжие и изящные, измызганные и величественные, с драгоценным блеском ножей, в которых пульсирует солнце. Тяжеловесные «КрАЗы» проволакивают отрезки труб, похожих на могучие пушки для нанесения дальнобойных ударов. Труба непрерывно растет, удлиняет свой непомерный стебель, стык за стыком, в вихрях огня, в голубой и розовой плазме, стремится в бесконечную просеку. Экскаватор роет траншею, рвет зубьями корни деревьев, вываливает ледниковые валуны, готовя для трубы сырое мягкое ложе. Трубоукладчики переступают боком, как дрессированные слоны, мягко сдвигая трубу.