— Ты чего там, Борька, печенюшкой отравился?
Ответа он не дождался, товарищ помалкивал. Сотрудник ЧОПа оторвался от дерева, начал всматриваться. Минуту назад он различал за деревом силуэт коллеги, а сейчас, как ни вглядывался, видел только дерево. Сердце тревожно стукнуло. Он отступил от осины, сделал шаг, перехватывая холодное цевье автомата. И пропустил волнующий момент, когда еще один леший вырос за спиной, размахнулся увесистой жердиной — и сокрушительный удар по хребтине поверг работника в коллапс…
— Сергей Иванович… — донесся до Дроздова через дорогу встревоженный шепот. — Там у Авдеева и Колчина что-то происходит… Возня какая-то, шумят… Я их зову, а они не отзываются…
— Проверь и доложи, — машинально буркнул Дроздов. Он посмотрел на светящиеся стрелки — с того момента, как он отправил в тыл Гасанова и Вуличенко, прошло пять минут. Работников не слышно и не видно. Пропали вместе с полицейской машиной…
— Румберг, подожди… — опомнился он, но работника на той стороне дороги уже и след простыл. Сергей Иванович начинал не на шутку тревожиться. Тикали секунды. Двадцать секунд прошло, сорок, нервы не железные… Справа от дороги было тихо. Он приподнялся, вглядывался в ворохи кустов и колченогих деревьев. Где они, разрази их гонорея?! Вся дистанция на той стороне от силы пятьдесят метров, нужно несколько секунд, чтобы добежать и убедиться, что все нормально…
Он повернул голову и зашипел на работников, окопавшихся на левом фланге. Подползли не сразу, видимо, с удобством там обосновались в своих гнездах, и лень было подниматься. Волнение начальника передалось работникам, они, как лошади, прядали ушами. Он лаконично сделал вводную, приказав всем держаться вместе, перейти дорогу и проверить, что за фигня с этими дармоедами. Не шуметь, оружие держать наготове, Молчанов — первым, Шацкий — замыкает, Сергей Иванович — в середине колонны на белом коне… Трое оставшихся перебежали дорогу и вторглись в заросли подлеска. Они крались, всматривались в темноту. Сотрудники испарились, никого здесь не было — ни живых, ни мертвых. Дроздов не выпускал из вида широкую спину Молчанова, замыкающий Шацкий держал под наблюдением Сергея Ивановича. А вот следить за Шацким было некому. Он взвизгнул, когда что-то бесформенное выкатилось из жухлой травы, схватило его за шиворот тяжелой рукой и швырнуло лбом на бугристый ствол осины! Он боли не почувствовал — просто мир разбился вдребезги. Двое резко повернулись, вскинули автоматы. Никого! Только Шацкий, разбившийся в пух и прах, валялся пластом у подножия дерева. Выдержки у Сергея Ивановича хватало. Но это же форменное избиение. Он готов был открыть огонь — к черту конспирацию, их давно раскусили! Но тут захрипел Молчанов сзади — он развернулся грузным прыжком и с ужасом обнаружил, что его последний работник, которого волокут за горло, пропадает за переплетением жилистых веток. Стрелять в своего? Он вскинул автомат — не решился, где гарантия, что попадет в того, другого? Он остался один меж двух огней! И вдруг почувствовал, что сзади надвигается что-то страшное, грозящее отнять пусть не жизнь, но карьеру, здоровье… Он прыжком подался в сторону, обуянный паникой, автомат кто-то вырвал из рук. Дроздов оступился, запнувшись о торчащий из земли корень, покатился в кустарник, чтобы не получить пинок под дых. Он откатился метра на четыре, вздымая облетевшую листву и круша молодые побеги. Вскочил на корточки, стиснув кулаки, дышал, как беременная баба на «инструктаже». Впереди — никого. Позади… Кровь прилила к голове, когда хрустнула ветка за спиной. И мощный удар по затылку швырнул его носом в землю…
— Ты с этой жердиной, Кот, как пещерный человек смотришься, — усмехнулся Вадим, объявляясь на свободном от деревьев участке. Он вытер испарину рукавом — вспотел он что-то сегодня.
— И никого не осталось, блин… — самодовольно сообщил Кот, присаживаясь на землю по-турецки. — Фу, наигрался. Хорошо-то как.
— Пожалуй, никого, — согласился Вадим, сделав ухо по ветру. — Их было восемь, вроде все сошлось…
Со стороны особняка простучала автоматная очередь. Деревья создавали защитный экран, но услышал бы и глухой… Затрещали мелкие автоматики, кудахтали люди. Через несколько мгновений последовала еще одна очередь из «калаша». В районе заброшенного дома назревали события.
— Вступает в игру твоя скрипочка, Плата, — хихикнул Кот. — Хрупкая баба против своры разъяренных мужиков, блин…
— Собираемся, — заторопился Вадим. — Тревожусь я что-то за нее…
— Пошли уж, пошли… — грузно поднимался Кот. — Пока там твоя цыпочка одна в горящую избу не вошла…
В особняке царил переполох. Смешались охраняющие и охраняемые лица. Вшивый брызгал слюной, вопил, что он так и знал, было ему видение. Все вокруг тупые, и только у него башка варит! Лютый плюхнулся в кресло, предварительно приказав охраннику оттащить его от окна, и сидел, нахохлившись, мрачнее тучи. Скулил депутат Андроник — прижимал к груди свой кейс и зыркал по сторонам. Череп насиловал рацию, но извлекал из нее лишь треск и писк. Стрельба снаружи не велась. Двое охранников припали к запертой двери, косились на боссов. Остальные рассредоточились вдоль разбитых окон. По холлу носились сквозняки, температура на улице сравнялась с температурой в «больнице». Череп, отшвырнув бесполезную рацию, подбежал к окну, отпихнул охранника и высунулся из-за подоконника. Мерзавцы, учинившие им засаду, явно издевались. Никто не стрелял. В сизой дымке проступали очертания обездвиженных машин, чахлые осинки по правую руку, невозмутимые, никому не нужные подсобные строения. Шевелились раненые — они тоже оказались никому не нужны. У этих парней хватило благоразумия не трогать оружие. Они ползли к хибарам, зажимая кровоточащие раны, оставляя за собой кровавые дорожки.
— Нужно уходить, — проворчал Череп, вырастая за спиной у Игоря Леонидовича. Тот вздрогнул, выбираясь из плена мрачных мыслей.
— Куда, Черепушка ты наша недоразвитая? Как?
— В доме должен быть запасной выход. А этих ублюдков слишком мало, чтобы контролировать все.
Игорь Леонидович нахмурился, начал растирать виски, избавляясь от оцепенения.
— Там, — кивнул он на другую сторону холла. — Под лестницей есть проход, дверь выходит на заднюю сторону… Полагаю, она заколочена…
— Да очнись ты, Лютый… — зашипел ему в рожу Череп. — Чего ты раскис, как эти двое? Ну, накосячили, бывает. Вырвемся — прикажи своим людям ломать дверь, валим все скопом, разбегаемся — кто в лес, кто по дрова…
И снова воцарилось безумие. Имелись приличные способы решения проблемы: запереться в доме, держать оборону, попутно вызвав подкрепление из города. Но снова будет шум, и тогда уж точно возбудятся органы — что-то долго эта компания зависает в криминальных сводках. И от ментов уже не отделаться… Охранники роптали, им все происходящее крайне не нравилось, но послушно отдирали доски, перекрывшие проем черного хода. Толпа поперла наружу — с обратной стороны имелся аналогичный пустырь. Охранников выталкивали первыми — и, в общем-то, правильно: злодеи ударили залпом — лупили с двух направлений! Подтянули дополнительные силы, еще бы, пока отдирали доски, такой стоял шум… И вновь подбитый телохранитель катался на земле, зажимая простреленную конечность, изрыгал в пространство матерки, а остальные, толкаясь, мчались обратно в дом. Стрелки выжидали, давали им время убраться подобру-поздорову. Впрочем, последний — самый молодой в компании охранников депутата Андроника — через порог не переступил, остался на улице, он отшвырнул автомат, поднял руки и кинулся через пустырь.
— Не стреляйте! — орал он. — Пожалуйста, не стреляйте! Я ухожу, я увольняюсь!
По нему не стреляли. Парень убегал все дальше, вилял зигзагами, словно боялся, что выстрелят в спину. Но никто не решился это сделать, невзирая на вопли депутата и бизнесмена, требовавших расстрелять эту «трусливую продажную сволочь». Они бесновались, рычали, кончилось тем, что Игорь Леонидович выхватил свой личный «шпалер», оттолкнул охранника от косяка, прицелился. Но стрелять пришлось в «молоко» — сбежавший скатился с холма, плюхнулся в еще не полегший бурьян и был таков!
— Трусы! — изрыгал проклятия депутат. — Вы жалкие ничтожные трусы!
Дверь подперли, бледные люди, которых становилось все меньше, вываливались в холл. В распоряжении загнанных людей остались четверо деморализованных охранников. Из шестнадцати!
— Есть еще желающие уволиться? — ядовито осведомился Игорь Леонидович, потрясая стволом. Охранники угрюмо на него таращились, хотя ничто им не мешало отобрать у босса оружие и установить свои порядки.
— Все, парни, ша, — опомнился Лютый и перекрестил руки, давая понять, что инцидент исчерпан. — Вы отличные парни, просто среди вас нашлась одна сука. Даю вам честное благородное слово, каждый из вас получит по сорок тысяч долларов, если вы уничтожите ублюдков. Расчет уже сегодня, заявляю это при всех…
Он не успел договорить, как по холлу загулял свинцовый шторм. Злоумышленники стреляли в разбитые окна, и снова воцарился бедлам. Катались по полу раненые и прочие испуганные люди, кто-то бросился обратно к черному ходу, надеясь проскочить, но его погнали обратно огнем. Лютый первым сообразил — проорал во все воронье горло: «Охрана, остаться внизу! Помните про сорок тысяч!», он скачками понесся по лестнице на второй этаж. За Лютым — Череп. За Черепом рванулся депутат — с воплем растянулся, выронил свой кейс, поднимать не стал, запрыгал по ступеням, словно горный козел. Его обошел на запредельной скорости обезумевший от страха Вшивый — да еще чуть не сбросил обратно в вестибюль…
Они не помнили, как оказались наверху. Топали по галерее, врывались в помещения. Всех разбросало по этажу. Какие-то гостевые, спальни, подсобки — табличек и указателей не было. Все рассохлось, обросло пылью, мебели практически не осталось. Но в каждой комнате имелось окно, выходящее на задний двор. Внизу еще стреляли. Игорь Леонидович, впавший в буйную прострацию, метался между стенами, прыгнул к окну. Он видел, как улепетывает через двор еще один охранник — с поднятыми руками, что-то вопящий. Дурной пример оказался заразительным! По нему не стреляли. Он отпрыгнул от окна, прицелился из «беретты». Дьявол, его же посечет осколками стекла! И почему его так взбесило бегство охранника, которое уже ничего не решало? Мамонтов разбил рукояткой стекло, одновременно отпрянув, вскинул «беретту». И затрясся, заревел, когда пули замолотили по фрамуге, зажужжали над ухом. Он рухнул на колени, забился под подоконник, что-то орал, стучал себя по вискам, ввергаясь в безумие…
Вшивый добежал до комнаты в глубине коридора. Здесь планировалась, видимо, спальня, одно из окон выходило и на торец здания. Голова у гаденыша иногда работала. Он распахнул окно, высунулся наружу, спрятался, снова высунулся. Пули не летали. Угол здания формировала прямоугольная пилястра с фигурными выступами и впадинами. Он дотянулся до нее — он сегодня от страха мог дотянуться хоть до звезды. Сиганул с карниза, обхватил ее покрепче цепкими клешнями, начал сползать, обдирая руки. У самой земли вывалился кирпич из расшатанной опоры, и Вшивый хлопнулся на задницу, что не повлекло телесных повреждений. Но он обмер, лежал и подвывал от ужаса, когда захрустела кирпичная крошка под ногами. К нему приближался демон! И никакие ноги уже не спасли бы Вшивого! Он дрожал, зубы выбивали чечетку, а над ним склонялся невнятный ужас, отчетливо клацнул затвор.
— Нет, пожалуйста, вы не понимаете… — заблеял он.
— В дом, — глухо проворчал автоматчик.
— Что? — до жалкого человечка не доходило. Он закрылся руками, чтобы перехватить подлетающую пулю. Завизжал от вспарывающей боли, когда носок ботинка вонзился в бедро. Все равно не доходило. В ногах сегодня правды не было, автоматчик взял его за шиворот, встряхнул и швырнул за угол.
— В дом, — презрительно сообщил он. — Собьешься с курса, сразу пристрелю.
Вшивый прозрел, что его не убивают. Закрывая затылок, хрипло каркая, он засеменил к крыльцу, ворвался в холл, споткнувшись о подстреленное тело. Завизжал, помчался к лестнице, взмыл на нее в несколько прыжков, рухнул, обняв балясину галереи…
На несколько минут установилась тишина. Череп оторвался от стены, сжал до боли рукоятку пистолета. Он не знал, где находится. Нужно выбираться, но как? Молча? Рядом дверь, там что-то смежное, стоит заглянуть, а если выхода нет, он окопается, спрячется… И вдруг в этом смежном помещении со звоном разлетелось окно, и что-то тяжелое сверзилось с подоконника. Последовал приступ сиюминутной ярости, какой-то бесшабашной озлобленности. Он домчался до проема, ввалился внутрь и принялся палить из австрийского «Глока» не разбираясь. Пули крошили стены, добили стекла на окнах, вырывали набивку из древней тахты, придвинутой к стене. Кончилась обойма, он тупо давил на спусковой крючок, видимо, ждал, что все начнется заново. В помещении царил полумрак. Груды древесины, протухшей от протечек с потолка — когда-то, видимо, мебель. Никого здесь не было — на первый взгляд. А на второй… Он зашарил по карманам, запасной обоймы не было. Собирался в спешке, сунул в карман лишь коробку с патронами. Ничего, сойдет и коробка, можно набить обойму… Он выхватил ее из кармана — какой же он кретин, сунул в карман, не посмотрев, холостые патроны! На хрена ему для «Глока» холостые патроны?! И тут из-за кушетки, которая только казалась придвинутой к стене, начало вырастать что-то невнятное, зловещее, грозное… И уже тянуло к нему щупальца, в одном из которых был зажат автомат… Он чуть не тронулся от страха, понял, что это конец, размотался его клубочек. Но отчаяние лишь прибавило оборотов, он швырнул на пол коробку с патронами, а пистолет, размахнувшись, метнул в зловещее нечто. Попятился, выскочил из помещения, помчался к выходу на галерею. А вывалившись на нее, первым делом сшиб Вшивого, сроднившегося с балясиной! У того уже крыша поехала от страха. Череп успел прервать падение, а Вшивый нет. Затрещало трухлявое дерево от мощного толчка — и Вшивый, вопя от ужаса, полетел вниз вместе с обломком ограждения. Послышался грохот, треск, хруст переломанных костей. А Череп уже мчался в дальний конец галереи. Вслед за ним из сумрачного помещения выбежал отсиживающийся там Кирпич с вздыбленной от страха гривой — но не рассчитал траектории, выпал на лестницу и покатился вниз, считая ступени…
Черепу уже было до лампочки. Он влетел в какую-то комнату, бросился к окну, прыгнул на подоконник и выбил ногой оконную раму вместе со стеклом. Второй этаж, но ничего, он справится. Он начал перебираться наружу, режа пальцы об осколки стекла, схватился за карниз, повис. Ступня прижалась к выступу, опоясывающему стену. Выступ в половину кирпича, но ему достаточно. Нужно как-то ухватиться за него руками, повиснуть, и тогда он без проблем спрыгнет на землю. Он извернулся, отпустил одну руку. И вдруг хрустнул кирпич, на который он перенес весь свой вес. И уже без вариаций — он обрушился, пролетел, не успев взвыть, эти три несчастных метра и разбился, сломав бедро. Потемнело в глазах, мозги превратились в кашу. Он не помнил, как кто-то к нему подошел, задумчиво потыкал в него стволом, как бы размышляя, не пристрелить ли сразу. Потом вздохнул, закинул автомат за спину, обхватил «больного» за запястье и потащил, трясущегося, в дом…
А в доме еще не стихло веселье. Зажигал персонаж с паспортом на имя Игоря Леонидовича Мамонтова. Он отсиживался в сортире, где имелись остатки унитаза без сливного бачка. А когда услышал, что скрипят половицы, враги приближаются и, кажется, догадываются, где он сидит, он окончательно потерял самообладание, вывалился в полумрак и стал палить по каждой тени — или по тому, что представлялось за тень. Он матерился, как прапорщик, мол, в гробу он видал этих жалких людишек, вознамерившихся мстить ЕМУ! Но кончились патроны, зашатался мир, который он так тщательно выстраивал. Подкосились ноги, и Игорь Леонидович рухнул на колени. К нему приближались сразу трое — медленно, неотвратимо. А он шатался, истекал желчью и был бессилен что-то предпринять. Впрочем, ему не стали показывать буку, играть с ним в привидения. Один из подошедших от души ломанул ему по челюсти, тело рухнуло, а «молотобоец», скорчившись от боли, начал растирать отбитый кулак.
— Ну, все, пипец, отстрелялись, — прозвучал ворчливый басистый голос. — Везунчики вы, ребята. Провернуть такую бучу и выжить. В чем вас мама, непонятно, родила?
— А вот тебе, Кот, сегодня решительно не повезло, — отозвался второй мужской голос. — Хотел красиво помереть, и такой облом. Не судьба тебе, Кот.
— Не судьба, — вздохнул Кот. — Придется дальше трепыхаться.
— Но ты не расстраивайся, Кот, — насмешливо произнесла женщина. — Живой ты нам тоже нравишься. Вернее, часть тебя, у которой еще осталось что-то человеческое…
Избитых, переломанных бывших зэков подтащили к стене в холле и бросили в ряд. Вадим встал напротив, зарядил автомат. Двое с фонарями стояли сзади. Жертвы жалобно стонали, их рвало и трясло.
— Встать, — сказал Вадим.
Приподняться смог лишь Череп. Искореженный от боли, пятнистый, глаза светились безумным блеском. Он привстал на здоровой ноге, оперся о стену.
— Встать, — повторил Вадим. — А то сам подниму.
Угроза возымела действие. Грузно встал и закачался Лютый. У него была проломлена челюсть, глаза бессмысленно блуждали. Поднимались остальные. Депутат Андроник обливался крокодиловыми слезами, у него было порвано ухо и перебиты ребра. Шатался, как былинка, Вшивый — он, как ни странно, выжил после падения с балюстрады, отделался парой переломов и потерей глаза, который проткнул огрызком балясины. Из глазницы сочилась кровь, это выглядело жутко, но никого, включая Вшивого, не волновало.