— Расстрелять хочешь, падла? — оскалился Череп. — Ну, стреляй, сука, я к тебе и с того света приду…
— Ты кто, суд? — шепелявил Лютый. Он щурился от яркого света, пытался разглядеть лицо стрелка. — А ну, прекращай, парень, это уже не смешно…
— Не стреляйте, пожалуйста… — надрывался, страдальчески закатывая глаза, Кирпич — ему и невдомек было, что в такую рожу только сильнее хотелось выстрелить. — Я вас очень прошу, не надо стрелять… Я сдамся полиции, я досижу, пусть мне даже пожизненное дадут… Пожалуйста, опомнитесь, у меня есть деньги.
— У меня его деньги, — проворчал из темноты Кот. — Обронил этот чмошник свой кожаный чемоданчик. Тут в районе полутора лимонов зелени — ну, так, навскидку. На вашем месте, Плата, я не стал бы отказываться. Во-первых, надо заплатить тем людям, что на вас ишачили, они, между прочим, шкурой рисковали. Во-вторых, возвращаясь к вопросу, что вряд ли ты, Плата, устроишься куда-то дворником или сторожем…
— Кот, шептало закрой, — вздохнул Вадим. — Потом с деньгами разберемся.
Он передернул затвор.
— Эй, брателло, в натуре, ты же не по-настоящему, нет? — промямлил перекошенный Вшивый. И вдруг свалился на колени, брякнув переломанным тазом, запищал фальцетом: — Ну, прости нас, не стреляй, мы больше не будем… Не стреляй, братан…
— Последняя наша встреча, граждане Мясницкий, Бельтиков, Кирпичев и Скарабеев, — ровным голосом возвестил Вадим. — Полагаю, все уже в курсе, за что вас приговорили, не существует какой-то недосказанности, непоняток? Надеюсь, в аду вы найдете свой дом.
Они заголосили — дружным хором, взывая к милости, но Вадим уже открыл огонь. Плотный и безжалостный. За три секунды он опустошил магазин, виртуозно вбил новый, продолжал поливать свинцом. Жертвы визжали, дергались, катались по полу. Пули кромсали стены, крошили пол. В огненном аду, в завихрениях цементной пыли, извивались четверо, и это зрелище было самым прекрасным на свете. Он прекратил стрельбу, повесил автомат на плечо. Расстрелянные тряслись, обливались блевотиной, это были уже не люди, а какие-то жалкие пародии на людей. Особой точностью Вадим не отличался — Черепу прострелил здоровую ногу, Лютому срезал ухо и половину виска. Вшивый получил пулю в плечо, Кирпичу раздробило костяшки на кистях рук, которыми он слишком яростно махал. Это было ВСЕ, что он мог себе позволить. Он развернулся, побрел на свежий воздух — уже тошнило от запаха крови и цемента.
— Ложный гуманизм, — вздохнул ему в спину Кот.
Ничего, он был уверен, что эти четверо вернутся к истокам. И наступит для них их темное завтра. Кира догнала его, развернула к себе, взяла за плечи. Спросила, пристально глянув в глаза:
— Ну, что, твоя душенька довольна? Нагулялся?
Минут через сорок в районе особняка уже было многолюдно. Прибыли по бездорожью полицейские машины, куча карет «Скорой помощи» и целый автобус ОМОНа, которому работы уже не нашлось. Злоумышленники, вызвавшие представителей власти, давно испарились. Два десятка раненых людей, ни одного мертвеца! Из леса выбирались покалеченные сотрудники ЧОПа — кто-то передвигался на своих двоих, кто-то полз. Взорам изумленных полицейских предстали четверо расстрелянных в холле, подающих признаки жизни. Это было просто мясо, способное шепелявить, издавать какие-то звуки и даже слова. На видном месте, недалеко от сцены расстрела, стоял диктофон, на котором имелась аудиозапись продолжительностью восемь минут — способная внести ясность в представший ужас. ОМОН шнырял по округе, собирая «улики», медики грузили раненых в кареты «Скорой помощи». А молодой оперативник из уголовного розыска опасливо поднял диктофон, поставил на воспроизведение единственную запись. По мере прослушивания его физиономия удлинялась, а когда запись закончились, челюсть чуть не шмякнулась на пол. Он недоверчиво покрутил головой, словно избавляясь от избытка лапши на ушах, прослушал еще раз — теперь уже с товарищами.
— А давайте в третий раз послушаем? — предложил один из товарищей, закуривая сигарету. — Мне особенно понравилось то место, где он говорит о пышном побеге этих инвалидов. Хрестоматийная история, парни. Про нее даже в учебниках написано — о том, как не должны работать компетентные органы при предотвращении побегов из мест заключения.
Он очнулся на какой-то даче — в холоде, голоде, в ворохе несвежих покрывал, да еще и одетый. Смутно вспоминалось, как прощались с Котом, даже обнялись на прощание, наговорили кучу нехарактерных слов, как Кира привезла его в заброшенный дачный поселок, с которого давно разъехались даже самые упертые дачники. Они свалились без задних ног и, похоже, проспали не меньше суток. Он очнулся первым (во всяком случае, так ему показалось), обвел зачумленным взором унылую обстановку. Комната в хибаре, широкая кровать, на которую вместилась бы дюжина таких, как он, простенькая мебель, окна задернуты шторами. Электричество, судя по гудению холодильника, еще не выключили. Было холодно, неуютно, чесалось тело под грязной одеждой. На краешке кровати, свернувшись калачиком и отвернувшись к стене, посапывала Кира.
Как-то не чувствовалось морального удовлетворения от содеянного. Тоскливо было на душе. Судя по звукам извне, на улице накрапывал дождь. Он погладил по плечу спящую женщину, поднялся, побрел к холодильнику. Печально уставился на содержимое, оставленное непонятно кем и для кого. Удалил обертку с колбасы, откусил от палки. Пожевал, с отвращением проглотил. Он привык питаться всякой гадостью, но колбаса из заменителя сои — это уже чересчур. Он допил остатки кефира, закрыл холодильник.
Кира не спала, села на кровати, уставилась на него исподлобья, как-то недружественно. Логично, он и сам после суток беспробудного сна с трудом вспоминал, кто он такой.
— Привет, — он улыбнулся. — Как дела? Есть идеи? Займемся случайным сексом?
— К черту, — проворчала она. — Я сегодня даже в зеркале не отражаюсь…
— Нужно помыться. — Вадим брезгливо повел плечами. — Пока не помоюсь, к тебе не подойду, стыдно. Вот приведу себя в божий вид и буду как новенький. Ведь что такое новое?
— Хорошо отмытое старое, — проворчала она.
— Точно, — удивился он. — Мы с тобой даже шутим одинаково. Кстати, ты не в курсе, где здесь можно помыться?
— В тазике, — вздохнула Кира. — Посмотри за печкой. Вода в баке. Если не замерзла.
— Звучит не очень, — оценил Вадим и забрался в печку, которую не мешало бы растопить. Дрова в наличии имелись — целое ведро.
Кира тяжело вздохнула.
— Что не так? — спросил Вадим, загружая в печку дрова.
— Мы все умрем, — вздохнула она.
— Неужели? — удивился он. — Когда же?
— Ты — сейчас, я — позднее…
В ее словах было что-то, что заставило оторваться от печки и даже подняться на скрипящих ногах. Кира сидела в постели, бледная, какая-то распотрошенная и целилась в него из угловатого черного пистолета. Вадим сглотнул, попятился. Судя по ее лицу, она не шутила. Остановиться было трудно, но он остановился. Совсем паршиво стало на душе.
— Ты что? — пробормотал он.
— Ничего…
— А как же «не берите проблемы с собой в постель»? — натужно пошутил Вадим. — Ты спала с этой штукой? Наверное, сны не совсем удачные снились?
— Вадим, мне совершенно не хочется шутить, — медленно проговорила Кира.
— Тогда объясни, что это значит.
— Ты уже догадался…
— Понимаю… — он говорил с трудом. — Я обещал, что после того, как все закончится, я не буду сопротивляться и позволю себя убить…
— Вот видишь…
— Но я по наивности считал, что между нами что-то произошло. Ну, хорошо, стреляй.
Она прицелилась ему в грудь и выстрелила. От грохота заложило уши. Вадим шатнулся, оба побледнели еще больше. Потянуло порохом. Они молчали не меньше минуты, с ужасом смотрели друг на друга.
— Почему-то ты не падаешь, — слабым голосом констатировала Кира. — Падай, ты в принципе убит…
— Практически наповал, — вздохнул Вадим. — Это «Глок» Черепа. Он исстрелял боевые патроны, у него оставалась лишь коробка холостых. Возможно, по ошибке сунул в карман. Мы избавились от всего оружия, я оставил только эту штуку…
— Хотел проверить, смогу ли я в тебя выстрелить?
— Грешен…
— Выходит, ты мне не верил? — напряглась девушка.
— А это не подтверждение? — он был настолько потрясен, что до сих пор не мог поверить в случившееся. А Кира сверлила его неприязненным взглядом.
— Нет, дорогой, не подтверждение. Я знала, что в «Глоке» холостые патроны. Я умею обращаться с оружием, знаю, как проверить обойму и чем холостые патроны отличаются от боевых. Неужели ты на минуту поверил, что я смогу тебя убить? Это трудно до сих пор осмыслить, но я тоже считала, что между нами что-то произошло…
— Тогда зачем все это, Кира? — тьма безысходности накрыла душу, он начал задыхаться от отчаяния. — Ты просто взяла и все испортила…
— Тогда зачем все это, Кира? — тьма безысходности накрыла душу, он начал задыхаться от отчаяния. — Ты просто взяла и все испортила…
— Просто я дура, — она попыталась улыбнуться, но не вышло. — В любом случае, Вадим, у нас с тобой ничего не выйдет. По определению. Это тупик. Я не смогу перешагнуть через свою память. Лучше жить без смысла. Все, что было между нами, все, что ты навоображал… Это ничто. Аннулировано. Такого быть не должно…
Он не стал дослушивать. Ком стоял у горла, и слезы рвались наружу. Он сунул ноги в свои ботинки, забрал сумку, висящую на вешалке, и, не оборачиваясь, покинул дачу.
Пару часов спустя подтянутый мужчина с сумкой на плече, одетый без претензий, подошел к крыльцу районного управления внутренних дел. Он был бледен, но спокоен. Прежде чем войти, он покурил на крыльце рядом с «рекламным» щитом, повествующим, кого именно в данный момент разыскивают местные органы. Он полюбовался на свой портрет, висящий на почетном месте, покосился на парочку патрульных, которые курили рядом. Сержанты тоже на него покосились, но ничего не сказали. Выбросив сигарету в урну, он вздохнул и вошел в лоно законности и правопорядка, решительно зашагал к застекленному помещению дежурного. Капитан с обратной стороны окошечка, окруженный телефонами, журналами и компьютерами, был страшно занят — общался с обладателем аналогичных звездочек, и речь шла о слабом поле — оба скабрезно хихикали и отпускали сальные шуточки. Вадим терпеливо ждал. Наконец «посторонний» удалился, а несущий службу раздраженно покосился на посетителя. Вадим вежливо поздоровался. Дежурный кивнул.
— Вы что-то хотели, гражданин? — людей с улицы в этом «привилегированном» заведении явно не любили.
— Прошу прощения, что отрываю, — сказал Вадим, — но я в розыске.
— В каком еще розыске, мужчина? — вздохнул дежурный.
— Ну, не знаю, — озадачился Вадим. — Думаю, в федеральном. А какие еще существуют? Моя физиономия красуется на вашей доске — там, — он кивнул на дверь. — Если не поленитесь встать и посмотреть…
Пронзительно зазвенел телефон под рукой у капитана. Тот вздрогнул.
— Минуточку, гражданин, — проворчал дежурный по управлению и схватил трубку. — Да, капитан Криницкий… Слушаю, товарищ подполковник… — физиономия дежурного приобрела почтительное выражение. Сквозь окошко было слышно, как на другом конце эфира тараторит абонент, а капитан Криницкий покорно внимал, лишь иногда вставляя «Да, товарищ подполковник» или «Нет, товарищ подполковник». Вадиму стало скучно. Он повернулся боком и оперся локтем о стойку. В юдоли правопорядка было многолюдно, сновали люди в форме и без формы. В кабинете за решетчатым проемом непринужденно смеялись женщины — видимо, местные работницы. Заиграл мобильник в кармане, и Вадим похолодел. Он полный кретин, заявился с телефоном сдаваться. Вроде не дурак, а не сообразил. Ведь по его мобильнику могут вычислить Киру.
Она и звонила. На экране старенького аппарата ясно и недвусмысленно высветилось: «Маргарита Львовна». Вадим раздраженно поморщился, немного помешкал. Ладно уж, сколько можно разглядывать ее пропущенные звонки, хоть услышать в последний раз ее голос… Капитан за стойкой продолжал выслушивать пожелания старшего по званию и время от времени косился на Вадима.
— Слушаю, — сказал он сухо.
— Ты кретин!!! — взорвалась Кира. — Ты был вне зоны!!!
— Да, действительно, — помедлив, допустил Вадим. — Какое-то время я был вне зоны. Но, надеюсь, в скором будущем туда вернуться.
— Да не этой зоны… — Кира осеклась. — О, Господи… — Она едва не захлебнулась. — Слушай, прости меня, забудь обо всем, что я говорила и делала… — ее голос вибрировал от сильного волнения. — Все не так, я полная дура… Все бабы такие дуры…
— Но один наш приятель недавно вычислил, что ты не дура, — ухмыльнулся Вадим, зажимая трубку ладонью.
— Дура, милый мой, еще какая дура… — частила Кира. — Уж мне-то виднее, можешь не сомневаться. Я лучше других знаю, дура я или нет. Я ношусь по городу на машине, сейчас нахожусь на левом берегу. Где ты, милый мой дурачок?
— В этом, как его… — Он тоже начинал волноваться. — Ленинское управление внутренних дел…
— Господи, какой ты тупой… У меня сейчас сердце с тобой разорвется… О, боже… — как ни странно, она рассуждала логически. — Если ты отвечаешь на мой звонок, если можешь говорить, значит, еще не случилось самое страшное… Живо уноси оттуда ноги!!! — взревела она. — И не отключай трубку, оставайся на связи.
Дышать стало трудно, завертелось районное управление внутренних дел — завертелись люди в форме и без, завертелся женский смех, дежурный капитан Криницкий, который закончил, черт его дери, телефонные переговоры и, нахмурившись, словно что-то выкапывал из памяти, смотрел на Вадима.
Он попятился — как бы ненароком, смастерив невинное лицо.
— Гражданин, минуточку, — строго сказал дежурный, привставая со стула.
— Извини, капитан, я передумал, — бросил Вадим, в спешке удаляясь. — Спасибо, что выслушал…
— Эй, стой! — дежурный прозрел, выметнулся из застекленной кабинки. — Мужик, остановись! Эй, тормозните его кто-нибудь!
Вадим уже мчался к входной двери с горящими глазами. Какого дьявола он оказался в этой западне?! Его же ждут, любят!!! Двое патрульных возвращались с перекура, он чуть не сбил их, растерявшихся, разбросал и выметнулся на улицу. В непосредственной близости от управы, слава богу, ничего угрожающего — несколько патрульных машин, в капоте ковырялся водитель. Он припустил со всех ног налево, промчался вдоль жилого дома, мимо какого-то медицинского учреждения с пристроенной к нему аптекой.
— Эй, стоять, стрелять будем! — вопили в спину те самые патрульные, много же времени им понадобилось, чтобы выйти на свежий воздух. Но очень сомнительно, что они начнут стрелять, слишком много вокруг людей, особенно возле поликлиники. Мамаша с коляской округлила глаза и судорожно пыталась справиться с управлением. Он промчался мимо, вскинул трубку к уху.
— Ты здесь? — послышался голос Киры. — Боже, я все слышу… Ты в какую сторону бежишь?
— Из управления налево… Я понятия не имею, какие здесь улицы и куда бежать… Новые дома, старые дома…
— Добегаешь до первой примыкающей дороги — и направо. Я уже подъезжаю к Монументу.
— К какому монументу?
— Это неважно. Черт, здесь одностороннее движение… Ну, что ты орешь, козел?! Не видишь, баба едет! — это, по всей видимости, адресовалось не Вадиму.
Он вылетел на прилегающую улочку, помчался быстрее лани. Патрульные бежали за ним, но были не в форме, размякли, раздобрели на непыльной работе. Он поднажал, сердце колотилось в грудной клетке. Похоже, Кира справилась с односторонним движением. Навстречу по колдобистой дороге летела знакомая серая «Корона» с забрызганными грязью номерами. Визжали тормоза, она разворачивалась на узкой улочке, возмущенно гудел серебристый внедорожник, который она лихо подрезала.
— Живо падай! — распахнулась задняя дверь, он влетел в салон, а захлопывать ее пришлось на полном ходу. Машина неслась по незнакомым улицам, то и дело куда-то сворачивала, протискивалась узкими переулками. Визжали тормоза, сыпалась ругань, Кира что-то бормотала о приоритете проезда нерегулируемого перекрестка тупыми брюнетками… Она не выезжала на основные магистрали, забитые транспортом, шныряла дворами и «огородами». Он перебрался на переднее сиденье, зачарованно смотрел на ее лицо. А она закусила губу от напряжения, капелька пота блестела на кончике носа. Пунцовые пятна расцвечивали мордашку. Последний поворот — у гаражного кооператива на улице Пермитина, недалеко от супермаркета «Быстроном». Она проехала в конец гаражных боксов, встала на свободном пятачке, перевела дыхание… и набросилась на него, оторопевшего, замолотила по его груди кулачками.
— Ты курсы придурков окончил или уже был таким?! — орала она. — Ты хоть иногда соображаешь, что ты делаешь?! Гордые мы какие — чуть что, так сразу сдаваться… А обо мне ты подумал?! — и внезапно заревела, утонув в его объятиях.
— Ну, все, полилась вода в хату, — пошутил Вадим. Он гладил ее по волосам, по вздрагивающей спине, целовал в висок. — Прекращай это половодье, ты что себе позволяешь?
— А что тут непонятного? — она отстранилась и, всхлипывая, стала протирать глаза кулачками. — С тобой плохо, Вадим, без тебя еще хуже. Влюбилась, как дура… Мозги об этом узнали и пришли проститься. Теперь они далеко…
— Это плохо, — посетовал Вадим, снова обнимая ее. — Меня ведь волнуют не только твои привлекательные формы, но также ум и… поговорить. А ну-ка возвращайся в привычное состояние, я здесь, все хорошо. Кстати… — он смутился, — если уж ты решила осложнить себе жизнь, то прими мои сочувствия. Полагаю, отговорить тебя будет трудно.