Акт выражения почтения деду совершен, можно покинуть его дом, что Таня и собиралась сделать. Она уже взяла оставленный в захламленной прихожей свой рюкзачок, когда в дверь постучались. У Олега Федоровича давно не работал дверной звонок, а чинить его он не хотел – так даже лучше, считал он, никто не отвлечет от работы визгливой трелью, а стук глухой, его, если никого не ждешь, не всегда услышишь.
– Это Ромка, открой, – послышался голос брата.
Таня повернула ручку замка и отступила назад, впуская в полутьму гостя. Ей навстречу шагнула рослая фигура спортсмена.
– Роман, – представился парень и учтиво поклонился, обнажив в улыбке белые зубы. При этом он так многозначительно посмотрел ей в глаза, что она растерялась. Потом она еще долго помнила его взгляд: темно-оливковый, с хитринкой и очень откровенный, мужской. За две секунды, как ей показалось, он успел ее раздеть, но – удивительное дело – ей это понравилось и в то же время было стыдно. Борясь со смущением, Таня хотела красиво представиться в ответ, но Виталик ее опередил.
– Здорово, Ром. Это моя малая, – прозвучало за ее спиной.
– Какая я тебе малая? – буркнула она.
– Ну а кто же ты? Малая! Тебе же четырнадцать лет! – иронично заметил брат, месяц назад поздравлявший ее с шестнадцатилетием.
– Мне пятнадцать, – весомо возразила Таня. В тридцать лет умаление собственного возраста, возможно, она сочла бы за комплимент, но сейчас, в компании взрослых парней, один из которых ей нравился, выглядеть моложе Тане не хотелось.
Виталик шутку оценил. Он даже не нашел чем парировать.
– Иди лучше чайку сваргань. Нам поговорить надо, – сказал братец после некоторой паузы.
В другой раз на такое обращение Таня бы обиделась – нашел прислугу! Ишь, раскомандовался – чайку ему сваргань! Попросить нормально не может, как девочку посылает. Но ей захотелось, чтобы гость еще раз вот так же нескромно на нее посмотрел, совсем как на взрослую. И они бы с ним потом разговаривали, как разговаривают мужчина и женщина, – обмениваясь тайными взглядами и легкими прикосновениями, в которых так много смысла.
Девушка ушла на кухню, чтобы приготовить чай. Как назло, ни она, ни брат заварку не привезли, поэтому пришлось заваривать дедовы «дрова». Она принялась тщательно отмывать чашки и ложки. Для братца и с разводами сойдет, дед чистоты даже не заметит – ему все равно, из какой посуды пить, а вот перед гостем лицом в грязь ударить не хотелось. Таня поняла, что Роман пришел поговорить не только с Виталиком, но и с Олегом Федоровичем. Мужчины устроились в гостиной, откуда доносилось размеренное вещание деда – он нашел благодарных слушателей.
– Олег Федорович, вы гениальны! Ну скажите, откуда только вы все это знаете?!
– Великий князь Константин Павлович привлек меня еще в молодости. Интересная фигура, надо сказать, хотя на первый взгляд малозаметная. Такие вот, как он, и поворачивают историю, выступая в роли неприметных стрелочников.
Цесаревич великий князь Константин Павлович в 1825 году был признан императором российским Константином I и царствовал всего шестнадцать дней. Своим именем Константин обязан бабушке, Екатерине II. Она надеялась, что ее внук займет престол в Константинополе и будет править Византийской империей. Но Константина не прельщала участь правителя. В 1823 году он тайно отрекся от престолонаследия. Несмотря на это, когда через два года внезапно умер старший брат Константина, Александр I, государственный совет и армия присягнули Константину. Константин не желал царствовать, он счастливо женился на польской графине и проводил время в удовольствиях и развлечениях. Он был молод, романтичен и совершенно не амбициозен. Принадлежность к царской фамилии и так давала ему славу и все привилегии. И головная боль в виде огромной, неспокойной страны ему была совершенно не нужна. Он говорил: «Меня задушат, как задушили отца». После отречения Константина на престол вступил его младший брат Николай, что обернулось восстанием декабристов. Константин представлялся восставшим энергичным, умным, справедливым человеком, способным возглавить державу. Само имя Константин ассоциировалось у декабристов с конституцией, и они заставляли солдат кричать: «Да здравствует Константин, да здравствует Конституция».
Как ни пытался Константин отдалиться от государственных дел, ему это не удавалось. Живя на родине супруги в Польше, цесаревич сменил на посту скончавшегося наместника Королевства Польского. Поляки подняли восстание; и Константину пришлось бежать из Варшавы. Он тяготел к спокойной жизни, но из-за своего высокого происхождения постоянно оказывался в гуще военных действий или дворцовых интриг. Не правитель, хоть и был провозглашен таковым, не великий полководец, хоть и был главнокомандующим. Имя Константина могло бы остаться малоизвестным, но его увековечили две вещи: рубль и дворец. Знаменитый константиновский рубль – редчайшая монета из чистого серебра, отчеканенная за короткое время правления Константина I и сразу же изъятая из обращения. В наши дни известно всего пять экземпляров рубля. Один из них хранится в Эрмитаже, другой в Историческом музее в Москве, третий в Смитсоновском институте в США, остальные кочуют по частным коллекциям.
Сейчас Константиновский дворец стоит в запустении в Стрельне на южном берегу Финского залива. Великий князь получил его в подарок от своего отца, Павла I. Красивейший ансамбль с парком, где проходили приемы именитых гостей. Офицеры в мундирах, разодетые дамы в шляпках и с зонтиками, балы, прогулки по аллеям – два века назад там кипела светская жизнь. Во время Великой Отечественной войны дворцово-парковый ансамбль очень сильно пострадал, от здания дворца остался только каменный остов. Затем дворец восстанавливали, но без должных капиталовложений, а потому не до конца, а с развалом Советского Союза работы перестали финансировать, теперь здание на грани разрушения. Там сейчас Арктическое училище – так хоть внутрь посторонних не пускают, а то дворец превратился бы в ночлежку для бездомных и сгорел бы от их костров.
Скоро будет реконструкция, и Константиновский дворец снова займет свое достойное место среди памятников архитектуры. Тогда много интересного на поверхность выйдет. Дворец хранит много тайн, пророчески добавил Олег Федорович.
– Бывал я в Стрельне, на рыбалку ездил. Там совершенно запущенный берег, а от дворца одно название осталось, не поймешь, то ли амбар, то ли сарай. Что там реконструировать? – возразил Виталик.
– Название не название, а дворец собираются восстанавливать, – настаивал на своем Канарский.
Таню мало интересовал великий князь, его дворец и история, которой занимался дед. Он и ей что-то пытался рассказывать про Константина Павловича, но она слушала вполуха, в отличие от Романа, которому его рассказы пришлись по душе, и он к Олегу Федоровичу зачастил.
Дед еще рассказывал про фаворитку великого князя Жозефину Фридрихс и ее драгоценности, спрятанные во дворце. Он говорил, что они сделаны из проклятого золота, а потому ничего хорошего не сулят. То ли это легенда, то ли нет, сказать было сложно. Олег Федорович утверждал, что это чистая правда, так как он тщательно изучил отрывки из дневника Жозефины, которые раздобыл, когда ездил во Францию на симпозиум. Про шкатулку с драгоценностями Таня слышала от деда не раз, оттого они ей часто снились. Это были красивые, похожие на сказку сны, в которых она видела себя принцессой, собирающейся на бал. Таня стояла перед большим зеркалом в длинном со шлейфом платье и надевала украшения. Браслеты нежно обвивали ее тонкие запястья, на груди мерцало кровавым блеском рубиновое сердце, в ушах на кленовых листьях волнующе сверкали бриллианты.
Историю, услышанную от деда, Таня и воспринимала как сказку. Драгоценности ее не интересовали, она не верила, что шкатулка действительно существует. Мысли девушки занимал ее новый знакомый.
Как выяснилось, Роман жил в этом же доме, этажом выше, они с Виталиком были ровесниками и знали друг друга давно. Дома с Романом было разговаривать неудобно – там то дед со своей историей, то Виталик с «малой». В квартире деда они с Романом только здоровались, прощались и иногда перекидывались парой ничего не значащих фраз. Потом мужчины уединялись, а Таня оставалась на кухне.
Однажды, когда Татьяна, уже отчаявшись пообщаться с парнем своей мечты, покинула квартиру деда и спускалась по стертым ступеням сырой парадной, она услышала сверху приглушенный хлопок двери, а затем чьи-то шаги. Сердце ее замерло: это был он. Одетый в домашнюю футболку, удобные тренировочные штаны и простецкие клетчатые тапки Дворянкин направлялся выносить мусор.
– Привет, – сказала она. – Зайдешь сегодня к деду?
– Привет, барышня. А ты чаем напоишь? – в глазах лукавые искорки. Или намек на дрянной дедов чай?
– Напою.
– Привет, – сказала она. – Зайдешь сегодня к деду?
– Привет, барышня. А ты чаем напоишь? – в глазах лукавые искорки. Или намек на дрянной дедов чай?
– Напою.
– Тогда жди в гости.
Таня метнулась обратно – какая удача, что дед собрался в академию. За время, когда к Олегу Федоровичу стала наведываться внучка, его кухня преобразилась – на ней уже было не стыдно принимать гостей. Все равно перед визитом Ромы Таня засуетилась: протерла новую клеенку на столе, поправила собственноручно выглаженное свежее полотенце.
– Ты вроде прощалась? – удивился дед, обуваясь в прихожей.
– Я решила пойти чуть позже, у меня встреча в центре, так чтобы на улице не ждать, я лучше тут посижу, – сказала она первое, что пришло на ум.
А вдруг Роман передумает и не придет или они встретятся на лестнице с дедом и заболтаются? – забеспокоилась девушка. Но ее опасения оказались напрасными, Роман чуть припозднился, и они с Олегом Федоровичем разминулись.
Он появился на пороге переодетый в джинсы и свежую футболку, в которой не стыдно показаться на людях. Отсутствие Олега Федоровича гостя не смутило. Они с Таней сидели на кухне, разговаривали и пили чай с рулетом, за которым Роман успел сбегать в магазин. Рома оказался приятным собеседником, разговор шел легко, словно они знали друг друга давным-давно, а когда настало время прощаться, он наклонился и поцеловал ее в щеку.
Этот его поцелуй – едва уловимое касание губ – Таня чувствовала на своей коже долго, а когда острота ощущения прошла, она старательно хранила его в памяти, как хранят в памяти первые признания в любви, первый танец и первые цветы.
Ее, конечно же, целовали раньше, и не только в щеку. И не только целовали. Но все это было не то, не настоящее, потому что она к тем своим кавалерам не испытывала сильных чувств, и их взгляды, прикосновения не вызывали у нее трепета. С Романом все по-другому, по-особенному, потому что он не такой, как все, он – ее любимый. Это слово Таня произносила про себя мечтательно и с удовольствием, представляя, какой у них с Дворянкиным будет красивый роман.
Мимолетным прикосновением губами к ее щеке Роман Дворянкин окончательно и бесповоротно влюбил в себя девушку. У Тайны появилась настоящая тайна, чем она очень гордилась, не решаясь в эту тайну кого-нибудь посвятить. Татьяна стала свысока посматривать на Серого с его детскими клятвами в вечной любви, и на ревнующего Чапу, который не раз собирался признаться в своих чувствах, но так и не набрался храбрости, на ботаника Юру, забросившего на ее балкон бумажный самолет со стихами и, вероятно, ожидавшего ответа, но Таня ничего ему не ответила, хоть стихи оценила – не по-детски красивые, написанные от души.
* * *Климушкина упрямо продолжала все отрицать, отказывалась даже от очевидных вещей. Волос на заколке, найденной в платяном шкафу, принадлежал ей. Отпечатки пальцев в квартире Дворянкина, особенно красноречивые на одном из бокалов и на ноже, – тоже ее. Надписи на лбу убитого и на зеркале сделала она же. Какой смысл запираться, спрашивается?
– Куда вы спрятали украденное вами из сейфа Дворянкина?
– Из сейфа? – в глазах удивление.
– Да, из сейфа, который встроен в платяной шкаф. Только не говорите, что вы не знаете про сейф.
– Не знаю.
– Этого и следовало ожидать. Тем не менее сейф пуст, а рядом лежала ваша заколка. Узнаете?
– Нет, – покачала головой Таня. – Я не убивала его и ничего у него не брала!
– Хорошо, не убивали. Тогда кто это сделал, по-вашему?
Ответа не последовало.
– Я уже не спрашиваю, зачем вы написали на лбу Дворянкина «Оревуар!» и на зеркале «Привет от Араужо!». Почерк ваш, графологическая экспертиза подтвердила. Кстати, что это за Араужо?
Несколько лет назад
Над дачным поселком догорал розовый закат. Ночь принесла прохладу, которая после затяжной июльской жары казалась манной небесной. Несмотря на холодок, люди выходили на улицу налегке, чтобы с удовольствием померзнуть. Пиво, шашлыки, песни – накануне воскресенья дачники по обыкновению гуляли допоздна, благо вечер выдался особенно славным.
Таня шагала по протоптанной в поле дорожке в мятом розовом платье с воланами. Как ее учила соседка-балерина, она старательно держала спину прямо, подбородок – чуть выше линии горизонта. По представлению девушки, таким образом должен был получиться гордый образ королевы. Внешне, возможно, Таня в этот момент походила на королеву – она себя со стороны не видела, а вот внутренне… Тане хотелось превратиться в малюсенькую точку, а лучше и вовсе исчезнуть. Она чувствовала, как внутри нее все сжимается, что вот-вот ее не станет, но, представляя, какой жалкой при этом становится, отчаянно расправляла плечи и поднимала голову. В шестнадцать лет все ощущается наиболее остро: любовь, дружба, предательство, ненависть. Навсегда, ни за что и никогда! – вот частые слова юности. Чувства незыблемы, ошибки – грандиозны и непоправимы. Ее в этот вечер навсегда смешали с грязью. Нет оправдания ей, как и не будет пощады ее врагам! Умереть, но прежде отомстить! Он ее сюда привез и бросил, это из-за него все произошло, а значит, он самый главный враг! Как она будет мстить, Таня еще не думала, потому что думать ни о чем не могла. Сейчас она мечтала лишь об одном – словно раненый зверь, спрятаться в норке и сидеть там, зализывая раны.
В столь поздний час на улице оставалось много народу, даже старики, которые обычно в это время уже видят седьмой сон, сидели на крылечках. Вокруг, пьяно танцуя под магнитофонные записи, кипела дачная жизнь, но Тани в этой жизни уже не было – она себя из нее вычеркнула.
Эту песню совсем еще недавно они задорно орали в компании, и теперь она доносится из чьего-то двора, словно издеваясь, пронзительно точно указывая Тане на ее место под солнцем. Таня шла и ненавидела свое розовое платье с качающимися при каждом движении воланами. «Как кукла!» – похвалила ее продавщица, когда она примерила его в магазине. Быть похожей на куклу Таня не привыкла – не ее стиль. Она, не вылезавшая из джинсов и мужских рубашек, растерянно смотрела на себя в большое зеркало примерочной кабины.
– Ну как, мам? – с сомнением спросила Таня.
– Берем. Немного карнавально, но в целом смотрится неплохо. И цена доступная.
Про цену мама могла бы и не говорить. Таня, выросшая в небогатой семье, терпеть не могла экономии. Эта несчастная экономия у нее уже сидела в печенках.
Лариса Владимировна не собиралась покупать дочери летние вещи, она предпочла бы потратить деньги на что-то более практичное – на осенние туфли, например, или на куртку. А летом и в футболках можно ходить – их у Татьяны целый ворох. Но в свете того, что в последнее время их отношения с дочерью натянулись до предела, грозясь обернуться открытым конфликтом, требовалось спасать ситуацию. Коренным образом что-то менять было уже поздно, ибо время на воспитание и доверительные беседы с семейными посиделками, в коих девочка очень нуждалась раньше, безвозвратно упущено. Лариса Владимировна любила дочь своеобразной любовью: безмолвной, выражающейся в минимальной заботе. У самой жизнь не сахар, рассуждала женщина, вот когда заживем по-человечески, тогда и буду радовать близких, а пока даю им что могу. Когда-нибудь потом буду накрывать стол красивой скатертью, готовить вкусные ужины по поваренной книге, принимать гостей и ходить с семьей на прогулки.
Дошло до того, что все беседы с Таней свелись к словам вроде «есть будешь?» и «сходи за хлебом»; бывали дни, когда они с дочерью не разговаривали вообще. Не нарочно – само так получалось, тем для бесед не находилось.
– Красиво челка уложена. Как ты это делаешь? – спросила Лариса Владимировна для завязки разговора.
– Ты че, ма? – от удивления Таня чуть не выронила расческу – раньше мать никогда не обращала внимания на ее прическу, а если и делала это, то исключительно в порядке критики.
– А что, может, и я себе так укладывать буду. Говорят, сейчас начесы в моде.
– Не-а, у тебя так не получится – слишком длинные волосы.
– Ну, нет так нет, – покладисто согласилась Лариса Владимировна, ничуть не сожалея, что у нее с начесом ничего не выйдет. Она изучающе посмотрела на собирающуюся куда-то дочь, чтобы для поддержания беседы задать ей еще какой-нибудь вопрос.
– Интересный рисунок, – похвалила она нанесенные шариковой ручкой «звезды» на Таниных джинсах. – Сейчас так модно?
– Рисунок – фигня! Не отстирывается просто.
– Надо ацетоном попробовать, должен взять.
– Да ну их. Эти штаны древние, как динозавры. Лучше новое что-нибудь купить.
– А что ты хочешь? Можем вместе пойти выбрать, – после некоторого замешательства ответила Лариса Владимировна – поход по магазинам в ее бюджете запланирован не был, но для наведения мостов с дочерью можно выкроить деньги из отложенных на хозяйственные нужды.