Драгоценности Жозефины - Алина Егорова 9 стр.


Дед вопросов не задавал, углубившись в науку. Он что-то бормотал себе под нос, разговаривая с книгами и со своими бумагами. Иногда, думая, что дед обращается к ней, Таня переспрашивала: что?

Тогда Олег Федорович поднимал глаза и принимался подробно рассказывать какую-нибудь историю. Тане было неинтересно, но приходилось принимать вид внимательного слушателя – сама виновата, нечего было чтокать. Привыкнуть она никак не могла к тому, что дед разговаривает с книгами. И вот на очередное ее «что?» Олег Федорович рассказал ей любопытную историю.


Начало XIX века

– Мое сердце пылает от любви! Не будьте так жестоки. Одно лишь ваше слово, и к вашим ногам упадет весь мир!

Красавица устало посмотрела на своего назойливого поклонника и не нашла в нем ничего привлекательного: среднего роста, плотный, сутуловатый, немного лысый, с белокурыми, неприятного пепельного цвета волосами, с серыми бровями, нависшими на серые глаза, со смешно вздернутым маленьким носом.

Как часто она слышала жаркие слова, ловя на себе сладострастные взгляды! И как они были скучны! Их произносили мужчины самых разных сословий: вельможи, офицеры. Нынешний ее поклонник был именит и богат, стать его фавориткой сочла бы за честь почти каждая. Еще бы! Ее расположения добивался сам цесаревич Константин Павлович.

Несмотря на неказистую внешность и крутой нрав, с женщинами он вел себя обходительно и любезно. Эрудиция, обаяние, прекрасные манеры, привитые с раннего детства, делали общение с ним приятным. Великий князь ежедневно посылал адъютанта с букетами цветов и подарками. Мадам Араужо, возможно, приняла бы его ухаживания, во всяком случае подумала бы, если бы не секрет, живущий в ее сердце.

Блистательная красавица, жена придворного ювелира, она и так имела все: доступ в высший свет, балы, драгоценности – сколько угодно. Не успела она приехать с мужем в Петербург, как ее сразу признали королевой красоты, ослепительной и яркой, как звезда. Среди прочих поклонников, которые не смели ни на что рассчитывать, обожающий женщин двадцатитрехлетний наследник российского престола принялся откровенно осаждать «неприступную крепость». Поначалу ее холодность Константина раззадоривала, он увлекался игрой все больше и больше. Цесаревич ничуть не сомневался в своей победе. Титул великого князя и наследника престола был надежным ключом от дверей в спальни самых строгих фрейлин. Казалось бы, желанный приз совсем близок, вот он, уже на ладони. Однако ни признания в чувствах, переполнявших сердце его высочества, ни долгое и настойчивое ухаживание ни к чему не приводили.

Константин пребывал в недоумении – до сих пор ему не доводилось иметь дело со столь несговорчивыми особами.

– А я бы согласилась, – мечтательно сообщила тетушка Джоана. Она была не так красива, как ее очаровательная племянница, и уже не столь молода. Рано овдовев и не имея детей, Джоана, чтобы не чувствовать своего одиночества, следовала с Мари и ее мужем. Из двух сестер – Беатрис и Мари она выбрала младшую. Беатрис обзавелась детьми, раздобрела и полностью посвятила себя семье. Осев дома со своим семейством, она совершенно забыла о светской жизни. Когда Джоана в последний раз к ней наведывалась, ее удивило, что у Беатрис нет ни одного приличного платья и она совершенно не интересуется модой. Увешанная детьми, как виноградная лоза спелыми ягодами, молодая женщина выглядела счастливой. Мари же, напротив, обзаводиться потомством не стремилась. Она наслаждалась беззаботным и сладким временем, пока ее красота еще не поблекла. Красота давала очень многое: признание, деньги и любовь. Для племянницы Джоана была скорее фрейлиной и компаньонкой, чем родственницей, – избалованная красавица чувствовала себя королевой и дома. Джоану такое положение вполне устраивало, она знала, что Мари – ее ключ в высший свет. Возможно, на одном из приемов, на котором она на правах родственницы окажется рядом с мадам Араужо, на нее обратит внимание какой-нибудь именитый господин, с которым посчастливится связать свою жизнь.

В адюльтере с великим князем Джоана ничего дурного не видела. Как любая благовоспитанная дама, адюльтер тетушка не одобряла, но раз ее племянница уже ступила на путь измены, наставив ветвистые рога своему старому мужу, то почему бы не изменить и с наследником престола? Во всяком случае, он лучше какого-то графа, с которым Мари имеет глупость предаваться любовным утехам.

– Он хорош собой: голубоглазый, круглолицый, с пунцовыми губами, молодой и пылкий, – продолжала нахваливать тетушка Константина. – Какие роскошные розы! Таких роз не сыщешь у самых лучших цветочниц Парижа! – Джоана с грустью вдохнула аромат очередного букета, присланного цесаревичем. Она в свои лучшие годы никогда не получала таких цветов. Да и от кого их было ждать – ведь она не обладала такими удивительно бирюзовыми глазами, как у Мари, и пухлыми губами бантиком. Овал лица Джоаны не был таким благородным, нос – не столь тонким. Смоляные волосы, глаза черные, как агаты, кожа смуглая, словно вымазанная в грязи. Испанская кровь, говорили о Джоане, порой пугаясь пристального взгляда ее жгучих глаз. На самом деле в ее жилах кровь текла цыганская. Джоана убедила всех, и своего покойного мужа в том числе, что ее бабушка была уроженкой Андалузии. Оттого у нее характерная южная внешность. Испанцы считались благородной нацией, а к цыганам все относились как к плебеям или, того хуже, как к ворам и бродягам.

– Граф Алексей лучше, – капризно сказала красавица. – Он меня любит, а у великого князя, говорят, любовниц полно. Я не желаю быть одной из многих.

– Твой граф такой же ловелас, как и великий князь. Все они ловеласы.

– Ничего ты не понимаешь! – вспыхнули щечки Мари. – Граф меня по-настоящему любит – я вижу это по его глазам. Когда он на меня смотрит, они становятся теплыми, как солнце. Если бы ты знала, как сладки его поцелуи и нежны объятия! И я его люблю, как не любила никого никогда. А в глазах Константина лишь сладострастие.

– Но он богат и именит! Это же великий князь, наследник престола! – с жаром произнесла тетушка. Она никак не могла понять глупого упрямства Мари. Ах, если бы ей оказала внимание столь высокопоставленная особа, она бы своего шанса не упустила.

– Да что богатство и знатность?! К чему они, если нет любви? Когда глаза пусты, а в сердце лед, разве может служить богатство утешением. Вон сколько у меня драгоценных камней и золота: колье, серьги, браслеты… Их подарил мне муж, да только радости от них никакой.

– Что ты говоришь, глупышка? Радости никакой. Ты же вышла за месье Араужо не из-за его красивых глаз.

– Вышла. Потому как не смела ослушаться отца. И мне было все равно, за кого идти, – тогда я еще не знала любви. А Алексей, он явил для меня это чудо – любовь. Я еще никогда, никогда не была так счастлива. Я считаю минуты, когда мы увидимся с ним вновь. Между нашими свиданиями время словно останавливается, а когда остаемся наедине, оно летит как стриж. Вот и сейчас в груди моей пожар, я не могу дождаться встречи. Ты передашь записку графу?

Джоана, вздохнув, согласно кивнула.

– С огнем играешь, – сказала она. – Я недавно видела сон. Будто ты садишься в черную карету, и она уносит тебя, а потом падает в пропасть.

– Полно, тетушка! Что ты такое говоришь?! Мы не в Крыму. Откуда в Петербурге пропасть?

– Пропасть – к стыду и погибели. Я точно знаю. И сон вещий – в ночь на пятницу приснился, – упрямо повторяла Джоана. – Однажды месье Араужо узнает, что ты не к баронессе Моренгейм ездишь, а на тайные свидания.

– Вдова – моя подруга, и она меня не выдаст, и ты, я надеюсь, тоже, – самоуверенно сказала Мари. Она начеркала записку и сбрызнула ее духами. – На вот, только передай немедленно.


Петербург полнится сплетнями; они кочуют по салонам и будуарам, бродят по его проспектам, ими пропитан воздух в парках, где прогуливаются великосветские дамы в сопровождении своих благородных кавалеров. Без сплетен высший свет не может, без них скучно, ими обмениваются, смакуя каждую деталь. Если старый Араужо пребывал в счастливой уверенности, что его жена, уезжая к баронессе Моренгейм, проводит время за чтением романов и беседами с подругой, то великий князь Константин оказался более осведомленным.

Узнав о вероломном поступке строптивой дамы сердца, он пришел в ярость. Красавица оказалась не столько недоступной, сколько разборчивой. Она посмела предпочесть другого, а он, сын Павла I, не привыкший получать отказ, остался не у дел. Возмущенная душа цесаревича требовала мести, в его серо-голубых глазах играли огоньки гнева, а в гневе он был страшен. Если его разозлить, из добродушного и приветливого Константин Павлович превращался в жестокого самодура, чья рука карала всех без разбору, стоило только под нее попасть в неподходящий момент.

С отвергнувшей его женщиной наследник престола решил обойтись весьма изощренно.

С отвергнувшей его женщиной наследник престола решил обойтись весьма изощренно.

Вместе со своим флигель-адъютантом генерал-лейтенантом Бауром они разработали хитроумный план.

Тут пригодились знания стратегии, которые Константин получил, осваивая военное дело. Перво-наперво заговорщики провели тщательную разведку и вербовку агентов, в результате чего они установили, как и куда мадам Араужо уходит на встречи с любовником. Кто ее продал, Мари так и не узнала: возможно, эта была Джоана, а может, и баронесса Моренгейм или же кто-то из ее приближенных.

Однажды ранней весной, когда солнце еще не грело и на улицах толстым слоем лежал снег, камердинер генерал-лейтенанта Баура, наряженный точно так же, как одевался человек любовника госпожи Араужо, нанял того самого извозчика, ту же карету и тех же лошадей, что регулярно приезжали за ней на Невский к дому баронессы, куда пришла Мари, чтобы оттуда упорхнуть на свидание с графом. Увидев знакомый экипаж, мадам Араужо поспешила на улицу. Легкий морозец обжигал ее щеки, глаза сияли, голова кружилась от предвкушения приятной встречи. Весна, хоть еще и холодная, гуляла в ее жилах, потворствуя любви. Камердинер передал подделанную записку, и, трепещущая в ожидании любовных ласк, мадам Араужо села в карету. Скоро Мари заметила, что карета едет вовсе не туда, куда ее возили прежде. Она пыталась приказать кучеру остановиться, но тот только погонял лошадей. Вскоре они оказались перед Мраморным дворцом – резиденцией великого князя. Придворные лакеи извлекли драгоценную добычу из экипажа и на руках внесли извивающуюся женщину в комнаты генерала Баура. Здесь, у камина, сидел великий князь Константин, он был пьян, возбужден и нетерпелив.

Как солдат, дорвавшийся до разграбления взятого города, он грубо овладел Мари. Сорвал с нее платье, но насладиться близостью не смог. Лишившаяся чувств женщина нисколько его не возбуждала. Он мечтал о пылких объятиях красавицы, ее поцелуях, сияющих глазах, а не о безвольном куске мяса.

Пребывая в ярости, великий князь покинул комнату и жестом указал адъютантам, что они могут делать с Мари все, что захотят.

Адъютанты с воодушевлением принялись за дело. Женщина, как приз, переходила из рук в руки. К адъютантам подключились охранявшие дворец гвардейцы. Женщина давно лежала без сознания, и насильники опомнились только тогда, когда увидели, что она едва дышит. Кое-как ее привели в чувство, одели, внесли в карету и отвезли к баронессе Моренгейм. На другой день несчастная скончалась.

Слухи о преступлении, в котором был замешан цесаревич, поползли по столице. Многие отказывались верить в возможность подобного дикого происшествия, но скорые и тайные похороны госпожи Араужо подлили масла в огонь. Об инциденте и неблаговидной роли в этой истории его младшего брата чрезвычайно осторожно доложили императору Александру I. Император был возмущен и обескуражен. Требовалось принять срочные меры и наказать виновных. Но огласка скандала неизбежно влекла серьезные политические последствия, ведь в то время Константин являлся прямым наследником престола, и обвинения его в смертоубийстве могли нарушить династическую стабильность в государстве.

Слухи о происшедшем дошли даже до Англии. Русский посол граф Воронцов писал из Лондона своему брату: «Императору следует наблюдать за своим семейством, потому что если он не удалит всех негодяев, которые окружают цесаревича, то в государстве будут две партии: одна из людей хороших, а другая из людей безнравственных, а так как эти последние, по обыкновению, будут более деятельны, то они ниспровергнут и государя, и государство».

Сколь ни любил Александр I младшего брата, но был вынужден назначить строжайшее следствие. Замешанных в деле немедленно посадили в крепость, а великий князь Константин оказался под домашним арестом.

Одновременно начались тайные переговоры с родственниками госпожи Араужо. Их доверительно убеждали: умершую, мол, все равно не воскресить, а изрядная денежная компенсация может в значительной мере подсластить горе безутешного вдовца и его близких. Вдовец, с изумлением узнавший, что благодаря стараниям любимой супруги он обзавелся ветвистыми рогами, после недолгих размышлений согласился с предложением.

Открытого скандала удалось избежать, но, чтобы окончательно погасить нежелательные толки в столичном обществе, Александр I велел напечатать и разослать по Петербургу особое объявление, из которого следовало, что преступление «оставлено в сомнении», а великий князь и наследник престола Константин Павлович никакого касательства к оному никогда не имел.

После этого случая стали происходить странные события. Судьба всех причастных к истории с бедной Мари сложилась плачевно. И это касается не только отправленного в отставку генерала Баура и скончавшегося от болезни в еще довольно-таки молодом возрасте великого князя. Гвардейцы и солдаты погибли, кто от холеры, кто на войне, причем те, что умерли на войне, приняли отнюдь не героическую смерть: утонули в болотах или же свернули шею в скачке, а один так вообще умер от инфаркта, когда сидел в отхожем месте. Был среди гвардейцев везунчик – Семен Коршунов. Когда произошла эта отвратительная история с мадам Араужо, ему было всего-навсего восемнадцать лет. Семен единственный, кто не желал участвовать в оргии, но ему пришлось подчиниться большинству. Коршунов прошел Отечественную войну 1812 года, а затем перебрался во Францию – страну, с которой воевал. Там он стал называться Симоном. И осел он в том месте, откуда родом Мари. Там у Мари осталась старшая сестра Беатрис. Если бы Беатрис к тому времени не была замужем, Симон бы на ней женился.

– Вот такая удивительная судьба: Беатрис и Симон жили в Марселе по соседству и были очень дружны. Беатрис – твоя прапрабабушка, а потомок Симона знаешь кто? Роман! Да, да, он самый, – торжественно сообщил Олег Федорович.

Услышав имя Дворянкина, Таня отвлеклась от своих мыслей. Какие там потомки? Неужели мы с Романом почти родственники?! Только не это!

Переехав к деду, чтобы укрыться от сыплющихся на нее в своем районе насмешек, Таня преследовала еще одну цель. Отомстить! Непременно и беспощадно! Дворянкин из героя ее грез превратился в объект ненависти. Он ее нарочно привез на дачу и оставил там одну среди незнакомых парней. И это из-за него ей теперь стыдно смотреть в глаза друзьям и знакомым. Каким образом отомстить Роману, Таня еще не придумала. Она знала одно – ее месть будет черной.

– А Беатрис – это которая… – Таня не знала, как бы поделикатнее задать вопрос – она прослушала всю историю.

– Беатрис Медисон, твоя родственница по материнской линии, сестрица несчастной Араужо.

– Той самой? – удивилась Таня. – А Симон?

– Симон – это Семен Коршунов, один из гвардейцев. Он стал Симоном, уехав во Францию, – терпеливо повторил дед.

– Эта история где-нибудь написана? Я бы хотела почитать.

– Пожалуйста, – дед с гордостью протянул пухлую тетрадь. – Я, правда, ее еще как следует не редактировал.

* * *

Дворянкин совсем перестал приходить к Олегу Федоровичу и не появлялся во дворе-колодце, его легкие шаги больше не нарушали покой темной парадной старого дома на Кадетской линии. Став мастером по вылавливанию Романа в пору своей влюбленности в него, Таня пыталась применить освоенный навык охоты. Но Дворянкин как в воду канул. Ничего не помогало: ни изученное прежнее его расписание, ни подслушивание звуков на лестнице, ни «случайные» появления на углу в нужный момент.

Виталик тоже не приезжал. Таня никогда ни ему, ни его родителям не звонила из-за того, что их семьи не роднились и общались редко. Ради дела она набрала номер Гашенкеров.

Трубку взяла мама Виталика. Уставшим и удивленным голосом она переспросила:

– Таня? Таня Климушкина? – Словно у них полно других Тань. – Виталика сейчас нет, он на сборах.

Ах, да. Брат, кажется что-то говорил про то, что у них на последнем курсе планируются военные сборы. Наверное, Дворянкин тоже на сборах, заключила она. Очень жаль, ей хотелось поквитаться с врагом, а он, как назло, отправился топтать армейский плац.

Но вот уже наступила осень, а с ней и учебный год, Виталик давно вернулся со своих сборов, а Роман так и не появлялся в доме на Кадетской. Позже выяснилось, что Дворянкины поменяли квартиру и переехали. Переезд произошел быстро и остался не замеченным Таней.

Девушка уже и не знала, если ей представится возможность, станет ли она мстить Роману. Острота чувств прошла, поблекла, стерлась временем, а без остроты это уже было не то. Ненависть прошла, оставив вместо себя усталость и равнодушие.

На улице лил холодным дождем угрюмый ноябрь. Таня затосковала по своей комнате, увешанной яркими плакатами рок-групп, и собравшимся расстаться родителям. А еще она замучилась ездить на учебу через весь город.

Назад Дальше