Гробов не хватало, поэтому мертвецов погребали завернутыми в холст или рогожу.
Священники наскоро читали заупокойные псалмы над чернеющими среди белого снега ямами и торопливо уходили. Они спешили к погосту возле Борисоглебского храма, где в это утро тоже хоронили павших рязанцев.
Васса пожалела, что взяла с собой Пребрану. Девушка не жаловалась на усталость и на стертые в кровь ладони после работы заступом, но когда стали подвозить мертвецов, страшных и обезображенных, то с ней едва не стало плохо. Опознав среди убитых Любима, брата Стояны, и его дружка Савву, Пребрана разрыдалась. Ни мать, ни другие женщины никак не могли ее успокоить.
Пришлось Вассе отправить дочь домой.
Едва Пребрана добралась до дому, как над Рязанью поплыл тревожный колокольный звон. Это означало, что враги снова идут на приступ.
Пребрана бросилась будить отца, но, как она ни трясла его, как ни тормошила, все было без толку. Мирошка спал как убитый.
Пребрана накинула на плечи шубейку и выбежала на улицу. Мимо нее торопливо пробегали ратники в кольчугах и шлемах, с копьями и мечами в руках. У некоторых воинов голова или рука были перевязаны окровавленными повязками. Иным из ратников не было и пятнадцати лет.
Пребрана была восхищена и растрогана смелостью этих безусых юнцов, которым были не по силам тяжелые боевые мечи, и они шли на битву кто с легким чеканом, кто с сулицей, кто с булавой… Неожиданно для себя самой Пребрана подскочила к какому-то подростку с необычайно миловидным лицом и, схватив его за плечи, крепко поцеловала в нежную румяную щеку.
Оторопевший отрок от смущения выронил небольшой круглый щит и изумленно воззрился на Пребрану большими голубыми очами.
– Да хранит тебя Господь, миленький! – выпалила Пребрана, глядя отроку прямо в очи, показавшиеся ей в этот миг самыми прекрасными на свете. – Я буду молиться за тебя! Скажи мне свое имя.
– Вот скаженная! – беззлобно проворчал отрок девичьим голосом. – Милославой меня кличут.
– Ты – девушка?! – изумленно воскликнула Пребрана. – Неужто тебе не страшно, милая?
– Все братья мои погибли, – с грустью ответила Милослава, подняв щит с земли, – и отец мой пал в сече у Черного леса. Мужчин с каждым днем становится все меньше. Кому-то же надо Рязань защищать от мунгалов.
Пребрана оглядела юную воительницу с головы до ног, от ее мужской парчовой шапки с меховой опушкой, из-под которой выбивались непослушные золотистые локоны, до красных сафьяновых сапожек. На Милославе была надета толстая суконная рубаха и кольчуга поверх нее, на плечи девушки был наброшен серый плащ с красной каймой по нижнему краю. На поясе у Милославы висел кинжал в ножнах. Со щитом в левой руке и с дротиком в правой она выглядела довольно воинственно.
– Сколько тебе лет? – спросила Пребрана.
– Шестнадцать, – ответила Милослава.
– Я с тобой пойду, – решительно промолвила Пребрана. – Токмо помоги мне в воинский наряд облачиться.
Пребрана привела Милославу к себе домой. Скинув с себя платье и платок, Пребрана быстро облачилась в мужские порты и длинную рубаху. Затем с помощью Милославы она натянула на себя отцовскую кольчугу без рукавов. На плечи Пребрана накинула отцовский военный плащ, прожженный в нескольких местах, а на ноги надела яловые сапожки. Вместо шапки Пребрана покрыла голову отцовским островерхим шлемом с ниспадающей на плечи кольчужной сеткой. Дабы шлем плотно сидел на голове, Пребрана уложила венцом свою длинную косу. Прихватив боевой топор и овальный красный щит, Пребрана вместе со своей новой подругой выскочила из дому и припустила бегом по узкой улице к восточной стене Рязани.
Туда же бежали и прочие ратники, обгоняя девушек.
Шум сражения на крепостном валу был слышен издалека. Эти грозные звуки, это смешение криков и стонов с лязгом и звоном оружия рождали в доблестных сердцах стремление к подвигам и приводили в трепет сердца робких.
Извилистая Плотницкая улица вывела Пребрану и Милославу к Исадским воротам, вернее, к тому, что от них осталось после недавнего пожара, бушевавшего здесь.
Широкий воротный проезд в высоком гребне вала был заложен камнями и обугленными обломками рухнувшей воротной башни. Татары и не пытались расчищать завал из камней и бревен в проеме Исадских ворот, они карабкались по лестницам на вал, черный и слегка дымящийся, усеянный грудами обугленных бревен. На вершине вала плотной стеной стояли рязанские ратники, встречая натиск многочисленных врагов ударами копий, мечей и топоров.
В полусотне шагов от вала по краю Плотницкого околотка тянулся длинный высокий частокол с небольшими башенками из бревен, являясь как бы второй линией обороны на случай, если рязанцам не удастся сдержать напор татар на валу.
Пребрана и Милослава с удивлением взирали на этот частокол, отгородивший от крепостного вала и Исадских ворот городские улицы и строения. Их поразило то, с какой быстротой был возведен этот новый защитный барьер, который должен был заменить наполовину сгоревшую стену на восточном валу. Девушки были также поражены видом гигантской бреши в городской крепостной стене, носившей следы недавнего сильнейшего пожара.
В эту брешь и рвались густые толпы врагов, завывая жуткими голосами и размахивая кривыми саблями.
Пребрана увидела боярина Твердислава в шлеме и панцире, щит которого был густо утыкан вражескими стрелами. Твердислав отдавал приказы сотникам, которые тут же бросались их выполнять, увлекая за собой ратников. По всей видимости, натиск татар был столь силен, что для удержания восточного вала у сгоревших Исадских ворот защитникам Рязани были нужны все новые подкрепления, поэтому всех вновь прибывающих со всего города ратников спешно распределяли по сотням и отправляли в сражение, кипевшее на гребне вала.
Пребрана и Милослава оказались в отряде, который возглавлял сотник Яробор, бородатый и хриплоголосый, в панцире из железных пластин. Отдавая сотнику приказ, боярин Твердислав назвал его по имени и похлопал по плечу, как своего давнего знакомого и бывалого воина. Яробору и его людям надлежало сдерживать татар возле полусгоревшей Светозаровой башни, названной так, поскольку рядом с ней стоял когда-то терем боярина Светозара.
Яробор взмахнул рукой, повелевая своей сотне следовать за ним, и первым устремился к валу, похожему на людской муравейник. Толпы татар лезли на вал со стороны поля, многие сотни русичей карабкались на вершину вала со стороны города. Узкий гребень вала стал полем ожесточеннейшей битвы.
– Живее, други! Живее! – восклицал Твердислав, легонько подталкивая в спину пробегающих мимо него ратников. – Рубите нехристей без жалости! Стойте насмерть!..
Коснулся Твердислав своей рукой и плеча Пребраны, спешащей вслед за Яробором. Он не узнал под воинским облачением возлюбленную своего сына, хотя знал ее в лицо и много раз встречался с нею на многолюдных рязанских улицах.
Наступая друг другу на пятки, ратники из сотни Яробора торопливо взбирались на вал по вырубленным в грунте ступеням. Пребрана карабкалась наверх вместе со всеми, стараясь не отставать от Милославы и чувствуя усиливающееся биение своего сердца. Краем глаза Пребрана успела заметить на внутреннем склоне вала и у его подножия несколько десятков окровавленных трупов – это были русичи, сраженные татарскими стрелами и саблями.
Дальнейшее воспринималось Пребраной как некий жуткий хаос, оглушивший ее звуками смерти и сковавший ее душу непередаваемым страхом, почти животным ужасом. Пребрана совершенно растерялась от увиденного так близко кровопролития, когда многие сотни вооруженных людей, облаченных в шлемы и латы, свирепо рубят друг друга мечами и топорами. В этой страшной сумятице Пребрана сразу распознала врагов по их кривым саблям, по мохнатым шапкам с высоким узким верхом, по необычным одеяниям. Узкоглазые скуластые мунгалы, громко вопившие на своем диком языке, показались впечатлительной Пребране сущими исчадиями ада. Девушке вдруг представилось, что конец света, о котором недавно вещал на площади возле Успенского храма монах-верижник, наступает именно сейчас. В ней пробудилась странная уверенность, что мунгалы порождены Вселенским Злом и полчища их брошены на Русь самим Сатаной.
Пребрану толкали свои же ратники, что-то кричащие и стремившиеся скрестить оружие с врагом. Только что находившаяся рядом с нею Милослава вдруг куда-то исчезла, словно провалилась сквозь землю. Пребрана несколько раз окликнула Милославу по имени, озираясь вокруг и натыкаясь взглядом только на незнакомые мужские лица, бородатые и безбородые. Совершенно случайно Пребрана очутилась в самой гуще сражения. Прямо перед ней возник коротконогий плечистый степняк с узкими злыми глазами, в островерхом ребристом шлеме, с окровавленной саблей в руке. Степняк замахнулся саблей на девушку. Пребрана закрылась щитом, попятилась и, споткнувшись о мертвое тело, упала на спину. Кто-то споткнулся уже об нее и тоже упал – это оказался русский ратник. Сердито взглянув на Пребрану, он обругал ее нехорошими словами, не разглядев, что перед ним девица, одетая в мужскую одежду.
Пребрана вскочила на ноги совершенно оглушенная летящими отовсюду криками и воплями, шлем съехал ей на глаза. Поправляя шлем на голове, Пребрана выронила из руки топор. Прямо перед ней сотник Яробор широкими замахами рубил секирой наседающих татар. Во время очередного замаха Яробор нечаянно огрел обухом секиры Пребрану по голове. В глазах у Пребраны потемнело, и она потеряла сознание.
Очнулась Пребрана у себя дома в своей уютной светелке на кровати, укрытая одеялом.
Рядом на стуле сидела Варвара и сматывала в клубок длинную шерстяную нить. Увидев, что Пребрана открыла глаза, Варвара негромко ойкнула и опрометью выбежала из светлицы.
Вскоре Варвара вернулась вместе с матерью Пребраны, на которой был надет передник, усыпанный мукой.
– Ну наконец-то очнулась! – с облегченным вздохом промолвила Васса, склонившись над дочерью. – Горлинка моя! Как мы перепугались с отцом, когда тебя принесли бесчувственную, залитую кровью. Это боярыня Феофания наткнулась на тебя, доченька, когда вместе с другими женщинами подбирала наших раненых на побоище.
– Со мной еще одна девушка была, по имени Милослава, – слабым голосом произнесла Пребрана. – Где она?
– Не ведаю, доченька, – ответила Васса, заботливо поправляя одеяло, под которым лежала Пребрана. – Кто такая эта Милослава? Где ты с ней познакомилась?
Пребрана поведала матери о том, как она столкнулась с Милославой на улице, приняв ее за юношу. А узнав, что перед нею девушка, переодетая в мужской наряд и взявшая в руки оружие, она так вдохновилась смелостью Милославы, что сама отважилась пойти на битву с татарами.
– Чем закончилась сеча на валу у Исадских ворот? – обеспокоенно спросила Пребрана.
– Отогнали наши ратники мунгалов, – сказала в ответ Васса и перекрестилась. – Все обошлось, слава Богу! Одно плохо – много наших воинов полегло.
– Где тятенька? – вновь спросила Пребрана слабым голосом.
– При деле батюшка твой, – усмехнулась Васса. – Стоит в дозоре на западной крепостной стене. До полуночи ему там стоять придется.
Пребрана устало закрыла глаза, ощутив слабое головокружение, ее мысли опять обратились к Милославе. Что с ней? Жива ли она?..
* * *Два светильника на высоких подставках из витых бронзовых прутьев освещали просторный покой с тремя резными дубовыми колоннами, поддерживающими длинную потолочную балку. В покрытой блестящими изразцовыми плитками печи гудело жаркое пламя.
В четыре небольших окна сквозь зеленоватое богемское стекло пробивались последние отблески заката.
Старая княгиня Агриппина Ростиславна восседала в кресле с подлокотниками. На ней были длинные траурные одежды, голова ее была покрыта темным платком, сколотым под подбородком серебряной брошью.
Перед княгиней стоял гридень Терех Левша, комкая в руках шапку с лисьей опушкой. Гридень только что вернулся с вылазки, предпринятой рязанцами с целью уничтожить метательные машины татар.
– До камнеметов-то отряд наш добрался, матушка-княгиня, – усталым голосом молвил Терех, – но запалить огнем эти чертовы орудия мы не успели. Мунгалов из стана набежало просто тьма! Пришлось отбиваться от нехристей и отходить обратно к городскому валу. Много у нас погибло в этой неравной сече бояр, гридней и разного прочего люда… – Терех тяжело вздохнул. – Гридничий Супрун Савелич пал в сече. Боярин Громыхай Иванович и сын его Ратибор головы сложили. Погиб тысяцкий Яволод. Юрия Игоревича дружинники чуть живого из сечи вынесли, восемь стрел в него вонзилось. Лекари говорят, что князь и до утра не доживет с такими ранами, – чуть слышно добавил Терех, глядя в пол.
Бледное лицо старой княгини слегка дрогнуло, в уголках ее губ залегли скорбные морщинки.
– Кто же теперь войско возглавит? – тихо и печально спросила Агриппина Ростиславна. – На кого нам всем уповать?
– Купцы и бояре поставили тысяцким боярина Твердислава, – сказал Терех. – Твердислав тоже на вылазку ходил и выказал немало храбрости. Он же и выводил уцелевших ратников обратно к рязанским валам. Во главе старшей дружины мужи градские поставили Оверьяна Веринеича.
– Ладно, Терех, – после долгой тягостной паузы промолвила Агриппина Ростиславна. – Ступай.
Гридень поклонился и скрылся за низкой дверью.
Княгиня долго сидела в неподвижности, устремив взор на покачивающееся дверное кольцо.
Страшная действительность давила на Агриппину Ростиславну, лишая ее сна и покоя. Ей казалось, что самое страшное она уже пережила, потеряв троих внуков, но, похоже, злой рок уготовил Агриппине Ростиславне еще более тяжелое испытание – стать очевидицей разорения Рязани татарами. Собственная судьба мало заботила эту стойкую женщину. Ее ужасала возможность гибели многих тысяч рязанцев, в том числе женщин и детей. Это казалось ей высшей несправедливостью. Все ее существо добродетельной христианки противилось такому печальному исходу. В то же время Агриппина Ростиславна с тяжкой горечью сознавала свое полное бессилие перед суровой неизбежностью.
«Где же ты, сын мой? Где же ты, Ингварь Игоревич? – мысленно терзалась Агриппина Ростиславна. – Почто не спешишь на выручку своего стольного града? Где ты, храброе сердце, Роман Ингваревич? Иль не ведает твоя светлая головушка о наших бедствиях?.. Господь-Вседержитель, отврати же от Рязани злые полчища татарские! Иль даруй рязанцам удачу в битве! Пособи же, Отец Небесный, христианскому воинству!»
Гибель многих храбрых мужей во время неудачной вылазки ослабила и без того небольшое рязанское войско. Храбрейшие пали в неравной сече, и теперь на ночном военном совете вовсю звучали голоса слабовольных и малодушных. Хор этих голосов возглавляли мытник Сдила Нилыч и княжеский огнищанин Лихослав.
– Чего мы добились своей вылазкой? – нападал ретивый мытник на боярина Твердислава и сотника Лукояна. – Сколь доблестных воев положили! Где теперь Яволод? Где гридничий Супрун? Где Громыхай Иванович?.. Молчите. А я молчать не стану! Ежели прежде во время приступов татарских ратники наши могли сменять друг друга в сече, то теперь сие невозможно. В сотнях осталось по тридцать-сорок человек, и те еле на ногах держатся от усталости и ран.
– Какую еще задумку нам предложишь, удалец? – вторил мытнику Лихослав, обращаясь к сотнику Лукояну с язвинкой в голосе. – В какую новую напасть вовлечешь нас горемычных? Может, прямо на Батыев стан двинем в ночь-полночь, а?
– О вылазках теперь надо забыть, – промолвил купец Данила Олексич, соглашаясь с мытником и огнищанином. – Опытных воинов совсем мало осталось. Со стариками да юнцами нам против мунгалов не выстоять!
– Брешь в восточной стене удалось заложить бревнами и камнями, – сказал боярин Любомир Захарич, в тереме которого проходил совет. – Тын позади вала возведен, как запасной рубеж. Что еще можно сделать? Давайте думать, воеводы, а не собачиться друг с другом. Мертвых все едино не воскресить, оборону же и дальше держать нужно.
Сказанное Любомиром Захаричем немного сгладило царящее на совете гнетущее напряжение. Собравшиеся стали обсуждать, стоит ли оборонять Успенский и Плотницкий околотки, если татары все же прорвутся через вал и защитный частокол.
– Я полагаю, разумнее будет воинству нашему отступить к женскому монастырю и к Соколиной горе, ибо возвышенные места защищать легче, – промолвил Оверьян Веринеич.
– Ишь, что удумал! – рассердился Сдила Нилыч. – Твой дом на холме стоит и, значит, годится для обороны, а мой дом стоит в низине и посему обречен на разорение. Я с этим не согласен!
– Пойми, Сдила, коль ворвутся мунгалы в Рязань, то они рассыплются повсюду, как саранча! – пытался убеждать мытника Оверьян Веринеич. – Не одолеть нам множество нехристей на обширном пространстве с нашими малыми силами.
– Стало быть, надо кумекать, что необходимо еще сделать, дабы не допустить мунгалов в Рязань, – проговорил Данила Олексич. – А то что же получается? Я кладовые новые ныне построил, ворота дубовые поставил, ограду новую сделал – и все это за здорово живешь отдать на разор нехристям собачьим!
– Упреки твои нам понятны, друже Данила, – произнес боярин Твердислав с некоей укоризной в голосе, – но и ты уразумей, что нам ныне не до жиру, быть бы живу.
Сразу после военного совета Сдила Нилыч, придя домой, разбудил супругу свою Пестемею.
– Одевайся, голуба моя, – прошептал жене Сдила Нилыч, чтобы не разбудить спящих сыновей. – Пришла пора золотишко наше спрятать понадежнее. Нам с тобой затемно надо управиться.
– Неужто все так худо? – пролепетала заспанная Пестемея, машинально заплетая спутанные волосы в косу. – Неужто подмога к нам не подоспеет?
– Какая подмога, откуда?! – Сдила Нилыч безнадежно махнул рукой, опустившись на постель рядом с женой. – Наши ратники, ходившие на вылазку, освободили из татарского плена двоих боярских челядинцев, коих, как оказалось, татары пленили при захвате Переяславца. Разумеешь?