Дима вышел на «Улице 1905 года» и под студеным ветром пошел к редакции. Чтобы не околеть, пришлось и шапку надеть, и шарфом замотаться, и дубленку застегнуть. «И все-таки, – подумал Дима, – все эти ходы так тривиальны… А нужно какое-то озарение, вдохновение, взрыв! Времени у меня нет, времени! Не могу я сейчас спокойно обзванивать людей и выяснять у них подробности их частной жизни…»
Опять внутри появилось поганое чувство, оттого что Надя в опасности, время идет, а он не может ей помочь – просто не знает, как.
ГЛАВА 9
Как только Надя услыхала шум машины и поняла, что похититель опять куда-то уезжает, она сразу почувствовала, как отпускает напряжение внутри ее. Ее собранность и готовность к бою были столь сильны, что, когда нужда в них отпала, Надя даже заплакала.
Она лежала и плакала и не стирала слез. Надя подготовила орудия, чтобы схватиться с садистом, – но она до сих пор не знала, есть ли в ее арсенале самая главная для драки составляющая: готовность драться. Она вообще росла спокойной девочкой. И не припоминала, чтобы когда-нибудь в жизни дралась. Разве что в раннем детстве, когда они, еще в Питере, в шутку боролись с другом детства Полуяновым. Димочка – все-таки на четыре года старше! – всегда побеждал. А чтобы по-настоящему… Она даже мужчин никогда по щекам не лупила. Все ее поклонники (до Полуянова) какими-то задохликами были и особых поводов, чтобы влепить им пощечину, не подавали. А Дима пока тоже вел себя практически безупречно.
Если бы похититель вдруг стал домогаться Надю как женщину – тогда бы ей было легче ударить его. Или даже убить. Но он был какой-то… Словно и не мужчина вовсе. Словно робот. Он, этот садист (чувствовала Надя), никаких по отношению к женщинам сексуальных эмоций не испытывает. Это и в жестах, и в словах, и в фигуре его читалось.
«Может, он гомосексуалист?» – спросила она себя. И сама же себе ответила: «Запросто!» Но тогда у него должен быть партнер: сообщник или любовник. А если их двое, дела обстоят еще паскуднее.
«Или, может, с его партнером что-то случилось? – начала фантазировать Надежда. – Его убили, или посадили, или он от СПИДа умер? И теперь оставшийся в живых мстит за него – всем женщинам подряд?..»
Гадать и придумывать можно было сколько угодно. От этого положение Нади никак не могло перемениться к лучшему. И как бы она ни убегала от страшной реальности, против воли в мозгу блеснула мысль: «Мою соседку маньяк уже, похоже, замучил насмерть. И теперь повез хоронить ее тело. Значит, я – следующая на очереди».
От этой мысли холодел позвоночник.
И, стало быть, у нее не оставалось иного выхода, кроме как драться.
***Кай выехал из Гостиницы, когда уже стало очевидно: зимний день прошел безвозвратно. Солнце собиралось вот-вот упасть за ели леса.
По заснеженным улицам поселка он выехал на дорогу. То была второстепенная трасса, соединявшая между собой несколько подмосковных населенных пунктов и пару воинских частей. Машины шли в один ряд в каждую из сторон, их разделяла сплошная полоса. Сюда то и дело приезжали в поисках легкой охоты гаишники. Они штрафовали лихачей, обгоняющих медлительные грузовики или автобусы. Каю были совершенно ни к чему разборки с ГИБДД, поэтому он тащился, как послушный мальчик, в колонне машин. Перед самым поворотом на проселок и вправду стояли гаишники.
Кай свернул прямо перед ними в сторону леса. Они проводили белый «Транзит» профессионально внимательными взглядами, однако останавливать не стали. Видимо, никто – никакой Полуянов! – не подал на машину в розыск.
Однако от соседства ментов Кая мгновенно аж в пот бросило. Хорош бы он был, если б они его тормознули-с расчлененным трупом в фургоне.
Дорога шла в сторону леса. За два года он все здешние окрестности изъездил на авто, а пуще на велосипеде. Когда-то проселок предназначался для нужд военных: широкий, с добротной бетонной основой. Но не ремонтировали дорогу с тех пор, как армия перестала быть главным приоритетом России. То есть – уже лет двадцать. (И, видимо, никогда больше ее чинить не будут.) В бетоне образовались огромные ямы, сейчас присыпанные снежком.
«Форд» на первой передаче переваливался по колдобинам. Заходящее солнце сделало весь пейзаж красно-белым. И еще черным – из-за стены леса, видневшейся там, где кончалась дорога.
Кай проехал мачту сотовой связи. За ней за бетонным забором располагался лакокрасочный заводик. В бывшей церкви – без куполов и колокольни – находилось заводоуправление. От завода попахивало химикатами. Жаль, что у Кая нет под рукой цистерны чистой соляной кислоты – чтобы растворять трупы без следа.
На автобусной остановке ждали транспорт две закутанные женские фигуры. Они проводили «Транзит» взглядами. Теперь, если их спросят, они скажут, что мимо проезжал белый фургон. Но кто и почему их будет спрашивать?
За заводом военная дорога круто ушла налево. Кай свернул направо, к лесу. Здесь, наверно, раз или два за зиму прошел грейдер. Поэтому фургон, цепляясь за наст шипами, легко скользил по дороге.
Затем зимник пошел вдоль линии электропередачи. Кай разогнался до шестидесяти. Справа мелькала полоса леса. Слева тянулись опоры ЛЭП с натянутыми между ними проводами. Воздух становился сумеречнее, и чем дальше фургон удалялся от жилья, тем, казалось, стремительней темнело.
Наконец дорога кончилась. Точнее, она повернула в лес, но путь автомобилю преграждали бетонные надолбы. Избитая, погнутая варварами металлическая доска извещала, что впереди госзаказник, въезд на автотранспорте и разведение костров категорически запрещены.
Кай остановился. Заглушил движок. Выпрыгнул из машины. Далеко-далеко, в серой морозной дымке виднелись обезглавленная церковь и забор лакокрасочного завода. В абсолютной тишине слегка потрескивала разрядами линия электропередачи.
Он открыл заднюю дверь фургона и достал оттуда две лопаты: одну – для уборки снега и вторую – штыковую. Затем вывалил из машины первый мешок – джутовый, снизу весь промокший от крови. Этот, где лежали руки и голова Марии, следовало спрятать тщательней всего. Чтобы никто не смог случайно наткнуться на него и установить личность убитой.
В правую руку Кай взял мешок, в левую – обе лопаты. Вошел в лес. Он проваливался в снег по колено, а то и выше. Наконец он зашел в чащу так, что перестал видеть машину и просеку. Бросил мешок и принялся копать. Сначала на площади примерно два на два метра он отбросил снег и докопался до морозной земли. Затем стал взрывать грунт штыковой лопатой. Почва совершенно промерзла. Лопата ее практически не брала. Приходилось бить сверху штыком. Кай пожалел, что не взял с собой лома. Он распарился, снял куртку и бросил ее на снег.
Наконец ему удалось вырыть яму глубиной сантиметров тридцать. Он бросил туда мешок с частью останков Бахаревой. Сверху забросал землей. «И никто не узнает, где могилка твоя», – ухмыльнулся он. Мини-курганчик закидал снегом.
Затем Кай вернулся к машине. В лесу уже совершенно стемнело, но на просеке из-за лежащего снега казалось еще светло. Не включая огня, он вытащил из фургона два оставшихся мешка, а также полиэтиленовую пленку, куда натекла кровь. Аккуратно, стараясь не запачкаться, Кай свернул полиэтилен. Затем вытащил из-под сиденья мощный фонарик. Сунул его в задний карман джинсов.
Потом, со свернутой пленкой в одной руке и двумя оставшимися мешками в другой, он снова углубился в лес. Если бы не его собственные следы, он бы, пожалуй, не смог бы найти лопаты – настолько в чаще стало темно.
Оставшиеся мешки с бывшей Бахаревой он отнес еще метров на тридцать в глубь леса. Потом вернулся на место первой могилки за лопатами. Фонарь пристроил между двумя голыми ветвями. Мертвенный свет освещал лапы елей и искрами вспыхивал на нетронутом снегу.
Два других мешка он не стал зарывать в землю. Просто раскопал снег, кинул их в образовавшуюся яму и забросал сугроб сверху. Он надеялся, что в течение зимы, которая продлится еще долго, хищные звери (а они остались здесь, в подмосковных лесах) сожрут человечину.
Наконец все закончилось. Кай вернулся к «Форду». На темном небе появились две первые, самые яркие, звезды – Венера и Сириус.
Он снял перчатки и вытер ладони и лицо снегом. Сразу заломило руки и щеки. Почему-то вспомнилось, как они с Базальтом каждый вечер возле бараков умывались до пояса снегом. Так продолжалось каждую зиму в течение семи лет. А зима в тех краях длилась десять месяцев в году. Потом Базальт умер, и Кай был последним, кто навещал его в лагерной больничке. Перед смертью кум сделал очередную попытку расколоть Базальта, обещая взамен, что тот умрет на свободе и его похоронят на родине. Но Базальт ему ничего не рассказал – а вот Каю свою тайну доверил. Тот даже не удивился, что он поведал все именно ему. В конце концов, никого, ближе Кая, у Базальта все эти семь лет не было.
Кай с удовольствием залез в относительно теплую кабину. Завел мотор и включил на полную мощность печку. Фары осветили темный лес: геометрически строгие лапы елей и беспорядок осин. В слепящих лучах вспыхнули и исчезли глаза какого-то зверя.
Кай развернулся на небольшой площадке, взрывая снег, и покатил назад.
При выезде на межпоселковую трассу по-прежнему стояли гаишники. Странно: обычно они появлялись здесь всего на часок, чтобы насшибать себе наличных на вечер и быстренько отвалить. Кай подъехал к перекрестку и включил левую мигалку. Мерзнущий гаишник в валенках издалека махнул ему жезлом. Кай повернул налево, выехал на основную трассу, а потом сдал задним ходом к гаишнику. Даже в свете далекого фонаря было видно, какое у сержанта красное, будто опаленное, лицо. Кай оказал ему уважение: выпрыгнул навстречу из фургона.
Милиционер неразборчиво представился, а потом пробурчал сакраментальное:
– Документики ваши попрошу.
Кай полез за пазуху, во внутренний карман парки. Спокойно – с документами у него все было в порядке. И в этот момент он заметил у себя на куртке, прямо на груди возле «молнии», капельку крови – маленькую, красную на черном. Принимая документы, мент ощупал его лицо изучающим взглядом. После восьми лет тюрем и зон обычный взгляд какого-то там сержанта был для Кая все равно что слону дробина. Но вот эта кровь на куртке… Сердце ускоренно застучало. Заметит? А если да, как отмотаться? Голову курице рубил, соседка попросила. Сразу последует вопрос: что за соседка, где проживает? Ответ: на нашей улице, Пионерская, тринадцать. Может, проедем к ней, бульончику куриного похлебаем? А вот тут уже прокол, и придется лепить горбатого на голубом глазу: поехали, вот только пузырь купим, соседка очень беленькую уважает…
Все эти идеи молнией пронеслись в мозгу Кая, и придумка была неплоха, если только за ней не последует: а не проехать ли нам, гражданин хороший, в отделение, там эксперты разберутся, какой такой курицы у вас кровь на куртке… И что тогда делать?
Бить мента лопатой по голове. Вытаскивать у него из кобуры пистолет. И стрелять второго, который сидит в «раковой шейке» с очередным задержанным, якобы протокол составляет, а сам на взятку нарывается… Ох, убийство ментов – как нехорошо! Они смерть своих не прощают, это вам не никому не нужные девки, пусть одна даже дочка чиновника, а вторая – любовница журналиста… «Господи, – мысленно взмолился Кай, – сделай так, чтобы мент не заметил этого пятнышка – ради него же самого тебя прошу!..»
Сержант еще раз внимательно посмотрел на Кая, однако документы не отдал.
– Полис ОСАГО имеется?
– Так точно, в бардачке.
– Пойдемте, кузов откройте.
Пока шли, сержант мимоходом спросил:
– Куда следуете?
– Домой.
– Откуда?
Они здесь давно стоят, наверняка засекли, как он на проселок два часа назад въезжал.
– На лакокрасочный ездил.
Вопросы сыпались один за одним, и отвечать на них следовало в таком же темпе, ни на секунду не задумываясь.
– Зачем?
– Краску купить.
– Купили?
– Нет.
– Что ж так?
– Не было той, что мне нужно.
По ходу дела Кай открыл заднюю дверь фургона. Мильтон посветил туда фонарем. Пусто. С полиэтилена, которым Кай застелил пол, слава богу, ни капли не протекло. И слава богу, они остановили его сейчас, а не двумя часами ранее. Иначе точно хана. И, скорей всего, нет у них никакой ориентировки на белый «Транзит».
«Была бы ориентировка, он бы со мной так благодушно не разговаривал. И все равно – машину надо менять. Срочно. Сегодня же».
– Проезжайте, – наконец решительно произнес сержант, тряхнув его документами. – Счастливого пути.
– Спасибо на добром слове.
Он залез в кабину. Эйфория – спасен! спасен! – охватила его. Странно: а всего неделю назад он считал, что в нем уже умерли все чувства. И сердце и вправду превратилось в кусок льда. Но теперь, когда появились девки, он начал чувствовать. Радоваться, волноваться, ликовать. Его Миссия вдохнула жизнь в него самого. В который уже раз Кай возрождался заново.
Мотор урчал, работала печка, дула теплом по ногам – однако он не двигал свой «Форд» с места. Раньше он планировал посмотреть, что происходит с «Купером» гражданки Ойленбург, когда вернется в Гостиницу. Теперь, после разговора с ментом, он счел, что ему поперла фишка, и решил глянуть прямо сейчас. Включил ноутбук, настроился на нужный сайт.
А вот и он, замечательный «Купер»: стоит все в том же месте, в устье Кузнецкого Моста. Это хорошее предзнаменование.
Нужно срочно возвратиться домой, поменять машину и ехать в Москву брать Жанну Сергеевну Ойленбург.
***Дима Полуянов словно чувствовал: как ни бейся, как информацию ни собирай – если нет плодотворной идеи, все равно получишь шиш.
В редакцию он принесся уже около четырех. Принципиально не стал ни с кем видеться, говорить. Ни к секретарше Марине Максимовне не забежал, у которой ходил в любимчиках, ни к Кирке, ни к старому зубру Колосникову. Вихрем пронесся по коридору, на ходу здороваясь с встречными и не вступая в разговоры, и засел в своем кабинетике. Почему-то веровал он все-таки в магическую силу Интернета, в которой любая информация находится. С ходу включил комп (даже дубленку не сняв), вышел в Сеть и набрал в поисковике фамилию Бахарев.
Ему открылась куча ссылок на разного рода Бахаревых, да только все они были словно пальцем в небо:
…дизайн-бюро «Бахарев и компания»…
…тест-драйв «Мерседеса» проводил Михаил Бахарев…
…полузащитник донецкого «Шахтера» Алексей Бахарев…
Дима кинул дубленку, шапку и шарф на стул для посетителей и немедленно решил ужесточить условия. Вспомнил, как зовут зампрефекта, и забил: Роман Бахарев.
Ответом было:
…задержал автопатруль г. Красноярска, в который входили старший сержант Роман Бахарев и…
…Роман Бахарев с лихо подкрученными усами и военной выправкой преподает ОБЖ в сыктывкарском профлицее № 1… – и тому подобная лабуда.
Тогда журналист велел искать «зампрефекта Бахарева» – однако такого словосочетания поисковик не обнаружил вовсе.
Дима, уже скорее от отчаяния, повторил поиск на Рамблере, Гугле и даже Яху! – но, как и следовало ожидать, безо всякого толку.
Что ж, решил Полуянов, может, вернуться к девушке? К похищенной несчастной дочери зампрефекта?
И он задал компу новую цель: Мария Бахарева.
Ему открылось резюме какой-то саратовской журналисточки с таким именем, упоминание о дизайн-бюро «Бахарев и компания», в котором, оказывается, трудилась архитектор по имени Маша, и…
И еще – страничка из «живого журнала».
Здравствуйте. Меня зовут Мария Бахарева. Я студентка первого курса, будущий экономист. Мне 17лет.
Росту меня 1 метр 65 сантиметров, вес 55 килограммов. Объем груди – 93, талии – 58, бедер – 89. О чем еще писать, я не знаю, но я хотела бы встретить в Сети друзей.
Рядом имелась фотография: красивая, юная дивчина с очень большой для ее роста грудью.
«Она! – воскликнул про себя Полуянов. – Точно – она. Все совпадает с рассказом Савельева: возраст, специальность, рост, курс института… А она хорошенькая…» Журналист поискал другие записи Марии в виртуальном дневнике – таковых не оказалось. Первая, она же последняя заметка в «живом журнале» была размещена совсем недавно: двадцать первого января нынешнего года. И к ней даже не последовало никаких комментариев.
«Уже интересно, – подумал журналист. – Почему она начала дневник? Зачем столь подробно расписала свои прелести? Странный какой-то «живой журнал» – на брачное объявление похожий… И почему она бросила писать?..»
Ладно, размышлять на сию тему можно сколько угодно, а сейчас главное – искать. Или, как говорил прапорщик из анекдота, зачем думать – трясти надо!
В поисках хоть какой-то зацепки – чего-нибудь, связывающего Бахареву с его Надей, – Дима задал две фамилии рядом: Мария Бахарева; Надежда Полуянова. И… Ответ компа оказался сухим и определенным: «Искомой комбинации слов не найдено. Попробуйте задать более мягкие условия поиска».
Итак, ни в одном из миллиардов документов русского Интернета фамилии двух похищенных девушек никогда не оказывались даже близко друг к другу. Впрочем, это ничего не значит. Уж Дима – на что публичная персона (по сравнению с какой-то Бахаревой), и то навряд ли Всемирная паутина сможет выявить его связь с Надеждой…
В бесплодной попытке отыскать рядом стоящие фамилии, поисковик выдал несчетное количество ссылок отдельно на Бахареву и на Митрофанову – и в их числе Полуянов с громадным изумлением обнаружил запись в «живом журнале»:
«Меня зовут Надежда Митрофанова, и я никогда не вела дневник, даже в школе. А сейчас вдруг зачем-то начинаю – сама не понимаю, зачем. Может, потому что сейчас со мной рядом нет моего Димы?»
Фотографии автора дневника рядом не было, но и без нее все стало ясно… «Боже мой! – чуть не вскричал журналист. – Это она! Надька! Конечно! Я узнаю ее тон, ее манеру! А упоминание о Диме?! Плюс к тому – датирована запись тридцатым января сего года. Как раз тем днем, когда я убыл в командировку в Питер! Во дает Надька! Дневник решила вести – и мне даже ни слова! А было бы интересно почитать!..»