Когда он увидел ее на похоронах Сары одну, его сердце облилось кровью за нее. Он всегда завидовал ее семье, такой близкой, любящей и заботливой. У него дома не всегда было так. Но довольно скоро Трейси лишилась всего, что любила. Когда он подошел к ней на похоронах, он подошел как друг детства, однако не мог отрицать, что его физически влекло к ней, и он дал ей свою визитную карточку в надежде, что она, может быть, позвонит и посмотрит на него уже не как на мальчишку, каким когда-то знала, а как на мужчину, которым он стал. Эта надежда поблекла, когда она пришла к нему в офис и попросила посмотреть материалы по делу. Чисто деловая встреча.
Потом, когда Дэн пригласил ее домой, у него не было никакой задней мысли. Он беспокоился о ее безопасности, но, увидев ее, снова не смог удержаться от надежды, что между ними может проскочить какая-то искра. Когда он обнял ее, чтобы показать, как нужно бить по мячу, внутри у него шевельнулось что-то, чего он уже давно не ощущал. Последний месяц он смирял эти чувства, говоря себе, что Трейси по-прежнему глубоко травмирована, и не только ранима, но и насторожена – относительно Седар-Гроува и всех, кто с ним связан, в том числе и Дэна. Он пригласил ее на выставку стекла Чихули и на ужин, чтобы удалить от окружающего, а потом вдруг понял, что поставил ее перед неловкой дилеммой: пригласить его переночевать у нее или отослать в отель? Он чувствовал, что торопит ее, что она не готова к отношениям и что у нее без того хватает забот после недавнего обнаружения останков Сары, а теперь еще и от эмоционально изнурительного судебного процесса.
У него были и профессиональные соображения. Трейси не была клиентом. Его клиентом был Эдмунд Хауз. Но она обладала всей нужной ему информацией, чтобы должным образом подготовить повторное слушание, если апелляционный суд предоставит Хаузу это право. В таких обстоятельствах Дэну казалось, что лучше избавить Трейси от неуместного давления, и он решил отменить свидание, перенести на более подходящее время и место.
Шерлок заворчал и вздрогнул во сне; он лежал рядом с Рексом на коврике перед письменным столом Дэна. Дэн стал приводить псов на работу после угрозы Каллоуэя конфисковать их. Они ему не мешали. Псы были хорошей компанией, но каждый шум заставлял их настораживаться и с лаем бросаться в приемную. По крайней мере, сейчас они молчали.
Он снова сосредоточился на ответе Вэнса Кларка на ходатайство о пересмотре дела. Его догадка, что Кларк направил свое возражение пораньше, чтобы внушить апелляционному суду, будто ходатайство не имеет никаких оснований, оказалась верной. Прокурор утверждал, что ходатайство не указывает на какие-либо нарушения в предыдущем разбирательстве, которые могли бы послужить основанием для нового суда над Эдмундом Хаузом. Он напоминал суду, что Хауз был первым в штате Вашингтон, кого приговорили за убийство первой степени на основании одних лишь косвенных улик, поскольку он отказался сообщить властям, где захоронил тело Сары Кроссуайт, хотя до того и сознался в ее убийстве. Кларк написал, что Хауз пытался использовать эту информацию, чтобы добиться апелляции, и его не следует поощрять в этой стратегии. Если бы преступник сообщил властям двадцать лет назад, где захоронена Сара, заключал Кларк, все оправдывающие его обстоятельства могли бы быть рассмотрены во время первого разбирательства. Конечно же, Хауз не сделал этого, потому что это стало бы окончательным доказательством его вины. В любом случае, он был виновен. И суд над ним был справедливым. Ничто из того, что О’Лири привел в своем ходатайстве, не меняет этого факта.
Неплохой аргумент, разве что совершенно нелогичный, основанный на допущении, что суд поверит, будто Хауз признался в убийстве и использовал информацию о местонахождении тела для смягчения наказания. Деанджело Финн плохо провел перекрестный допрос Каллоуэя, не указав на отсутствие задокументированного и подписанного признания, что стало бы для любого адвоката первым уязвимым местом для разрушения доводов обвинения. Финн усугубил свою ошибку, заставив Хауза отрицать свое признание, что поставило под сомнение его искренность и позволило обвинению успешно убедить присяжных, что прежний приговор Хаузу за изнасилование был справедлив. Это был гвоздь в крышку гроба. Насильник – всегда насильник. Вместо этого Финну следовало исключить заявление о том, что якобы Хауз признался в убийстве, как сомнительное и крайне предвзятое, учитывая отсутствие всяких подтверждающих это доказательств, и таким образом избежать полного фиаско. Даже если ходатайство будет отклонено, у Хауза будет сильное основание для апелляции. Уже само то, что Финн не сделал очевидного, независимо от найденных в могиле оправдывающих доказательств, является поводом для повторного суда.
Шерлок пошевелился и поднял голову. Через секунду кто-то позвонил из приемной. Пока Рекс поднимался, когти Шерлока застучали по паркету, а затем последовал лай. Посмотрев на часы, Дэн было двинулся к двери, но задержался, чтобы прихватить бейсбольную биту с автографом Кена Гриффи-младшего, которую тоже теперь брал с собой, идя на работу.
Глава 35
Шерлок и Рекс прижали к двери какого-то чернокожего мужчину. Тот, похоже, был серьезно напуган.
– На табличке написано: позвонить в звонок.
– Фу, – сказал О’Лири собакам, и оба пса послушно замолчали и сели на пол. – Как вы вошли?
– Дверь была не заперта.
О’Лири редко ее запирал, а вечером выводил Шерлока и Рекса нести ночную стражу.
– Кто вы?
Пришедший не отрывал глаз от собак.
– Меня зовут Джордж Боувайн, мистер О’Лири.
Дэну встречалось это имя в материалах дела, которые дала Трейси, а Боувайн продолжал:
– Эдмунд Хауз изнасиловал мою дочь Аннабель.
Дэн прислонил бейсбольную биту к столу. Тридцать лет назад Эдмунд Хауз был осужден по обвинению в сексе с несовершеннолетней и получил шесть лет тюрьмы. Джордж Боувайн давал показания в суде после того, как Хауз был приговорен за убийство Сары Кроссуайт.
– Что вы здесь делаете в такой час, ночью?
– Я приехал из Юрики.
– Из Калифорнии?
Боувайн кивнул. С виду ему было под семьдесят, у него была седая, коротко подстриженная борода и солидные очки в черепаховой оправе. На нем была красно-коричневая кепка для гольфа и свитер с треугольным вырезом.
– Зачем?
– Потому что этот вопрос нужно решить лично. Я хотел увидеться с вами завтра утром и заехал убедиться, что адрес верный. Остановился здесь и увидел свет в окне. Дверь была не заперта, я поднялся по лестнице и увидел, что свет, который я видел с улицы, горит у вас в кабинете.
– Все это прекрасно, но вы не ответили на мой вопрос. Зачем вы проделали этот долгий путь, мистер Боувайн?
– Мне позвонил шериф Каллоуэй. Говорит, что вы хотите устроить повторный суд для Эдмунда Хауза.
Дэн начал понимать, к чему он клонит, хотя его и удивила решительность Боувайна.
– Откуда вы знаете шерифа?
– Я давал показания на суде над Эдмундом Хаузом.
– Я знаю. Я читал стенографический отчет. Шериф попросил вас убедить меня не представлять интересы мистера Хауза?
– Нет. Он просто сказал мне, что вы добиваетесь нового суда. Я приехал по собственной инициативе.
– Вы понимаете, почему мне трудно в это поверить.
– Я лишь прошу возможности поговорить с вами. Я расскажу свою часть. И не буду повторять дважды. А потом я вас покину.
Дэн задумался над этой просьбой. Он был недоверчив, но Боувайн казался искренним, а к тому же проделал восьмичасовой путь и не пытался скрыть цели своего визита.
– Вы понимаете, что у меня конфиденциальные отношения с моим клиентом.
– Понимаю, мистер О’Лири. Мне не интересно, что говорит Эдмунд Хауз.
О’Лири кивнул.
– Мой кабинет там.
Он щелкнул пальцами, два пса повернулись и бросились по коридору. В кабинете они снова заняли свои места на коврике, но не легли, а сели в готовности, навострив уши.
Боувайн снял пиджак, все еще блестевший от капель дождя, и повесил на вешалку у двери; этой вешалкой редко кто пользовался.
– Какие большие псы.
– Вы бы посмотрели на мои счета за их корм, – сказал Дэн. – Могу я вам предложить чашку кофе?
– Да, пожалуйста. Путь был не близкий.
– Какой вы пьете?
– Черный.
Дэн налил чашку и протянул ему. Вдвоем они сели за стол у окна, выходящего на Маркет-стрит. Когда Боувайн поднес свою чашку к губам, Дэн заметил, что рука его дрожит. За окном дождь застил небо и колотил по плоской крыше. Потоки шумели в водостоках и водосточных трубах. Боувайн поставил чашку и полез в карман, чтобы достать бумажник. Его рука задрожала еще сильнее, когда он стал доставать из пластиковых конвертов фотографии, и Дэн подумал, что это, возможно, болезнь Паркинсона. Боувайн положил одну фотографию на стол.
– Это Аннабель.
У его дочери были прямые черные волосы и кожа светлее, чем у отца. Ее голубые глаза говорили о смешении рас. Но не цвет кожи и глаз Аннабель Боувайн привлек внимание Дэна, а ее бессмысленное выражение лица. Она выглядела как вырезанная из картона.
– Да, пожалуйста. Путь был не близкий.
– Какой вы пьете?
– Черный.
Дэн налил чашку и протянул ему. Вдвоем они сели за стол у окна, выходящего на Маркет-стрит. Когда Боувайн поднес свою чашку к губам, Дэн заметил, что рука его дрожит. За окном дождь застил небо и колотил по плоской крыше. Потоки шумели в водостоках и водосточных трубах. Боувайн поставил чашку и полез в карман, чтобы достать бумажник. Его рука задрожала еще сильнее, когда он стал доставать из пластиковых конвертов фотографии, и Дэн подумал, что это, возможно, болезнь Паркинсона. Боувайн положил одну фотографию на стол.
– Это Аннабель.
У его дочери были прямые черные волосы и кожа светлее, чем у отца. Ее голубые глаза говорили о смешении рас. Но не цвет кожи и глаз Аннабель Боувайн привлек внимание Дэна, а ее бессмысленное выражение лица. Она выглядела как вырезанная из картона.
– Видите шрам от брови?
Тонкая, едва заметная серповидная линия изгибалась от брови Аннабель до челюсти.
– Эдмунд Хауз сказал полиции, что имел секс с моей дочерью по ее согласию.
Боувайн положил рядом с первой вторую фотографию. На ней молодую девушку было почти не узнать: ее левый глаз распух и закрылся, порез на лице покрылся коркой запекшейся крови. Боувайн приподнял свою чашку, но рука затряслась так сильно, что он поставил ее обратно на стол. Потом закрыл глаза и сделал несколько размеренных вдохов и выдохов.
Дэн дал ему время прийти в себя, после чего проговорил:
– Не знаю, что вам сказать, мистер Боувайн.
– Он бил ее лопатой, мистер О’Лири. – Боувайн снова помолчал и вздохнул, на этот раз дыхание его было резким и хрипело в груди. – Видите, Эдмунду Хаузу было мало, что он изнасиловал мою дочку. Он хотел искалечить ее, и он бы продолжал бить ее, если бы она не нашла сил убежать. – Лицо Боувайна исказилось жалкой гримасой, он снял очки и красным носовым платком протер стекла. – Шесть лет. Шесть лет за то, что погубил жизнь молодой девушке, потому что кто-то ошибся, собирая доказательства. Аннабель была живой, общительной девушкой. Нам пришлось уехать, воспоминания были слишком ужасны. Аннабель так и не вернулась в школу. Она не может работать. Мы живем на тихой улице недалеко от озера в городке с низкой преступностью. Там спокойно. И каждую ночь мы запираем двери на засов и проверяем каждое окно. Это стало обычаем. А потом ложимся в постель и ждем. Я и жена ждем, когда она закричит. Это называют посттравматический синдром изнасилования. Эдмунд Хауз отсидел шесть лет. Мы отсиживаем почти тридцать.
Дэн вспомнил схожие показания из стенографического отчета, но слушать боль отца было куда тяжелее.
– Мне очень жаль. Никто не должен так жить.
Губы Боувайна сжались.
– Но кое-кто будет, мистер О’Лири, если вы сделаете то, что о вас говорят.
– Шериф Каллоуэй не должен был вам звонить, мистер Боувайн. Это нечестно по отношению к вам и ко мне. Я не хочу сказать, что это как-то умаляет случившееся с вами и вашей семьей…
Боувайн поднял руку, но в такой же жалкой манере, как и говорил.
– Вы хотите сказать мне, что Эдмунд Хауз, когда изнасиловал мою дочку, был молодым человеком, что это случилось почти тридцать лет назад, что люди могут меняться. – На его тонкие губы вернулась ироническая улыбка. – Позвольте мне избавить вас от хлопот. – Боувайн посмотрел на Шерлока и Рекса. – Эдмунд Хауз не похож на ваших собак. Его нельзя выдрессировать. И нельзя отозвать назад.
– Но он заслуживает честного суда, как и все остальные.
– Но он не такой, как все остальные, мистер О’Лири. Единственное место для таких, как Эдмунд Хауз, – тюрьма. Не заблуждайтесь. Эдмунд Хауз – очень буйный человек. – Боувайн молча собрал фотографии и спрятал в бумажник. – Я сказал свою часть. Больше не хочу отнимать у вас время. – Он встал и надел пиджак. – Спасибо за кофе.
– Вам есть где остановиться? – спросил Дэн.
– Да, я позаботился.
Дэн проводил Джорджа Боувайна в приемную. Боувайн открыл дверь, но снова оглянулся на Рекса и Шерлока.
– Скажите, они бы покусали меня, если бы вы их не отозвали?
Дэн погладил их по голове.
– Их размеры пугают, а их лай страшнее укусов.
– И все-таки, как мне представляется, они могут покалечить, – сказал Боувайн, выходя в коридор, и дверь за ним захлопнулась.
Глава 36
Трейси была на последнем издыхании; она уже не помнила, когда последний раз спала всю ночь. Она ощущала усталость во всем теле и слышала усталость в своем голосе, когда они с Кинсом сидели в конференц-зале с Фацем и Делом, вводя Билли Уильямса и Эндрю Лауба в курс открытых дел сектора А.
Уже несколько недель с тех пор, как Дэн отправил свой короткий ответ на возражение Вэнса Кларка, Трейси и Кинс безрезультатно ходили по кругу в деле Николь Хансен. Они снова допросили владельца мотеля и тамошних постояльцев. Они перепроверили отпечатки пальцев, снятые в номере мотеля, и пропустили их через автоматическую систему опознания отпечатков пальцев округа Кинг, вычеркнув лиц с твердым алиби из списка потенциальных подозреваемых. Они снова поговорили с танцовщицами стриптиз-клуба, с семьей Николь Хансен, с ее подругами, с парой бывших бойфрендов.
Трейси составила хронологию последних дней жизни Хансен и установила каждого человека, с которым она вступала в контакт. Они провели обыски, которые оказались совершенно безрезультатны.
– А что с досье работников? – спросил Лауб.
– Они пришли вчера вечером, – ответила Трейси, имея в виду затребованные личные дела настоящих и бывших работников стриптиз-клуба. – Рон должен ими заняться.
Рон Мэйвезер был пятым колесом в коллективе сектора «А».
Лауб обратился к Фацу:
– Что у нас с автомобилями на стоянке?
Фац покачал головой.
– Абсолютно ничего. Мы все бьемся над номерными знаками из Калифорнии и одним из Британской Колумбии. Упрашиваем коллег за границей.
– А что говорит СОРУ?
Трейси покачала головой.
– Ничего.
В перерыве Трейси жаждала кофеина, но у двери ее поймал Уильямс.
– На минутку, – сказал он, и она заподозрила, что знает зачем.
Когда они остались одни, он сказал:
– Передача Ванпельт вчера вечером подняла волну. Можешь ждать нового звонка.
Преждевременным рождественским подарком Ванпельт была часовая передача об Эдмунде Хаузе, Седар-Гроуве и Трейси в рубрике «KRIX – Секретно». Ванпельт перемежала старые фотографии городка со снимками Трейси, Сары, их родителей и Эдмунда Хауза и проводила интервью с жителями Седар-Гроува, обсуждая, как исчезновение Сары разбило вдребезги пасторальное существование городка, какой травмой стал суд и что они думают о возможности повторения такого суда. Никто не выразил радости от того, что СМИ опять вываляют в грязи их жизнь.
Трейси нагнулась над столом в конференц-зале.
– Думаю, такое возможно. Насколько все это плохо?
– Местные и федеральные СМИ прислали две дюжины запросов на интервью, и это было еще до того, как «Сиэтл таймс» сегодня утром поместила эту историю на первой странице. Все хотят интервью. В том числе CNN, MSNBC и полдюжины других.
– Я не дам, Билли. Это не положит конца расспросам. А только привлечет еще больше внимания.
– Мы с Лаубом согласны, – сказал Уильямс. – И говорили об этом Ноласко.
– Да? И что он сказал?
– Он хочет знать, что нам делать, если Хауз добьется пересмотра дела.
* * *Ноласко редко выглядел довольным, но в тот день, когда Трейси вошла в конференц-зал, он кривился так, будто получил инъекцию ботокса, когда у него был запор. Опять рядом с ним сидел Ли, положив подбородок на ладонь и не отрывая глаз от единственного листка бумаги на столе – несомненно, еще одного заявления, которое они попросят Трейси подписать. Она просто не могла удержаться, чтобы не разочаровать их.
– В каком состоянии расследование дела Хансен? – спросил Ноласко, прежде чем она успела сесть.
Трейси ни на минуту не подумала, что собрание посвящено обсуждению дела Хансен.
– Не сильно изменилось со времени нашего вчерашнего разговора, – ответила она, отодвигая стул.
– И что вы предпринимаете, чтобы изменить это?
– В данный момент я сижу здесь, так что не многое.
– Может быть, настало время привлечь ФБР?
– Я бы лучше привлекла отряд бойскаутов.
В отделе убийств «ФБР» расшифровывали как «Фантастические Болваны Расследуют».
– Тогда я предлагаю дать мне что-нибудь, чтобы доложить наверх.
Трейси прикусила язык, увидев, что Ноласко кивнул Ли, который достал из-под стола стопку бумаги в полдюйма толщиной.
– Мы начали получать эти письма, когда мисс Ванпельт закончила вчера свою передачу, – сказал Ноласко, пододвигая стопку к ней.
Трейси перелистала копии мейлов и телефонограмм. Они были не очень любезные. В некоторых говорилось, что она не достойна носить полицейскую форму. Другие требовали ее голову на блюде.