Сам Санин оказался другом Александра Дроздова, да не шапочным знакомым, а давним, старинным верным другом.
— Что-то запаздывает твоя подруга, — подмигнул ей Дрозд.
— Девушкам простительно, — улыбнулась она. — Так вы оказывается с начала войны вместе?
— И "до", — кивнул.
— А вы, Ирина, где воевали?
— Второй Украинский.
— Румынию брали?
— Было.
— Подруга тоже? — качнулся к ней Саша, зыркнув на Колю: не заскучал бы и не смылся. А то и в тактичность ударится — оставит их вдовеем с Ириной. Нет, он не против. Против того, чтобы Николай так и жил один.
— Подруга? — Ира прожевала мясо, что готовили в ресторане отменно, а может она давно подобного блюда не ведала? И сложила пальцы замком, поставив локти на стол. Уставилась на Санина:
— С Леной много странностей, вроде бы не воевала, но воевала точно.
— Это как?
— Манеры, знаете? Взгляды. Мы чувствуем друг друга, те, кто прошел тот ад, до сих пор в нем. Он так и поглядывает в лицах, взглядах, осанке, походке, суждениях, — сказала, задумчиво поглядывая поверх головы полковника. — Странные ощущения — мы давно здесь, давно мир в стране, а мы все равно воюем, мы все равно там, все равно на войне. Она стала нашей сутью. Это страшно.
Николай был полностью с ней согласен. Закурил, поглядывая на женщину с уважением. А она все рассуждала, но говорила, будто с собой, себе:
— Мы не можем понять тех, кто и дня не провел на фронте, они не могут понять нас. И опять война, только тихая, завуалированная и как ни странно непонятная, потому что смысл ее, цель абсурдны. И идет она меж теми, кто буквально два года назад был заодно против врага, а сейчас, словно привыкли к постоянным боям, а за не имением врага, нашли их друг в друге.
— Тяжело пришлось? — понял, о чем она Николай — хлебнула, вернувшись с фронта.
Сиротина очнулась, улыбку выдала спокойную, мудрую:
— Не мне одной. Но Лена действительно, что-то задерживается, — глянула на часы Саши.
— С пунктуальностью у твоей подруги плохо, — согласился мужчина.
Николай вина хлебнул, на друга посмотрел:
— О Васи вчера письмо получил. Уехал он все-таки в Житомир, жену нашел. Живут, — улыбнулся. — Голушко теперь завхоз в госпитале, ребенка с женой ждут. Все хорошо, а в письме все равно тоска чувствуется, невысказанность… Тебе привет передавал.
— Я его адрес так у тебя и не взял, эх! — поморщился. Остолоп, что сделаешь? Увлекся и, друга поздравить с великим праздником забыл.
— Он без обид, ты же знаешь. А вы Ира, переписываетесь с однополчанами?
— С подругой. Она из Ярославля. Два года вместе связистками. Только редко переписываемся. Замуж она вышла год назад. Муж до сих пор не знает, что она на фронте была. Она лейтенант, с осени сорок второго призвана, он сержантом войну закончил, полгода только воевал. Вот так, — улыбнулась грустно. — Скажите мне, мужчины, почему вы нас, подруг своих фронтовых обходите? Чем мы так вам не хороши?
— Это не к нам, — с уверенностью заявил Александр, обнял женщину за плечи. — Мы наоборот, только боевых девушек и уважаем.
Николай поглядел на пару, потом на часы: без пяти восемь вечера. Не пора ли честь знать?
— Пойду, — под тарелку деньги положил, так чтобы за всех заплатить хватило.
— Нет, подожди, может придет еще!
— Вы ей очень понравились, — посмотрела на мужчину Ира, надеясь, что этот аргумент немного задержит его, а Лена не замедлит явиться.
Но Санин только улыбнулся ей:
— Передавайте привет.
И пошел к выходу.
— Вот и посидели, — разочарованно протянул Саша. Покосился на Иру и впервые ничего к ней не почувствовал, даже желания. Грустно вдруг стало до одури — кого он обманывает?
Николай всегда был самым трезвомыслящим в их дуэте, и потому не разменивается, не обманывает себя.
— Он до сих пор свою жену любит, — протянул не известно зачем. И признался. — Я тоже.
Ира замерла: посмотрела в спину полковника, потом на капитана и нахмурилась:
— Пытаешься выбить ее из своего сердца мной?
— А вы чем-то похожи, — прищурил глаз на нее.
— Прошлым, — бросила и взяла папиросу: приятный вечер, ничего не скажешь. — Она мертвая, Саша, а вы и я — живые.
Дрозд улыбнулся желчно:
— Я говорю ему об этом постоянно. И себе. Только вот, толку пока никакого. Может время нужно, а может… — обнял Иру за плечи. — Поможешь забыть?
Она прищурилась от дыма на мужчину, лицо жестким стало:
— Нет.
Саша улыбнулся широко, только пытливый взгляд был холоден до озноба:
— Почему-то так и думал.
Отбросил салфетку и встал:
— Пойду, пожалуй, и я. Извини, Ирочка, как-то так вот… печально все получилось.
Женщина глаза закрыла, только чтобы не видеть, как он уходит, и не знать, что опять остается одна.
Ночью уже не в общагу поехала — к Лене. Разбирала ее злость на нее. Казалось отчего-то, что приди она, все по-другому было бы. Возможно сегодня она была бы с Дроздовым снова, забеременела наконец, а это уже хороший кукан для мужчины. Но даже если нет — у нее был бы ребенок! Она бы не была одна, было бы ради кого жить, терпеть эту доставшую до печенок прозу и нудность повседневности.
Водки по дороге купила, прямо у подъезда половину выпила, горе и ярость глуша. Губы оттерла, в темноту лестничной площадки шагнула. На этаж поднялась и, дверь пнула — она сама открылась. Ира вошла в квартиру и замерла — тихо, как в гробу.
— Эй? — позвала тихо. И громче крикнула. — Вы где все?!
Тихо — ни шороха.
Женщина попятилась. Ей вспомнилось, как они пришли проситься на постой уже ночью вот в такой дом. И никого в нем не было, только слишком уж тихо было. Дверь в одну комнату толкнули — там мертвецы, вторую — мертвые, третью, четвертую — везде мертвые дети, женщины. Как шли фрицы, так расстреливали, методично, каждого кого находили.
И ринулась бегом вниз по лестнице, запинаясь о ступени и собственные ноги. Летела не от тишины в квартире — от памяти, что выдала вдруг такой кульбит.
Николай пришел домой около одиннадцати, специально пешком домой шел, чтобы Валя и ее друзья могли подольше посидеть, не смущаясь его обществом. Однако в квартиру зашел и понял — недолго без него сидели — тихо в доме, убрано, словно вовсе застолья не было.
На кухню заглянул.
Валя спиной к нему стояла, чайник разогревала:
— Ужинать будешь? — спросила глухо. Слезы в ее голосе чувствовались и, Санин развернул девушку к себе — так и есть — глаза слез полны.
— Что-то случилось?
Валя прижалась к нему и прошептала:
— Я очень сильно люблю тебя.
Мужчина улыбнулся, ласково погладил ее по голове:
— И я люблю тебя, заяц.
— Значит мир?
— А мы не воевали.
— Но я была неправа.
— Я тоже. Сорвался на тебя, как на подчиненную, — признался. — И все-таки, Валюша, что случилось? Плохо посидели с друзьями?
Девушка вздохнула, отдвинулась от него и за стол села, пальцем по столешнице водить начала, брови хмуря:
— Мы не собирались. Я с Ринатом этот вечер хотела провести.
— Не удалось? — насторожился: что за Ренат? Он тоже хорош, брат называется — ударился в воспитание сестры, а главное чуть не просмотрел.
— Удалось, — улыбнулась грустно, глянула на него. — Не думай плохого, Коля, не было ничего.
— Ну и… ваше дело, — а мысленно дух перевел. — Поссорились? — разлил чай ей и себе в кружку.
— Нет, мы расстались, — улыбнулась еще шире и печальнее. Николай не знал, что сказать. Успокоитель как и советчик в подобных вопросах из него тот еще был. Здесь бы кстати Дроздов оказался, но он был своими личными делами занят.
— Утрясется, — выдал лояльное.
— Нет, — отрезала. — Не нужна я ему, ты ему нужен.
Николай чуть чаем не подавился:
— Не понял?
— Видишь ли… Мы с ним познакомились, когда ты на свадьбу ездил, и он сразу начал интересоваться с кем живу, как.
"Может бандит?" — насторожился мужчина.
— Он сержант запаса, на заводе у нас работает. Раньше близко не подходил. А тут крутиться начал. Он в соседнем цехе, я его и не видела раньше, — трудно ей разговор давался, а в себе держать сил не было. — В общем, живет он в общежитии, ни угла, ни перспектив.
— Ясно, — дальше можно было не озвучивать. Все просто: молодая, глупая, но с квартирой да еще брат полковник. Выгодная невеста.
— Я специально его к нам пригласила. Посмотреть. Не верила. Подозревала, а не верила.
"И видно не любила".
— Он сразу бродить по квартире стал, как по магазину, прицениваясь. Потом опять о тебе разговор завел: богато живете, может брат и меня куда пристроит. Своим человеком буду… Выгнала.
Николай накрыл своей ладонью ее руку и сжал, успокаивая:
— Валюша, ты сделала правильно. Не сделала бы сама, сделал бы я. Потому что хочу, чтобы тебя любили, а не положение, возможности. Есть такие люди, ничего не попишешь, но людьми их трудно назвать — приспособленцы. Ничего, Валюша, боль пойдет и встретится тебе еще человек, полюбите друг друга, поженитесь, детей народите. А я вам помогать буду, племянников нянчить.
— Валюша, ты сделала правильно. Не сделала бы сама, сделал бы я. Потому что хочу, чтобы тебя любили, а не положение, возможности. Есть такие люди, ничего не попишешь, но людьми их трудно назвать — приспособленцы. Ничего, Валюша, боль пойдет и встретится тебе еще человек, полюбите друг друга, поженитесь, детей народите. А я вам помогать буду, племянников нянчить.
Девушка улыбнулась и прижалась щекой к его руке:
— Ты, правда, так думаешь?
— Правда. Ты у меня красивая, хозяйственная, умная, сама по себе сокровище.
— А Лена твоя?
"Зачем она это?" — как холодной водой окатила. Убрал руку, повернулся боком к сестре. Папиросу достал, закурил, руки на коленях сложив. Перед собой уставился:
— Она моя и этим все сказано, — ответил глухо, через длинную паузу. — Придет время, встретишь и ты своего. Может, не сразу поймешь, как я, а может, умнее окажешься. Только все остальное неважно будет: и какой, и кто. И мир через него видеть будешь, его глазами. И ничего не надо будет — только бы жил, только бы был.
Глава 60
Что-то потерялось со смертью Веры, ушло из квартиры безвозвратно.
Лену настолько потрясла смерть подруги, что она даже разговаривать не могла, и мир воспринимала вывернуто. Ира пыталась хоть слово из нее вытянуть, но девушка молча отдала ей платье и больше не подходила, а словно и избегала. Впрочем, всех. Держалась особняком. В столовую не ходила. Работа, дом, работа.
Лена с Сергеем вечером, Домна утром — так и жили каждая в своем мирке, а посредник — мальчик.
Только к Новому году немного оклемались. Лена на те деньги, что на подарок Вере откладывала, купила замок на входную дверь, Домне туалетное мыло и помаду, Сергею солдатиков и рубашку. Порадовалась радости подруги и ее сына в Новый год.
Сережа попрыгал и спать ушел, обнимая подарки, а Лена с Домной еще посидели, только скорбно как-то было, тяжело настолько, что и говорить не хотелось.
Ласкина с бутылкой водки чокнулась и тост произнести хотела, чтоб как-то атмосферу разрядить, но на полуслове запнулась и выпила, не пытаясь продолжить. Огурцом соленым закусила и тогда только сказала:
— Жуткий год. Чтоб не было таких больше, — помолчала и на Лену посмотрела. — Ты веришь, что новый год лучше будет?
— Верю, — ответила та твердо, но сама не верила — сил не было даже на это. В конец вымоталась.
— Глазищи от тебя одни торчат, — бросила Домна и всхлипнула, рот рукой зажала головой закачав. — Ты — то меня хоть не бросай. Не уходи! Ты да Сережка, вся семья!
Девушка обняла расплакавшуюся подругу, а слов утешения не нашла — комок в горле стоял. Раз солгала — второй уже не могла. Нельзя у человека надежду отбирать, но и зазря дарить не стоит, это как голодного куском хлеба из папье-маше поманить.
Чувствовала Лена — сдает, думать боялась — сколько протянет. На одном держалась — нужна она Домне и Сергею. И тянулась, как могла. Январь тяжкий промелькнул, как во сне, февраль опять неприятностями накрыл — мальчик сильно простыл, заболел. Витамины нужны были, лекарства и питание хорошее. Женщины себе во всем отказали — молоко ему покупали, мед Лена достала, Домна деревенского масла. Отпаивали ребенка, извелись за него.
А в начале марта вторая беда — половину зарплаты Лена успела Домне отдать, чтобы та с работы зашла карточки отоварила, пацана откормила. Вторую половину себе оставила, зная бережливость Ласкиной, сама хотела на рынок зайти, побаловать хоть пряниками да мандаринами мальчика. Десять мандарин купила и, нет зарплаты — вытащили.
Край — поняла.
Пятое марта, а она без денег — не протянуть ей месяц. Занять можно, но кто даст? Среди своих — у Ивановой да Спиваковой? У тех водились деньги, да они с Леной не водились — "замухрыжка припадочная" прозвали. У них ей и снега зимой не выпросить. У остальных — тоже положение, что у нее и Домны — куда взаймы давать? У Иры? От силы десять рублей даст, больше и не сможет. Да и беременна она, одной ребенка растить готовится. Самой деньги нужны — за двоих теперь питаться надо.
Все к празднику готовились — международный женский день.
Ира у окна стояла, курила, с презрением в сторону галдящих сменщиц поглядывая.
Лена в углу сидела, кипяток пила и с печалью смотрела, как девушки крутятся у зеркала, прически поправляют, губы помадой ярче делают. Не завидно было — тоскливо. Она словно в вакууме была, в клетке, а там, за ней жизнь, как раз и шла, бурлила, Лену не задевая. Ощущение было, что спит она, только когда же заснула? И не двадцать один ей — сто один. И нет завтра — есть только сегодня, сейчас.
В раздевалку тот капитан, что с Ирой по осени встречался вошел, обнял сходу девушек, что у зеркала крутились:
— Ай, красавицы! Кого ж замуж из вас взять?! — закружил их и словно споткнулся — на Лену уставился. Той не по себе от его взгляда стало, в кружку уткнулась.
Дрозд думал — с ума сошел. Не понял в первый момент ничего — оглушило, кого там — убило! Стоял и смотрел на девушку в углу за столиком и готов был пагоны съесть — Лена это!
По коже мурашки побежали, шагнул к ней в прострации, навис:
— Ленка?
Девушка глянула и опять в кружку уткнулась.
Дроздов потерялся, осел на табурет напротив Саниной, чудом не мимо.
— Ты?…
Да что она в кружке увидела?!
Откинул не глядя — зазвенела по полу, приводя всех в замешательство. Лена во все глаза на капитана уставилась: в уме он? А его колотит. Смотрит на Лену во все глаза, лицо перекошенное, взгляд как салют — весь букет чувств и эмоций.
— Ты… Ты! Ты? Мать твою!!…
— Перестаньте ругаться, — вздрогнула. Сашка дар речи потерял, сам потерялся. Смотрел на нее и все хоть одну дельную, здравую мысль поймать хотел. А нет их — маты в десять верст, негодование, счастье, ненависть и радость.
— Живая… — выдохнул и застонал голову ладонями накрыв. Минута, опять на Лену смотрит. — Как же тебя назвать, Пчела?! Ты… Ты кто после этого?! С совестью как у тебя?! Ты…ты что совсем?! Я же как дурак! Как договорились на ВДНХ! Одна суббота, другая! А ее нет! Потом Колька! Погибла! Я… у меня ж душа от этого сгорела!!… Ну, ладно я, ладно! А он причем?! Его — как? Нет, я не понял, какого хрена, Лена?!! У тебя языка нет?! Писать разучилась?! Адреса забыла?! Ты могла хоть слово, хоть строчку!!… Ты знаешь, каково ему?! А мне?! Ты вообще, что натворила?!!
Он кричал не замечая, руками размахивал, кривился без ума от вида живой Лены.
Та слово вставить и не пыталась — видела — помешался.
Зато Ира внимательно слушала, белея на глазах. Сложила разом все и застыла. Девушки же, перепуганные неожиданными метаморфозами капитана, из раздевалки, как пули из «Вальтера», выскочили из раздевалки.
— Как тебя назвать, а? — чуть притих Сашка — больно до безумия было, доходило постепенно и тем усиливало состояние жуткого аффекта. Его кривило и косило, он все пытал взглядом девушку и в толк взять не мог — как могло случиться, что она живая, но Николай уверен — погибла?! Как она могла не проявиться, из уважения элементарного к боевым друзьям о себе знать не дать?!
— Бросила, да? — прошептал, цепенея от догадки. — Не нужен Колька стал? Другого нашла. Ясно, приспособилась. Мало ли что было? Подумаешь?…И я не нужен? Вычеркнула — горите. А мы ведь друзья… Или и в этом ошибся? Все что было вычеркнула? И нормально? Не жмет, не давит?!… Как тебя назвать-то после этого Лен? Кто бы мне сказал, что ты можешь такое выкинуть — я б убил его!… Ну, что ты молчишь, а?! — и вскочил. — А пойдем к нему! Нет, пойдем, пойдем!!
Лена в сторону от сумасшедшего, а он выпускать ее не хотел — не мог просто упустить. Схватил за руки и по лицу получил. Отпрянул, головой мотнул, зло на нее поглядывая:
— Страшно в глаза ему посмотреть? А за мертвую себя выдавать не страшно было?! Нервы все вымотать — не страшно?! Всяких сук видел, но ты всех переплюнула, Санина!! — и рванул ее с табурета, зажал, буквально скрутив, потащил из раздевалки без всяких метаний и сомнений, Ира только по стене в сторону успела отодвинуться.
— Отпустите меня сейчас же! — рвалась Лена.
Но Сашка как клещами ее зажал, тащил по коридору, сотрудников шокируя и, скалился от раздирающих его чувств, шипел как рассерженный уж:
— Стыдно, да? Стыдно?! Хорошо, значит не все потерянно! На кого променяла-то? Почему кинула? Помнить не хочешь? Твое дело. Но совесть иметь надо! Ты ж как заноза в сердце влезла! Всю жизнь перековеркала и в сторону?! Погибла я, да?! Ох, ты и… убить тебя мало!
Втолкнул ее в приемную и мимо опешившей Лидии Ивановны фактически потащил. Упиралась Лена ногами и руками, да куда там — силен ненормальный — не вырваться.
Дроздов спиной дверь в кабинет Санина толкнул и почти кинул Лену внутрь, дверь захлопнул и встал к ней спиной: попытайся, пташка, выпорхни!
Николай у окна стоял, чай пил.
Грохот и крик услышал, насторожился, а тут Сашка в кабинет влетел и девушку как последнюю преступницу втолкнул так, что та пробежалась пару шагов. И затормозила полковника увидев, отпрянула к стене и замерла, со страхом то на Николая, то на Сашу поглядывая.