Грохот и крик услышал, насторожился, а тут Сашка в кабинет влетел и девушку как последнюю преступницу втолкнул так, что та пробежалась пару шагов. И затормозила полковника увидев, отпрянула к стене и замерла, со страхом то на Николая, то на Сашу поглядывая.
У Санина стакан из рук выпал, а у Дроздова слова кончились, эмоциональный выплеск дурнотой наградил. Рванул ворот кителя и ощерился. Повернул ключ в замке, прошел к окну мимо друга. Окно рванул на себя и папиросу прикурить попытался — не получилось — руки ходуном ходили.
А Коля не видел ничего, не слышал — на Лену смотрел и голова кругом шла, дыхание перехватило и ком в горле встал. Кровь в висках пульсировала, а тело не слушалось, онемело, потерялось, как он сам.
Лена смотрела в помертвевшее лицо Санина, в его глаза, что глядели на нее, как наверное смотрят фанатики на явление чуда Господня, и понимала, что попала, что будет сейчас еще что-то хуже, чем этот сумасшедший капитан устроил, а сил у нее на это не хватит, не выдержит. Все знают, насколько Санин крут и резок, а ей неприятности не нужны, ей их выше головы хватает. Да и за что?!
Хоть реви — не понимала.
Сашка подкурил наконец, затянулся нервно и сморщился — до того его крутила, что лицо судорогой шло, душу выворачивало.
Лена руку выставила, видя как Санин к ней качнулся. Последние силы собрала, зашептала умоляюще:
— Я ничего не сделала, я понятия не имею, что происходит. Пожалуйста, отпустите меня. Мне на рабочее место надо, мне смену сдавать. Я просто пила чай…
— Кипяток!! — рявкнул Сашка. — Обычный кипяток!!
И смолк, одумавшись — какое это имеет значение?
Николай никак в себя прийти не мог, лишь одно понимал — жива! Леночка жива!! Но как потянулся к ней и она руку вставила — как оглушило — и другое понял — не нужен.
Пригвоздило его к месту: не может быть, нет!
А в голове как пульс бьется: сорок седьмой год, идиот! Четыре года ты считал ее погибшей, а она жива. И словом о себе не обмолвилась!
— Леночка, родная, — навернулись слезы. Шагнул к ней тяжело, словно забыл как ходить. — Почему же так-то?… Может, я обидел тебя?.. Леночка? Ты хоть бы знать о себе дала. Я бы слова тебе не сказал — как решила, так и быть, но зачем же молча?… Нет, я не виню, но…Но согласись, это все… странно.
Что он говорит? А тон? Губы белые, в нитку и шепчут, словно болит у него что.
У Лены сил не было это выносить. Санин привлекал ее как мед пчелу и издалека, а здесь, так близко, когда настолько мягок и нежен, словно и не про него слухи ходят, что грубиян, вовсе тяжело ей с собой справиться стало. Она уши зажала и закричала:
— Оставьте меня в покое!! Николай Иванович, я ничего не сделала! Я пила чай, это что, преступление?! Смена-то закончилась!
"Николай Иванович" — четко отделила, и смотрит, как на чужого, как чужая. Это было странно, это было больно. Леночка действительно отказалась от него?
— Давайте успокоимся, — предложил, стул отодвинул. — Леночка, сядь и мы просто поговорим. Пожалуйста. Саша, попроси у Лидии Степановны чай и…перекусить что-нибудь. И скажи, чтобы ко мне никого не пускала. Занят.
Дрозд удивленно глянул на него, но промолчал, сделал, как просил.
Лена лучше бы ушла. От устроенной сцены чувствовала она себя отвратительно, что физически, что морально — в обморок только не хватало упасть. Но с полковником не поспоришь, пришлось сесть. А он рядом, руку протяни, и взгляд такой, что у девушки сердце не на месте от волнения.
— Николай Иванович, простите, но я действительно не понимаю ни суть претензии, ни происходящего. Я вообще, первый раз вижу капитана и не знаю не фамилии его, ни имени.
Вернувшийся Александр возмущенно на друга уставился: слышал?!
Николай затылок огладил, еле сдерживаясь, чтобы окончательно в эмоции не сползти. Сумбур в голове.
Как бы в руки-то себя взять, сообразить хоть что-то?
— Леночка, ты хочешь сказать, что не знаешь Сашу?
— Какого Сашу?
— Меня! — бухнулся за стол напротив Дроздов, уставился на девушку, словно решил тавро на ее лице взглядом выжечь.
— Теперь знаю. Не скажу, что приятно познакомится. Вы Саша, я — Лена, дальше что, товарищ капитан?
— Ничего?! — взвело Дрозда.
— Тихо! — выставил другу ладонь Санин, к Лене качнулся с трудом сдерживаясь, чтобы не обнять ее, не стиснуть в объятьях, уверяясь — она! Жива! — Леночка, а меня ты знаешь?
Ему тяжело было говорить — горло перехватывало, ком в горле стоял и стоял.
Оглушила его встреча, раздавило, что Лена знать их не хочет. Не мог ее осуждать, но и спокойно принять не мог.
— Конечно, какой сотрудник не знает свое начальство?
Николай невольно кулак сжал — «начальство». Выходит, Лена работает под его началом, и, наверное, не только сегодня, и видела его, и знает, но все равно никак не проявилась. Скрывалась? Специально? Зачем?! Почему?! Что же он сделал такого, чтобы подобное пренебрежение заслужить? Не нужен как мужчина? Как муж? Хорошо, но зачем сразу вычеркивать? За что?
Но голос ничем чувств не выдал — ровный был, мягкий:
— Давно у нас работаешь?
— Кажется, с осени.
— Кажется?
— Я точно не помню.
Николай во все глаза смотрел на нее и понимал, что что-то ускользает от него, чего — то он не улавливает. Ладонью руку ее накрыл, пытаясь слова подобрать, но девушка тут же руки вовсе со стола убрала. Николай и забыл, что сказать хотел, пальцы в кулак сжались.
"Даже так? Даже прикасаться не смей?"
Что же происходит?!
Лидия Степановна поднос принесла: чай в граненых стаканах и подстаканниках, сахар, вазочка с галетами. Молча, настороженно поглядывая на мужчин и девушку, на стол поставила. Ей очень хотелось понять, что же случилось? Предположения были, но выходило нечто абсурдное. Она решила проверить:
— Елена Владимировна, я сообщила Тамаре Ивановне, что вы у Николая Ивановича, — сообщила растерявшейся от ее уважительного и слишком милого тона Лене.
Николая догадка пронзила — уставился на секретаршу с подозрением:
— Вы знаете Лену?
— Эээ, конечно, — кивнула немного сумятясь. — Помните осенью, перед вашим отъездом я смела быть бестактной и спросила о вашей жене?
Дрозд сообразил, выругался в полголоса и пошел к окну покурить. А хотелось напиться, банально и капитально.
Николай смог взглядом секретарше высказать все, что думает о ней и что хочет. "Уйди, пока не убил!"
Ковальчук скрылась, старательно прикрыв за собой дверь, а Санин зубами скрипнул: с осени! С сентября! Лена работает в управлении! А он ни сном, ни духом! Полгода!
Николай подвинул девушке вазу и стакан:
— Пей, — глянул и папиросы достал. — Покурю?
— Пожалуйста, — протянула удивленно.
Николай кивнул, пепельницу подвинул. Зажигалкой щелкнул, затянулся нервно табачным дымом:
— Значит, с осени… — уставился на Лену.
И не хотела подойти? Пошло сказать «здравствуй»?
Что ж так-то?
Девушка взгляд его заметила, чуть галетой не подавилась. Пожалела даже что взяла, но есть-то хочется, а тут угощают, чего отказываться?
— Леночка?… А за что? — прошептал решительно ничего не понимая.
— Удобен был! А потом вон пошел! — рыкнул Дроздов.
— Это спорно, — склонил голову Коля, чувствуя, что такими темпами, немного и он взорвется. — И не кричи!
Сашка сник — сообразил, что сказал и сам на себя выругался. Не могла та Лена, которую он и Колька знали, так паршиво поступить!
Но поступила…
— Несвязуха, какая-то!
А вот с этим Николай был согласен.
Лена отодвинула стакан и заставила себя ответить взглядом на взгляд полковника, сильно он ее третировал. Виноватой неизвестно в чем себя чувствовала:
— У меня ощущение, что у вас есть претензии к похожей на меня женщине. Простите, но причем тут я?
Коля затылок огладил, глаз с девушки не сводя: не то что-то было:
— Леночка, ты воевала…
— Нет.
Резко, категорично бросила. Николай замер, нахмурился, пытая ее взглядом: как такое может быть?
Дрозд забыл, что курил — развернуло его от окна к Саниной:
— И не партизанила?
— Нет!
— Подожди, а где была во время войны? — шагнул к ней.
— В эвакуации на Урале!
— На каком Урале, к черту?! — возмутился Сашка, нависнув над девушкой и, та чуть отодвинулась, напряглась, ожидая от ненормального всего, что угодно.
— Тихо! — оттолкнул от нее друга Николай. — Сядь!
Сашка скривился от злости, но сел, смолк, а Коля ближе к девушке подвинулся, разглядывая во все глаза. Он заподозрил неладное, а теперь уверялся в своем подозрении, и сердце тревожно билось в груди:
— Леночка, а где именно ты была в эвакуации?
— На Урале.
— А город?
— В Свердловске.
— Как сам город?
Лена нахмурилась, вспоминая, но выходило, что вспоминать нечего:
— Я его почти не помню… Солдат воду в котелок наливал. Лицо бронзовое, морщинами изрезанное… И рельсы, составы вокруг.
Дроздов сник, загрузился. Со скрипом что-то начало складываться, но выходило, что не Лена — он сволочь.
Николай же ворот кителя расстегнул, белея от догадки, что Лена больна, что она просто ничего не помнит, и не скрывалась ни от кого. И как же она жила? Что с ней было?
Но причем тут Урал? В госпиталь туда отправили?
Сердце сжало — когда? Может тогда, в сорок третьем? Получается, что она все это время в госпитале была? Под каким именем? Ведь документы из лоскута гимнастерки — факт. Как они попали в тот карман? Кого разорвало?
— Леночка, сколько ты на Урале была?
— С сорок первого. Эвакуировали из Москвы.
Что за версия? Откуда она взялась? — смотрел на девушку мужчина и все силился понять, а оно не понималось, не принималось и не складывалось.
— Чем же ты там занималась?
— Работала воспитателем в детдоме.
— Да? А это откуда? — кивнул на знакомые до боли пятна шрамов на руках.
— На гвозди упала.
"Что ты городишь? Я сам тебя снимал тогда! Не ты упала — тебя прибили!!" — чуть не закричал Сашка, но что-то остановило, даже подозрение закралось — может, обознался?
Сел напротив пристально оглядел и волосами тряхнул: бред! Если он не Иван Грозный, перед ним Пчела. Он о каждом шраме на ее руках и лице рассказать может, как и о тех, что на теле.
И высказался бы, но предостерегающий взгляд Николая встретил и промолчал.
— У тебя нет военного билета? — спросил девушку Санин.
— Нет.
— Ни званий, ни наград?
— Нет.
Мужчины переглянулись — странно, слабо сказано. Но это Николай разузнает по-тихому, а вот остальное?
— Что ты помнишь, Леночка?
— Что вас интересует?
Все! Все четыре года, что они провели врозь! По минутам, часам, дням!…
Но сказал другое:
— Сорок первый год помнишь?
Лена подумала и головой качнула: нет.
Ситуация превращалась в какой-то театр абсурда и серьезна ее волновала своей бессмысленностью. А между тем Домна наверняка уже на смену пришла, значит, Сережа один дома, нужно теперь ей бежать домой. За ребенком проследить нужно, чтобы с друзьями гулять не убежал, в снегу не извозился, а то станется и опять заболеет.
— Николай Иванович, я писала свою биографию, когда устраивалась на работу. Вы можете с ней ознакомиться. Ничего больше я добавить не могу. Можно я пойду?
— Спешишь?
— Да. Меня Сережа ждет.
Сашка желчно скривился — Сережа!
Николай голову опустил, словно придавили его. Помолчал, с собой справляясь и, сказал:
— Хорошо. Я отвезу тебя домой. Саша, вещи Ленины принеси, — поднялся, до стола своего дошел, трубку поднял:
— Машину. Да.
— Я сама, — испугалась девушка. Зачем ее сопровождать? Что от нее хотят?
— Нет, Леночка, — сказал Николай тихо. Стоял, руки в брюки сунув и смотрел на нее: не могу я тебя отпустить. Сережа? Пусть. Хоть Вася, хоть Петя, но я должен знать, что это за мужчина…Я должен знать, что у тебя все хорошо.
Ему было больно, но он готов был смириться с этой болью. Леночка — жива, остальное решаемо. Он познакомится с этим Сережей, надо будет, станет другом семьи, будет помогать. Если этот мужчина не достоин Лены, он заберет ее от него, найдет способы, возможности. Не помнит она его? Значит, начнут сначала.
Все это ерунда, главное, она жива, главное они нашлись. И он не выпустит ее из поля зрения, чтобы не потерялась вновь.
— Николай Иванович, это незачем…
— Вы кушайте печенье, Леночка, — улыбнулся ей ласково. Специально, чтобы немного успокоить, перешел на «вы». — Чай совсем остыл у вас.
Девушка растерялась: его голос, глаза, в которых можно утонуть, захлебнуться нежностью — что с ним?
А с ней? Почему она так остро реагирует?
Приятный мужчина, но не ее, ясно же. Куда ей с Ивановой или той же Спиваковой конкурировать?
Николай документы со стола убрал в сейф, спокойно фуражку надел, шинель.
Лена украдкой смотрела на него, впитывая каждый жест, признаваясь себе — нравится он ей, все в нем нравится, притягивает, как магнитом от взмаха ресниц до профиля и шрам на щеке, и широкие плечи, и эта манера морщить лоб, поглядывая на собеседника чуть исподлобья, и «улыбаться» глазами, светлеющими в миг.
Именно так он и посмотрел на нее, заметив ее пристальный, следящий взгляд. Девушка тут же отвернулась, а мужчина еле заметно улыбнулся, понимая, что так жадно женщина смотрит не спроста. Значит, есть еще что-то, тлеет под коркой забытья, будит прошлое. Не совсем он, значит, не нужен ей. "Помнит сердце, помнит" — забилось в висках
У него даже глаза посветлели от этой мысли. Сел рядом, руку ее взял, с улыбкой в глаза заглядывая. "Пусть миг, но посмотри еще раз так, словно помнишь, словно важен я тебе". И тепло в груди стало, радостно — не отдернула руку.
А она и не могла, мысли даже не возникло — он так смотрел, так улыбался, что она потерялась.
Николай насмотреться на нее не мог и счастлив был что видит, что рука ее в его ладонях, теплая, маленькая, нежная ладошка самой желанной для него женщины. Живой!… Провалиться бы всем, кто столько лет у них отнял, за мертвую ее выдав.
— Ты совсем меня не помнишь, Леночка? — прошептал, губами осторожно к ладони припал, целовал как тогда, тем летом сорок третьего, упиваясь нежностью и запахом ее кожи и, все смотрел на девушку, волнуясь, как мальчишка.
Она как во сне была. Смотрела, чувствуя жар от его губ, что токами по коже, непонятной, но приятной волной по телу, и все сердце унять пыталась, взгляд отвести и не могла — хотелось смотреть и смотреть вопреки рассудку, доводам приличия. И казалось, видела уже это, чувствовала.
Ненормальный он, и она ненормальная, но почему же так хорошо и спокойно?
— Вот! — выставил пальто и платок, влетевший Сашка. Лена тут же руку отдернула и отвернулась, Николай зубами скрипнул и тяжело на друга уставился: чего спешил-то? Часа на два задержаться не мог?!
Помог Лене одеться, отметив про себя, что нужно ей теплое пальто купить, новое.
Вышли все вместе. Девушка себя то ли под арестом, то ли под сопровождением чувствовала.
Поглядывали на троицу с любопытством. Иванова стояла на крыльце, увидела как Санину полковник, будто королеву в машину посадил — дар речи потеряла.
Ира вышла, варежки натянула на руки, взглядом отъезжающую машину провожая и, на Зою глянула:
— Рот закрой, прынцесса, — бросила и пошла вниз по ступеням.
Ей было чего-то жаль, но в общем уже все поняла и чувствовала нечто сродное тому, что ощущала, когда разгромили фашистов под Сталинградом. Шла домой и невольно улыбалась. А что ей? Ира была уверена, Санин теперь не отпустит жену, кончились Ленины горести, как и его. А та для себя жить не умеет, как сможет Домне и ее сыну поможет. И отпустит война еще четверых, отдаст миру. Да нет, пятерых, — по животу варежкой провела — ее еще. Теперь и она не фронтовик, не боец, а будущая мать.
Это звание ей больше нравилось.
А отец? Дай Бог, тоже с войны вернется вслед за остальными.
Глава 61
— Ты здесь живешь? — спросил Николай, оглядывая довольно неприятное, запущенное здание, дворик с пьяницей на лавке, горланившим "Синенький, скромный платочек".
— Да. Спасибо что подвезли, — руку несмело протянула, чтобы попрощаться. Николай сжал легонько и не отпускает, смотрит чуть исподлобья, еле заметно улыбается, а глаза будто туманом укутывают, пушистым и теплым.
Лена руку потянула — он не отпускает, а вырывать неудобно.
Саша хмыкнул: наивная. Думает все? Разбежались? Неет, «стрекоза» — теперь не упорхнешь. И на крышу машины руки сложил, подбородком в кулак уперся, разглядывая Лену: вроде изменилась, а вроде нет — девчонка — пигалица. Посмотришь и не подумаешь, что за спиной у нее четыре года ада. Что была она отважной связной, что в бой с партизанами ходила, поезда под откос пускала, деревню спасла от зверства фашистов.
И не по себе немного было: чего он на нее, как трактор наехал? Мозги-то, где были, совесть? Ясно же, что Лена не могла поступить, как он подумал, ясно, что не помнит ни черта — контузило наглухо. И может хорошо? Он бы тоже часть забыл, но он мужчина, переживет боль памяти, а девушке, зачем то же гестапо помнить?
— Товарищ полковник, мне идти надо, — потянула опять руку.
— Сережа ждет? — натянул улыбку, а по сердцу как по стеклу наждаком провели.
— Да, ждет.
— Хорошо, провожу.
— Мы, — влез Саша.
— Я сама…
— Говорить не о чем. Подъезд темный, мало ли кто скрывается в темноте? — пошел Николай вперед и, Лене ничего не осталось, как за ним пойти, теряясь в догадках, что вообще происходит.
— Да. Может бабайка под лестницей сидит, напугает девушку, а нам отвечай потом, — бросил в спину Лене Саша. Та через плечо глянула на него недоуменно и встретила широкую, специально для нее изображенную улыбку.